Она пошла по направлению улицы Клиши, сделав несколько шагов, вошла в большую фруктовую лавку, где Бригитта обыкновенно закупала провизию и где ее знали в лицо.
За кассой сидела сама хозяйка.
Она встретила Сесиль любезной улыбкой и спросила, что ей угодно.
- Не будете ли вы так любезны разменять мне билет в тысячу франков, сударыня?
- С удовольствием, только я вам дам бумажками: у меня золота больше нет.
- Мне все равно, дайте хоть бумажками.
Молодая девушка вынула из записной книжки письмо отца, оттуда банковский билет и положила его на конторку.
Лавочница открыла кассу, достала десять стофранковых билетов и дала их Сесиль.
Молодая девушка разделила деньги на две равные части. Пять билетов она вложила обратно в письмо, а другие пять сунула между листками книжки.
Она поблагодарила любезную лавочницу и, выйдя, пошла по прежнему направлению. Она внимательно разглядывала дома, как бы ища какого-либо указания или вывески.
Не доходя до улицы Клиши, она вдруг остановилась. Против нее находилась лавка, фасад которой был выкрашен черной краской с желтыми ободками.
Над дверью висела черная же вывеска, на которой громадными желтыми буквами было написано:
"МОСКАТЕЛЬНАЯ И ТРАВЯНАЯ ЛАВКА"
На замерзших окнах стояли банки, флаконы, пучки сухих трав.
Сесиль на минуту как бы в нерешительности остановилась, но минута эта была очень коротка.
Она перешла через дорогу, отворила дверь и вошла. Густая вуаль скрывала ее лицо. Не будь этой вуали, мертвенная бледность непременно бросилась бы в глаза.
Когда Сесиль отворила дверь, в. лавке раздался звон колокольчика.
При звуке последнего из маленькой комнатки, соседней с лавочкой, вышла женщина лет пятидесяти и пошла навстречу молодой женщине, которая уже затворила за собой дверь.
Сесиль остановилась в страшном смущении.
- Что вам угодно, сударыня? - обратилась к ней пожилая женщина.
- Это ваша собственная лавка? - дрожащим голосом обратилась к ней Сесиль.
- Нет, сударыня, я только служанка madame Анжель. Но я часто заменяю мою госпожу и поэтому могу услужить и вам.
- Нет, благодарю, я желала бы поговорить с самой madame Анжель.
Служанка с любопытством посмотрела на Сесиль Бернье, как бы желая взглядом проникнуть за вуалетку, и сказала:
- Значит, вы пришли по личному делу?
- Да, по личному.
- Дело в том, что madame Анжель теперь нет дома.
- Но, вероятно, она скоро вернется?
- Напротив, она вернется очень не скоро. Она будет к десяти часам вечера, никак не раньше.
- Мне непременно нужно ее видеть.
- У вас, вероятно, очень спешное дело?
- Да, и даже очень спешное.
- В таком случае, сударыня, я попрошу вас зайти сегодня вечером в десять часов еще раз.
- Я приду.
- Наверное?
- Да.
- Я потому спрашиваю, что, если барыня вернется немного раньше, я предупрежу ее, и она подождет вас.
- Да, прошу вас, предупредите ее.
- Угодно вам сказать ваше имя, сударыня?
- Это совершенно бесполезно, потому что ваша госпожа меня вовсе не знает.
С этими словами Сесиль вышла и отправилась прямо домой.
- Уже вернулись, барышня? - несколько удивившись, встретила ее Бригитта, которая вовсе не ожидала ее так скоро.
- Да. Я не застала той особы, к которой ходила, и должна опять идти туда сегодня вечером.
- Барышня как будто чем-то недовольна и расстроена.
- Да, мне досадно, что я ходила без всякой пользы.
- Полноте! Прогуляться никогда не мешает; вы и без того все время сидите дома.
Сесиль вернулась к себе в комнату, скинула шубку и шляпку, вынула из книжки пятьсот франков и заперла их в туалетный столик, а остальные оставила в отцовском письме.
Сесиль подкатила к камину большое кресло, упала в него, истомленная усталостью и треволнениями дня, и погрузилась в мрачную думу.
Глава XVI
АНДЖЕЛО ПАРОЛИ
Мы отправимся с читателем во внутреннюю часть Парижа, выйдем на бульвар Сен-Мартен и попросим его войти вместе с нами в гостиницу, или, лучше сказать, таверну, известную под именем "Auberge des Adrets".
. Эта таверна находится как раз на том месте, где прежде было Cafe de la Porte-Saint Martin. В нее ведут два входа: один с бульвара Сен-Мартен, известный всем, другой сообщается с улицей Бонди.
