ГЛАВА 18
Склад представляет собой довольно просторный сарай, почти незаметный на тихой улочке среди шикарных вилл.
Нас уже ждут. А этот Буржуа явно в курсе, что такое хороший тон на свиданках! Давлю на клаксон - деревянные створки ворот распахиваются, и я заезжаю внутрь. На улице темно, как в бочке с гудроном, и случайные прохожие вряд ли заметят немецкий номер машины.
Вытаскиваю нашего гостя на воздух. Он уже пришел в себя и забавно таращит глаза, старясь понять, куда это он попал.
- Буржуа, - указываю на него, позвольте представить небезызвестного вам Тьерри.
Мой компаньон сжимает кулаки:
- Негодяй!
Развязываю своей божьей коровке задние лапки и оттаскиваю в глубь сарая.
- Можно взять стул?
- Разумеется!
Усаживаю Тьерри и прикручиваю ему руки позади спинки стула - по опыту знаю, нет ничего более деморализующего, чем быть связанным в таком положении.
- Ну, дорогой, - обращаюсь я к нему, - настало время поговорить по душам. Вот как мне представляется это дело: шестеро наших друзей были вчера схвачены по твоей наводке, мы же ими очень дорожим, а посему требуем, чтобы ты немедленно помог нам их освободить. Сам видишь, я говорю прямо - красоты стиля не по мне, и сейчас не до лирики. Значит так: либо ты соглашаешься и по окончании этой операции летишь на зимовку в Лондон, либо отказываешься - тогда бригада по уборке мусора найдет тебя завтра на свалке вперемешку с помоями. Ну как?
Он, как всегда, недобро усмехается:
- Видимо, я действительно не увижу завтрашнего утра…
- Значит, нет, я правильно понял?
- Более чем!
Принимаюсь медленно расхаживать вокруг него:
- Слушай, ведь это же глупо! Нет, я говорю вовсе не о твоей вонючей шкуре… Но заставлять достойнейших людей марать об нее руки! Знаешь, я не привык разделывать туши, но, когда на карту поставлены шесть жизней, выбирать не приходится.
- А, пытка? Понимаю… - злобствует он, - я ведь и сам в этом деле мастер.
- Думаешь, тебе удастся промолчать?
- Я не думаю, я знаю!
- Только вот этого не надо, ладно? Не надо… Никто никогда не может быть уверен в том, что не заговорит, если от него потребуют. Это ведь всего-навсего вопрос времени… времени и изобретательности!
- Ну что ж, вперед, ребятки!
Отчаянный малый! Мы с Буржуа обмениваемся восхищенными взглядами: смелый человек - всегда приятно. Сокрушенно вздыхаю, совершенно не чувствуя себя в настроении нарезать этого парня ломтиками. Мне приходилось видывать и настоящих "королей", которые раз решив заткнуться, не проронили ни слова. Посади вы их на громоотвод, они не сказали бы и девичьей фамилии своей бабушки… И тут во мне вдруг все закипает.
Кроме шуток! Чего это я тут сопли распускаю… Передо мной святой сидит или дерьмо, по его же собственному признанию, пытающее и убивающее истинных патриотов?!
Парочка крепких ударов слева-справа заставляют его морду задрожать не хуже гитарной струны.
- Так, проба пера, - поясняю я, - просто чтобы создать приятную атмосферу…
Мужичок, чувствуется, явно не в себе. Ну, тогда еще раз по репе - в этот удар я вкладываю все набранные за день калории. Скула становится красной и тяжелой, как спелый томат; и под завязку - прямо в торец, чтобы юшка потекла. Есть, знаете ли, такие типы, которых кровь - их собственная, конечно, - заставляет расчувствоваться.
- Чудесно! - заключаю я. - Похоже, я набираю форму. Нет, что ты, я совсем не спрашиваю, не передумал ли ты! Это ведь были еще даже не закуски, а так - маслинки, что ты лопаешь перед аперитивом…
Замечаю в углу пилу и живо хватаю ее. Разбив ударом ноги пустой ящик, любовно выбираю пару планочек покрепче, которые затем привязываю с обеих сторон к ноге моего клиента - ну прямо сандвич получается!
