Бруннер вздохнул. Немного успокоившись, он стоял, углубившись в себя. Мэлону этот пожилой человек показался изменившимся. Перемена была неуловимой, но очевидной для любого, кто знал его раньше. Бруннер определенно подвергся какому-то виду мистической трансформации. Он, казалось, и самого себя не помнил.
Бруннер прочистил горло.
- Полагаю, тебе хотелось бы знать, что я там делал, Адам?
- Я не вправе интересоваться. Это твое дело.
Бруннер кивнул.
- Да. Ну… - Мгновение он колебался, затем выпалил, - я это сделал, Адам. Я извиняюсь, я действительно извиняюсь. - Из него полились дальнейшие слова признания. - Я не намеревался этого делать, Адам. Честно, я не собирался. Я знал, что то, что сделали другие, это неправильно. Но я вошел туда, и… увидев ее… - На мгновение уйдя в свои мысли, он докончил, - я… я никогда не видел никого такого, как она, без… без всякой одежды…
- Без одежды?
- Я имею в виду, что одежда на ней была, но все было видно, и я раньше никогда не видел тела такой известной женщины, как она. Она была такая… - он не смог найти нужного слова. - Она просто тянула меня к себе как магнит. Я собирался только взглянуть на нее, только взглянуть, это не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали другие. Но что-то меня заставило - Я не владел собой, как будто бы это был не я, Лео Бруннер, а какой-то другой человек, который взял и сделал это.
Адам Мэлон сидел неподвижно. Выражение его лица было бесстрастным.
- Ты имеешь в виду, что ты изнасиловал ее, Лео?
Бруннер безучастно смотрел на него.
- Изнасиловал - нет, это не было похоже на насилие. Я имею в виду, это не было похоже на ужасное преступление.
- Что же это тогда? Ты потерял меня, Лео.
Бруннер заговорил неуверенно, как бы объясняясь перед самим собой:
- Это было похоже… как будто бы всю мою предыдущую жизнь я был лишен чудесных вещей, которыми наслаждаются другие, и у меня впервые появилась возможность узнать, чем более удачливые люди наслаждаются все время и считают это само собой разумеющимся. Как мне объяснить тебе это, Адам, чтобы ты понял?..
- В этом нет необходимости, Лео.
- Думаю, это был шанс сделать какое-то капиталовложение, которое будет давать мне годовой доход, достаточный для того, чтобы я жил на него всю оставшуюся жизнь, все тоскливые годы старости, и этим доходом, по выражению Кайла, будет воспоминание о чем-то особенном, которого в противном случае я был бы лишен. - Он покачал головой. - Может, я слишком это интеллектуализирую и рационализирую. Может быть, это было редчайшим мгновением моей жизни, когда я отреагировал инстинктивно, поддавшись эмоциям, с которыми не смог справиться. Я отбросил весь мусор цивилизации. Я стал животным, как другие. Все, что я могу сказать - это что я не смог совладать с собой.
Он помолчал, подыскивая более подходящее объяснение.
- Я вижу только одно, правда слабое, оправдание моего поведения. Я совершил насилие не над таким человеком, который будет шокирован и перепуган всю свою дальнейшую жизнь. Я имею в виду не только то, что над ней уже совершили насилие Кайл и Говард. Я имею в виду также, что мы знаем о ее пестром прошлом. Ее слава и богатство строились на обещании сексуальности. Несомненно, она имела интимные отношения со множеством мужчин. Поэтому я почувствовал - ну, а это произошло после того, как я это почувствовал, - что мои собственные действия с ней будут просто еще одним, повседневным событием, но для меня это было чем-то новым, чем-то вроде достижения.
Он подождал ответа, но, поскольку Мэлон молчал, Бруннер заговорил снова:
- Я надеюсь, что ты сможешь хоть как-то это понять, Адам. Надеюсь, ты во мне не разуверился. Не хотелось бы, чтобы это помешало нашей дружбе. Если ты думаешь, что я вел себя не лучше других, что я в твоих глазах такой же, как другие, то извини. Я не думал, что так получится. Если ты считаешь, что я так думал, то я сочту, что я виновен не меньше других. Однако если ты сможешь оценить мои мотивы так же, как и… важность для меня этого единственного момента в моей жизни, когда я не владел собой, - ты меня простишь.
