6
Трепинский уже ушел, так что стыдиться за глубокомысленные рассуждения об убийстве на девятнадцатом километре пришлось мне в одиночку. Все было возможно, в том числе и то, что Арнольд Фидлер жив-здоров. Несмотря на это, я решил не отменять отданных распоряжений, а, напротив, добавить еще незаметное наблюдение за тайником - на тот случай, если Арнольд сам явится за мотоциклом.
Но где он теперь? Дома - вряд ли, и с отцом в ресторане его нет. Об этом нам тотчас сообщили бы. У нас везде теперь глаза, в этом я был уверен, да только ничего они пока не видели. Ну, ладно. Я сказал себе, что лучше всего отправиться в фотоателье, где сейчас работает смешанная группа Скалы. Что еще можно сделать, сидя в кабинете? Ничего!
Вскоре я подъехал на нашей машине к старому дому, на котором красовалась вывеска: "ФОТОГРАФИЯ". Дом стоял на просторной площади с оживленным движением. Здесь проходило несколько трамвайных линий. Площадь окружали магазины - в некоторых из них даже во второй половине субботнего дня был такой наплыв покупателей, что двери не успевали закрываться.
Ателье "Фотография" уже не работало. Железная штора на двери была спущена. Слева от нее на стене висели две застекленные витринки. Я не стал терять времени на разглядывание их и сразу вошел в открытую подворотню, где висел указатель. Подворотня была вымощена желтым кирпичом и вела во двор, из глубины которого на меня глядел деревянный сарайчик, выкрашенный морилкой, с хорошо сохранившейся - или заново настеленной, - крышей. На двери замок.
Но больше, чем это пристанище Арнольдова мотоцикла - а ничем другим сарайчик быть и не мог, - меня заинтересовала открытая дверь в правой стене подворотни. На табличке рядом с ней я прочитал: "АТЕЛЬЕ", внизу была пририсована жирная стрела, указывающая на дверь. На самой двери тоже было написано "Ателье", так что даже самые развеселые свадебные гости не могли заблудиться. Зато войдя, они, пожалуй, остановились бы в растерянности: за дверью была квадратная прихожая, очень скудно освещаемая узеньким окошком в левом углу. Окошко выходило во двор, и через него была видна часть сарайчика. В первую минуту я с трудом различил в прихожей несколько кресел и низенький круглый стол, на котором белели в беспорядке разбросанные газеты и журналы, без сомнения почтенного возраста. Напротив входа от потолка до пола спускалась тяжелая темно-зеленая портьера. Я отдернул ее - за ней была стеклянная раздвижная дверь, сейчас наполовину отодвинутая. Через нее я вошел в небольшой коридор, справа и слева были двери. Впереди коридор расширялся, переходя в помещение, залитое особым, молочно-белым рассеянным светом, характерным для фотостудий, которые пользуются не только обычными лампами. Здесь чем-то пахло - то ли пленкой, то ли эмульсиями. До меня донесся голос:
- Значит, безрезультатно... Теперь вряд ли можно взять след.
В этом павильоне, большая часть которого выдавалась во двор, а потолок был скошен и на две трети застеклен матовым стеклом, стояла группка людей. От рассеянного света казалось, будто на всем лежит белый налет. Посередине на передвижном штативе торчал огромный, угловатый, с гармошкой, фотоаппарат. Перед ним на высоком табурете восседал Карличек, бесстрашно подвергая себя опасности, что аппарат вдруг придет в действие, и тогда уж ничто на свете не спасет Карличека от увековечения.
Перед надпоручиком Скалой стоял человек, еще не отдышавшийся после беготни на солнце, по жарким улицам. Нетрудно было угадать, что этот человек со своей группой метался в поисках Арнольда Фидлера.
- Возьмите больше людей и не прекращайте поиски, - приказал ему Скала. - Арнольда Фидлера желательно допросить.
- Что за спешка? - вмешалась женщина лет тридцати, с соломенно-желтыми волосами. - Он ведь уже появился! А эти семь дней он имел право проводить, где ему угодно.
- Ошибаетесь, пани Мильнерова, - строго оборвал ее Скала и повернулся ко мне.