В этот момент в маленькой таверне находилось очень немного посетителей. Несколько человек безмятежно пили пиво. В сторонке за маленьким столиком сидел одинокий посетитель и пил абсент. Он казался погруженным в глубокую задумчивость.
Это был красивый молодой человек, до того бледный, что казалось, под прозрачной кожей не было ни кровинки.
Глубокие впалые глаза, обведенные черными кругами, горели ярким, неестественным, зловещим блеском.
Это оригинальное лицо красиво оттенялось черной, слегка волнистой бородой. Такие же черные, густые волосы крупными кудрями обрамляли бледное лицо незнакомца. Высокий, замечательно красивый лоб показывал развитый ум. Руки без перчаток отличались белизной и изяществом.
Ноги были бы очень красивы, но сапоги на них порыжели и от долгого употребления приняли очень некрасивую форму.
Хорошо скроенное, заботливо вычищенное платье также свидетельствовало о своей долгой принадлежности владельцу. Видно было, что он переживает трудные времена.
Часы с кукушкой пробили четыре.
Незнакомец поднял голову и посмотрел на дверь, выходящую на бульвар.
Как раз в эту минуту дверь отворилась, и вошел господин, очень хорошо одетый, укутанный в теплое пальто с меховым воротником. Новому посетителю было не более тридцати лет.
Между ним и любителем абсента не существовало никакого положительного сходства, но одинаковый цвет волос, кожи и похожее выражение лица ясно указывали, что у них общее место рождения - Италия.
Новоприбывший быстро осмотрелся. Человек в поношенном платье делал ему нетерпеливые знаки. Тот заметил и подошел к нему. Они обменялись рукопожатием, с виду казавшимся дружеским.
- Ты писал, чтобы я пришел сюда поговорить с тобой, я и пришел, - начал любитель абсента. - Ну садись, добро пожаловать! Может быть, ты принес мне богатство? Признаюсь, что это было бы очень кстати.
Слова эти были произнесены на чистейшем итальянском наречии, родном языке обоих незнакомцев, так как и тот и другой родились во Флоренции.
- Богатство? О нет, мой бедный друг, - ответил его собеседник, взяв стул и спокойно усаживаясь.
- Может быть, место, на которое ты подавал мне надежду?
- И тут разочарование. Мне ничего не удалось сделать для тебя.
- А, черт возьми! Я заранее был уверен! - проговорил первый, на этот раз уже по-французски и без малейшего акцента, на самом чистейшем парижском наречии. - Разве возможен какой-нибудь успех, когда речь идет обо мне? Никто меня не хочет!
- Все бы тебя хотели, мой милый друг! Никто и не думает отрицать твоих достоинств. Но, признаюсь, твоя репутация всех пугает.
- Да, я знаю, меня зовут "любителем абсента"…
- И, к несчастью, вполне справедливо. Ты напиваешься.
- А кто виноват?
- О, Господи, я и не думаю отрицать смягчающие обстоятельства. Я знаю, что неудачи и разочарования заставили тебя искать утешения и забвения в пьянстве. Я говорю это на все лады всем, кого хотел бы завербовать в твою пользу. Я повторяю им это тысячи раз.
- Ну и что же?
- А знаешь, что мне на это отвечают?
- Нет.
- Буквально следующее: надо было искать утешения и забвения в труде, а не в пьянстве.
Молодой человек сделал гневный жест.
- Все это только предлог для отказа, и ничего больше! - воскликнул он. - Дело-то все в том, что мои собратья завидуют мне и боятся.
- Есть и этот грех, мой милый Анджело. Во время оно ты работал много и энергично. Твои знания далеко превосходят их знания и могли бы обнаружить их несостоятельность. Они опасаются тебя. А между тем если бы ты отказался от абсента и карт, то, право, было бы возможно подыскать тебе в больнице место, которое бы вполне соответствовало твоим талантам и знаниям. Несомненно, ты не замедлил бы занять первое место среди собратьев.
- Пьяница и игрок! Вот моя репутация! - проговорил молодой итальянец, рассмеявшись таким смехом, который было больно слушать. - А что, ведь это истинная правда! Я люблю и абсент, и карты! А ведь прежде я ненавидел и то, и другое. Я люблю карты, потому что они дают мне те скудные гроши, на которые я живу! Я люблю пьянство, потому что оно хоть на какое-то время создает смеющийся мираж вместо подавляюще-грустной действительности. Но пусть мне доставят возможность и средства подняться! Пусть мне дадут больных! Пусть, наконец, отворят двери полезной и честной жизни, и пусть тогда скажут, если у кого язык повернется, что Анджело Пароли - игрок и пьяница!
- Я всем говорю и повторяю то же самое, сколько у меня хватает сил.
