– Я точно не понял, по-моему, было так: Марго вышла за папиросами, а через минут пятнадцать по всему подъезду начали хлопать двери, раздавались какие-то женские крики, и когда Марина Петровна выглянула из двери на площадку, ей снизу крикнули: "Тут внизу девушка задушенная лежит, взгляните, это не из вашей квартиры?" Они вдвоем с сыном, как были в халатах и тапочках, бросились вниз, ну, и увидели ее.
– Рядом лежали ножницы?
– Вот про ножницы я не спросил. Впрочем, если и лежали, навряд ли люди в шоке обратили бы на них внимание. Кстати, ты про ножницы можешь у следователя спросить.
– Ты уже не возражаешь против моего участия в расследовании?
– А если буду возражать, ты от расследования откажешься? – нахмурился Саша.
– Нет, конечно.
– Ну, так лучше я буду в курсе, в крайнем случае, не дам тебе наломать дров.
– Отлично, тогда давай вместе подумаем. Допустим, маньяк выбирает жертвы случайно, но чем-то он в любом случае должен в своих действиях руководствоваться. Что общего может быть между Аней, Машей и Марго? Одна гадалка, вторая начинающая певица, третья – вчерашняя школьница. Одна брюнетка, другая блондинка, третья вообще буро-малиновая…
– Ну, они все – молодые симпатичные девушки. – неуверенно протянул Саша. – Все трое незамужние, но имеющие постоянных бой-френдов…
– Вообще-то, Марго назвать особо симпатичной никак нельзя. Но ты считаешь, маньяк знал подробности их биографий?
– Ну, если уж он знает подробности про банкира…
– Ну и откуда он узнает биографии жертв?
– Ну, встречает на улице подходящую девушку, выслеживает, и все узнает.
– Прямо Джеймс Бонд какой-то свихнутый. Устроить длительную слежку, собрать настоящее досье с компроматом, и все лишь для того, чтобы потом быстренько удушить жертву и выколоть ей глаза.
– Ну, не только для того, ты забыла про шантаж. Может, он и не маньяк вовсе. Просто у него такое ноу-хау – убивать одних девушек, а потом фотографиями их трупов шантажировать других.
– Интересная мысль. – задумалась я. – Ты полагаешь, он просто косит под маньяка? И все задумано для того, чтобы шантажировать банкира Перельмана? Хорошо, но зачем было убивать сразу двух девушек – Аню и Марго? Для того, чтобы насмерть напугать Машу, вполне хватило и одной фотографии.
– А может, он и хотел задушить и сфотографировать одну Аню? Задушить успел, а пока доставал фотокамеру, в подъезде раздались чьи-то шаги, и он сбежал? Вот и пришлось душить еще одну девушку. А может, он решил убить нескольких, чтобы создать видимость серии. Если будет лишь одна жертва, и сразу письмо банкиру, милиция сразу догадается, кто шантажист.
– Похоже на правду. Значит, кто у нас вырисовывается – хладнокровный шантажист и убийца, прикидывающийся маньяком? Так что: все-таки Петр Гринько?
Глава 11
Новая жертва ему не нравилась. Те, предыдущие, были молоденькими и хорошенькими. Он испытывал настоящий кайф, набрасывая им на шею телефонный провод и сжимая его концы в своих мускулистых руках. Девушки бились в судорогах, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха, потом грузно падали на пол, а он с помощью своей удавки приподнимал их головы, наслаждаясь каждым мигом предсмертной агонии. И каждый раз ему казалось, что на их месте, на грязном полу подъезда – та, с которой все началось.
Он всегда был странным. Почему-то еще со школы он не мог смотреть людям в глаза. Черные точки зрачков в середине цветного желе вызывали у него непонятный страх. Ему казалось, что глазное яблоко сейчас вспенится, выйдет из берегов глазниц и растечется по лицу собеседника, Он отводил взгляд, начинал заикаться, и в результате любое общение превращалось для него в пытку. В школе он сидел за последней партой один. Одноклассники пытались его дразнить, но он, не отвечая на насмешки, сразу бил обидчика в самое ненавистное место на лице – глаз. Получив пару фингалов, от него отстали. Он был некрасив – худощавый, прыщавый, с угрюмым вытянутым лицом. Так и просидел всю школу один – без приятелей, без любовных увлечений. Его побаивались даже учителя – что-то недоброе исходило от лица с бегающими впалыми глазами.
Он не любил смотреть кино, зато много читал. В книгах не надо было смотреть в глаза героям. Он ходил в походы, участвовал в опасных экспедициях вглубь земли, а в подростковом возрасте покорял смуглых красоток. А по ночам его фантазии оживали и норовили заглянуть ему в глаза. Их зрачки впивались в его, и как будто тянули наружу. Он просыпался с жутким криком, прижав кулаки к готовым вот-вот вытечь глазам. На крик прибегали испуганные мать с отцом. С отцом он как-то поделился содержанием ночных кошмаров, но тот, простой строительный рабочий, пригрозил подростку ремнем, если тот не прекратит придуриваться.