Человек, получивший от него неблагодарную задачу продолжать поиски, испарился как дух.
Отношения, сложившиеся в маленьком коллективе ателье, недолго оставались для меня тайной.
Пани Мильнерова носила романтическое имя Флора; ее рабочее место было в помещении, которое выходило на площадь и называлось здесь "лавочкой". Там она оформляла заказы. Лицо у нее было невыразительно-хорошенькое, розовое, ухоженное. Пани Мильнерову отличало стремление искусственными средствами усилить свое обаяние, но ей немножко изменял вкус. В пышной летней юбке она была поперек себя шире; губы она подкрашивала светло-красной помадой. Однако вся ее забота о своей внешности приводила к обратному результату: ее экстерьер словно предостерегал от чего-то.
- Это пан Бочек, - представил мне Скала, - заместитель заведующего и мастер-ретушер. А пан Гадраба, - он показал еще на одного человека, - работает лаборантом.
Бочек и Гадраба не знали, как им себя держать. Бочек от смущения хранил полную неподвижность. Ему было не более тридцати пяти. Одетый в полотняные брюки и коричневую рубашку с короткими рукавами, он был похож на спортсмена, и я никак не мог представить его себе за ретушированием негативов. Такой работе соответствовал, пожалуй, только его твердый взгляд да крепкие, хотя и толстоватые, пальцы. Темные волосы, не очень красивые на вид, словно влажные и значительно поредевшие, довольно часто встречаются у таких вот здоровяков.
Юлиус Гадраба был в белом халате. Под халатом виднелся жилет, застегнутый на все пуговицы, солидная рубашка и чистый, аккуратно завязанный галстук с немодным узором. Я бы дал ему лет пятьдесят с лишним. Цвет лица - бледный, даже несколько желтоватый, волосы совершенно седые. Природа наделила это лицо чертами классической мужской красоты, но отказала в мужественном выражении. В молодом возрасте это, вероятно, еще больше бросалось в глаза. Ослепительно белые вставные зубы, возможно, хорошо ему служили, но вовсе не шли ему, к тому же, наверное, изменяли форму рта. Роста Гадраба был обычного и фигуру имел почти юношескую - правда, без юношеской гибкости.
- Еще одного члена здешнего трудового коллектива я вам пока представить не могу, - сказал Скала, метнув на Мильнерову ехидный взгляд, - так как он питает болезненное пристрастие к прогулам.
Флора Мильнерова усмехнулась. Притворившись, что не видел этого, я сказал:
- Что ж, тогда доставим сюда его отца. Если вы можете освободить кого-нибудь из своих людей, то моя машина ждет на улице.
Скала обошел взглядом чудовищный аппарат и кивнул Карличеку:
- Ладно. Освобождайтесь!
Карличек собрался быстро.
- Как обычно, ресторан "У королей"? - уточнил он на всякий случай.
- Да.
- Четвертая группа цен, выходной по понедельникам, - недисциплинированно выказал он свою осведомленность.
Я попросил Карличека привезти всех, кто, может быть, случайно составил Фидлеру компанию за обедом.
Карличек с умным видом ответил, что и у случайности есть своя права, после чего поспешил к выходу, но с кем-то столкнулся в коридоре.
- Еще одна случайность! - бросил он, многозначительно помаргивая, и вышел.
Вошедший же приблизился к Скале.
- В лаборатории и на складе все в порядке. Выборочная проверка коробок с материалом результатов не дала.
Юлиус Гадраба в безмолвном ужасе всплеснул руками. Скала заметил этот жест.
- Не бойтесь, - холодно сказал он. - Это эксперт. Он в деле разбирается. Если же материал испорчен, стоимость будет возмещена.
- Мы понимаем, - заговорил Йозеф Бочек голосом, странно глухим при его гладиаторском облике, - мы понимаем, вы хотите пролить свет на дело... Только осторожней с кассетами и фотобумагой. А то, знаете, большое спасибо за заботу...
Наш эксперт спокойно повернулся к нему:
- Мы ничего не испортим. Гарантируем.
- По-моему, без оснований! - упорствовал Бочек.
