– Кажется – не кажется, пока это априори. Есть уголовное дело в архивах КГБ, есть, наконец, приговор, – отмахнулся я. – Но ты прав, пока нам мало что известно. Архивное дело мы так и не получили. Но это вопрос времени, теперь, кажется, особых проблем не будет. Да и не особо касаемся мы проверкой того, что было в далёком девятнадцатом году. Задачи такой не стоит. Те события нас интересуют постольку, поскольку в те времена пропала историческая, представляющая большой научный интерес реликвия; принадлежала она арестованному архиепископу, и в деле должен быть её след. А пока я занимаюсь личностью этого человека. Понимаешь, когда знаешь пристрастия и особенно слабости определённой личности, легче разгадать его странные порой на первый взгляд поступки. Почему обязательно предполагать кражу и утрату. А версия о том, что реликвия умело спрятана разве не имеет права на существование?
– Разумно.
– Вот и я говорю. А так как старик требует глубины и усердия, копаю я чуть ли не до самого рождения этого отца Митрофана.
– Убедил, – хмыкнул приятель. – Судя по предисловию, к которому ты то и дело возвращаешься, закопался ты по самые… уши.
– Был бы толк, – не обиделся я, хотя и мне не хватало оптимизма. – Чем глубже забираюсь, тем не по себе становится.
– Это как понять?
И тут первый раз я услышал, как завыли волки. Или он был один. Я не разобрал. Что хотите со мной делайте, но это был тихий, далёкий, протяжный и берущий за душу волчий вой. Только не грозный и пугающий, а скорее жалобный и даже тоскливый. Голодный, наверное… Да, да, конечно. Вой изголодавшегося волка. Но это детали. На душе так запаскудело, а если по литературному – заскребли кошки.
– Ты слышал? – впился я в глаза Валерки.
– Откуда здесь волкам быть? – уставился и он на меня. – Может, собаки дикие, говорят, когда они дичают, некоторые тоже воют страшным образом. По покойнику они же воют! Почему им здесь не оказаться.
– У нас покойником не пахнет, – сплюнул я.
– В деревне. Я ж тебе говорил, что здесь поблизости…
– Про собак не знаю, а луна вон, глянь на небо. Больно уж она светлая вся. Сегодня какой день-то? Когда у нас полнолуние бывает?
– Конец месяца… – растерялся Валерка и слабо улыбнулся. – Ты что вспомнил? Про шабаш ведьм?
– Чёрт-те что в голову лезет!
– Чудак, это у немцев пугают Вальпургиевой ночью. Но она наступает в мае, помнится, на первое мая и только раз в году.
– Вот успокоил, так успокоил, – хмыкнул и я. – Будет о чём рассказать на службе. Обхохочутся.
– А ты и взаправду?..
– Но вой-то ты, надеюсь, не станешь отрицать! – обозлился я.
– Собаки, – вскочил на ноги Валерка, подобрал ком земли и швырнул в кусты.
Ничего ему не ответило. Комок разлетелся, рассыпался по кустам, и всё смолкло.
– Хватит, – присел он на корточки к огню, поворошил головёшки, новые ветки подложил, дождался, когда пламя зарадуется, откупорил новую бутылку и, плеснув в стаканчики, протянул мне. – Забыть и не вспоминать. Давай за то, чтобы вы со старым лисом быстрей отыскали этот загадочный крест архиепископа Митрофана, а на ваших мундирах засверкали не хуже его, посолиднее звёздочки. Кумекаю я, не оставят ваши упорные труды наше отечество без должной награды.
