До сих пор Триш, которая живет в Палм-Бич, штат Флорида, предоставляется солидная скидка с цены за номер в любом отеле "Хилтон". "Мне обеспечивают проживание на сумму в 50 долларов, то есть, где бы я ни остановилась, я не должна платить больше 50 долларов". Она считает дочь Баррона Хейли, которая со своим мужем тоже живет в Палм-Бич, своей самой близкой подругой. Они видятся практически каждую неделю. Разумеется, у Триш самые близкие отношения с сыновьями Ники – Конрадом 3-м и Майклом Отисом. Нужно сказать, что Конрад Хилтон 3-й является членом правления Фонда Конрада Хилтона.
– Должна сказать, что последние двадцать – двадцать пять лет прошли для меня довольно благополучно, – сказала Триш Хилтон. – Конечно, после Ники у меня уже не было тех ярких моментов счастья и радости, но все эти годы я жила тихо и спокойно. После всех трудностей и страданий, которые я пережила с Ники, мне кажется, в чем-то я стала лучше. Но я никогда не забуду Ники Хилтона. Моя любовь всегда принадлежит ему одному.
Часть х
Тайное становится явным
Глава 1
Конрад предостерегает Жа-Жа
В последние годы жизни сына Ники Конраду, как всегда, приходилось переживать неприятности из-за другого своего ребенка, дочери Франчески, а также ее матери Жа-Жа Габор. В августе 1971-го отношения между ним и Франческой ухудшились, и, скорее всему, причиной тому было вечное раздражение Жа-Жа.
Но вернемся немного назад.
В октябре 1968 года Жа-Жа вела переговоры о своем участии в мощной рекламной кампании водки "Смирнофф".
Недовольная работой своего представителя, она попросила Конрада помочь ей заключить сделку, за что обещала ему заплатить 10 процентов суммы, которую получит за рекламу. Он объяснил ей, что, поскольку у него нет лицензии на работу театрального агента, он не имеет права официально представлять ее интересы. Но согласился помочь ее агенту закончить переговоры. Целых три месяца Жа-Жа постоянно названивала Конраду, советуясь с ним по разным вопросам. Наконец, когда в результате переговоров был заключен договор на сумму 250 тысяч долларов – огромную по тем временам сумму, сейчас эквивалентную почти миллиону долларов, – она поблагодарила его и предложила обещанное вознаграждение, но Конрад отказался. Жа-Жа сочла его поступок очень милым и благородным. В финале рекламной кампании Жа-Жа снялась в экстравагантном платье и поражала количеством драгоценных украшений с бриллиантами и рубинами. "Нет, дорогой, если это не "Смирнофф", мне не надо, – гласил текст под ее ослепительным фото. – Твои гости, как и Жа-Жа, предпочитают водку "Смирнофф"!"
Почему-то Жа-Жа решила, что эти переговоры возродили их былую близость. Конрад же так не считал, больше того, он надеялся наконец-то отдохнуть после слишком частого и бурного общения с ней. Однако Жа-Жа уже привыкла ему названивать и отвыкать не собиралась.
Точно такая же история произошла пять лет назад, когда Конрад помог ей заключить договор на сумму 100 тысяч долларов за рекламу новой самопишущей ручки "Пейпе-Мейт". Рекламный слоган заявлял: "Жа-Жа Габор говорит: "Какая прелесть! Благодаря моей ручке "Пейпе-Мейт" у меня больше никаких пятен чернил ни на пальцах, ни на одежде!" По окончании переговоров Конрад просто перестал отвечать на ее звонки и записки. Теперь он тоже решил прибегнуть к этой тактике.
Молчание Конрада невероятно злило Жа-Жа. Каждый раз, когда он не брал трубку, она приходила в бешенство. И спустя три недели ей надоело терпеть столь демонстративное пренебрежение. На самом деле ей не давало покоя не столько это упорное молчание, сколько воспоминания обо всех обидах и унижениях, которые она перенесла по милости бывшего мужа в прошлом. Теперешнее его обращение подтолкнуло ее выплеснуть на него все, что с тех пор накопилось в ее душе. Хорошо же, решила она, раз он не хочет говорить с ней по телефону, она отправит ему телеграмму, но какую!