- И ни один из них, кому ты говорил это, - с горечью продолжал Анджело Пароли, - не подумал, что, относясь ко мне так безжалостно, осуждая меня на вечную нищету, они толкают меня к отчаянию, даже к преступлениям? Ни одному из них это и в голову не пришло? Что за подлые эгоисты! Я презираю их! Ненавижу! Я кровь, жизнь бы свою отдал, чтобы отомстить им как можно ужаснее!
- Ты мог бы сделать это!
- Каким образом?
- Подавив их всех до одного собственным превосходством. Я знаю тебя, отлично знаю! У тебя есть недостатки, допустим, даже пороки, но ты первоклассный специалист в своем деле. Тебе только нужно было бы организовать собственную лечебницу, и тогда все те, которые теперь относятся к тебе с презрением, стали бы гнуть перед тобой спину.
Анджело Пароли только пожал плечами.
- Лечебницу! - повторил он. - Ты, кажется, смеешься надо мной, мой бедный Аннибал! Какая тут лечебница, когда человеку часто не на что бывает пообедать!
Последовало минутное молчание; Аннибал прервал его:
- Я хочу предложить тебе кое-что.
- Что-нибудь серьезное?
- Да.
- Говори, я тебя слушаю.
- Ты знаешь Грийского?
- Поляка?
- Его самого. Как твое мнение на его счет?
- Это великолепный глазной врач. Но он стареет и поэтому страшно придерживается рутины.
- Старик и сам все отлично понимает и поэтому ищет или покупателя, или компаньона.
- Да, я знаю. Но его глазная лечебница стоит страшно дорого. Чтобы войти с ним в компанию, нужно было бы внести чистыми деньгами сумму, которая представляла бы половину стоимости всего заведения. Ну-с, а стоимость эта равняется чему-то вроде четырехсот тысяч франков. Затем барыши стали бы делиться пополам, а через пять лет он бы ушел совсем, предоставив лечебницу в полное владение своему компаньону. Это великолепное дело. Но, к несчастью, сейчас же необходима громадная сумма. Может быть, ты хочешь предложить ее мне? Это было бы очень мило!
- Тебе очень хорошо известно, что все мое богатство состоит из жалованья в триста франков в месяц.
- Однако к чему же ты заговорил со мной о каком-то предложении?
- Видишь ли, Грийский тебя знает…
- Да, я с ним встречался раза два-три.
- Он ценит тебя по достоинству и превозносил твои таланты до небес одному из моих товарищей, и прибавил, что считает тебя способным занять очень высокое положение в медицинском мире, если бы только ты согласился, или, лучше сказать, решился изменить некоторые свои привычки.
- Это необыкновенно лестно для меня. Но что же дальше?
- А вот что: ступай к Грийскому, расскажи ему откровенно о себе все, опиши свое положение, как оно есть, скажи, что ты положительно не знаешь, что предпринять. Сознайся, что ты заслуживаешь репутации игрока и пьяницы, но в то же время чувствуешь в себе силы окончательно порвать с прошлым, если только найдется человек, который протянет тебе руку помощи и даст возможность подняться с помощью честного труда. Напомни поляку те чудесные операции, которые тебе удавались, когда ты еще был в клинике у доктора Г. Одним словом, заключи свою речь таким образом: "Возьмите меня к себе в компаньоны. Если в течение трех лет я не утрою ваши доходы, мы расстанемся, и я согласен ничего не получить, кроме обычного содержания. Если же, напротив, мои намерения и желания осуществятся, вы уступите мне лечебницу, стоимость которой я оплачу в течение десяти лет". Что ты скажешь о моей идее, Анджело?
- Я нахожу ее великолепной, мой милый Аннибал, а доказательством этому служит то, что она уже и мне самому приходила в голову.
- Значит, ты последуешь моему совету?
- Я уже сделал это.
- Ты виделся с Грийским?
- Виделся.
- И сделал ему предложение?
- Чуть ли не в тех самых выражениях, в каких ты только что советовал мне.
- И что же он ответил?
- "Мне прежде всего нужны деньги. Я вполне признаю ваши достоинства, знания и таланты - они неоспоримы. Я убежден, что, взяв вас в компаньоны, я прославил бы свою лечебницу и удесятерил число своих клиентов. Но в силу особенных, чисто личных обстоятельств мне нужны теперь же чистые деньги. Я решился продать лечебницу именно ради того, чтобы иметь возможность разом получить большую сумму, совершенно отстраниться от дел и уехать".
Вот видишь ли, друг мой, он захотел денег, но деньги-то ведь все в нашей жизни. Без них ничего не достигнешь. Если желаешь счастья, надо много-много денег. Хотя это и кажется парадоксом, однако сущая правда. Когда я принимаюсь играть, я говорю про себя: как бы мне выиграть…
- И ты проигрываешь…
- Признаюсь, частенько. Чтобы выигрывать, нужны деньги, да и большие.
