Чем она порезалась? На полу среди одежды лежали рентгеновские снимки. Вероятно, Хелен в припадке ярости дернула за них и поранилась о край. Тяжело дыша, она опустилась на колени. Это оказались не рентгеновские снимки, а фото УЗИ. УЗИ плода!
Хелен выпустила палец изо рта и подняла снимки. На них был изображен ребенок на третьем месяце. Это ребенок Анны? Как такое возможно? Анне сорок пять, и она беременна? Судя по дате на краю снимков, она должна быть уже на шестом месяце, но Хелен ничего не замечала. Кроме того, Анна ни словом не обмолвилась о беременности во время сеансов.
Хелен стало плохо. Неужели Франк отец?
Снимки выпали у нее из обессилевшей руки. На краях отпечаталась кровь. Хелен откинулась назад и прислонилась спиной к шкафу. Что она натворила? Спальня выглядела так, словно по ней прошелся Чингисхан со своей Ордой. Больше всего ей сейчас хотелось задушить Франка, а вместе с ним и Анну. Но об Анне уже позаботился кто-то другой. Из-за собственных проблем Хелен совершенно забыла о похитителе Анны.
Почему парень выбрал именно Хелен для своей жуткой игры? Какое отношение она имеет ко всему этому? Хорошо, она психотерапевт Анны, а у ее мужа связь с этой шлюхой. Но разве этого достаточно, чтобы втягивать ее? Вряд ли. За этим должно скрываться нечто большее.
С каждый часом шансы Анны выжить уменьшались. Гнев распирал Хелен. Именно она должна спасти эту женщину? С какой стати? Да пусть изверг отрежет ей все пальцы и пошлет в коробочках. Пусть она сдохнет! Анна это заслужила. Какое Хелен до всего этого дело? Пусть Франк заботится о своей любовнице, которую он якобы не знает и которая, возможно, даже ждет от него ребенка.
Какая мерзкая шутка!
Хелен считала себя идеальной женой для Франка. Он ненавидел детей – а она любила, ей так хотелось ребенка, но она не могла иметь собственных. А единственный малыш в ее жизни, сын Бена Колера Фло, стал жертвой убийцы и насильника. И теперь другая женщина родит Франку ребенка! По лицу Хелен текли слезы.
Одно она знала наверняка. Франк имел непосредственное отношение к этому делу. Возможно, даже знал похитителя Анны.
В углу снимка УЗИ стояла фамилия гинеколога Анны. Хелен сложила снимки, сунула их в сумочку и покинула квартиру.
19
– Жмите же на газ! – Снейдер потянулся к рулю и нажал на гудок.
– Уберите руки! – шикнула на него Сабина. – Я веду!
Они мчались по автобану в Дрезден на скорости сто восемьдесят километров в час. Сабина перестроилась и обогнала "мерседес". У служебного автомобиля под капотом было 190 лошадиных сил, и он доставит их к цели быстрее, чем рассчитывал Снейдер.
Бледный, Снейдер опустился на свое место. Он отодвинул пассажирское сиденье максимально назад, чтобы удобно вытянуть ноги. Тут в пятый раз зазвонил его айфон. Несколько слов – и он завершил разговор, сунул сотовый в карман. С тех пор как они выехали из Мюнхена, он постоянно висел на телефоне. Но большинство разговоров были непонятны Сабине.
– Расскажите же мне, наконец, что нам нужно в Дрездене? – спросила она.
Снейдер потянул за ремень безопасности, словно тот грозил его задушить. На мгновение пола его пиджака распахнулась. На черной водолазке мелькнула плечевая кобура. Сабина узнала "Глок-17" по черной рифленой рукоятке. Сама она взяла свой "вальтер", как велел Снейдер.
– Из пяти людей, которые ходили в начальную школу в Кельне, а потом в среднюю школу в Дрездене, один уже умер, – объяснил Снейдер.
– Убит?
– Рак кишечника, скончался три года назад. Бывший ученик. К нашему делу отношения не имеет. Четырех остальных разыскивают. Мы знаем, по каким адресам зарегистрированы трое, место жительства одного неизвестно.
Сабина подозревала, что как раз этот человек его особенно интересует.
– Как его зовут?
– Карл Бони.
Она вспомнила это необычное имя, которое бросилось ей в глаза, когда она сравнивала подписи на оборотной стороне маминых фотографий со списком учеников Эльфриды Никич. На протяжении всех четырех лет почерк Карла оставался детским, словно он держал ручку зажатой в кулаке и старался красиво вывести буквы своего имени. Светловолосый мальчуган с правильными чертами лица, на голову выше своих одноклассников.
– Мы не знаем ни места его жительства, ни места работы, ни где он находится в настоящий момент. Коллеги в Висбадене занимаются этим сейчас, но прежде, чем появятся первые результаты, пройдет минимум еще двадцать четыре часа.