– Выговора бы не схватить, – чокнулся я с приятелем. – В моём представлении архиепископ Митрофан прежде всего должен был выглядеть ярым и коварным врагом. Всё, что ты про него тут наговорил, именно так должно бы и обстоять: тайное общество заговорщиков, замахнувшееся, по существу, на верховную власть в губернии, на руководство целой армии, обязано само представлять могучую силу в виде крепкой, умело законспирированной организации с большими связями где-то на верхах, в Питере или Москве, с запасом агентов и боевиков, вооружённое не только идеей, но и арсеналом боеприпасов. Что можно сделать отравой? Смешно! Как её использовать? Где найти столько разносчиков и конкретных отравителей-злодеев? Я не представляю архиепископа Митрофана в рясе и крадущегося к койке спящего Сергея Мироновича Кирова. Или его же в армейской кухне. И кто его или других туда пустит? Как только 11-я Красная армия прибилась к городу, Кремль заняло руководство, а архиепископа вышвырнули за стены крепости и больше никого туда не пускали.
– Может быть, до этого и не дошло? – выкатил снова картошку из огня Валерка. – Может быть, заговор не вступил в активную фазу, был раскрыт благодаря доносу и всех схватили, предупредив акцию?
– Вот послушай, как выглядит и как ведёт себя этот горе-заговорщик… Краснопольский Дмитрий Иванович, – перебил я его. – Не успев прибыть в город после назначения, он дал всем понять, что главной его задачей является увеличение верующих и укрепление самой веры. Это у них называлось миссионерством: объехал всю губернию, не забыл про меньшинства, в калмыцкие степи заглянул, ну и, понятное дело, приложил руку к пресечению сектантства. Обычные дела, так каждому новому у них положено начинать. Но что следует дальше? Уже в первой своей проповеди он напомнил всем, чем Астрахань была печально знаменита, что здесь от рук разбойников погиб великий церковнослужитель, известный всей православной России митрополит Иосиф. Казнён зверски, умерщвлён в нечеловеческих муках и страданиях. Тебе известно, как это было?
Валерка как-то смолк, словно сам участвовал в той страшной древней трагедии, и пожал плечами. Он впечатлительный, хоть и служил в воздушно-десантных войсках, я знаю, порой у него глаза мокреют совсем на пустячном моменте.
– Вот этого у нас тоже нигде не прочитать, – я потянулся к водке, но он меня опередил, и, выпив, мы помолчали.
– После того как Иосиф был сброшен с башни, – продолжал я, – несмотря на страшную жару в ту пору, большое количество бродячих собак и кошек на улицах, к телу его запрещено было подходить под страхом смерти, и оно валялось в пыли и грязи несколько суток. Несмотря на это, всё же нашлись смельчаки, и тело исчезло. Их искали, но тщетно, после подавления мятежа новый правитель города якобы распорядился останки митрополита Иосифа захоронить в Успенском соборе.
– Дикие всё же были времена, – опустил голову Валерка.
– Вот этому человеку, мне представляется, архиепископ Митрофан и решил посвятить свою жизнь. Во всяком случае, не вызывает сомнений, что он надумал возвести Иосифа в ранг святого или, как у верующих принято называть, в ранг святомученика. Его самого, образ и участь он задался приравнять к самому Иисусу Христу. Это, конечно, сугубо моё суждение, но уж больно настойчивы были его усилия в этом направлении. Он сделал для этого всё, что было в его силах, и даже превзошёл себя.
– И тем самым прославился сам, – вставил Валерка.
– Кто знает, что было у него на уме, но не похоже, чтобы ради этого он рисковал своей жизнью, – мне показалось, что мой приятель заметил мою неуверенность, и я добавил: – Всё его дальнейшее поведение и смерть свидетельствуют, что он не преследовал такую цель, и я думаю, даже боялся другого. Однако, как бы ни случилось, его имя в историю русской православной церкви вписалось значимыми буквами. И конечно, не потому, что он был расстрелян как заговорщик и пострадал от советской власти. Расстреляв его тогда и таким образом уничтожив, молодая власть, мне кажется, только подлила масла в костёр, возвеличивая пламя вокруг нового мученика.
– А с Иосифом-то ему удалось?
– Как тебе сказать?.. Архиепископ Митрофан в своих начинаниях не был одиночкой. Почитание митрополита Астраханского Иосифа в губернии осуществлялось и до него, поэтому довольно быстро нашлись и помощники. Зерно, как говорится, упало в благостную землю. Новый архиепископ взялся за высшую цель – канонизацию Иосифа. Это особая и достаточно объёмная процедура, требующая в конечном итоге представления в высший церковный орган – в Святейший синод специальных доказательств.