- Предъявлять претензии имеет право только ваш заведующий, - отрезал Скала. - А вы, пан Гадраба, лучше расскажите-ка нам еще раз, как вы встретились с Арнольдом Фидлером.
Гадраба склонил голову и прижал к груди левую руку, растопырив пальцы.
- Еще раз? - недоуменно спросил он, принимая степенную позу. - Я предупредил вас, господа, что мне чрезвычайно вредно волноваться.
- А что тут такого волнующего? - удивился Скала,
- Но согласитесь, вся ситуация...
- Вы ведь не ипохондрик, пан Гадраба?
- Боже сохрани! - обиделся лаборант.
Стараясь придать себе убедительности, он наморщил лоб и с солидным видом развел руками. По всей вероятности, он принадлежал к тому типу людей, которые вечно опасаются, что их не принимают всерьез, и потому стремятся придать себе весу, разыгрывая этакое театрально-лирическое достоинство.
- Но вы не можете отрицать, что тут у вас не все в порядке, - наседал на него Скала. - Или как?
- Что вы имеете в виду? Я лично не вижу никакого беспорядка, если не считать непривычного для нас обстоятельства - то есть того, что у нас совершенно беспричинно производят обыск...
- Пан Гадраба, неужели я должен вам напоминать, что уже хотя бы с производственной дисциплиной у вас не все ладно? - строго оборвал его Скала. - Скажите на милость, где это видано, чтоб сотрудники самочинно устраивали себе отпуск на целую неделю - как это сделал Арнольд Фидлер - и вообще чтоб они работали так, как он? Или вы это одобряете? А вы, пани Мильнерова?
Флора Мильнерова пожала плечами и не ответила.
- Жить в свое удовольствие, не работая, - это, в сущности, всегда преступление, - продолжал Скала. - Не так ли поступает и Фидлер-младший? Это признает даже его отец.
В конце концов Гадраба все-таки рассказал, как было дело. Бочек и Мильнерова ушли в начале двенадцатого. Вообще-то работать они должны были до двенадцати, но в субботний день после одиннадцати обычно нечего делать. Гадраба по субботам дежурит до конца рабочего дня, за что берет выходной в воскресенье - по воскресеньям ателье открыто до обеда.
- Мы стараемся рационально распределить обязанности, - заметил Гадраба в защиту такой системы, - По крайней мере я могу хоть раз в неделю отоспаться. У меня бессонница. Без снотворного не засыпаю...
Одним словом, Гадраба каждую субботу дожидался Бедржиха Фидлера, в редких случаях - его сына, чтобы обработать принесенные ими негативы свадебных снимков. Сегодня заведующий что-то долго не шел. Он ведь очень тревожился за сына, это так понятно по-человечески. Тут не до работы...
Гадраба приготовил бачки для проявления пленок и все прочее. Обе двери в ателье были заперты. У Бедржиха Фидлера были, конечно, ключи, Гадраба пошел в лабораторию поменять объектив увеличителя. Через приоткрытую дверь он услышал шаги. Кто-то вошел в ателье, только не Бедржих Фидлер - шаги были энергичнее, чем у него. Да и не стал бы заведующий топтаться по комнатам, он всегда прямиком направлялся в лабораторию, и если находил дверь запертой, а над ней - горящую сигнальную лампочку, то стучался и называл себя.
Гадраба вышел из лаборатории, полагая, что это вернулся Бочек, забыв что-нибудь.
- Минутку, - прервал я его пространное повествование. - Сколько существует ключей от ателье, и у кого они?
- У меня только ключ от "лавочки", - неохотно отозвалась Мильнерова.
Йозеф Бочек держался спокойнее и нейтральнее, хотя и не сказать чтобы терпеливее. У него был ключ от черного хода, из подворотни. У Гадрабы и старшего Фидлера - тоже. Запасные ключи от железной шторы и главного входа висели на гвоздике в "лавочке". Арнольд, кажется, носил при себе ключи от главного входа, от своей квартиры и от гаража во дворе.
- Продолжайте, - сказал я Гадрабе.
Он вздохнул.
- В съемочном павильоне я никого не увидел... Но из "лавочки" доносился какой-то шорох.
