Он знает, что Франческа просит снять для нее квартиру и купить автомобиль, чтобы она меньше зависела от Жа-Жа, а также назначить ей содержание в тысячу долларов в месяц. Но после долгого размышления он решил не удовлетворять ее просьбы. "Ни морально, ни тем более официально я не несу перед тобой какой-либо ответственности", – пишет он. Хотя он прекрасно понимает, что его решение может "нарушить нашу дружбу", он искренне надеется, что этого не произойдет. В течение многих лет между ними существовали приятные отношения, и он часто вспоминал их совместные поездки, например, тот раз, когда они вместе ездили в Нью-Йорк и Франческа проявила себя умной и наблюдательной девушкой. Тем не менее он уже принял решение и не намерен объясняться по этому поводу. Как всем известно, она всегда находилась на попечении Жа-Жа, и он не желает этого менять. Он полагает, хотя и не полностью в этом уверен, что у Жа-Жа достаточно средств, чтобы содержать Франческу, и что она вовсе не отказывается и впредь делать это.
В заключение Конрад говорит, что, если Франческа примет его решение и больше никогда не станет просить у него денег, он будет очень рад продолжать с ней отношения, сложившиеся между ними до этого последнего разговора. Он желает ей всего самого лучшего и не сердится на нее. "Напротив, с любовью шлю тебе мой привет и надеюсь, что это взаимно. Папа".
После того как Конрад закончил диктовать письмо, наступила напряженная тишина. Казалось, ни Оливия, ни Бентли просто не знали, что сказать.
Наконец Бентли проговорил:
– Конни, ты уверен?
– Да, – твердо сказал Конрад, – уверен.
Затем, на тот случай, если Франческа когда-нибудь снова вернется к своим требованиям, Конрад продиктовал Оливии еще одно письмо, на этот раз адресованное ей самой и Бентли.
– Боюсь, это письмо станет испытанием для вашей сдержанности, – предупредил он перед тем, как начал диктовать.
В этом втором письме от той же даты он отмечает, что в их присутствии только что продиктовал письмо Франческе. И подчеркивает, что содержание его первого письма ничего не должно изменить в его завещании, касающемся Франчески. Оливия и Бентли прекрасно знают – поскольку в то время присутствовали в его жизни, – что "я не являюсь и не могу быть отцом Франчески". Он объясняет, что единственной причиной, по которой он согласился дать свое имя Франческе, было его нежелание, чтобы Франческа росла с сознанием, что является незаконнорожденной. Больше того, он называл ее своей дочерью, чтобы она чувствовала себя любимой. Однако в действительности он не был ее биологическим отцом и даже не удочерил ее. Таким образом, если в будущем будет поднят этот вопрос, он просит Оливию и Бентли подтвердить его соображения относительно своего отцовства и объяснить причину сделанного им в завещании решения касательно Франчески на основании факта ее рождения. Насколько он помнит, Франческа родилась "через почти полтора года после моего разъезда с Жа-Жа, после чего у меня не было интимных отношений с моей бывшей женой". И подпись: "Конрад Н. Хилтон".
Закончив записывать, Оливия несколько раз перечитала письмо, словно пытаясь примириться с его содержанием. Теперь, когда тайна, хранимая так долго и тщательно, оказалась доверена бумаге, она испытывала тяжелейшую внутреннюю борьбу.
– Пройдите в другую комнату, напечатайте письмо и принесите нам, – сказал Конрад, пробудив ее от размышлений.
Хотя Конрад тяжело переживал всю эту историю с Франческой, он решил отнестись к ней как к обычному деловому вопросу, очевидно опасаясь, что когда-нибудь он действительно может стать таковым.
Когда Оливия вышла, Конрад и Бентли просто смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Казалось, им было нечего сказать. Чуть позже Оливия вернулась с письмом, напечатанным на бланке корпорации "Отели Хилтон". Она передала его Конраду, который дважды внимательно прочитал его, затем сложил, достал из ящика конверт, вложил в него письмо, заклеил конверт и протянул Бентли.
– Вот, храните его у себя. На всякий случай.
