- Почему вы так твердо уверены, паи Фидлер, что он никуда не ездил, кроме как на дачу?
- Ах нет, - измученно вздохнул он, - вовсе я не уверен. Он и среди недели не раз уезжал... не знаю куда, но вряд ли на дачу. Иногда-то я, конечно, знал, куда он отправляется. Он ведь не все время бездельничал, не думайте, пожалуйста. Ездил он и по делам ателье. Мальчик он талантливый и умелый, только командовать собой не позволяет. То работает целый день, а то закатится на всю ночь, и после этого ему ничего делать не хочется, отсыпается дома...
Позднее я выяснил - это было в протоколах, - что в прошлую субботу утром в окрестностях Фидлеровой дачи прошел небольшой дождь и на мокром песке отпечатались следы протекторов покрышек, характерных для серийных выпусков "Явы-350"; поэтому было весьма правдоподобно, что Арнольд действительно приезжал туда в субботу утром. Следы частично сохранялись даже после того, как песок высох, - конечно, в тех местах, где их не затоптали, - ведь людей, особенно во вторник, приходило туда более чем достаточно. Однако никак нельзя было хотя бы приблизительно установить, когда Арнольд с дачи уехал. То обстоятельство, что там шумели еще и в воскресенье вечером, ничего не говорило: сам Арнольд мог давно оттуда уехать.
- ...Никто не знает, вернулся лиг он в Прагу, - продолжал Фидлер. - Ваши сотрудники сбили замок на гараже - ключ от него только у Арнольда, - мотоцикла там не оказалось. Ничего особенного они не нашли, во всяком случае мне ничего не говорили.
Я сел за пишущую машинку и отпечатал заявление о том, что Бедржих Фидлер, выслушав, наше предложение и согласившись с ним, просит произвести обыск своей квартиры и ателье "Фотография", которым он заведует, с целью установления причины исчезновения его сына Арнольда Фидлера. Это, правда, не совсем отвечало правовым нормам, но, готовый на все, папаша Фидлер подписал заявление без звука. Казалось, он не понимает разницы между нашим отделом и уголовным розыском. Если же он только делал вид, что не понимает, не было смысла объяснять ему что-то или, напротив, что-то скрывать - в таких случаях всегда надо действовать быстро. Действительно, бывает ведь так, что дела, на первый взгляд чисто уголовное, оказывается преступлением против государственной безопасности.
- Как работает по субботам ваше ателье? - спросил я, отложив ручку.
- В первой половине дня мы фотографируем свадьбы, - отвечал он с таким доверчивым видом, словно я был его единственной надеждой. - Затем передаем пленки для обработки, а так как это дело очень срочное и утомительное, то я, пока проявляют негативы, ухожу обедать. Обычно мы успеваем отпечатать и отнести снимки, пока свадебные гости еще сидят за столом. Это немножко смахивает на работу бродячих фотографов, но нашей артели это выгодно. Не знаю, как будет сегодня. Иногда мы оставляем готовые снимки в канцелярии Национального комитета, и когда новобрачные являются туда за свидетельством о браке, то забирают их.
- Где вы обедаете?
- В ресторанчике "У королей". Неподалеку от ателье. Там я немножко отдыхаю...
- И сегодня туда отправитесь?
- Сегодня, пожалуй, нет... Я вам еще понадоблюсь?
Я улыбнулся ему.
- Напротив, пан Фидлер. Вы нам не понадобитесь. Так что спокойно идите обедать. Правда, уже поздновато, но что-нибудь они вам наскребут.
- О, там меня знают, я...
Он был наивен, как ребенок. Отец, заслуживающий и упреков,и сочувствия.
- Ну вот видите. Поешьте и после обеда посидите там. Подождите нашего сотрудника. Он вам скажет, что дальше. Быть может, у меня возникнут к вам еще вопросы, дайте нам только как следует оглядеться. Вы поняли?
- Да, - покорно кивнул он. - Я подожду.