Это все равно не объясняло, зачем они едут в Дрезден.
Снейдер помассировал виски.
– Шестого ноября Карлу Бони исполняется двадцать четыре года. Автомеханик. Его отец умер от сердечного приступа три года назад. Точно за четыре дня до Рождества. Мать еще жива, но ее реальное местожительства нам также неизвестно.
У Сабины появилось нехорошее чувство.
– Мать и сына убили?
– Может быть. Тетя Карла Лора все еще жива, это сестра его отца. Она живет в Дрездене.
– Мы едем к его тете? – вырвалось у Сабины. Невольно она убрала ногу с педали газа. Как раз обогнав грузовик, она чуть откинулась назад на сиденье.
– Не сбавляй скорость! – потребовал Снейдер и помахал рукой. – Семья Бони раньше несколько лет жила у этой тети.
– Поверить не могу. Мы мчимся на бешеной скорости в Саксонию, только чтобы навестить эту старую тетушку Лору. Почему нельзя просто позвонить ей?
Снейдер взглянул на Сабину, как будто она оскорбила его умственные способности.
– Я пытался. Никто не подходит. С шестого мая она бесследно исчезла.
Теперь Сабина начинала понимать. Действия Снейдера укладывались в определенную систему.
– Кажется, что кто-то решил истребить всю семью.
Какое-то время оба молчали. Наконец Сабина переварила новую информацию и громко резюмировала:
– Все это как-то взаимосвязано…
– Разумеется! – перебил ее Снейдер. – Если я вырву себе на заднице волос, то глаз заслезится!
Какой же он все-таки козел! Сабина никак не отреагировала на его комментарий. Вместо этого сказала:
– Помощницу адвоката из Кельна похитили шестого апреля, а тетя Лора исчезла шестого мая. Учительницу из Лейпцига похитили двадцатого апреля, а мою маму двадцатого мая.
Снейдер поморщился.
– Интересное наблюдение, Белочка.
– Хотя я не курю травку, – ехидно ответила она.
Он проигнорировал ее язвительный намек.
– Карл родился шестого ноября, а его отец умер двадцатого декабря. Рождение и смерть. Две памятные даты, – размышлял вслух Снейдер. – У меня как будто есть решение, но оно не подходит к моей задаче.
– Кем был отец Карла по профессии? – спросила Сабина.
Снейдер посмотрел на нее отсутствующим взглядом, словно мыслями был где-то далеко-далеко.
– Ни за что не догадаетесь. Органист в церкви и специалист по произведениям Баха.
При мысли об этом у Сабины по коже побежали мурашки. Неожиданно у нее перед глазами снова возник образ матери – с трубкой в горле и раскрытым ртом, гротескно замершей в трупном окоченении.
– Перед тем как найти труп моей матери, смотритель церкви слышал музыку Баха.
– По крайней мере, он так утверждает. Но все это как-то не складывается. Соборы в Кельне и Мюнхене католические, церковь Святого Фомы в Лейпциге евангелическая. Это имеет какое-то отношение к Баху и органной музыке, но я не нахожу разумной взаимосвязи в этой дерьмовой церковной системе.
Сабина вздрогнула. Ей снова вспомнилось выражение "католическая шушера".
– Ваше богохульство действует на нервы, – коротко заметила она.
– Как я могу оскорблять то, чего даже не существует? Я не верю ни в Бога, ни в черта.
– Во что-то вы должны верить.
– В то, что однажды я умру.
Какое убожество.
– Science flies you to the moon, religion flies you into buildings , – процитировал он известное высказывание. – Я верю в науку, психологию, в силы Луны и в то, что однажды рак щитовидной железы станет излечим, – но не в западные религии.
Они проезжали мимо бесконечного ряда огромных ветряков.
– Буддизм вас устраивает?
Снейдер кивнул.
– Дзен-буддизм.
– Поэтому у вас лысина?
Он не ответил. Сабина вдруг подумала о трех пальцах, которыми он унижал людей.
– Вы можете объяснить мне разницу между дзен-буддизмом и другими религиями в трех простых предложениях?
Типичная презрительная ухмылка мелькнула на его губах.
– Это я могу объяснить вам даже в одном предложении: западные религии основаны на идее спасения, восточные – на идее самоискупления.
Самоискупление! Неплохо! Это подходит такому эгоцентрику, как Снейдер.
– Я бы с удовольствием пофилософствовал с вами на эту тему, но мне нужно сделать еще пару звонков, прежде чем мы приедем в Дрезден. – Он вытащил айфон.
– Кому вы звоните?
– Хочу немного поторопить коллег из ЛКА Саксонии. Нам нужен доступ в квартиру старой тетушки Лоры.