– На какой случай? – спросил Бентли.
– Просто на всякий случай, – повторил Конрад и твердо посмотрел ему в глаза, словно отметая дальнейшие объяснения.
Глава 5
Тяжелый крест
Был февраль 1973 года.
Прошло почти полтора года с тех пор, как Конрад Хилтон написал письмо Франческе и второе письмо Оливии и Бентли с просьбой сохранить его "на всякий случай". Реакция на его письмо Франчески неизвестна, зато Жа-Жа отозвалась на него исчерпывающе ясно. Она была возмущена и считала, что на Конрада что-то "нашло", как она сказала дочери. Непонятно, что происходило у него в голове. Вероятно, он просто переутомился или здесь сказались возрастные изменения. А может, он слишком нервничал и случайно оговорился. Наконец она растерянно сказала: "Человека порой очень сложно понять. Папа любит тебя, это я точно знаю. А теперь, ради спокойствия нашей семьи, прошу тебя, выкинь это из головы!"
Собрав всю свою волю, Франческа последовала ее совету и всеми силами старалась поддерживать с Конрадом хорошие отношения. "Наши отношения остались такими же, какими были до того скандального разговора, – вспоминала Франческа. – Больше он ничем не вызывал у меня сомнений, что он мне не отец. Он по-прежнему называл себя моим папой, а меня – дочкой".
Сейчас, вечером 21 февраля 1973 года, восьмидесятипятилетний Конрад стоял в библиотеке Кэрол Уэллс Дохени в ее доме в Брентвуде, Калифорния. Он приехал выразить свое соболезнование по поводу трагического самоубийства ее мужа Ларри.
Это произошло неделей раньше. Кэрол гостила у Баррона и Мэрилин по случаю Дня святого Валентина и, когда не смогла соединиться с мужем по телефону, сильно встревожилась. В прошлом году у него было три сердечных приступа, поэтому она сразу кинулась к машине и помчалась домой, но не застала мужа живым. Он преднамеренно выпил огромную дозу прописанных медикаментов.
И вот через неделю еще не пришедшая в себя от потрясения Кэрол с удивлением встретила Конрада, который хотел поговорить с ней. В последние годы они редко виделись.
– О, Конни, дорогой, вы неважно выглядите! Пожалуй, вам стоит немного выпить, – сказала она.
– Нет, благодарю вас. Я в полном порядке.
Кэрол, рядом с которой стояли два ее маленьких сына – трехлетний Син и годовалый Райан, – с огромной тревогой смотрела, как он неуверенно добрался до ближайшего стула и с трудом опустился на него.
– Что вы думаете об этом Уотергейтском скандале? – спросил он.
Он имел в виду нашумевшее проникновение посторонних в штаб-квартиру комитета Демократической партии в вашингтонском отеле "Уотергейт", имевшее место полгода назад, и попытки президента Ричарда Никсона скрыть свою причастность к этому случаю.
– Как вы думаете, ситуация опасна для Никсона?
Кэрол вполне это допускала. Конрад сослался на своих друзей в Вашингтоне, которые сказали ему, что в ближайшие месяцы станут известны подробности расследования. Он опасался, что его результаты будут не в пользу президента. Через пять месяцев в Белом доме будут обнаружены пленки с нелегальными записями переговоров демократов, которые окончательно изобличат причастность к делу Никсона.
Минут через пять такого разговора Конрад перешел к цели своего визита.
– Я хотел сказать вам, как огорчен тем, что Ларри оставил вас одну с этими милыми детишками, – сказал он, глядя на играющих у камина малышей. Он добавил, что сам он никогда бы такого не сделал, не оставил бы своих сыновей без отца. – Представьте, в каком отчаянном состоянии был Ларри, если совершил такое!
Видимо, все еще горюя о смерти Ники и переживая из-за проблем с Франческой, он постоянно думал об отношениях отцов и детей. Он понимал, как ужасно ребенку потерять отца, но потеря ребенка для отца "просто непереносима". На глаза Конрада навернулись слезы. Определенно, прошедшие годы не уменьшили его скорбь.