29 октября 1968 года она отправила Конраду телеграмму, в которой обвинила его в плохом отношении к своей дочери Франческе, в результате чего бедняжка очень страдает. Она выражала надежду, что Конрад включит Франческу в свое завещание, так как "это было бы только справедливо". По мнению Жа-Жа, у него были только три человека, которые по-настоящему любили его, а именно: она сама, Оливия Уэйкмен и его сын Ники (интересно, что она не включила в этот список Франческу). Затем нанесла ему разящий удар, коснувшись сделки с TWA и заявив, что своим отношением к Ники и даже к Оливии Конрад вызвал у них "нервное расстройство". Затем заявила, что он проявил по отношению к ней "низость", что она, его бывшая жена, вправе рассчитывать на бесплатное проживание в его отелях. Далее она подчеркнула, что в вопросах, которым он придает большое значение, он далеко не так скуп, ведь уплатил же он папе миллион долларов за то, чтобы получить звание рыцаря Мальтийского ордена! Она напомнила ему, что "она уже не та наивная девушка, которая вышла за тебя замуж много лет назад, а взрослая женщина. Так что перестань относиться ко мне как к ребенку". В заключение она заметила, что поскольку его первая жена Мэри Саксон уже умерла, то с точки зрения церкви она [Жа-Жа] еще является его женой. Поэтому он должен относиться к ней с уважением. Поставив его в известность, что она отправляет копию этой телеграммы своему поверенному, а затем так же поступит с ответом Конрада, она посоветовала ему "быть осторожным, потому что твой ответ прочту не только я, но и он".
К тому моменту, когда Конрад дочитал телеграмму, он весь кипел от ярости, что неудивительно. Он только что помог ей заключить договор на рекламу водки, помог ей заработать огромные деньги, ни цента не взял за свою помощь, и вот чем она ему отплатила! "Ей неизвестно такое чувство, как благодарность, – сказал он своему другу. – Когда же я научусь правильно вести себя с ней!"
Конрад сразу продиктовал Оливии Уэйкмен возмущенное письмо. Как только она его напечатала, оно было отправлено срочной почтой по адресу Жа-Жа на Бель-Эйр-Роуд, Лос-Анджелес.
В этом письме от 29 октября 1968 года Конрад подтверждает получение ее "клеветнической телеграммы" и заявляет, что намерен внести полную ясность в их отношения. Однако прежде он советует ей хорошенько подумать, стоит ли впутывать Франческу в их ссоры. Он не хочет причинить боль Франческе и надеется, что, прежде чем продолжать свои вздорные нападки на него, Жа-Жа подумает о будущем дочери. Он намекает, что никто лучше его не знает, что действительно происходило много лет назад в Нью-Йорке, когда была зачата Франческа, и добавляет: "Я храню доказательства того, о чем говорю". Не уточняя, какие это доказательства, он советует Жа-Жа не вынуждать его пускать их в ход. Он даже рекомендует ей рассказать об этой истории ее личному адвокату Дону Рубину и посоветоваться с ним. В ответ на угрозу Жа-Жа переслать Рубину копию ее телеграммы он предупреждает, что тоже может направить копию этого письма своему адвокату – тому самому, который занимался их разводом. Он заверяет Жа-Жа в готовности своего адвоката в любой момент встретиться с ее поверенным.
Затем Конрад переходит к обвинениям Жа-Жа, выдвинутым против него в ее телеграмме.
В отношении проживания в его отелях – она, видимо, хочет проживать в его отелях совершенно бесплатно, ей мало предоставляемой скидки. Вот уже несколько месяцев она затягивает оплату за пребывание в "Беверли-Хилтон".
Далее он пишет: "Ты говоришь, что за всю жизнь меня по-настоящему любили только три человека. Это ты, Оливия и Ники. Пожалуйста, вычеркни себя из этого списка". И утверждает, что она не права, когда говорит, что это по его вине у Оливии и Ники произошло нервное расстройство.
