- М-да, кто бы ни совершил это преступление, полиции необходимо его безотлагательно поймать. Я ничего подобного еще не видел, и чтобы убить таким образом, требуется изрядная доля хладнокровия.
- Да, знаю, - угрюмо произнес Патрик. Ему вспомнился голос Керстин, звонившей пару часов назад, и то, как безжизненно и безнадежно он звучал. Патрик не мог простить себе, что забросил расследование смерти Марит. - Но, как я уже сказал, теперь приоритеты будут расставлены по-другому. Я надеюсь получить кое-какие ответы уже сегодня. - Он встал, взял протянутую Педерсеном пачку бумаг, пожал ему руку и поблагодарил.
Вернувшись к машине, он поехал в сторону того места, где надеялся найти некоторые ответы. Или, по крайней мере, новые вопросы.
- Ты узнал у Педерсена что-нибудь полезное?
Мартин слушал и записывал, пока Патрик кратко пересказывал ему результаты беседы.
- Про собачьи волоски - это чертовски интересно. Дает нам кое-что конкретное для движения вперед. - Он продолжал слушать. - Резаные раны? Понимаю, о чем ты подумал. Кое-кто становится более интересным. Новый допрос? Да, непременно. Я могу взять с собой Ханну, и мы ее обработаем. Нет проблем.
После короткого "пока" он положил трубку и немного посидел молча. Потом встал и отправился на поиски Ханны.
Ровно через полчаса напротив них в комнате для допросов сидела Йонна. Далеко ходить, чтобы ее забрать, не пришлось - она находилась на своем рабочем месте, в универсаме, напротив здания полиции.
- Послушай, Йонна, мы уже беседовали с тобой по поводу вечера пятницы. Может, тебе есть что добавить?
Уголком глаза Мартин заметил, что Ханна впилась в девушку взглядом. Она обладала способностью делать настолько строгий вид, что даже ему хотелось сразу выложить все возможные прегрешения без остатка. Он надеялся, что она окажет такое же воздействие на сидевшую перед ними девушку. Но Йонна отвела взгляд, уставилась в стол и лишь пробормотала нечто нечленораздельное.
- Что ты сказала, Йонна? Говори отчетливее, мы тебя не слышим! - потребовала Ханна.
Мартин увидел, что резкость в ее голосе заставила ту поднять взгляд. Не подчиниться требованиям Ханны было невозможно.
- Я рассказала о пятнице все, что знаю, - тихо, но все-таки четко произнесла Йонна.
- А я так не думаю. - Голос Ханны разрезал воздух, как одно из лезвий, которые Йонна использовала для терзания собственных рук. - Я полагаю, что ты не рассказала и толики того, что знаешь!
- Я не понимаю, о чем вы говорите. - Йонна подтянула рукава кофты, инстинктивно и нервно.
Мартин различил под кофтой шрамы и вздрогнул. Он просто не понимал этого. У него не укладывалось в голове, как можно добровольно наносить себе такие увечья.
- Не лги нам! - Ханна повысила голос, и Мартин почувствовал, что тоже подпрыгнул. Черт, до чего она крута. - Мы знаем, что ты лжешь, Йонна, - продолжала Ханна, теперь коварно понизив голос. - У нас имеются доказательства того, что ты лжешь. Смотри не упусти шанс рассказать обо всем, что случилось.
Лицо Йонны накрыла тень неуверенности. Она непрерывно щупала большую вязаную кофту, в которую была одета, и, немного поколебавшись, сказала:
- Я не понимаю, о чем вы.
Ханна ударила рукой по столу.
- Кончай нести ерунду! Мы знаем, что ты ее резала.
Девушка нервно пыталась заглянуть в глаза Мартину, и тот более спокойным голосом сказал:
- Йонна, если тебе известно большее, нам необходимо это знать. Рано или поздно правда все равно выйдет наружу, и тебе гораздо выгоднее самой дать нам объяснения.
- Но я… - Она испуганно посмотрела на Мартина, но потом сдалась и тихо сообщила: - Да, я резала ее бритвенным лезвием. Когда мы ругались, до того, как она убежала.
- Зачем ты это делала? - спокойно спросил Мартин, взглядом призывая ее продолжить.