– У них тоже там не так всё просто? – хмыкнул Валерка. – Тоже доказательства подавай. А где их взять? Как подтвердить невозможное?
– Нет нужды касаться этой темы, – у меня действительно не было желания рассуждать по этому поводу. – Мы с тобой, мой друг, отпетые атеисты. Поэтому обойдёмся без комментариев. Скажу одно – архиепископу Митрофану удалось осуществить свою мечту, он, по его мнению, собрал необходимый материал и представил его в Петербург на рассмотрение Святейшего синода.
– Браво! – не удержался мой приятель.
– Осади назад, горячая голова, – остудил я его пыл. – В события вмешалась Первая мировая война, и всё отодвинулось на неопределённый срок.
– Закон подлости, как про него не вспомнить! – Валерка искренне переживал историю.
– Вот и я тоже думаю, что эти чрезвычайные события толкнули архиепископа Митрофана на отчаянный шаг. Отбросив формальности, в конце тысяча девятьсот шестнадцатого года он собрал особое совещание из представителей епархии и местной власти, которое выразило пожелание всех жителей губернии просить разрешения Святейшего синода одобрить его материалы, приурочить прославление митрополита Иосифа на одиннадцатое мая. Запомни эту дату, мой друг.
– Почему в этот день?
– Это дата трагической кончины Иосифа…
Не договорив, я осёкся: за нашими спинами опять послышался протяжный и жалобный волчий вой.
Мы так и вцепились глазами друг в друга.
Глава IX
Донсков услышал об этом как-то мельком; уже вышагивая домой, заглянул в дежурку, краем глаза: что да как? А сам особенно и не слушал, так – вполуха. Но Корнеев, отчаянный службист, каблуками щёлкнул и с рукой у козырька так и прокрутился по ходу его движения полукругом. Ярым взглядом поедая, рапортовал:
– Ограбление на Чукотской, товарищ капитан! В Трусовском районе труп, сам повесился. Два утопленника, но тоже без криминала. С городского кладбища звонили…
И запнулся.
– Откуда? – остановился на мгновение Донсков, обернувшись. – Покойники бастуют?
– Там у них бедлам какой-то. От жира бесятся.
– А точнее?
– Пропали два могильщика да сторож. И кобель дохлый нашёлся.
– Взаимообразно, значит. Послал их к чертям собачьим? – от души брякнул Донсков, к концу дня он расслаблялся. – Перепилась похоронная команда.
– Я бы послал, – пожал плечами дежурный, – но на проводе юрист был…
– А он там откуда?
– Юрисконсульт жилкомотдела горисполкома приехал разбираться. Настырный до ужаса.
– А мы здесь не юристы? – всколыхнулся капитан. – Не мог ответить?
– С ними связываться…
– Телефон оставил?
– Имеется.
– Ну-ка набери! – рванулся Донсков назад.
А через десять минут он уже трясся в кабинке дежурного "воронка" и утешал пригорюнившегося лейтенанта Дыбина, на свою беду тоже засидевшегося в отделе:
– В нашей сволочной работе, Алексей, это не главное. Сутки заканчиваются в котором часу?
– В двенадцать ночи, – не чувствуя юмора, хмуро недоумевал тот.
– У нас с тобой ещё уйма времени. Успеешь свой футбол досмотреть, тем более не "Динамо" играет. Умей находить светлое даже в тёмном туалете.
Юрисконсульт Мухин, Гремыкин и дотошная Дарья дожидались их у "прорабской". Гремыкин курил и сторонился пугливо, Мухин тут же определил в Донскове главного, хотя тот и был в штатском.
– Можно было бы и извиниться, – прямо в глаза Донскову твёрдо выговорил он, – но ситуация, согласитесь…
Донсков без эмоций потрепал Мухина по плечу:
– Бывает.