Но, видимо, больше всего Конрада задело предположение Жа-Жа о выплате им папе миллиона долларов за титул рыцаря Мальтийского ордена. Он отвергает это утверждение как "полную ложь".
Затем он касается предположения Жа-Жа, что она является его законной супругой с точки зрения церкви, особенно после смерти Мэри. Он напоминает, что на самом деле церковь и раньше не признала их брак, не признает его и теперь; что они поженились не в католической церкви, а сочетались гражданским браком в Санта-Фе.
В конце письма Конрад выражает сожаление, что вынужден разговаривать с Жа-Жа в таком жестком тоне, но она не оставила ему выбора. И в последней фразе предостерегает: "Ради Франчески и всей нашей семьи советую тебе в дальнейшем быть осторожнее в своих заявлениях".
Глава 2
Шокирующее признание
Следующие два с половиной года, с 1969 по 1971-й, Конрад Хилтон и все члены семьи каждый по-своему переживал смерть Ники. Они старались заниматься своими делами, скрывая друг от друга горе и избегая говорить об этом. Однако отношения между Конрадом и Жа-Жа не стали лучше. Проводя большую часть времени на съемках в Европе, она продолжала донимать его разговарами по телефону и телеграммами, по своему обыкновению в весьма несдержанном тоне.
В пятницу 13 августа 1971 года Конрад собирался отправиться в Европу с деловой поездкой. Накануне вылета он просматривал расписание деловых встреч вместе с Оливией Уэйкмен, которая жила теперь в красивом и уютном домике для гостей в Каза Энкантадо. В этот момент в кабинет вошел дворецкий Хьюго Менц и сообщил, что приехала Франческа и что ей нужно поговорить с Конрадом. Тот обрадовался, так как и сам хотел с ней попрощаться.
Несмотря на проблемы с Жа-Жа, Конрад старался поддерживать с Франческой, которой было двадцать четыре года, хорошие и добрые отношения. Правда, он не допускал с нею большой близости, но при встречах всегда обращался с нею очень тепло и внимательно.
С возрастом Франческа стала еще меньше походить на свою знаменитую мать. Она не любила экстравагантные наряды и украшения, зато была симпатичной, умной и веселой. Обладая ироническим складом ума, она часто вызывала смех у Конрада, особенно шутками по поводу своей эксцентричной матери. Это было нетрудно – светская львица с сильным венгерским акцентом сама давала Франческе множество поводов для комического обыгрывания ее выходок. А вот жизнь с матерью складывалась у нее гораздо труднее. Тяжело пережив смерть Ники, Жа-Жа собралась с силами и сменила Джулию Харрис в бродвейском шоу "Сорок каратов". Это ее единственное появление на Бродвее увенчалось успехом, но еще больше обострило и без того сложные отношения с Франческой. Даже после снятия с афиши этого шоу она целиком занималась своей карьерой и в том же году представила публике свои духи под названием "Зиг-Заг".
Очевидно, в тот августовский день мать и дочь сильно повздорили – Франческа приехала к Конраду вся в слезах. Войдя в гостиную, она подбежала к отцу и прильнула к его груди.
– Что случилось, дорогая? – встревоженно спросил он.
– Это все из-за мамы! – сквозь слезы пробормотала Франческа.
– А в чем дело?
– Не важно, – сказала Франческа. – Мне очень нужна твоя помощь, папа. Можно мне жить здесь, у тебя?
Это была уже третья попытка Франчески переехать к отцу в Каза Энкантадо, первая была в 1966-м, а вторая – в 1968-м. И оба раза Конрад отказывал ей. Она ни разу не останавливалась у него даже на ночь. Поскольку ей столько раз отказывали, можно представить, какого труда ей стоило снова заговорить об этом.
Конрад отпрянул, захваченный врасплох ее просьбой.
– Но ты знаешь, Фрэнси, это невозможно.
– Но почему?