- Я… я… даже не знаю. Просто я страшно разозлилась. Она натрепала обо мне кучу гадостей, из-за того что я режусь и все такое, и мне хотелось, чтобы она почувствовала, каково это.
Она переводила взгляд с Мартина на Ханну и обратно.
- Не понимаю почему… я хочу сказать, что обычно так не злюсь, но я прилично выпила и…
Она замолчала и уставилась в стол; при этом казалась такой поникшей и расстроенной, что Мартину пришлось сдерживаться, чтобы не подойти к ней и не обнять. Однако он напомнил себе, что девушку допрашивают по делу об убийстве и что если он начнет внезапно обнимать подозреваемых, это может произвести неправильное впечатление. Он покосился на Ханну, но ее лицо казалось застывшим и непроницаемым - она, похоже, не испытывала к девушке никакого сочувствия.
- Что произошло потом? - сурово спросила она.
- Тут как раз появились вы. - Йонна не отрывала взгляда от стола. - Вы говорили с остальными, а вы - с Барби. - Она подняла глаза на Ханну.
Мартин обратился к коллеге.
- Ты видела, чтобы у нее текла кровь?
Ханна, казалось, задумалась, но потом медленно помотала головой.
- Нет, должна признаться, я это упустила. Было темно, а она стояла, обхватив себя руками, поэтому увидеть было трудно. А потом она убежала.
- Может, ты нам еще что-нибудь не рассказала? - Голос Мартина звучал мягко, и Йонна отблагодарила его взглядом преданной собаки.
- Больше ничего. Честное слово. - Она отчаянно замотала головой, и длинные волосы упали ей на лицо.
Когда она стала их отбрасывать, полицейским открылась полная картина резаных ран на предплечье. Мартин не удержался и ахнул. Черт подери, какую же боль это, должно быть, ей причиняло. Сам он едва мог сдернуть с раны пластырь, и мысль о том, чтобы резать собственное тело, - нет, на такое он никогда бы не решился.
Бросив взгляд на Ханну и получив в ответ легкий кивок, он собрал бумаги.
- Нам, вероятно, потребуется поговорить с тобой еще, Йонна, - сказал он. - Мне, наверное, нет необходимости добавлять, что скрывать информацию при расследовании убийства нехорошо. Я полагаюсь на то, что ты добровольно придешь к нам и расскажешь, если вспомнишь или услышишь что-нибудь еще.
Она медленно кивнула.
- Теперь я могу идти?
- Да, можешь, - ответил Мартин. - Я тебя провожу.
Выходя из комнаты для допросов, он обернулся и посмотрел на Ханну, которая осталась сидеть за столом и разбираться с магнитофоном. Лицо у нее было ожесточенным.
Пришлось немного покрутиться, прежде чем он нашел в Буросе нужный адрес. Ему устно объяснили, как добраться до здания полиции, но, приехав в Бурос, Патрик обнаружил, что все как-то не соответствует описанию. Однако с помощью нескольких местных жителей ему наконец удалось отыскать участок и припарковаться. Он буквально несколько минут подождал у дежурного, а затем появился комиссар Ян Градениус и провел его к себе в кабинет. С благодарностью согласившись выпить чашечку кофе, Патрик опустился в одно из кресел для посетителей, а комиссар уселся за письменный стол и посмотрел на него с любопытством.
- М-да, - произнес Патрик, отпивая еще один глоток отличного кофе. - Мы, в Танумсхеде, разбираемся с одним несколько странным делом.
- Ты имеешь в виду убийство девицы из реалити-шоу?
- Нет. - Патрик помотал головой. - За неделю до убийства Лиллемур Перссон нам сообщили об одном ДТП: женщина съехала с дороги по крутому склону и врезалась в дерево. Поначалу все предстало так, будто это просто авария с участием одной машины и смертельным исходом, и это подтверждалось тем обстоятельством, что женщина выглядела здорово набравшейся.
- Но потом оказалось, что это не так? - Комиссар Градениус с интересом склонился вперед.