Вытянув ее, кладу ступню на другой стул и, как вы уже догадались, начинаю пилить. Потихоньку так… Вот уже и до самой ноги добрались - зубья визжат совсем по-другому. Тьерри, сморщившись от боли, глухо стонет, я же непоколебимо продолжаю свою гнусную работенку. Главное - не заговаривать с ним, ждать, пока сам развяжет язык. В распиле заструилась кровь, и Буржуа, не выдержав, отходит в сторону. Слышу, как его тошнит.
Вот это то, что нужно! Своего рода подливка к этой пытке, внешнее, так сказать, продолжение. Рвота должна подействовать на психику Тьерри так же, как пила действует на тело.
- Остановитесь, - выдавливает он.
Не выразив ни словом своего ликования, как подсказывает все тот же опыт, просто говорю:
- Ладно.
В душе я рад, что-таки надул его: ведь, сделав лишь поверхностный надрез, все остальное время пила ходила чуть выше ноги. Боль, видать, была просто адская, раз он этого не заметил…
- Итак, - говорю, - мы не собираемся требовать от вас планов или формул, способных повредить вашей родине. Все, что нужно - это вернуть свободу людям, которых вы одолели в нечестном бою.
Мое "выканье" окончательно добивает его.
- У меня в портфеле… блокнотик…
Порывшись в портфеле, действительно нахожу блокнот, что-то вроде чековой книжки, с надписями по-немецки.
- Буржуа, что это за штука?
Он пристально разглядывает книжонку:
- Пропуска на освобождение из-под стражи.
- Чудесно! Тьерри заполнит шесть таких пропусков, вписав туда имена ваших сотрудников. Проследите за этим, пожалуйста…
Освобождаю пленнику руку и протягиваю его же ручку:
- Чтобы все было в порядке, идет? Мне не хотелось бы перепилить вам уже обе ноги - вы, надеюсь, поняли, что я на это способен.
Тот лихорадочно принимается писать, и, чего это ему стоит, легко можно понять по гримасе боли на лице. Когда с этим, наконец, покончено, отправляюсь к тачке - вылезая, я заметил там офицерскую шинель. Не знаю, чего меня дернуло осмотреть заодно и всю машину - в откидном карманчике левой дверцы натыкаюсь на небольшую печатку, которую вместе с шинелью и протягиваю Буржуа.
- Это для чего?
Осмотрев печать и разобрав текст, он изрекает:
- Эмблема гестапо.
- Вот и отлично, проштампуйте им все шесть пропусков.
При этих словах Тьерри слегка вздрагивает, что не ускользает от моего внимания:
- Ага, цыпа, ты собирался нас провести, так ведь? Готов спорить, без этой печати нас укокошили бы в четверть часа. Хорошо, нюх у Сан-Антонио хоть куда!
И уже обращаясь к Буржуа, продолжаю:
- Буржуа, дорогой, теперь ваш черед действовать! Я бы и сам занялся освобождением ваших людей, но это никак невозможно - в немецком я смыслю как свинья в апельсинах. Напяливайте-ка шинельку и дуйте с этими пропусками в гестапо; наплетите там, что речь идет об очной ставке, например, ну, я не знаю, что еще… Да, и возьмите машину. Удачи! Он дрожит, как лист на ветру:
- До встречи…
- До скорой, - подчеркиваю я, - встречи!
Но того уже и след простыл. Мы с Тьерри остаемся с глазу на глаз.
- Ну вот, - говорю я ему, - остается лишь пожелать, чтобы все прошло нормально. Игра сыграна, не так ли?
Он лишь сжимает зубы от злости.
- Встреться мы в тридцать восьмом, может, мы подружились бы. А уж если в пятьдесят восьмом, то нас бы тогда уж точно водой не разлить, а?..
- Вы, французы, - выдавливает он с ненавистью, - просто банда слезливых трепачей!
Я быстро заканчиваю фразу:
- Так вот, нас бы не разлить водой в пятьдесят восьмом, но сейчас война, и… - беру со стола револьвер, - ведь это будет справедливо, Тьерри, не так ли?
- Да, - выдыхает он и отворачивается.