20. Пятый сеанс психотерапии
Тремя месяцами ранее
Роза Харман включила диктофон.
– Вторник двадцать четвертое февраля, семнадцать часов. Пятый сеанс с Карлом Бони.
Она положила прибор на стол. Потом сделала глоток из стакана. Бионапиток был горьким на вкус, но богатым витаминами.
– Выглядит отвратительно, – отметил Карл.
– Зато полезный. – Она наклонилась вперед и поставила стакан на стол. При этом движении в низу живота снова появилась эта проклятая боль. На мгновение она закрыла глаза и сжала зубы.
– Вам нехорошо? – Голос Карла звучал обеспокоенно.
– Спасибо, все в порядке, – солгала она. Эти чертовы спазмы становились все неприятнее день ото дня. Завтра она пойдет к гинекологу. Без предварительной договоренности, но это не проблема. Она хорошо знает этого врача. Он обследовал еще ее мать. Но отцу ребенка она ничего говорить не будет. Интуиция подсказывала ей, что возможные осложнения беременности его вовсе не огорчат. А без такого участия она сейчас вполне может обойтись.
Роза оперлась локтями на подлокотники и сделала медленный вдох и выдох.
– Наша последняя встреча состоялась почти четыре недели назад, – заявила она.
– Я болел гриппом, и у меня было много дел, – оправдывался Карл, спокойно сидя на диване. Его ладони были снова измазаны машинным маслом. Он рассматривал подушечки пальцев.
Роза улыбнулась.
– Ничего страшного. В конце концов, терапия должна быть сфокусирована на жизни, а не наоборот.
Вообще-то в такой ситуации ей стоило бы обратиться в суд. Но так как Карл регулярно бросал ей в почтовый ящик кассеты, Роза заметила, что он работает над собой. И хотела дать ему время.
Постепенно спазм в животе прошел. Боль отпустила. Какое облегчение! Но только вопрос времени, когда у Розы случится новый приступ. Не думай сейчас о ребенке! Сконцентрируйся на сеансе!
Она указала на пять мини-кассет, которые лежали на столе.
– Большое спасибо за интересный материал.
Карл сделал вид, словно только что заметил эти кассеты.
– Вы их слушали? Я даже и не помню, что там наговорил.
Конечно, помнишь. Каждое слово.
Но ложь Карла не играла никакой роли. Он открылся эмоционально, впервые заговорил о своем детстве и выдал полезный материал.
– Вы можете вспомнить, когда записали первую кассету?
– Мне приснился ночной кошмар, и я наговорил всякого разного на диктофон, прежде чем отправиться на работу.
Речь на первой кассете была еще очень нерешительной. По гулко звучащему голосу можно было догадаться, что Карл записывал пленку в ванной комнате. Возможно, перед зеркалом над раковиной. Это объясняло, почему он обращается к себе во втором лице. "Ты, никчемный мерзкий бездельник!" На других записях он говорил уж быстрее, более свободно, словно научился давать волю чувствам. Но и там Карл говорил о себе во втором лице.
Бессмысленная попытка представить содержимое кассет как нечто незначительное. Желание Карла говорить было очевидно. Иначе зачем ему прилагать усилия и записывать еще четыре кассеты.
– Ночные кошмары продолжались?
– Почти каждую ночь.
– Сны могут быть полезными, – объяснила Роза. – Они показывают, что ваше подсознание перерабатывает вещи, от которых вы долгое время отмахивались. – Она через стол подвинула кассеты к Карлу. – Еще раз большое спасибо.
Тот удивленно на нее посмотрел:
– Они принадлежат вам.
– Только одна. Но это ваш материал. Пожалуйста, возьмите.
– Вы дали мне эти пять кассет. Мне они не нужны.
Роза изучала его. Судя по выражению лица, он действительно верил в то, что говорил. Возможно, не хотел признавать спасительное действие таких разговоров с самим собой. Он вытеснил из сознания факт покупки кассет, чтобы убедить себя в том, что должен наговорить для Розы пять пленок? Она оставила эту тему.
– Я с удовольствием поговорю с вами о содержании пленок.
– Зачем? Вы же все слышали.
Роза кивнула.
– Мы можем также поговорить о том, чего нет на кассетах. Например, о ваших школьных годах.
Карл пожал плечами. Очевидно, эта тема была для него приемлема.
– На наших последних встречах я узнала, что вы часто переезжали. – Роза полистала записи. – После детского сада в Вене вы окончили начальную школу в Кельне, среднюю школу в Лейпциге и выучились на автомеханика в Дрездене. Как вы себя чувствовали, когда вас вырывали из привычной обстановки?
Он посмотрел на потолок и наморщил лоб, словно воспоминания о тех событиях были давно позабыты.