– Я думаю, вы тоже проникнитесь, когда выслушаете их.
– Да рассказывай сам. – Донскову понравился юрисконсульт.
Мухин выглядел раза в два моложе капитана, но держался ответственно.
– С Иваном Ивановичем мы знакомы, – улыбнулся Донсков Гремыкину.
Гремыкин тут же засмущался, пододвинулся к капитану, хотя и выше был ростом, но, как-то пригнувшись дугой, враз уменьшился и руку скромненько протянул:
– Мы вас помним. Как же!
– Иван Иванович известный молчун! – похлопал и его по плечу Донсков. – Если бы он умел говорить, мы бы столько услышали, узнали…
Донсков не досказал, что бы услышали, если бы; зорко окинув взглядом рвущуюся к нему Дарью, он подхватил её под локоток:
– А это что за приятная дама?
– Дарья Михайловна Прыткова, – тут же подсказал Гремыкин. – Кобель-то… собака… Одним словом… нашли с её помощью. Если б не Дарья…
Мухин обстоятельно и толково в несколько минут рассказал всё, что ему стало известно с того часа, как он сам прибыл на кладбище по поручению Ивана Петровича Хвостикова.
– Занятно, – почесал за ухом капитан, оглянулся на Дыбина. – Ты бы походил тут, пока не стемнело, а у меня ещё несколько вопросиков. Присмотрись…
Дыбин кивнул, оглядел почти опустевшее кладбище, выбрал одну из дорожек и удалился.
– Теперь поразмыслим вместе, – Донсков упёрся большим пальцем в грудь Гремыкину. – Ты, Иван Иванович, почему решил, что собака задушена? Кстати, надеюсь, её не закопали?
– Я запретил, – сделал шаг вперёд Мухин и закивал головой, давая понять, что ухватил мысль.
– Похвально, – Донсков радовался за помощников.
– Юрий Михайлович, я ж ей башку-то осторожненько… – Гремыкин даже обиделся. – Без врача обошлись. Этого?.. Ветеринара. У меня навык есть.
– Разговорился, – усмехнулся Донсков.
– Шея сломана, – развёл руки Гремыкин. – Это точно.
– А кому же это могло понадобиться? – теперь Донсков поднял вверх голову и упёрся взглядом в маленькие бегающие глазки. – Как думаешь, Иван Иванович?
Остальные двое тоже с подозрением уставились на съёжившегося и сразу уменьшившегося ростом Гремыкина, однако тот смог лишь тихо промямлить:
– Так кто же его знает?
– Понятно, – опять обрадовался Донсков. – А трое человек, говоришь, пропали?
– Ну как пропали… – опять развёл руки тот. – Не видел сегодня Князева Демьяна Спиридоновича. Но он мог и без спросу. За ним Жучок…
– Кто?
– Жучков Гришка, – выпалила Дарья. – Это помощник Князева среди могильщиков. Жучка тоже не было сегодня. Оба со вчерашнего дня как канули, так и пусто. А народ кричит. Могилы рыть некому. Это разве порядок?
– И ещё, ты говоришь, Карпыч? – Донсков слегка остановил рукой тараторившую без остановки Дарью и не сводил глаз с начальника печального отряда.
– Мирон Карпович Булыгин, – поджал губы Гремыкин. – Хозяин собаки. Они всегда неразлучны были. Карпыч всё меня допекал: "Когда загнусь, пса со мной положи". Я ему: "Да куда ж живого? Разве можно?" А он бурчал: "А фараонов проклятых можно было с жёнами да лошадьми? Чем мой Дурной хуже?"
– Это пса так кликали?
– Его. Но собака была, будто человек, – покачал головой Гремыкин, явно печалясь. – Я поэтому и рассуждаю, что могла она защищать Карпыча, ну и того…
– А была причина?
Гремыкин отмахнулся головой.
– Враги?
– Откуда у Карпыча враги? – запричитала Дарья. – Ему лет!.. Это самое… Он у нас долгожитель.
– Есть семья?