От этих малокалиберных револьверов все-таки так мало шума!
ГЛАВА 19
Через час возвращается Буржуа, уже в сопровождении шестерых заключенных.
- Немцы, скажу я вам, не семи пядей во лбу, - торжествующе бросает он, входя в помещение склада. - Десятилетний мальчуган почуял бы липу в моем поведении… Но как они прокололись, это совсем уже!
- В смысле?
Он помрачнел.
- Дело в том, что одна из наших сотрудниц, Джейн Спакен, этим утром покончила с собой во время допроса, выбросившись в окно.
Я похолодел, представив себе, чем могла закончиться для нас неосведомленность о случившемся.
- Но этот остолоп, дежурный офицер, немного поколебавшись, привел мне взамен другую заключенную. Вот она; наше вторжение, таким образом, спасло жизнь прекрасной незнакомке…
Подойдя к группе освобожденных, с великим изумлением вижу, что незнакомка эта - не кто иная, как та самая сиделка, что дежурила у постели "мисс с фотокамерой" в ля-паннской больничке!
Она меня тоже узнает:
- Как… вы?.. - бормочет она, распахнув удивленные глаза.
- Потрясен не меньше вашего. Как же это вы, любезная сестричка, угодили в лапы к гестаповцам?
Она насупилась:
- Как, как… Из-за вас, как же еще?
- Из-за меня?
- Ну конечно, ведь это вы убили бармена в Ля Панн, вы же и в девушку стреляли. Началось расследование, один из моих коллег сказал в полиции, что видел, как мы мило беседовали - вот меня и схватили. Сколько я ни уверяла, что ничего не знаю, а вас вообще ни разу в жизни не видела, мне не поверили и упекли, в конце концов, в эту каталажку.
- Ну что ж, пусть невольно, но я все-таки исправляю причиненные мной неприятности - так как вы здесь именно благодаря мне. Справедливости ради замечу, что ничего такого, о чем вы говорите, я в Ля Панн не совершал. Кстати, как поживает та девушка?
- Умерла.
- Вот те клюква! Досадно… Я бы с удовольствием с ней пообщался - это, похоже, была опасная немецкая шпионка, и я не совсем ясно себе представляю, что за роль она играла во всей этой истории.
Пожимаю руку пятерым оставшимся беглецам - бравым ребятам от признательности покрасневшим до ушей. Кажется, Буржуа уже порассказал обо мне, и они готовы теперь считать меня чуть ли не самим Господом Богом.
- Надо как можно скорее спрятать ваших людей, - поворачиваюсь я к Буржуа, - да и вас, кстати, тоже - засветились вы порядочно!
- За меня не беспокойтесь, комиссар. Я позаботился о том, чтобы меня не узнали, и одел очки, слегка изменив внешность…
- Браво, вот что значит школа!
- А что до наших друзей, так я отвезу их в Лимбург, на ферму к моим родственникам, там они будут в полной безопасности.
Он осматривается вокруг:
- А где Тьерри?
- Уехал.
Буржуа аж подпрыгнул:
- Что?!
- Уехал занять адольфовой своре местечко у Святого Петра; будем надеяться, оно вскоре пригодится. Помогите мне погрузить его в машину.
- Что вы собираетесь с ним делать?
- Наехать автомобилем на какое-нибудь дерево и поджечь - пусть немцы думают, что это авария.
- А как вы его убили?
- Пушкой мамаши Брукер.
- И вы думаете, что, найдя в теле пулю, немцы поверят в аварию?
- А зачем им находить в теле пулю? Я его прихлопнул рукояткой - лучшее, к слову сказать, применение для этой мухобойки, да и шуму меньше…
- Да вы просто…
- Ужасный, сногсшибательный и вместе с тем восхитительный тип - знаю, знаю, мне это повсюду талдычат!
Один из беглецов, здоровенный детина с огненно-рыжей шевелюрой - ни дать, ни взять раскаленная жаровня! - спрашивает:
- Эти места вам знакомы?
- Честно говоря, не очень…
- Тогда предоставьте мне заняться машиной и ее содержимым.