На вид ему было под шестьдесят, высокий, спортивный, с основательной копной волос, теперь уже поседевших, но бывших, по всей видимости, когда-то светлыми. Патрик, у которого уже начинало появляться брюшко, не мог не позавидовать полному отсутствию такового у Градениуса и подумал, что если так пойдет дальше, то к соответствующему возрасту он будет выглядеть скорее как Мельберг, а не как Градениус. Вздохнув про себя, Патрик отпил еще глоток кофе, а потом ответил на вопрос комиссара.
- Да, все окружение жертвы дружно твердило, что она никогда не притрагивалась к спиртному, и это нас насторожило. - Он отметил, что у Градениуса почему-то поднялись брови, но продолжил свой рассказ - со временем комиссар ему все объяснит. - А когда и при вскрытии обнаружились некоторые странные моменты, то… ну, тогда мы сделали вывод, что жертву лишили жизни. - Патрик сам слышал, как сухо и формально звучит полицейский язык, хотя ему приходится описывать то, что на самом деле является трагедией. Но именно этим языком они оба владели и улавливали его нюансы.
- И что же показало вскрытие? - спросил Ян Градениус, не отрывая от Патрика взгляда. По его виду казалось, что он уже знает ответ.
- Что в крови у жертвы было шесть и одна десятая промилле, но большая часть алкоголя находилась в легких. Имелись также повреждения и синяки вокруг губ и в горле плюс остатки скотча возле рта. Еще имелись отметины на запястьях и голеностопах, то есть похоже, что жертву каким-то образом связывали.
- Мне все это знакомо, - сказал Градениус и взял лежавшую на письменном столе папку с бумагами. - Но как же ты вышел на меня?
- Тому причиной излишняя любовь к документации, как утверждает один мой коллега, - засмеялся Патрик. - Пару лет назад мы оба были на конференции в Хальмстаде. Нам тогда велели разбиться по группам и обсудить какое-нибудь сложное дело, где бы остались не снятые вопросительные знаки, не позволившие двинуться дальше. Вы тогда представили дело, которое связалось у меня в голове с нашим. К тому же я сохранил записи, поэтому смог проверить свои воспоминания перед тем, как позвонить вам.
- Да, припомнить такое - это весьма недурно. Значит, тебе повезло, да и нам тоже. Это дело не дает мне покоя уже несколько лет, но расследование окончательно зашло в тупик. Ты можешь воспользоваться имеющейся у нас информацией, тогда, вероятно, и вы поделитесь с нами своей?
Патрик знаком показал, что согласен, и взял протянутую ему пачку бумаг.
- Я могу взять это с собой?
- Конечно, это копии, - кивнув, ответил Градениус. - Хочешь, посмотрим их вместе?
- Я бы хотел сперва изучить их сам. Мы ведь сможем потом поговорить по телефону? У меня наверняка появится масса вопросов. И я прослежу за тем, чтобы вам выслали копии нашего материала в самые кратчайшие сроки. Постараюсь отправить их в течение завтрашнего дня.
- Отлично, - сказал Градениус, вставая. - Хорошо бы покончить с этим. Мать жертвы была… совсем сломлена и, пожалуй, все еще толком не оправилась. Она периодически позванивает мне. Хотелось бы дать ей какой-то ответ.
- Мы приложим все усилия, - произнес Патрик, пожал коллеге руку и, прижимая папку к груди, направился к выходу.
Ему не терпелось оказаться дома и взяться за чтение бумаг: Патрик предчувствовал, что все идет к переломному моменту. Иначе просто быть не может.
Ларс рухнул на диван и положил ноги на журнальный столик. За последнее время он страшно вымотался. Постоянное ощущение парализующей усталости никак не отпускало, головные боли тоже участились. Они словно порождали друг друга - усталость и головные боли - в бесконечной спирали, тянувшей его все глубже и глубже. Ларс осторожно помассировал виски, и нажим немного ослабил боль. Почувствовав на своих руках холодные пальцы Ханны, он опустил кисти на колени, прислонил голову к подголовнику и закрыл глаза. Ее пальцы продолжали массировать и разминать. Она точно знала, что нужно делать. В последнее время ей приходилось много упражняться.
- Как ты себя чувствуешь? - мягко спросила она, осторожно водя пальцами взад и вперед.