Слушая патетические речи стоявшего перед ним пожилого человека, Мэлон не чувствовал злобы, она ушла.
У него не было негодования, но оставалось чувство жалости к своему бедному другу.
- Прощать здесь нечего, Лео. Я могу только принять то, что ты говоришь, и попытаться понять. Я не могу представить себе, что я делаю то же, что сделали вы все, но мы все разные, мы все имеем разные истоки, у нас разные гены, разные слабости. По-моему, остается сказать только то, что каждый из нас будет жить сам с собой до конца - так что каждому свое.
Бруннер с готовностью кивнул:
- Я рад, что ты понимаешь это таким образом. Что… что касается меня, то, может быть, завтра я посмотрю на это по-другому и буду чувствовать себя виноватым. Но сейчас, сию минуту - я хочу быть честным с тобой, Адам, - я не жалею, и у меня нет и примеси вины. - Он смотрел в сторону. - Она никак не пострадала, ни психически, ни физически. С ней будет все в порядке. Ты увидишь… Ну что, ты готов ко сну, Адам?
- Еще нет.
- Спокойной ночи, Адам.
- Спокойной ночи.
Он смотрел, как старик прошагал через столовую к кухне и к двери, ведущей в их общую спальню, и, если глаза его не обманывали, ему показалось, что походка Бруннера была чуть ли не торжественной.
Решительно настроившись подавить растущее чувство уныния, Мэлон поискал в кармане рубашки сигарету и набил ее, крепко закрутив бумагу с одного конца. Прикурив и вдохнув дым марихуаны чуть ли не до кишок, а затем выдохнув его, он откинулся на спинку дивана, чтобы разобраться в своих мыслях.
После того как он выслушал Бруннера, злость на него у него пропала, и теперь он пытался выяснить, что пришло ей на смену. Депрессия, конечно, но и что-то еще. Его охватило ощущение крайней безнадежности. Он был пронизан чувством нигилизма. Он чувствовал себя единым с Сартром - истинным другом по духу, по сути дела. Все вокруг стало сюрреалистическим. Непосредственное окружение странным образом лишилось традиционных ценностей, порядка, ограничений. Эмоциональный ландшафт можно было бы приписать кисти Эшера.
И все же, провел границу Мэлон, должно было еще оставаться что-то такое, во что он верил, иначе почему бы он так четко осознавал гнездившееся в нем чувство обиды? Это правда, после разговора с Бруннером злости он не чувствовал, но он не мог проигнорировать тот факт, что испытывает некоторую горечь по отношению к Шивли и Йосту.
Сегодня он негодовал на них, и причина стала ясна. Он возмущался потому, что они испакостили его мечту. И, наконец, возможно, он негодовал даже на старика за то, что тот нарушил их первоначальное соглашение, проигнорировал его руководящую роль и отверг принцип взаимной честности. Бруннер, поддавшись слабости, переметнулся на сторону звероподобных насильников.
По мере того как он курил, его чувство потери росло. Его горечь росла тоже, только она изменила свое направление и, завернув за угол, оказалась направленной на него самого и его собственную слабость. Да, самым огорчительным было то, что его собственная слабость помешала исполнению мечты, которая превращалась уже в реальность.
Он, Адам Мэлон, как человеческое существо заслуживал Шэрон больше всех других. Он изобрел ее как достижимый объект любви. Он создал такую возможность, когда они могут ее любить. Он сформировал реальность встречи. Он, и только он, заставил произойти то, что произошло. Из всех четверых только он один ценил и любил ее как личность.
И тем не менее, по иронии судьбы он, и только он, был ее лишен, или сам себя лишил ее. Все остальные, черт бы их побрал, совсем ее не заслуживали, или по крайней мере, после него. Тем не менее именно они насладились близостью с ней. А он из-за своей фатальной слабости оказался в стороне.
Это было просто нечестно.