- Хорошо, - кивает Буржуа, - только побыстрей; мы ждем вас здесь, - и обращается к остальным: - А вы, прежде, чем уйти, расскажите, как задание с баржей…
Прерываю его:
- Так, это уже дело не мое, и тем более не этой молодой особы. Если позволите, засим мы вас покидаем.
- Вы идете к Брукер?
В голову мне сразу приходит мысль о Лауре, которая, должно быть, ждет, ломая руки. Если я ввалюсь с подобной сменой караула, она может и взбунтоваться. Когда две хорошенькие женщины рядом - жди электрического разряда!
- Знаете, не сейчас… Скажите женщинам, что я зайду их навестить. Кстати, мы можем, наверное, и с вами там встретиться?
- А где вы тогда спрячетесь?
- Подумаем… Он не отстает:
- Только не в гостинице, это будет верхом неосторожности.
Буржуа, как всегда, прав, и такое положение дел меня озадачивает. Бросить вот так свою санитарочку я не могу, бедняга и так уже хлебнула горя. С парой симпатичных буйков под кофточкой и нежным взглядом она выглядит так беззащитно!..
Буржуа отводит меня в сторону:
- За домом моего брата, священника, есть большой сад, а в глубине - маленькая лачужка. Не думаю, что там сейчас очень тепло… но возьмите, на всякий случай, ключ от садовой калитки.
- Спасибо, старик!
- Итак, до завтра?
- До завтра. И не наделайте тут без меня глупостей!
Протягиваю санитарке деньги:
- Ты тут еще не сильно примелькалась, сходи купи чего-нибудь пожрать. Да, и не экономь на качестве - сама королева Англии башляет это дело!
Скрывшись в одном из подъездов, вижу, как она заходит во всякие лавчонки, торгуется… Любезные коммерсанты, надо думать, заливают ей про разные там карточки, но с такими бабками никакие нормы не страшны!
Она возвращается, обильно навьюченная провиантом.
- Кстати, - говорю, - а как тебя зовут?
- Тереза.
- Тереза?.. Очень мило… Тебя не смущает, что я на "ты"? Я, видишь ли, человек чувствительный, и стоит мне завидеть такую потрясающую малышку, я просто таю, как клубничное мороженое!
- Да нет, ничего, - мурлычет она, краснея.
- И не сердись на меня, что я тебя тогда вечером продинамил, ладно? У меня просто фрицы на хвосте висели… Надеюсь, это достаточно уважительная причина?
- Я не сержусь.
- Вот и славно!
Ну просто очаровашка! Нет в ней, конечно, той возбуждающей красоты, как у Лауры, но в определенном шарме ей не отказать. А что - здоровая, как молодая кобылица, скромная, застенчивая… От таких, как я уже говорил, не приходится ждать сногсшибательных подвигов, да и здравого смысла тут немного, но что в ней берет за душу, так это ее наивная чистота!
Быстро отыскав сад кюре и справившись с замком, я пинком распахиваю калитку, выходящую на уснувшую ночную улицу. Павильончик - справа от входа; так себе хижинка, метра два на четыре, вся заваленная хворостом, соломой, садовым инвентарем, пустыми мешками. Откапываю в этом бардаке огрызок свечки… А тут неплохо вдвоем!
Расправившись с шамовкой, на скорую руку сооружаю из набитых соломой мешков некое подобие кровати.
- Это тебе, конечно, не номер в "Эксельсиоре", дорогая, но, по-моему, все лучше, чем нары в общей камере…
Тереза, по-прежнему молча, без особых манер укладывается на мешки.
- Ты позволишь, я прикорну тут рядышком?
- Да, - еле слышно отвечает она.
Примостившись около нее, слышу ее прерывистое дыхание.
- Что с тобой? Ты прямо задыхаешься… Наверное, тебе жмет лифчик!
Расстегиваю его сзади - она не двигается. Не спеша ощупываю уже упоминавшиеся буйки; забавно, однако - груди у нее не такие большие, как можно было предположить по пухлому корсажу, но упругие и налитые, как спелые яблочки. Да такие тепленькие, податливые… гнездо голубки, одним словом!