- Вот и хорошо. Ну, пока у меня к вам больше ничего нет. Подождите внизу, в проходной, я позвоню туда. У вас нет пропуска, и одного вас не выпустят.
Фидлер поднялся с таким растерянным видом, будто не знал, что делать - благодарить, прощаться или высказать какие-нибудь возражения, замечания... В итоге он не сказал ничего.
Едва за ним закрылась дверь, я поднял трубку:
- Немедленно "ангела-хранителя" за человеком, который сейчас вышел от меня. Не выпускать из виду до тех пор, пока мы не пошлем за ним или не отменим наблюдение. В экстренных случаях докладывать немедленно. И вообще обо всех подробностях. Как только наблюдение начнется, выпустите этого человека. Его зовут Бедржих Фидлер.
В тот день нас еще ждали гораздо более неприятные дела, чем установление слежки за беднягой Фидлером. Впрочем, он мог знать о своем сыне больше, чем соглашался рассказать нам. Картина дела, которую я все старался представить себе, оставалась какой-то расплывчатой. Комбинация из моих мыслей и ненадежных аргументов Карличека не давала ничего. Мы начали следить за отцом, поскольку не могли следить за сыном. Ясно мне было одно: я должен установить, связано ли дело Арнольда Фидлера с тайником у девятнадцатого километра или нет,
Я ждал Трепинского, Возможно, у него будет что-нибудь новенькое.
Очень хотелось есть. С надеждой на жареного гуся я давно распростился. Вышел в приемную, попросил Тужиму принести мне из буфета-автомата пять бутербродов и сигареты.
Но когда он их принес, я не смог сразу приняться за еду.
В голове моей складывалась идея, казавшаяся мне все более удачной. Осуществить ее можно было только с одобрения полковника. Однако если б я обратился к нему, он сказал бы, чтоб я сначала хорошенько проверил все совместно с уголовным розыском. А такой совет я и сам мог бы себе дать. Сколько же времени понадобится мне на эту тщательную проверку? Пожалуй, придется пожертвовать не только обедом у знакомых и субботним отдыхом, но и спокойным воскресеньем! - а ведь на этот счет у меня рисовалась сегодня такая славная перспектива! Зато эти два дня нечто вроде ограничителя времени. Оттягивать визит к полковнику нельзя, что бы ни дала проверка. Итак, в понедельник утром пойду к нему. Или с докладом об итогax расследования, или с этой моей идеей.
Вот теперь можно было и поесть.
Но тут явился Трепинский.
- Задание выполнено, - доложил он. - На девятнадцатом километре сделана еще одна находка. Наблюдатель, высланный местным отделением общественной безопасности, обнаружил в траве ключ зажигания от мотоцикла.
Трепинский положил на стол ключ, аккуратно завернутый в листок из блокнота. Спокойно, чуткими пальцами развернул бумажку.
- Надо отправить ключ в лабораторию, - прибавил он, - По-моему, на нем следы крови.
5
Вот как! Ключ найден в траве, и на нем следы крови...
- Это уже интересно, - сказал я.
Трепинский показал мне место па граненой шейке ключа, в самом уголке. Я разглядел там крошечное пятнышко словно бы темно-коричневой пасты. Ее легко можно было выковырнуть булавкой или кончиком ножа.
- Кровь была и в других местах, - Трепинский показал мне темное пятно на плоскости ключа. - Но ее пытались смыть.
- Почему вы считаете, что это кровь?
- В данных обстоятельствах, по-моему, вернее всего будет предположить именно это.
Он был прав.
- Ладно, пошлите ключ в лабораторию. Сопроводительную бумагу пускай напишет Лоубал, а Тужима отправит.