Он больше не рассказывал родителям свои "фантазии", но они вовсе не проходили. Теперь кошмары сопровождались негромким пением или странными разговорами на неизвестном ему языке. Посторонний взгляд вызывал у него уже не смутный страх, а самый настоящий ужас. Чтобы не встречаться ни с кем глазами, он сократил общение до минимума. Окончив школу, не стал поступать в институт, а пошел в строительное училище, по стопам отца. На стройке надо таскать кирпичи, а они, в отличие от людей, безопасны. В училище его побаивались так же, как в школе. Если доходило до драки, дрался он без правил. Он не боялся ни крови, ни боли – похоже, боль он почти не чувствовал. В молодежных тусовках он участия не принимал, но разговоры о бабах все же слышал – в курилке, на практике, на лекциях. Эти разговоры вызывали у него сладкое томление внутри живота и ночные фантазии о красотках, которые полюбят его и не станут смотреть в глаза.
Закончив училище, он пошел работать на стройку вместе с отцом. Ночные фантазии становились все сильнее, ночные кошмары – тоже. И он впервые задумался – нет ли тут связи? Если у него появится постоянная женщина, возможно, жуткие видения, в которых его глаза, разрываясь, вытекают из орбит, исчезнут. По крайней мере, надо попробовать. На очередном перекуре он подошел к одному из рабочих и, по привычке смотря в сторону, поинтересовался: где можно снять девушку – недорогую и непротивную? Развеселившийся рабочий тут же подсказал добрый десяток адресов разных массажных салонов и уличных "точек", где стоят соответствующие девицы, и в полном восторге пошел рассказывать дружкам, что странный девственник, видимо, решил распрощаться со своей невинностью.
Он действительно решил это сделать. Этим же вечером он пошел на улицу, на которой действительно стояло несколько сильно раскрашенных молодых особ, Он выбрал ту, что помоложе и посимпатичнее, подошел и, смотря на ее сапожки на шпильках, спросил:
– Ты проститутка?
Девушка, обалдев, посмотрела на него, потом захихикала и кивнула.
– У тебя помещение есть? Я в первый раз, мне надо, чтобы все происходило медленно.
Девушка захихикала еще громче, но смущения он не почувствовал. Подумаешь, краля, торгует собой, а еще выпендривается! Но злость на излишне смешливую девицу постепенно заполняла его. Тем временем девица куда-то позвонила по мобильнику, и они вдвоем пошли на соседнюю улицу, зашли в какую-то подворотню, затем поднялись по узкой лесенке на пятый этаж и вошли в квартиру, дверь которой оказалась незапертой. Впрочем, запирать тут было нечего: в темном грязном коридоре к стене были прибиты три деревянных крючка-вешалки, в комнате, куда они вошли, вообще не было ничего, кроме стула с высокой спинкой и широкой тахты, накрытой грязным коричневым покрывалом.
– Ну что, невинный ты наш, устраивает? – прохихикала девица.
Он огляделся и пожал плечами. В его странном внутреннем мире такие мелочи, как чистое постельное белье, особого значения не имели. Имело значение лишь то, что девушка была яркой, как весенний цветок, и приятно пахла.
– Раздевайся. – кинул он ей через плечо, стаскивая брюки. – И погаси свет.
– Стесняешься? – поинтересовалась проститутка.
Он не стеснялся своей или ее наготы, но боялся при свете увидеть ее глаза. Сам подошел к выключателю, свет в комнате погас, но полная темнота так и не наступила. Незанавешенное окно сильно подсвечивалось рекламой стоящего напротив супермаркета. Пожалуй, читать при это свете было нельзя, но видно все было прекрасно. Кровать, стены и человеческие тела приобрели причудливую желто-красную расцветку. Ему стало не по себе. Девица тем временем разделась полностью и в вольной позе раскинулась на тахте. Он подошел к ней, зажмурился, сердце стучало, как паровой молот, дыхание прерывалось. Присев на тахту, он попытался нашарить руками тело девушки, но она, захихикав, слегка отодвинулась, ускользая от его рук. От неожиданности он открыл глаза и встретился с ее взглядом…
Он опомнился, когда все было уже кончено. Страшный кроваво-красный монстр с жутким взглядом был обезврежен. Он смотрел на лежащее на покрывале неподвижное тело с распухшим лицом и вытарашенными глазами, в его голове, заглушая все мысли, бился собственный истошный вопль… Что же он наделал? Он осторожно дотронулся до тела мертвой девушки. Ее шея, казалось, еще хранила тепло его ладоней, но руки были уже холодными, холоднее стальных ножек кровати. Он потряс девушку за плечи, ее голова мотнулась из стороны в сторону, и неподвижные вытаращенные глаза уставились прямо на него. Взвыв от ужаса, он нашарил рядом с собой ремень со стальной пряжкой, отогнул металлический штырь и со всей силы всадил его сначала в один, потом во второй глаз девушки. Только после этого он почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Он едва успел добежать до коридора, как его стошнило прямо на пол.