– Не знаю… никогда об этом не думал. Мы должны были переезжать – маму и меня не спрашивали, хотим ли мы. Раз в несколько лет отец получал новое место органиста. Он играл во время месс в соборах.
– А ваша мать?
– А что ей оставалось? Она тоже искала новую работу.
– Это было тяжело?
– Она квалифицированная медсестра, а для ночных смен всегда кого-то ищут.
– Какую роль играла мать в вашем детстве?
– Никакой.
– Она вас била?
– Никогда.
– Будучи медсестрой… как она реагировала на синяки и ожоги у вас на груди и руках?
– Никак. Я их от нее прятал.
– Почему?
Он снова пожал плечами.
– Если бы мать их заметила, то поняла бы, что я не слушался.
– И это повлекло бы за собой последствия? – спросила Роза. – Вы действительно не слушались?
Он сверкнул на нее глазами, жилка на шее дрожала. Очевидно, Роза затронула больную тему.
– Вы плохо себя вели?
Его голос стал чуть громче:
– А разве иначе отец обжег бы пятилетнего мальчика утюгом?
Роза подумала об ожогах на руках Карла ниже локтей. Если то, что он наговорил на кассеты, правда, то его тело было покрыто следами и других истязаний. Она представила, как изуродовано все его тело. Особенно сейчас, будучи беременной, она не в состоянии уяснить, как можно так издеваться над собственным ребенком.
– Дети пытаются понять, почему родители жестоко обращаются с ними, – объяснила Роза. – Инстинктивно они ищут причину в себе. Часто я слышу от своих клиентов такое: "Наверное, я плохой, иначе отец не бил бы меня".
Карл тихо ответил:
– Я благодарен отцу за его воспитание.
– Действительно? Насколько?
– Разве строгое воспитание не лучше, чем вообще никакого?
Даже если результат – наркотическая зависимость и три года условно?
– Думаете, ваша мама знала о методах воспитания вашего отца? – спросила Роза.
– Ее никогда не было дома.
– Где же она была, когда отец прибегал к таким наказаниям?
– Я уже говорил: у нее были ночные смены и дежурства в выходные дни.
– Думаете, вашего отца возбуждало то, что он причинял вам боль?
Взгляд Карла беспокойно метнулся к часам и обратно.
– Возбуждало? Что вы имеете в виду?
– В этой игре присутствовал сексуальный компонент?
Глаза Карла округлились.
– Как, простите?
По опыту Роза знала, что при настоящих эмоциях сначала всегда реагирует тело, а потом следуют слова. Возмущение Карла не было наигранным.
– Иногда в случаях насилия над детьми бывает, что…
– Никакого насилия не было! Какое слово! – Его голос дрожал. – Отец должен был воспитывать меня, как воспитывают других мальчиков.
– Конечно. – Роза сглотнула. – Знаете, ребенок видит многое другими глазами. Те явления, которые не в состоянии понять, он пытается оправдать перед самим собой. Я не утверждаю, что это касается вас, но многие дети считают себя омерзительными, злыми, с извращенными мыслями. Поэтому якобы заслуживают то, что получают.
– Такого не было, – возразил Карл.
– Значит, в ваших глазах отец не был садистом?
Он погрыз ногти.
– Конечно нет. Отец был глубоко верующим и придавал большое значение дисциплине. Думаете, такое воспитание приносило ему радость?
В этом Роза не была уверена. Однако она не располагала никакими доказательствами – ни от суда, ни от ведомства по защите несовершеннолетних, – по крайней мере, за то время, пока Карл жил в Австрии. У нее были только заявления Карла на кассетах. Если верить пленкам, отец два-три раза в неделю душил его пластиковым пакетом уже в пятилетнем возрасте. Позже мучил горящей свечой или осколками водосвятной стеклянной чаши и почти ежедневно бил – не важно, болел ли Карл, был ли у него жар или нет. По сравнению с этим спазмы в низу живота, которые не давали Розе покоя уже несколько дней, так что иногда по вечерам она даже разогнуться не могла, – пустяки.
Побои закончились только со смертью его отца, но продолжались в голове Карла. Результат – недостаток самоуважения на протяжении всей жизни. Возможно, последний разговор незадолго перед тем, как у отца отказало сердце, мог что-то изменить, – но Карл так и не узнал, что хотел сказать ему умирающий отец три года назад.
– Когда именно отец вас воспитывал? – Вообще-то Роза предполагала, что он бил сына, когда был пьян или когда Карл не слушался, но ответ оказался иным.
– Всегда за час до прихода матери. И тут же оказывал первую помощь.
Роза сглотнула. На какой-то момент она смогла поставить себя на место семи-, десяти– или четырнадцатилетнего Карла.