– Если бы можно было повернуть время вспять, – сокрушенно качая головой, сказал он. – Я поступил бы совершенно иначе.
Кэрол невольно спросила:
– Что бы вы сделали иначе, Конни?
– Из всех моих сыновей Ники всегда был самым живым и интересным, – с грустной улыбкой заговорил Конрад. В мягком освещении огня он показался Кэрол невероятно хрупким и слабым. Он сказал, что Баррон и Эрик похожи на него, вечно думают только о работе. Сейчас он особенно гордился Эриком, так как сразу после смерти Ники Эрик активно помогал в создании Колледжа Конрада Н. Хилтона по ресторанному и гостиничному менеджменту [который до сих пор финансируется Фондом Конрада Н. Хилтона]. Уже начата постройка Университета Хилтона в Хьюстоне. Эрик показал себя настоящим Хилтоном, сказал Конрад, и, конечно, Баррон тоже был сыном своего отца. Но Ники, при всех его недостатках, по-настоящему умел радоваться жизни.
Затем Конрад рассказал о беспокойной и шумной юности Ники, его бурном романе с Элизабет Тейлор, о его славе покорителя женских сердец. Он открыл Кэрол много тайных историй Ники, о которых она обещала никому не рассказывать, и сдержала свое слово. Затем он заговорил об удачной женитьбе Ники на Триш, о своих постоянных ссорах с сыном из-за его отношения к работе.
– Жа-Жа всегда считала, что я соперничаю с Ники, – сказал он. – Но это неверно. Как я мог с ним соперничать? Ведь я так любил его!
Хотя Конрад так и не сказал, что хотел бы изменить в своей жизни, Кэрол поняла его терзания.
– Думаю, Конни, вам хотелось подчинить его себе, – сказала он. – А он больше всего на свете хотел заслужить ваше одобрение. Это очень грустно.
Она сразу пожалела о своих словах, потому что Конрад опустил голову и заплакал. Крошечный Райан так удивился, что сделал несколько неуверенных шагов и во все глаза уставился на старика. Покачнувшись, он ухватился за его ногу.
– Боже! Вы видите? – воскликнул Конрад.
Это был трогательный и по-своему символичный момент. С нежностью глядя на малыша, Конрад погладил его мягкие волосики.
– Наверное, мне нужно было проводить больше времени с Ники, когда он был таким же крохой. – Он признался, что очень легко потерять из виду детей, когда ты "целиком поглощен делами. – Я всегда понимал основные принципы власти, но принципы семьи, они… – Голос его прервался.
Кэрол встала, подошла к нему и слегка обняла его за плечи, всем сердцем сочувствуя старому человеку. Она сказала, что они с мужем всегда заботились о своих детях. Она всегда знала и чувствовала, что муж любит ее и детей, и это помогает ей держаться, сказала она, поглаживая Конрада по плечу.
– Ники тоже вас любил, Конни, все дети вас любят. Вы должны это знать.
– Да, я знаю. – Затем он рассказал, что накануне смерти Ники они разговаривали по телефону и признались в своей любви друг к другу. Это было странно, казалось, Ники знал, что ему недолго осталось жить. Положив трубку, Конрад попытался вспомнить, когда они говорили друг другу эти слова, но так и не вспомнил.
– В таком случае запомните ваш последний разговор с сыном, – сказала ему Кэрол. – Это поможет вам жить дальше. – Она слегка обняла Конрада. – Вам помогут ваши друзья и родственники. Мы всегда будем рядом.
Объединенные общим горем, они еще два часа сидели перед камином, вспоминая своих любимых и рассуждая о том, как много значит семья для человека. Из их разговора Кэрол поняла, что в одном Конрад Хилтон остался прежним: он был глубоко верующим человеком, верил, что, если исповедаться перед Богом в своих грехах, Он простит его, поэтому Конрад доверился своему Господу. Еще он верил, что по милости Божьей все наладится, будет лучше. Другими словами, теперь все в руках Божьих. Она поняла, что он будет скорбеть о смерти сына до того дня, когда и сам отойдет в мир иной. Но она ничем не могла ему помочь. Этот крест предстояло нести самому Конраду Хилтону.