– Потому… Потому что… Ну, потому что в доме недостаточно места, – наконец выговорил он, отлично понимая всю несуразность этого предлога.
– Но дом такой огромный, а здесь живешь только ты, а еще Хьюго, Мария [его жена] и Оливия!
На самом деле здесь постоянно проживали еще восемь других слуг.
– Извини, дорогая, но это невозможно, – согласно воспоминаниям Франчески, стоял на своем Конрад. – Ты всегда живешь со своей матерью и находишься на ее полном попечении.
– Но.
– Прости, Фрэнси, но это мое последнее слово.
– Еще я надеялась, что ты одолжишь мне немного денег, – робко продолжила она.
– Нет, – сказал он, стараясь сдерживаться. – Мне очень жаль.
– Но это несправедливо! – вспыхнула Франческа и припомнила, что он уже не раз отказывался ей помочь, когда она остро в этом нуждалась. Сейчас ему представился шанс доказать, что он действительно ее любит. Чувствуя себя никому не нужной, она пришла в полное отчаяние, и у нее вырвался прямой вопрос: – Почему ты не относишься ко мне как отец?
Конрад в замешательстве смотрел на нее. Он никогда не объяснял Франческе, почему всегда держал ее на расстоянии. В основном потому, что хотел защитить ее, что любил ее и помнил о сомнительных обстоятельствах ее рождения. Он не хотел, чтобы на плечи ни в чем не повинной Франчески легло бремя этих обстоятельств. Правда, в глубине души он признавался себе, что таким образом защищал от скандала и себя, и свою семейную корпорацию. Но своим вопросом Франческа загнала его в угол. Неожиданно для самого себя, видимо, от растерянности и злости и, кто знает, возможно, из-за раздражения на Жа-Жа Конрад выпалил:
– А я вовсе не уверен, что я твой отец, вот почему! Я вовсе в этом не уверен!
Франческа стояла перед ним, потрясенная и растерянная.
– Что ты говоришь? Конечно, ты мой папа! Зачем ты это сказал?
– Думаю, нам лучше не углубляться в этот предмет, – сказал Конрад, явно не зная, что теперь делать. Затем, как обычно в проблемных случаях с Франческой, пробормотал: – Почему бы тебе не поговорить с Оливией?
И он быстро ретировался.
Оливия, которая была свидетельницей этой сцены, подбежала и обняла девушку. Но та ошеломленно смотрела на нее, будто потеряв дар речи.
– Должно быть, с папой что-то происходит, – наконец сказала она, кое-как придя в себя. Она сказала, что отец никогда не говорил ей этого, между ними ни разу не было серьезной ссоры, он всегда был с ней таким добрым и внимательным. – С ним все в порядке, Оливия? – с тревогой спросила она. – Он не болен? Боюсь, что он все-таки болен.
– Просто ему очень некогда, дорогая, – сказала Оливия, провожая девушку к выходу. – Возвращайся завтра. Мы тебя любим, Фрэнси. Не волнуйся, все будет хорошо.
Глава 3
Просьбы франчески
На следующее утро, 14 августа, Конрад Хилтон вылетел в Европу. Расстроенный разговором с Франческой, перед отлетом он сказал Оливии, что ему нужно время, чтобы обдумать всю эту сложную проблему и помолиться. Он досадовал на себя за сказанное Франческе, обыкновенно он умел сдерживаться. Даже имея непростые отношения с Ники, он крайне редко выходил из себя, как и с Жа-Жа, несмотря на ее постоянные претензии и истерики. Почему же он потерял над собой контроль в разговоре с Франческой?
Когда он рассказал об этом Майрону Харполу, тот сказал:
– Ну, я не могу винить вас, Конни. Достаточно только произнести: Жа-Жа! И все будет ясно. Вам не нужна в доме копия вашей бывшей жены.
– Это не так, и вы это прекрасно знаете! – Снова разозлившись, Конрад стукнул по столу. И конечно, он был прав. Франческа вовсе не походила на свою мать.
На сообщение Оливии, что Франческа снова приедет к ним сегодня, Конрад попросил ее по возможности успокоить девушку. Оливия обещала.