Дверь, ведущая из коридора в "лавочку", тоже закрывается портьерой, но с внутренней стороны. Портьера эта оказалась наполовину отдернутой, дверь - открытой. Гадраба вошел в тамбур перед "лавочкой". Он немножко трусил. Тамбур этот, называемый здесь "сенями", освещался только электричеством, окон в нем не было. Гадраба крикнул: "Есть там кто?" Из "лавочки" ответили: "Есть". Гадраба узнал голос Арнольда. Страх его прошел, зато он взволновался. Такие сюрпризы, знаете ли, не для больного человека... Гадраба открыл дверь; в "лавочке", когда опускают железную штору, горит лампа, и при ее свете Гадраба действительно увидел Арнольда Фидлера. Его, Гадрабу, и теперь еще, как вспомнит, всего трясет, потому и рассказывать ему не хочется, для здорового человека это пустяки, а ему-то каково! Ведь уже со вторника парня разыскивают, и вдруг он появляется так внезапно... На нем была кожаная куртка и кожаные брюки, голова непокрыта, лицо хмурое; он стоял у стола и завязывал туго набитый рюкзак. Гадраба вскрикнул: "Господи, это вы?!" Арнольд бросил на него сердитый взгляд и отрезал: "Ну я, и что?!" И продолжал заниматься своим делом. Потом он вскинул рюкзак на спину и цыкнул на Гадрабу: "Пропустите!"
Гадраба уступил ему дорогу, но последовал за ним. "Арнольд! - взывал он к спине Фидлера-младшего. - Да ведь вас разыскивают! Где вы пропадали?!" "Это мое дело", - оборвал его тот. "Ваш папа волнуется!" - "Я тоже. И не ползите за мной, не то копытом лягну. Чао". Гадраба так и прирос к месту.
7
- Что же вы делали потом? - после довольно долгого молчания спросил я.
Гадраба воздел было руки, словно собирался снова запротестовать, да глянул на меня и, видно, раздумал.
- Я-то? - Он все-таки не совсем еще отказался от своего маломощного протеста. - Я так и оцепенел! Сказал ведь уже! Арнольд, наверное, приехал на мотоцикле, но я не слышал, как он уехал. С улицы сюда мало что долетает. Да и движение большое, я, например, не выдержал бы работать в "лавочке". Вот у меня в лаборатории тихо. Малейшее волнение мне вредно. К счастью, я скоро все взвесил...
- Что именно?
- Простите, но это же ясно... Вы ведь полагали, что с молодым человеком что-то случилось? - произнес он с оттенком иронии. - Я в этом смысле спокоен. Не в первый раз он исчезает на несколько дней. - Гадраба степенно повернулся к тем, кто мог подтвердить его слова. - Я хочу сказать, Арнольд по нескольку дней не появлялся на работе. Дома тоже. Это я так думаю, что дома тоже, а впрочем, не знаю... - Он опять прижал растопыренные пальцы к груди, стараясь выглядеть солидным и убедительным. - Пан Фидлер никогда о нем не тревожился, по крайней мере я не замечал... Конечно, в этот раз его взволновал взлом на даче, и правда, это дело серьезное, не так ли? Но позволю себе заметить еще одно. В течение этой недели Арнольд мог ведь заходить домой. Почему бы и нет? Просто случайно его никто не видел, они с отцом живут одни, квартира весь день пустая, только по утрам приходит ненадолго уборщица...
- О господи! - вскричала вдруг Флора Мильнерова. - Не могу я больше это слушать! Арнольд появился и наверняка появится опять. А что он нагрубил пану Гадрабе, так ничего удивительного в этом нет.
- Это верно, - согласился Гадраба. - Это я знаю. Такой уж у него характер. Но у пана Фидлера были, кажется, недобрые предчувствия...
- Какие же предчувствия, когда ничего не случилось? - присоединился к бунту и Йозеф Бочек.
- Ну, не знаю, - пошел на попятный Гадраба. - Для меня этих проблем не существует. Я и не вправе решать этот вопрос, а потому воздержусь от выводов, вот и все. Через несколько минут я выглянул на улицу, это я тоже уже говорил, но Арнольда не увидел.