Часть XI
Фрэнсес
Глава 1
Поздняя любовь
– Ты готова? – спросил Конрад миловидную женщину, сидевшую с ним на заднем сиденье его черного "кадиллака-флитвуд" 1976 года выпуска.
– Да, – горячо ответила она.
– Тогда начнем, – улыбнулся он и опустил голову. – Аве, всемилостивая Мария. С Тобою Бог.
– Благословенная среди женщин, – подхватила она, тоже опуская голову, – и благословен же Твой плод, Иисус.
Дело происходило воскресным утром в ноябре 1977 года, когда жизнь Конрада внезапно и круто изменилась. Дважды женатый и дважды разведенный, проведя столько лет в одиночестве, Конрад готовился начать новую жизнь, на что уже не надеялся, учитывая свой возраст. Его посетила настоящая любовь. В декабре ему должно было исполниться восемьдесят восемь лет, а сегодня рядом с ним была пожилая, но все еще красивая и элегантная Мэри Фрэнсес Келли, моложе его больше чем на двадцать пять лет. За рулем "кадиллака" сидел ее брат Уильям Келли, приехавший из Иллинойса и предложивший отвезти их на мессу в католической церкви в Беверли-Хиллз. Они встречались уже больше года и сейчас, будучи истинно верующими католиками, в унисон произносили утреннюю молитву.
– Святая Мария, Матерь Божья, молись о нас, грешных, – продолжал Конрад.
– Сейчас и в час нашей смерти, – добавила она.
Затем оба вдохновенно воскликнули:
– Аминь!
Они подняли голову и радостно улыбнулись друг другу. Он нагнулся и поцеловал ее в щеку.
– Нас ждет чудесное воскресенье, не так ли? – с улыбкой сказал он.
– Конечно!
– Ну, вы, там, потише! – шутливо прикрикнул на них Билл и подмигнул Конраду, глядя в зеркальце заднего вида.
– Вы же знаете, какие мы, молодые, неисправимые, – сказал Конрад, которому в эти дни нравилось быть легкомысленным. После всех бед, свалившихся на него за последние годы, было так приятно снова радоваться жизни, тем более что теперь он уже не работал.
Конрад еще участвовал в принятии решений своей корпорации, но фактическим ее руководителем был Баррон, офис которого располагался в административном трехэтажном здании в Беверли-Хиллз на бульваре Санта-Моника, напротив отеля "Беверли-Хилтон". "Конрад приходил в офис почти каждый день, – рассказывала Вирджиния (Джини) Тангалакис, помощник адвоката Хилтона Дэвида Джонсона в 1979 и 1980 годах. – Помню, он приезжал в черном "кадиллаке", за рулем которого сидел его дворецкий Хьюго, и всегда со своим любимым белым кудрявым пуделем, который шел за ним на поводке в офис на третьем этаже, где находились Баррон и Эрик. На нем всегда был строгий синий костюм, иногда серый, но вообще он предпочитал синие цвета. Он замечательно относился к персоналу. У мистера Хилтона был личный шеф-повар, Вильгельмина, пожилая афроамериканка, которая приходила каждый день и готовила для персонала горячий завтрак. Стол накрывался в большом конференц-зале, еду подавали на тарелках из тонкого фарфора, рядом с которыми лежали крахмальные льняные салфетки – для всех, кто здесь работал. Несмотря на почтенный возраст мистера Хилтона, все женщины обожали его. Он был невероятно обаятельный. Слегка шаркающей походкой он проходил по офису, и все провожали его восхищенными взглядами".