- Послушай, Анджело, ты ведешь скверную жизнь.
- Я того же мнения.
- Тебе не следует оставаться дольше в таком положении. Ты сам сейчас говорил, что нищета влечет за собой отчаяние, а за ним - и все дурное. Неужели мне придется когда-нибудь выручать тебя из префектуры или узнавать твое безжизненное тело в морге?
Анджело Пароли сделал беззаботный жест и выпил глоток абсента, оставшегося в стакане. Его собеседник с живостью продолжал:
- Ты падаешь духом, когда, наоборот, следует собраться со всеми силами. Ты заранее объявляешь себя побежденным, когда наступает минута главной битвы! Ты знаешь, как велика моя привязанность к тебе, моя чисто братская любовь. Мы оба итальянцы, родились во Флоренции в соседних домах и никогда не разлучались. У тебя способности лучше моих, знаний больше, и, несмотря на то, я счастлив, а ты - нет! С первого взгляда это кажется несправедливо, но ты сам - единственная причина такой несправедливости. Черт возьми! Не опускайся так! Поднимись, встряхнись! Стань человеком! Уезжай из Парижа, если надо!
Во второй раз Анджело пожал плечами.
- Уехать из Парижа, - повторил он. - К чему? Куда я поеду?
- В провинцию. Ты можешь найти место в Бордо, в Лионе или в Марселе, где не разнеслась о тебе слава как о пьянице, где ты составишь себе имя благодаря удачным операциям, на которые обращали внимание все медицинские газеты. Там ты можешь начать новую жизнь.
- Веришь ли ты в самом деле в то, что говоришь?
- Клянусь тебе!
- Может быть, ты и прав, - пробормотал Пароли.
- Да, я прав, не сомневайся. Поразмысли, любезный Анджело, и решись на что-нибудь.
- Ты забываешь, что существует непреодолимое препятствие! - сказал с горечью Пароли.
- Какое?
- Разве я могу куда-нибудь явиться в этих изношенных сапогах, в рыжей и измятой шляпе, в ветхом платье, у которого даже швы побелели? Меня выгонят за дверь, не удостоив и выслушать…
- Это препятствие можно устранить. Ты знаешь, что я экономен. Я нашел возможным отложить из моего жалованья несколько грошей. Если ты твердо решаешься, я буду рад одолжить тебе в виде займа сумму, необходимую для покупки гардероба, дорожных расходов и пропитания, в ожидании результатов хлопот…
- Да, ты благоразумен! Ты сумел устроить свою жизнь, а я - только испортил.
Аннибал продолжал:
- Если тебе не нравится Франция, почему бы тебе не отправиться в Англию, Америку или Россию?
- Я подумаю.
- Ты даешь мне слово?
- Честное слово Пароли!
- И скоро?
- Да. Ты заставляешь меня краснеть за самого себя. Несмотря ни на что, я все-таки человек неглупый, а такую жизнь могут вести только бессловесные животные. Я переменюсь. Париж отказывает мне в куске хлеба, так я буду его искать в другом месте.
- И ты откажешься от этого? - спросил Аннибал, кладя руку на стакан с несколькими каплями абсента.
- Видит Бог, без сожаления! Абсент помогает забыться, но действует очень дурно.
- Распростишься с игрой?
- Навсегда!
Аннибал схватил Анджело за руку и воскликнул:
- Прекрасные обещания! К несчастью, ты давал их много раз!
- Сознаюсь, но теперь мое решение непоколебимо. Я сдержу слово.
- Да услышит тебя Господь! Разузнай, где больше шансов на удачу, и извести меня. - И прибавил, вынимая из портмоне билет в пятьдесят франков: - Возьми. Тебе он очень нужен. Не забывай, что в Париже я помогаю тебе в последний раз. Я совершу преступление, если стану поддерживать тебя на том дурном пути, по которому ты до сих пор следовал.
При виде билета в пятьдесят франков глаза Анджело засверкали. Он взял его дрожащей рукой и пробормотал:
- Благодарю, старый товарищ, благодарю! Может быть, наступит день, когда я буду в состоянии уплатить тебе, но никогда мы с тобой квиты не будем.
- Я ухожу, - сказал Аннибал, вставая, - и надеюсь, что ты скоро придешь ко мне, чтобы известить о своем серьезном решении.
- Будь спокоен, я последую твоим советам, - возразил Пароли, не спуская глаз с билета, который держал в левой руке, а правой пожимая руку другу.
Аннибал ушел из таверны и, проходя по бульвару, думал:
"Сдержит ли он свое слово? В его взгляде не отражалось твердого решения; не энергии у него не хватает для борьбы, а доброго желания, что еще хуже. Я сильно опасаюсь, что Анджело - безвозвратно потерянный человек".
Глава XVII