- Хорошо, - ответил Ларс, ощущая, как ее волнение передается ему и переходит в раздражение. Ему не хотелось волновать ее. Он ненавидел, когда она беспокоится.
- Твой вид говорит об обратном. - Она провела рукой по его лбу.
Само движение казалось бесконечно приятным, но Ларс не мог расслабиться, когда чувствовал ее невысказанные вопросы. Он с раздражением отодвинул ее руки и встал.
- Я ведь сказал, что со мной все в порядке. Просто немного устал. Вероятно, дело в весне.
- Весна… - повторила Ханна, горько и в то же время иронично усмехнувшись. - Ты во всем винишь весну? - спросила она, продолжая стоять за диваном.
- Да, а что, черт возьми, мне еще винить? Ну, возможно, то, что я в последнее время работал как законченный идиот. И с книгой, и в клубе, с этими проклятыми кретинами, которых я пытаюсь держать в рамках.
- Как уважительно ты высказываешься о своих клиентах или пациентах. Им ты тоже говоришь, что считаешь их кретинами? На мой взгляд, это явно должно облегчать терапию.
Ее голос звучал резко - она, несомненно, стремилась его поддеть. Ларс не понимал, зачем ей это. Почему она не может просто оставить его в покое? Он потянулся за пультиком и снова сел на диван, спиной к Ханне. Немного попереключав каналы, Ларс остановился на "Своей игре" и стал молча мериться знаниями с игроками. Пока что он знал ответы на все вопросы.
- Ты обязательно должен так много работать? Да еще с ними? - добавила она, и то, о чем умалчивалось, накалило атмосферу.
- Я ничего никому не должен, - ответил Ларс, мечтая, чтобы она замолчала. Иногда его интересовало, способна ли она вообще его понять, оценить все, что он для нее делает. Он обернулся и посмотрел на нее. - Я делаю то, что обязан делать, Ханна. Как и всегда. Ты же знаешь.
Они на секунду впились друг в друга взглядами, потом Ханна развернулась и вышла. Он посмотрел ей вслед и через мгновение услышал, как хлопнула входная дверь.
По телевизору "Своя игра" продолжала выдавать ответы.
- Что такое "Старик и море"? - произнес он в воздух. Вопросы были чересчур простыми.
- Ну как вам пока наша программа? - Уффе открыл девушкам по бутылке пива, и те, хихикая, их у него взяли.
- Прикольно, - ответила блондинка.
- Круто, - откликнулась брюнетка.
Предстоящий вечер вызывал у Калле крайне мало энтузиазма. Уффе приволок двух телок, торчавших за дверьми клуба, и теперь всячески пытался их очаровать, насколько это было в его силах, а очарование этого типа, надо сказать, оставляло желать лучшего.
- И кто вам кажется самым крутым? - Уффе приобнял блондинку и придвинулся чуть поближе. - Наверное, я? - Он со смехом ущипнул ее за бок, услышал в ответ восхищенное хихиканье и, приободрившись, продолжил: - Ну, особой конкуренции у нас нет. Я тут единственный стоящий мужик. - Он глотнул пива прямо из бутылки и потом указал ею на Калле. - Возьмем, к примеру, его. Типичный стокгольмский щеголь с котлетой на голове и прочим прикидом. Ничто для таких классных девушек, как вы. Да будет вам известно, такие способны только вытаскивать папашины кредитки. - Девушки снова захихикали. - С другой стороны, Мехмет. - Уффе указал на Мехмета, лежавшего на кровати с книгой. - Он у нас, блин, настолько далек от щеголя, что дальше некуда. Настоящий трудяга-мигрант в натуре. Этот парень знает, как приклеиться. Но шведская-то плоть всяко лучше, тут уж ничего не поделать.
Он напряг плечи и попытался засунуть руку блондинке под кофту, однако та сразу разгадала маневр и, бросив испуганный взгляд на направленную на них камеру, тихонько оттолкнула дерзкую конечность. Уффе, казалось, на мгновение огорчился, но быстро оправился от неудачи. Девчонкам просто нужно время, чтобы забыть о присутствии камер, а потом путь будет открыт. В эти недели он поставил себе целью немного - а еще лучше побольше - покувыркаться под одеялом в прямом эфире. От такого, блин, становятся легендой. Он ведь был чертовски близок к этому на острове, и наберись та недоделанная телка из Йокмокка чуток побольше, все бы сработало. Его это по-прежнему злило, и он рвался к реваншу.