В последний раз Конрад Хилтон лично вел совещание еще в 1975 году. До тех пор пока он еще мог влиять на некоторые аспекты деятельности корпорации – как ее глава он присутствовал на всех совещаниях и уверенно высказывал свою точку зрения, – он был удовлетворен. Он гордился своим сыном Барроном, одобрял его действия. В 1975 году Баррон принял решение продать половину капитала компании в шести главных отелях финансово-страховой компании "Пруденшиэл" за 83 миллиона долларов. Эта сделка до сих пор считается одной из первых крупнейших в области обратного лизинга. Корпорация Хилтона брала на себя обязательства управлять этими отелями, получая определенный процент прибыли. Конрад полностью одобрил сделку. Он давно уже использовал обратный лизинг за границей, но ни разу не применял его в своей стране.
Теперь, когда у руля корпорации уверенно встал Баррон, Конраду уже не нужно было постоянно контролировать деятельность компании. В его жизни возникла пустота; впрочем, это ощущение пустоты преследовало его уже много лет. Раньше в суете оживленной деловой жизни он на время забывал о ней. Теперь же ему становилось все труднее избавиться от тоски.
Хотя в области бизнеса Конрад достиг огромного успеха, его постоянно преследовали мысли о двух неудачных браках. Он не умел мириться с провалом. В отличие от гостиничного дела, где он чувствовал себя как рыба в воде, личные отношения всегда давались ему с трудом.
Согласно семейным преданиям Хилтонов, Конрад не переставал просить Бога заполнить эту пустоту в жизни – и вот наконец рядом с ним оказалась Фрэнсес Келли. Уже почти тридцать лет она была ему добрым и надежным другом, но обычно пребывала в тени; их дружба была прочной, но незаметной, тихой. Зная ее столько лет, он никогда не думал о ней как о спутнице жизни. "А потом как-то так получилось, что они несколько раз подряд вместе обедали, – вспоминал Уильям, то есть Билл Келли. – И между ними вдруг завязались более теплые отношения. Фрэн говорила, что это произошло так просто и естественно, что они не стали этому сопротивляться, скорее даже обрадовались".
"Они были невероятно счастливы, – говорил Билл, который на четыре года моложе сестры. – Это был замечательный брак. Для всех нас он стал полной неожиданностью, но Фрэнни – так мы ее называли – была очень достойной женщиной и оказала на Конрада хорошее влияние, когда он в этом крайне нуждался".
Глава 2
Фрэнни
К 1977 году Мэри Фрэнсес Келли был шестьдесят один год. Она была высокой и стройной, с проницательными голубыми глазами и короткими вьющимися волосами, которые быстро седели. В отличие от женщин в окружении Конрада она предпочитала консервативную одежду: прямую длинную юбку и блузку на пуговках. Иногда она надевала скромные украшения, но ни в коем случае не была броской и эффектной. В ней чувствовались достоинство и порода, вызывавшие внимание и уважение. Мягкий спокойный нрав не мешал Фрэнсес быть твердой в своих убеждениях. Когда ее давние дружеские отношения с Конрадом перешли в любовные, она предпочла радоваться, а не сетовать, что столько лет у них ушло на то, чтобы "найти" друг друга.
Родившаяся 29 января 1915 года Фрэнсес Келли была дочерью шотландцев, Уильяма Патрика Келли и Кристины Кроуфорд, которые эмигрировали в Америку в начале 1900-х годов. К моменту своей смерти в 1936 году ее отец был вице-президентом и ревизором "Интернейшнл харвестер компани", преуспевающим производителем оборудования для сельского хозяйства; позднее этот пост занял ее брат Билл.
Семья Фрэнсес жила в фешенебельном Хайленд-Парке, штат Иллинойс, – около Эванстона, что в двадцати милях от Чикаго. Сегодня их родственники описывают их семью как очень состоятельную. Она училась в женской католической школе Мэривуд и как самая блестящая ученица была удостоена чести произнести прощальную речь на выпускном балу. Затем она поступила в Ораторскую школу при Северо-Западном университете, а после нее посещала Королевскую академию драматического искусства в Лондоне, мечтая стать актрисой. Когда началась Вторая мировая война, она с сестрой Пэтти добровольно поступили на службу в Американский Красный Крест и служили на юге Тихого океана. Через некоторое время Пэтти возвратилась в Штаты, а Фрэнсес продолжала служить и оказалась среди первых сотрудников Красного Креста, направленных в Японию.