Черт, это было нечестно даже по отношению к ней. Это неправильно, что она должна переносить этих тупых, бесчувственных и безразличных животных, не зная даже о том, что под этой самой крышей есть человек, который действительно любит ее саму по себе, любит ее нежно, беззаветно и тепло.
Это было бы настоящим преступлением, если правильно посмотреть на вещи, скрыть от нее, что есть такой человек, который может утешить ее, выказать ей то тепло, которое она заслуживает и в котором нуждается.
Адам Мэлон сделал последнюю затяжку, затушил окурок, сохраняя его на будущее, и встал на ноги.
Его миссия была ясна как никогда.
Шэрон Филдс должна быть избавлена от отчаяния, которое испытывает. Ее вера в порядочность, добро и истинную любовь должна быть восстановлена. Она заслуживает чувства безопасности, которое должно возникнуть из знания того факта, что один цивилизованный человек в этом доме уважает и любит ее.
Это было его делом.
Неровным шагом он двинулся в сторону спальни.
Шэрон Филдс лежала привязанной к кровати, пристально глядя на дверь спальни и ожидая, когда она откроется.
Она знала, что дверь откроется. Было только удивительно, что она не открывается так долго.
Она смирилась с неизбежностью того факта, что весь ужас этой ночи еще не прошел. В случае группового изнасилования надо быть готовой к тому, что будешь изнасилована всеми членами компании. В этой банде их четверо. Трое ее уже изнасиловали. Следовало ожидать четвертого. Она лежала в напряженном ожидании.
Дверь открылась.
Там стоял четвертый. Темно-коричневые волосы, остекленевшие карие глаза, отсутствующее выражение на лице. Он стоял покачиваясь, в джинсах и выбившейся из них рубашке. Мечтатель. Псих, который затеял все это дело. Сукин сын.
Он вошел. Закрыл дверь. Передвигаясь как во сне, приблизился к кровати.
- Я должен быть уверен, - заговорил он. - Эти другие, они действительно совершили насилие над тобой?
- Они обращались со мной как с говном, как с экскрементами, - сказала она. - Они вели себя, как дикие звери. Они были ужасны, бесчеловечны. Они причинили мне боль. - У нее возникла искорка надежды. - Ты же не собираешься делать то же самое, не так ли?
- Они были не правы, - тихо сказал он. - Они не должны были этого делать.
У нее вспыхнула надежда.
- Я рада, что ты так думаешь.
- Я должен был, - сказал он.
- Что?
- Я должен был быть единственным, - сказал он странным, отрешенным голосом.
Надежды ее испарились, страх возвратился. Она думала, что ее в эту ночь уже ничем не испугаешь. Столько ужаса она пережила в эти прошедшие часы, что думала, что все эмоции уже растрачены. Но этот не был похож на других. Именно его неестественное поведение возбудило страх. Он, казалось, находился в зомбическом трансе. Она вжала голову поглубже в подушку, пытаясь определить, пьян ли он, накачан наркотиками или у него шизофренический срыв.
Он заговорил едва слышно:
- Я не хотел приходить сюда таким образом, но я единственный, кто тебя любит.
Она не знала, как с ним обращаться и что он будет делать дальше. Она решила перевести все на жалость.
- Если ты действительно меня любишь, то ты оставишь меня в покое. Я больна. Я выпотрошена до мозга костей. Я просто хочу, чтобы меня оставили одну. Пожалуйста, будь добр.
Он, казалось, ее не слышал, так как его глаза были прикованы к ее телу, но теперь они оживились, и он окинул ее ласковым взглядом.
- Ты нуждаешься в любви, - говорил он. - Ты создана для того, чтобы тебе поклонялись и любили тебя. Ты заслуживаешь любви после всего, что ты выстрадала. Тебе нужен кто-то, кто о тебе позаботится.
Она решила, что он совершенно сумасшедший.
- Я ценю твои слова, - ответила она. - Но уходи. Дай мне отдохнуть. Если ты уйдешь, это будет актом любви. Пожалуйста, иди.
Он явно не слушал. Он снимал рубашку. Медленно расстегнул молнию на джинсах и чуть не упал, выбираясь из них.