Тереза принимается тихонько постанывать - ни дать, ни взять, горлица воркует. Ну, девки, так с вами голубятником станешь!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА 20
Глубокой ночью я проснулся от странного шума, похожего на торопливые шаги. Приподнявшись на локте, сжимаю револьвер… Надо быть готовым ко всему.
Тихий стук в дверь и голос Буржуа:
- Комиссар!
Открываю. Он совсем озяб, запыхался, как гончая, а усы заиндевели.
- Дружище, дело принимает неожиданный оборот. Город ходуном ходит; я отвез ребят в Лимбург и сразу к вам.
- Что-то не ладится?
- Да так, одно дело…
- Тяжелая вода?
- Да нет, тут как раз все в порядке. Моим людям удалось-таки засечь баржу, перевозившую ее, и уже вчера я отправил радиограмму в Лондон. Сейчас в районе Остенде бомбы должны сыпать, как из ведра!
Говоря это, Буржуа игриво посматривает через мое плечо на Терезу, одна грудь которой аппетитно высунулась из-под простыни. Он, видимо, уже понял, что как донжуан я кое-чего стою!
- Так вот, - продолжает он, - я в полной растерянности… Из Лондона пришла шифровка, что начальник бельгийского гестапо фон Грессен будет сегодня вечером на приеме в итальянском посольстве. Этот тип обычно вообще не показывается на людях, и по мнению начальства лучшей возможности избавиться от него и ждать нечего.
- Вполне вероятно.
- Да, - вздыхает Буржуа, - только Лондон не в курсе, что сделать это сейчас крайне сложно. Группа наша в полном развале; остаюсь только я, но и мне нужно быть начеку…
- Короче, вы бы хотели, чтобы этим делом занялся я? Он не ожидал прямого вопроса и забормотал:
- Но… значит… но, черт возьми, ведь вы полны энергии, отваги…
- Бросьте, Буржуа. Я вроде еще не собираюсь под венец, так что расхваливать меня рано. Ладно, так и быть, позабочусь о вашем фон… как его там, забыл…
Он с благоговением пожимает мне руку - так в кино отцы благодарят героя, помешавшего их любимой доченьке попасть под поезд или под какого-нибудь маньяка.
- Дельце будет не из легких, - замечаю я.
- О да!
- Вы мне понадобитесь…
- Надеюсь, буду полезен.
- Но это может стоить вам жизни!
- Она уже давно предоставлена общему делу, комиссар, по этому располагайте ею, как вам заблагорассудится.
- У вас сигареты есть? Во рту сушняк такой…
Буржуа протягивает пачку - мы закуриваем. Выпуская в гнусную утреннюю серость аккуратненькую струйку дыма, обмозговываю предстоящую операцию.
- Нам понадобится быстроходная тачка, оружие и смокинги.
- Достанем!
- Чудесно, тогда в восемь у мадам Брукер.
Весь день мы только и делали, что пили да веселились.
Прав был чувак, сказавший, что аппетит приходит во время еды. Вчера вечером малышка Тереза не очень впечатляла, пытаясь отправить меня на седьмое небо. Несмотря на свое искреннее желание заставить меня скрипеть зубами и позабыть дату собственного рождения, она была слишком скована. Но за несколько часов ей удалось добиться некоторого прогресса в этой области, и, если бы существовал экзамен, который сдают, задрав ноги кверху, сестричка получила бы неплохую отметку.
Ох и любит она играть в зверя о двух спинах! Иногда мне даже приходилось зажимать ей рот, чтобы заглушить звериные стоны наслаждения. Хороши бы мы были в нашей хибаре голышом, зайди туда служанка кюре… Будем надеяться, Буржуа уведомил своего симпатягу-братана о нашем присутствии.
Убивая время, я, тем не менее, даром его не теряю. Можете быть спокойны, единственного сына моей матушки Фелиции Тереза будет еще долго вспоминать. А уж если в мужья ей попадется тип, в котором темперамента будет не больше, чем в диванном валике, несладко же ему придется!
Семь вечера; пора завязывать. Я тих и кроток, как ангел, а Тереза просто с ног валится от усталости. У санитарочки моей сейчас так трясутся руки, что она не попала бы клизмой в задницу, будь та даже шире главного входа в Лионский вокзал.