- Уффе, блин, дай нам немного покоя. - Калле чувствовал, как раздражение нарастает все больше.
- Что значит, покоя? - Уффе вновь попытался просунуть руку и на этот раз продвинулся чуть подальше. - Мы здесь не ради того, чтобы сидеть спокойно. А я-то думал, ты у нас главный любитель вечеринок! Форму, что ли, потерял или можешь тусоваться только в стокгольмских кабаках? - В голосе Уффе слышался сарказм.
Калле посмотрел на Мехмета в поисках поддержки, но тот, казалось, полностью погрузился в чтение фэнтези. Калле вновь почувствовал, как его достало это дерьмо. Он никак не мог понять, зачем вообще в это ввязался. "Робинзон", разумеется, совсем другое дело, но это! Сидеть взаперти с такими придурками! Он демонстративно надел наушники, улегся на спину и стал слушать музыку в своем плеере. Громкий звук милосердно заглушал болтовню Уффе, и Калле дал волю мыслям. Они неумолимо возвращали его назад. Сперва шли самые ранние воспоминания - картинки из детства, зернистые и скачущие, словно фильм, снятый на восьмимиллиметровой пленке "супер". Он бежит прямо в объятия мамы. Запах ее волос смешивается с ароматом травы и лета. Обнимающие его руки создают ощущение полной защищенности. Вот смеется отец. Смотрит на них с любовью, но вечно куда-то торопится, бежит. У него никогда нет времени, чтобы остановиться, тоже обнять их. Никогда нет времени вдохнуть запах маминых волос. Этот аромат летней травы по-прежнему стоит у Калле в носу.
Потом пленка закрутилась дальше. Остановилась. Картинка сразу сделалась четкой, резкой. Он открывает дверь к маме в спальню и первым делом видит ее ноги. Ему тринадцать. С тех пор как он бежал в ее объятия, прошло много лет. Очень многое успело произойти. Очень многое изменилось.
Он помнит, что закричал. Довольно сердито. Спросил, почему она не отвечает. А когда он распахнул дверь полностью и его оглушило тишиной, в желудке возникло первое леденящее предчувствие: что-то не так. Он медленно подошел к ней. Казалось, она спит. Лежит на спине, волосы, бывшие в его детстве длинными, теперь короткие. На лице застыло выражение усталости, горечи. На какую-то долю секунды ему подумалось, что она все-таки спит. Очень крепко. Потом он заметил на полу пустую баночку от таблеток, выпавшую у нее из рук, когда таблетки начали действовать и ей удалось убежать от действительности, которую она была больше не в силах выносить.
С того дня они с отцом жили бок о бок, в молчаливой вражде. Об этом никогда не говорилось. Никогда не упоминалось о том, что новая женщина отца переехала к ним через неделю после похорон матери. Никто не добивался правды, не вспоминал о жестоких словах, послуживших последней каплей. Никто не обсуждал того, как его мать отбросили в сторону, отмахнулись от нее с легкостью, уже не напускной, а настоящей. Как от старого зимнего пальто, которое заменили новым.
Зато заговорили деньги. За прошедшие годы они выросли в огромный долг, в долг совести, который, казалось, навсегда останется неоплатным. Калле принимал деньги молча, нередко даже требовал, ни словом не упоминая известный им обоим источник всего этого. Тот день, когда в доме эхом отдавалась тишина. Когда его крик так и остался без ответа.
Пленка стала перекручиваться обратно. Она влекла его назад, все быстрее и быстрее, пока в памяти опять не всплыла зернистая, скачущая картинка. Он вновь бежал навстречу распростертым объятиям мамы.
- Я бы хотел в девять часов собрать совещание. Узнай, пожалуйста, подходит ли это остальным. В кабинете Мельберга.
- У тебя усталый вид, ты что, всю ночь кутил? - Анника посмотрела на него поверх компьютерных очков.
Патрик улыбнулся, но до его уставших глаз улыбка не дошла.