Под одеждой у него ничего не было. Он был голым.
О, Господи, простонала она про себя.
Она не могла больше выносить это наказание, эту боль и унижение.
О, Господи, дай мне какой-нибудь инструмент, чтобы кастрировать его, сохранив тем самым у самой себя хоть какие-то остатки разума.
Этой ночью Бога не было.
Мечтатель сидел на краю кровати. Он всматривался в нее.
- Я хочу тебя, Шэрон. Я хотел тебя с тех пор, как впервые увидел.
- Я тебя не хочу. Я не хочу никого таким образом. Оставь меня в покое.
Он не слушал ее. Он потянулся к ее блузке. Она напрягала мышцы рук, чтобы разорвать веревки и не дать ему к ней прикоснуться. Но она была крепко привязана к своему кресту.
Он нежно отложил в сторону одну часть ее блузки, затем другую, и ей вновь пришлось увидеть то, что видел он, - две белые груди с широкими кружками красновато-коричневых сосков.
- Будь ласкова со мной, Шэрон, - говорил он, - Я не хочу брать тебя силой. Я хочу, чтобы ты любила меня.
Он потерся щекой об один из сосков, потом о другой, затем поцеловал и обвел языком вокруг каждого из них.
Подняв голову - в дюймах от ее головы - он шептал:
- Ты - все, о чем я когда-либо мечтал, Шэрон. Я хочу, чтобы ты была моей.
- Уходи, - ее голос дрожал. - Не делай этого еще раз. Я так слаба, больна… пожалуйста…
- Через некоторое время, дорогая. Через некоторое время ты будешь спать. Мы слишком долго знали друг друга, чтобы остановиться сейчас.
Его рука двинулась к ее юбке, нашла ее уже расстегнутой, и он стал ее снимать.
- Это не ново, Шэрон. Для каждого из нас. Все эти многие годы ты должна была чувствовать вибрации моих чувств. Ты должна была знать то, что знал я. Я любил тебя тысячу раз. Мы проводили драгоценные, бесконечные часы в руках друг у друга. Сейчас - это просто очередной раз.
После того раза, когда сюда вошел первый из них, Злодей, она еще не испытывала такого страха.
- Ты сумасшедший, - задыхаясь, сказала она. - Выметайся отсюда.
- Те другие, они тебя не заслуживали. Я единственный, кто заслуживает твоей любви.
Она с ужасом смотрела, как он укладывался рядом с ней на кровати. Он развел ее обнаженные ноги. Она попыталась сопротивляться, но ее ноги были свинцовыми от усталости. Она не могла больше заставить их держаться вместе.
Он лежал у нее между ног, целуя ее пупок, касаясь его языком, обходя по кругу.
Его рот двигался вниз по ее животу, целовал ее плоть, ниже и ниже, до лонного треугольника.
- Не надо… не надо… - молила она его.
Поднявшись, он встал на колени над ней. Она стонала и хныкала. Все было без толку, без толку. Она чувствовала себя слабой и измученной, существом, жизнь в котором поддерживается только ужасом и ненавистью.
Он что-то бормотал. Она прислушалась.
- Сколько раз, - говорил он. - Сколько раз, - повторял он, - ты доводила меня до эрекции. Сколько раз я входил в тебя, бывал в тебе, в одиночку наслаждаясь нашей взаимной любовью. И теперь, Шэрон, наконец-то, Шэрон, мы будем это делать вдвоем.
Она сделала последнюю отчаянную попытку отбросить его, но ее одеревеневшие ноги не двигались, они оставались широко раскрытыми, ожидая атаки. Его глаза были устремлены на нее. Он бился и взвивался, как маньяк.
Она едва понимала его полупридушенную речь:
- …долго я ждал, хотел… желал… этого момента, этого момента… я так возбужден, так возбужден, так…
Она ощутила, как твердый конец его пениса коснулся сухих губ внизу, закрыла глаза, приготовилась к сажанию на кол, но внезапно услышала пронзительный звук. Ее глаза широко раскрылись.