Конечно, когда имеешь дело с мотоциклом, мелкие царапины на руках - вещь нередкая, но то обстоятельство, что следы крови на ключе были, видимо, старые, что мотоцикл вместе с владельцем где-то пропадал целую неделю и что, поставив машину па виду, ключ выбросили в траву, привело Трепинского к достаточно обоснованному выводу: неделю назад с Арнольдом Фидлером действительно что-то случилось. Но это значит, что у девятнадцатого километра остановился не сам Арнольд, а кто-то другой и этот другой на всякий случай выбросил ключ зажигания.
В приемной застучали на машинке, а Трепинский вернулся ко мне в кабинет.
- Мотоцикл я доставил, но не своим ходом, - сказал он. - Мотор не заводился - в баке не осталось ни капли горючего.
- Украли или само кончилось?
Трепинский повел рукой, удивляясь, что я спрашиваю его о таком.
- Кончилось. Если бы смесь переливали в какой-нибудь мопед или тому подобное, остались бы следы, устранить которые вор и не подумал бы. Я считаю: мотоцикл остановился из-за отсутствия горючего.
- И именно у девятнадцатого столба?
- По всей вероятности, коварная случайность.
- Всякая случайность - следствие каких-то связей, - сухо процитировал я Карличека.
- Допускаю. Если б это случилось полукилометром дальше или ближе, нас бы это не заинтересовало. Но так как мотоцикл поставили именно у девятнадцатого столба, возникает подозрение о связи с тайником - и не потому, что там остановился мотоцикл, а потому, что именно с этого места загадочно исчез мотоциклист.
Это рассуждение показалось мне интересным,
- Согласно приказу, я подошел к столбу пешком, - продолжал Трепинский. - И, согласно приказу действовать по обстоятельствам, велел водителю проехать мимо столба до конца спуска. Задержавшись на минимальное время, необходимое для простого осмотра, снятия показания спидометра, разговора с наблюдателем и тому подобное, я вывел мотоцикл на шоссе и съехал на нем без мотора к тому месту, где меня ждала машина, достаточно далеко от тайника. Работу мотора я, естественно, проверить не мог, а все остальное в хорошем состоянии, Я вызвал по радио грузовик, чтобы отвезти мотоцикл, а сам тем временем осмотрел его более подробно. Ничего особенного или подозрительного не нашел, но рекомендовал бы изучить следы пыли и грязи на протекторах и под крыльями. Проинструктировав местного наблюдателя, я на машине вернулся в Прагу,
Из этого донесения уже можно было извлечь кое-что достоверное. Хотя на твердой почве не осталось следов, по которым можно было бы определить, в каком направлении ехал мотоциклист, теперь почти наверняка можно было сказать, что ехал он от Бероуна к Праге, то есть в гору. Горючее кончилось, и мотоцикл остановился. Если б он ехал от Праги, под гору, то не остановился бы на том месте, где у него кончилось горючее, а прокатился бы дальше - мотоциклист мог подумать, что мотор просто забарахлил и заведется на ходу. Ведь о такой простой вещи, как пустой бак, обычно думают в последнюю очередь, тем более что остатки горючего еще дают несколько выхлопов. Следовательно, в таком случае мотоцикл остановился бы только на ровном месте или по крайней мере там, где сцепление протекторов с покрытием шоссе вызвало бы торможение, а вовсе не посреди спуска - по спуску на девятнадцатом километре можно было проехать без мотора еще довольно далеко. Стало быть, ехал он в гору, и горючее у него кончилось возле тайника. Положим, что так и было. Учтем коварство причинных связей, которые мы называем треклятой случайностью. Это могло случиться и не совсем точно у девятнадцатого столба, но поблизости. Вокруг темно, ночь. Мотоциклист отводит машину на боковую дорогу. Что же дальше? Это довольно легко себе представить. Мысль всегда опережает слово - за исключением тех случаев, когда говорят не думая. Поэтому то, что докладывал мне Трепинский, далеко отставало от почти молниеносных умозаключений. Мы оба это знали. Только я от этого становился нетерпеливее, а он нет.