– Что вы! Бобыль. Собака – вот его единственный родственник.
– Значит, Булыгин Мирон Карпович перестал выходить на работу третьи сутки? – напомнил Донсков.
– Последний раз отдежурил в ночную, а утром его уже я не видел, – поддакнул Гремыкин.
– А остальные?
– Потом. Спиридоныч, правда, на следующий день, а Жучок ещё бегал…
– Что это его Жучком?
– Да шустрый больно, хотя и косой! – не стерпела Дарья. – С одним глазом, а видит, чёрт, за двоих.
– Покажете местечко, где собаку нашли? – спросил Донсков, заканчивая со своими вопросиками и пряча блокнотик, куда всё время что-то быстро записывал.
И уже в надвигающихся сумерках они направились по дорожке в глубь кладбища. Вела Дарья, так и не расставшаяся с метлой. Шагала во главе.
– Это что же? – осмотрелся по сторонам Донсков, когда прибыли на место. – Здесь у вас и захоронения кончаются?
– Продолжаются, – осторожно поправил его Гремыкин. – На завтра, вон, по моему распоряжению Мишин пять могил подготовил для очередных, а там дальше пойдёт. – И он взмахнул рукой: – До забора-то ещё места много.
– Достанется, значит, если что? – невесело пошутил Донсков.
– Вам-то? – всерьёз прикинул размеры пустующего участка Гремыкин. – Вряд ли. Спешит народ.
– Ну что ж, – не погрустнел от этих слов капитан. – Будем заканчивать?
– Вы меня подвезёте? – Мухин с надеждой посматривал на Донскова. – Я водителя отпустил. В банк, знаете ли. Сегодня зарплата была.
– А вы, значит, остались ни с чем? – Донсков всё ещё стоял над собакой, потом двинулся к зияющим огромным могилам, начал зачем-то заглядывать в каждую и подолгу рассматривать, будто прикидывал глубину каждой.
– Фонарик принести? – не отставал от него Гремыкин. – Дна-то не видать уже.
– Я глазастый, – бурчал Донсков. – А вчера, значит, здесь хоронили?
– Как положено, – заверил тот. – У меня в журнале всё отмечено.
– Отмечается?
– С этим строго.
– Ну что ж, спасибо, уважаемые товарищи, – развернулся Донсков от могил. – Адреса Князева и Жучкова, надеюсь, в конторе имеются?
– Как же? У них трудовые книжки.
И переговариваясь, все заспешили от пустующих дожидающихся могил. Лишь Донсков задержался, оглядевшись ещё раз, на красный закат полюбовался:
– Красота тут у вас. Тишина…
– Да бог с вами! – охнула Дарья.
– А что? – бодро поддержал капитана юрист. – Если рассуждать с позиций…
Но договорить он не успел. Впереди, вывернувшись из-за раскидистого дерева, будто разом выросли два человека. В сумерках лица их различить было трудно.
– Фу ты, чёрт! – вскрикнул Гремыкин и рукой вперёд ткнул. – Гляньте-ка! Не Спиридоныч заявился? И Жучок с ним!
– Точно, – подхватила и Дарья. – Большой и малый. Заявились, пропащие, а мы их ищем!
Но приближавшиеся разочаровали.
– Это лейтенант Дыбин, – узнал Донсков. – Ведёт кого-то. Может, и ваш.
– Товарищ капитан! – издали крикнул Дыбин.
– Идём, идём, – успокоил его Донсков. – Покойников-то не тревожь. А то подымутся от твоего крика.
– Товарищ капитан, – горячился лейтенант, не обращая внимания. – Вот свидетель. Он мне тут!..
– Тихо, тихо, – попытался остудить его Донсков. – Уймись.
– Да это ж наш Митька! – уставился на второго подошедшего Гремыкин. – Дурачок местный. Побирушка. Какой он свидетель? Он полоумный.
– Вы послушайте, товарищ капитан. – Дыбин нахмурился. – Он мне тут такое наплёл!
– Он наговорит, – Гремыкин махнул рукой. – Его только слушать…