Его голова была откинута назад, глаза зажмурены, черты искажены, рот открыт, когда его крик восторга и удовольствия снизился до низкого стона. Его руки лихорадочно пытались воткнуть пенис в нее, но слишком поздно. Она почувствовала, как он брызгает на ее лонные волосы и живот.
Его рот работал, стараясь съесть воздух, он бился в конвульсиях, и внезапно все кончилось. Он расслабленно растянулся на кровати между ее ног, его опустошенный пенис хлопнул ее по бедру.
- Я… я не знаю почему, - задыхаясь, пробормотал он. - П… прости меня.
Ее удивление по случаю его преждевременной эякуляции превратилось в радость. Впервые за эту ночь она почувствовала, что одержала победу. Это было заступничество провидения. Бог все-таки был.
Других ей хотелось мучить и убивать. Она была беспомощна. Но этот был уязвим. Она могла убить его, а через него остальных - за себя, за то, что осталось от ее оскверненной гордости.
- Поделом тебе, дегенерат! - набросилась она на него. Она будет беспощадной. - Что здесь прощать, ты, чудо без члена? Ты хотел взять меня силой, не так ли? Но ты не смог, потому что ты, оказывается, евнух, вот что! Я рада. Я счастлива. Этого ты и заслуживаешь, ты, грязная свинья, которая и придумала все это. Так посмотри же на себя, великий любовник. Что случилось с тобой по дороге, когда ты шел насиловать?
Несчастный, неспособный взглянуть ей в глаза, он встал с кровати.
- Тебе еще рано уходить, - крикнула она. - Тебе еще предстоит некоторая уборка, перед тем как ты унесешь отсюда свою задницу. Возьми влажное полотенце, черт, бы тебя побрал, и сотри с меня свою дрянь. Я чувствую себя будто в дерьме.
Как побитая собака, он поплелся в ванную, вернулся с полотенцем и неловко вытер с нее секрецию. Он подобрал рубашку и джинсы, выключил свет в ванной и пошел, но затем вернулся и молча прикрыл ее тело.
Наконец он взглянул на нее, встретил ее пренебрежительный взгляд.
- Извини, - сказал он.
- За что? - злобно бросила она. - За то, что ты меня во все это втянул? Или за то, что тебе это со мной не удалось?
Последовало молчание.
- Не знаю, - сказал он. - Спокойной ночи.
Глава 9
Во вторник все четверо спали до позднего утра, и сейчас, когда Адам Мэлон, покончив с яичницей-болтуньей, жарил сосиски и готовил поздний завтрак, появился запоздавший Кайл Шивли. Проведя расческой по волосам в последний раз, Шивли положил ее в карман и подтащил к себе стул.
Мэлон уселся во главе стола и окинул взглядом своих соратников по Фан-клубу. Настроение за столом на этот второй день их предприятия было далеко не праздничным. Бруннер был замкнут. Йост в мыслях витал неизвестно где. У него самого, насколько он мог судить по своему отражению в висевшем напротив зеркале, было настроение мрачного самонаблюдения. Только Шивли был оживлен.
Наполнив свою тарелку, Шивли сделал то же самое, что и Мэлон, - оглядел своих компаньонов. Он критически прокудахтал:
- Не совсем похоже на группу любителей развлечений, выехавшую на каникулы. Что такое? Разве вы все не перепихнулись с этой секс-бомбой вчера вечером?
Никто ему не ответил.
Шивли начал закидывать еду в рот.
- Черт, я думал, вы будете стоять в очереди у спальни.
- Не к спеху, - ответил Йост. - У нас есть еще тринадцать дней.
- Может, для тебя это и достаточно, - заметил Шивли, - но для меня уж точно нет. - Он замолчал и подозрительно оглядел стол. - Эй, так мне никто и не ответил. Вы все отведали ее вчера вечером, разве не так?
- Я-то уж точно, - сказал Йост, методично пережевывая сосиску.
- Кое что в ней есть, а?
- Несомненно, - ответил Йост.
- А как насчет Лео?
Бруннер неохотно кивнул:
- Да. Я не собирался, но ничего не мог с собой поделать.