- Ехавший вскоре должен был понять, что бак пуст, - продолжал он, - в его положении это было неприятно. Он не знал, что делать, и какое-то время в растерянности топтался вокруг мотоцикла. По привычке вынул ключ из зажигания. Досадливо повертел в руках или сунул мимо кармана - и потерял.
- Где именно найден ключ?
- Справа от проселка, если идти от шоссе. - Трепинский и без моего нетерпеливого вопроса указал бы место. - То есть на противоположной от тайника стороне... Но это допущение заставляет нас - конечно, временно - оставить без внимания следы крови на ключе.
Да, единственное, за что мы могли ухватиться - и это подтверждало наше подозрение, - вероятное направление движения мотоцикла. Когда ездишь в течение нескольких дней на дальние расстояния - допустим, за Пльзень, на запад, к Шумавскому лесу, - без дорог, да еще ночью, чтоб труднее было заметить твой номер и чтоб в любое время можно было погасить фару и скрыться во тьме, - очень может случиться, что горючее кончится раньше, чем ты рассчитывал. Шумава прекрасна. Но - там проходит граница с ФРГ...
Пограничники зорки. Мотоцикл с номером, объявленным к розыску, не мог уйти от их внимания. Сообщение о розыске дошло самое позднее в среду утром и до юго-западных участков границы, что должно было повысить бдительность пограничников. Если допустить, что на мотоцикле ездил Арнольд Фидлер и что он действительно побывал в тех местах и возвращался в Прагу, то с тайником на девятнадцатом километре он ничего общего не имел, лишь невольно припутался к этому делу. В таком случае я вправе не отказываться от своей уверенности, что это была случайность. Но последствия...
- Предположим, Арнольд Фидлер исчез не по своей воле, - продолжал меж тем Трепинский, - другими словами, над ним было совершено насилие. Далее, допустим, последнее известное нам место его пребывания - девятнадцатый километр. Тогда поводом к его устранению могло стать именно то, что он приблизился к "почтовому ящику".
Возразить против этого можно было, только зная истину, а ее-то мы и не знали.
- Из этих элементов легко составить следующую картину, - рассуждал Трепинский. - Арнольд Фидлер постоял на шоссе в ожидании, что кто-нибудь поделится с ним горючим. Ночью, особенно под утро, надежды на это было мало. В такое время машины останавливаться не любят. Тем более что ему нужна была смесь бензина с маслом, чистый бензин ему не годился. Будить жителей какого-либо из домов - до ближайшего метров пятьдесят - он не счел нужным. До рассвета, наверное, было недалеко. Арнольд Фидлер вышел на шоссе и присел на километровый столб. И когда соскочил с него - а то и просто задел ногой, - он случайно сдвинул камень, прикрывавший тайник. Содержимое тайника привлекло его внимание.
Такая версия мне совсем не правилась, не нравилась она и самому Трепинскому, поскольку он добавил:
- К сожалению, мы должны и впредь придерживаться такой реконструкции событий. Поблизости кто-то скрывался, ожидая, когда Фидлер удалится, ибо этот скрывающийся шел к тайнику. После того как Фидлер обнаружил тайник, этот некто убил его, а труп спрятал где-то поблизости. Мотоцикл он пока оставил на месте - устранить тело жертвы было важнее. Это значит, что он был один, без помощников и не мог сделать сразу все необходимое. Быть может, он потом вернулся, чтобы скатить мотоцикл под уклон - как это сделал я, - но за это время брошенная машина уже привлекла внимание автоинспекции. И он не стал приближаться.
"Почтовым ящиком" на девятнадцатом километре пользовались не постоянно, а лишь после сигнала по радио. Довольно долгое время это происходило следующим образом: наш гражданин, Август Майер, уложив в тайник добытый "шпионский материал", высылал зашифрованное сообщение центру в Западном Берлине. Мы якобы не могли запеленговать его рацию и схватить его, потому что он всякий раз менял место передачи. Время же передач было обусловлено с точностью до секунды. Для верности он повторял шифровку еще трижды в течение суток, но каждый раз с другого места. Иногда просто из другого района Праги, иногда из какой-нибудь деревни, куда уезжал поездом, спрятав рацию в неприметном чемоданчике. Так это представляли себе в западноберлинском центре. В действительности же все это вместо Майера проделывали мы, хотя, естественно, не трудились возить рацию туда-сюда, поскольку и не думали пеленговать самих себя.