На следующий день Оливия приветливо встретила девушку и предложила разделить с ней ланч из морских продуктов.
– Скажи, Франческа, в чем конкретно ты нуждаешься? – спросила она ее потом.
Франческа выглядела утомленной, как будто не спала всю ночь. Она сказала, что ей необходимо разъехаться с матерью, с которой положительно невозможно жить. Поэтому она хотела бы переехать в Каза Энкантадо. Но теперь она поняла, что отец этого не хочет, поэтому она думает снять где-нибудь поблизости маленькую квартиру, всего с одной спальней.
Оливия терпеливо кивнула.
– И может быть, папа даст мне маленькую машину, чтобы мне не нужно было пользоваться маминой? – сказала Франческа.
Она ждала ответа, но Оливия молчала, отлично зная, как отреагирует Конрад на эти просьбы.
– Хорошо, – наконец сказала она. – Я подумаю, что могу сделать.
– Пожалуйста! – взмолилась Франческа. – Я ведь не слишком многого прошу, правда?
Оливии не хотелось выражать свое мнение, поэтому она только кивнула.
Глава 4
"На всякий случай"
Вечером в субботу 19 сентября 1971 года Конрад вернулся в Соединенные Штаты.
На следующий день Франческа позвонила ему по телефону и спросила, как он себя чувствует, как прошла поездка и говорил ли он уже с Оливией Уэйкмен относительно ее просьб. Конрад сказал, что еще не успел с ней поговорить, но сделает это позднее, и обещал перезвонить. Он по-прежнему сожалел об этой истории с Франческой и не пришел ни к какому решению.
Днем Конрад нашел время поговорить с Оливией.
– Она хочет, чтобы мы помогли ей оплатить квартиру, – сказала она, намеренно употребив слово "мы", чтобы несколько сгладить просьбу девушки. Она подождала, но Конрад молчал. – И еще просит нас купить ей маленький автомобиль.
Снова ожидание, и снова молчание.
– А также просит назначить ей ежемесячное содержание в тысячу долларов.
Опять гробовое молчание.
Наконец Конрад заговорил:
– Позвоните Бентли. – Он имел в виду своего давнишнего адвоката Бентли Райана. – Пожалуйста, узнайте, сможет ли он приехать сюда.
Оливия вышла в другую комнату выполнить его распоряжение.
Менее чем через час Бентли Райан прибыл в Каза Энкантадо.
Втроем они уселись в кабинете Конрада.
– Боюсь, дела у нас с Франческой плохи, – начал Конрад, по воспоминаниям Оливии. – Но это не ее вина. Она вообще ни в чем не виновата.
Затем он рассказал о разговоре с Франческой перед его поездкой в Европу. Рассказ поразил Райана. Он сказал, что, судя по всему, это неприятная сцена была "неизбежной", но все-таки ему очень неприятно о ней слышать.
– И что нам теперь делать? – спросил он.
– Если бы я знал! – вздохнул Конрад.
– Мы можем просто удовлетворить ее просьбы, – предложила Оливия и подчеркнула, что Франческа ничем не заслужила обрушившиеся на нее неприятности. Затем она сказала, что может помочь девушке подыскать квартиру и автомобиль по недорогой цене. Она попросила их доверить все это ей.
– Нет, Оливия, – решил Конрад, – хотя я благодарен вам за предложение. Лучше, если можно, запишите письмо для нее.
Блокнот для стенографии был у Оливии при себе, и Конрад надиктовал длинное письмо Франческе.
Письмо Франческе от 20 сентября 1971 года Конрад начал с упоминания о том, что, хотя у него полный стол деловых бумаг, он нашел время поговорить о ней с Оливией. Однако прежде чем перейти к ее просьбам, он хочет сказать Франческе, что сильно встревожен состоявшимся с ней разговором перед поездкой в Европу. Он обдумывал его во время поездки и понял, что между ними впервые произошел столь неприятный разговор. Он до сих пор не может освободиться от чувства досады. Затем он переходит к главному.