- У уборщицы свои ключи от квартиры? - спросил я.
Скала ответил утвердительно. Ее тоже уже опросили. Она не сказала ничего, стоящего внимания.
Я снова повернулся к Гадрабе: знает ли он, что́ было у Арнольда в рюкзаке, или может ли он предположить, что там было? Он отрицательно покачал головой.
- Я не разглядел. Да и не думал об этом. Простите, я никого зря не подозреваю, вот и все. Если кто думает, что я кого-то обвиняю, тот ошибается. - Он скользнул укоризненным взглядом по Бочеку с Мильнеровой. - На вид в рюкзаке было много вещей. Он был набит, как я сказал, до отказа, вот и все. Но, насколько я помню, ничего в нем не тарахтело.
- Подумать, рюкзак, - встряла Мильнерова. - Я много раз видела его с рюкзаком...
Пришлось сделать ей внушение!
- Пани Мильнерова, к вам у нас тоже будет несколько особых вопросов - именно потому, что вы вмешиваетесь, когда отвечают другие. Так что, пожалуйста, подождите, пока очередь не дошла до вас.
Бочек с Гадрабой, видимо, приняли это и на свой счет: молчали теперь все трое. Я оставил их и попросил Скалу показать мне, где лежал аппарат, привлекший внимание Карличека. Скала провел меня в "сени", достаточно просторные, но у́же, чем съемочный павильон. Клиенты, пока их не вызовут в съемочную, ждали в "лавочке" или в "сенях". Под потолком в "сенях" горела сильная лампа, у стен стояли разнокалиберные шкафы. Они были сдвинуты вплотную, без малейшей заботы об эстетике. А в "лавочке" чуть не на середину выпирал стеллаж с полками и выдвижными ящиками для готовых фотографий, которые Флора Мильнерова выдавала клиентам, принимая плату. Ей явно не было дела ни до качества исполнения работ, ни до клиентов - об этом говорил сам ее вид. Ее не касалось, понравится или нет заказчику его портрет. Быть может, я ошибался, хотя вряд ли.
Мы со Скалой закрыли за собой дверь и отошли, так что практически оказались наедине.
- Взбеситься впору, - тихо заговорил Скала. - Молодчик во всем кожаном, с рюкзаком за спиной - и испаряется как дым! Просто конфуз. Я объявил о нем повсюду, словно о фальшивой сотенной бумажке, отпечатанной лишь с одной стороны. Куча людей бросилась на поиски. И ничего! Заполз куда-то, как змея. А у этой троицы такой вид, будто они прячут его от нас в карманах.
- Особенно у Мильнеровой, - согласился я. - Каково ее семейное положение?
- Разведена.
Так я и думал.
- По-видимому, Бедржих Фидлер черта лысого знает, что творится у него в ателье, - сказал я. - Может такое быть, что Арнольд сидит сейчас на квартире у Мильнеровой, задравши ноги на стол?
- Вполне. - Скала почесал подбородок. - Она еще ведет бухгалтерию ателье, стало быть, именно она выплачивает Арнольду зарплату и премиальные.
- Затребуйте разрешение и посетите ее на дому - неожиданно.
Скала задумался.
- Знаете что? Я проделаю это тактично со всеми троими, ведь пока что они - единственные известные нам знакомые Арнольда. Связь о Мильнеровой вероятнее всего, но и Гадраба, старый холостяк, тоже живет один.
- Связи между Гадрабой и Арнольдом я не представляю, - возразил я. - Если б она существовала, вряд ли Гадраба упомянул бы о сегодняшнем набеге Фидлера-младшего.
- А у Бочека - жена и двое детей. Связь о ним тем более невероятна.
- Вот что, - подумав, решил я. - Загляните действительно ко всем троим,
Мы вошли в "лавочку". Там тоже горел свет. На столе Мильнеровой стоял телефон.
- Проанализировать ход дела важнее, чем осмотреть место, где лежал исчезнувший аппарат, - заметил Скала. - Вам ведь долго пришлось ждать, пока я привел к вам Фидлера, правда?
- Да, долгонько.