Разведцентр в Западном Берлине со своей стороны никогда ничего не предпринимал, пока не выслушает все четыре передачи Майера. Лишь после этого они отправляли курьера за материалом в тайнике. Курьер пересекал границу в довольно легких для перехода местах - мы их называем "каналами". Иногда прибегали и к другому способу. Например, они завербовали одного из матросов грузовой баржи, ходившей с товарами в Гамбург по Лабе. Сначала матроса попросили просто передать посылочку "знакомым". Потом он несколько раз сам вынимал материалы из тайника - за очень небольшое вознаграждение. Когда же он вздумал отказаться от столь опасного способа зарабатывать деньги, ему напомнили историю некоего бедняги, который тоже отказался сотрудничать и после этого "случайно" утонул в Гамбургской гавани.
Тог, кто забирал из тайника материалы, клал туда и деньги для Майера - Ноймайстера или какие-нибудь инструкции. Если нужно было передать Майеру что-нибудь особенно важное, его предупреждали по радио. Все это означало, что мы могли вызвать их курьера, когда нам было нужно, и следить за ним. Таким путем мы раскрыли и этого матроса, но пока его не трогали. Пускай "сотрудничает". Пользу из этого извлекали мы, а не иностранная разведка.
Следовательно, никакой иностранный агент не мог находиться в критические часы возле тайника - ему там нечего было делать. Никто его не вызывал и не посылал - по крайней мере насколько нам было известно. А наша информированность в этом деле была достаточно надежной.
- На Арнольда Фидлера мог напасть кто-нибудь, не известный нам, - сказал Трепинский. - Я недалек от мысли, что этот человек и тот, что побывал на даче Фидлера, - одно лицо. Взлом был совершен за четыре-пять дней до событий у тайника. Быть может, осуществлялся какой-то план. И как знать, не оставили ли мотоцикл на том месте умышленно, в насмешку над нами. Это означало бы, что наша игра раскрыта. Предлагаю две вещи: прочесать лес вокруг тайника - в нем легко могли что-нибудь закопать или забросать опавшими листьями - и усилить охрану гражданина с паспортами на имя Майера и Ноймайстера. Теперь западноберлинская разведка может заподозрить его в измене и поступить с ним так же, как с Арнольдом Фидлером.
Прямо сказка какая-то. Таких можно было бы сочинить сколько угодно - и всякий раз концовка получалась бы примерно одна и та же.
- Организуйте это, - решил я. - Возьмите столько людей, сколько сочтете нужным, только пускай они делают вид, будто вышли по грибы, и ни для чего больше.
- Есть! - откликнулся Трепинский.
Матрос, о котором я рассказывая, находился сейчас в Гамбурге. Если наши нити оборвались, нельзя было исключить, что и он уже качается мертвым на волнах. Его мы не могли уберечь. Но никаких дурных вестей о нем пока не поступило. Зато вскоре зазвонил телефон - тот, что через коммутатор.
- Товарищ капитан, говорит Карличек. Мы сейчас в ателье нашего кругловатого нюни.
- Что нашли?
- Лучше я скажу, чего мы не нашли. Я имею в виду аппарат для чтения микроточек. Исчез. Но счастье нам не изменило. Я знаю, кто его взял.
- Знаете или предполагаете?
- Предполагаю, что знаю, - не задумываясь, парировал Карличек. - Видите ли, сегодня в одиннадцать утра сюда заглянул потерявшийся молодчик Арнольд Фидлер. Зашел на минутку - и ищи ветра в поле. Исчез вместе с аппаратом.