Как ни странно, в эту ночь самообладание покинуло его не сразу. Он еще успел вернуться в комнату, одеться, взять в руки ремень с испоганенной пряжкой, выйти на улицу. Затем пешком дошел до дома, по дороге выкинув ремень в городской канал. И, лишь очутившись в своей комнате, начал кружиться по ней и биться об стены, закрыв глаза и судорожно воя. В его сумеречном сознании мертвая девушка с глазами, похожими на красное желе, подбиралась все ближе к его лицу. Ни отец, ни мать не могли вывести его из сумерек с монстрами. Через час приехала "Скорая", и его отвезли в психушку.
О том, что он задушил девушку, так никто и не узнал. Через пару недель приступ сняли сильными психотропными препаратами, и он наконец смог осознать случившееся. Вернее, он попытался это сделать, не понимая – привиделось ему все происшедшее, или правда он сражался с монстром и победил? А может быть, он сумасшедший?
Он метался по палате, пытаясь собраться с мыслями, пока ему не сделали успокаивающий укол. После этого он спокойно заснул, но ночью опять проснулся от кошмара: убитая девушка преследовала его, чтобы высосать душу через пустые глазницы. Он встал, тихо вышел из палаты и дошел до убогого больничного туалета. Осмотрел потолок и стены: надо же, ни одного порядочного крюка! Ладно, есть еще один выход. Он с силой стукнул кулаком по оконному стеклу и, не чувствуя боли, вытащил из треснувшего стекла крупный осколок. Резануть по вене он не успел – в туалет примчались два санитара. Его скрутили, одели в смирительную рубашку и на сей раз вкололи такую дозу снотворного, что он проспал до утра.
Теперь он был рад, что тогда ему помешали. Только благодаря этому смог уничтожить еще несколько монстров, выпивающих из людей душу. Он знал, что та, первая, была подослана к нему специально, чтобы его уничтожить. Остальных он выбирал сам, главное тут было – не смотреть им в глаза – до того самого момента, пока в его руках не оказывались острые ножницы. Он понимал, что слудует быть предельно осторожным – один неверный шаг, и он снова окажется в психушке, где его оставят один на один с ожившими кошмарами. Но он всегда знал, как поступить. А вот сегодня что-то разладилось. Какой кайф от агонии женщины, которая по возрасту годилась ему в бабушки? Он нащупал в кармане миниатюрную цифровую фотокамеру, слегка погладил ее, но покой так и не снизошел на его мятущуюся в сомнениях душу. Что-то здесь не сходится, эта согнутая старуха не может быть настоящим монстром. За все время, пока он за ней шел, она ни разу не подняла глаз, не оторвала их от асфальта. Как же она высасывает из людей души?
Глава 12
На следующий вечер я сидела в квартире у Маши. Она заметно нервничала.
– Слушай, господин Белов к тебе явно неравнодушен. Тебе даже удалось конверт с фотографией ему не отдать. Узнай у него, лежали ли рядом с трупом ножницы, когда приехала милиция? – предложила я.
– А какая разница?
– Ну может же быть такое фантастическое совпадение: некто с фотокамерой в кармане заходит в парадное, видит лежащий труп девушки, рядом – окровавленные ножницы. Этот некто быстро снимает эффектную картинку – ну, просто на память. А потом ему приходит в голову, что этой фотографией он может вполне успешно тебя шантажировать.
– Ты все еще думаешь, что шантажист не имеет отношения к убийце?
– По крайней мере, это надо узнать наверняка. Позвони следователю.
Маша тут же позвонила Белову. Очевидно, следователь был так сражен ее красотой, что тут же выдал очередную порцию следственной информации – возле трупа Марго никаких ножниц милиция не обнаружила.
– Вот так. – Маша выглядела уставшей. – Меня шантажирует сам убийца. Или ты думаешь, что случайный прохожий с фотокамерой не только снял убитую, но и ножницы взял на память?
Я с тяжелым вздохом изложила ей результат наших с Сашей вечерних размышлений. Маша выглядела донельзя удивленной.
– Ты считаешь, что Петр Гринько убивает девушек и снимает их трупы? И все ради того, чтобы получить 20 тысяч евро?
– Почему бы и нет? Если бы ты отказалась от вмешательства милиции и уговорила своего банкира заплатить в первый раз, твой бывший продюсер повысил бы цену.
– Нет, не могу себе такого представить.
– Ты так хорошо знаешь Гринько?
– Мы всего пару недель вместе работали. Но он такой… лощенный, такой весь из себя надменный… И потом, он из простой семьи, и он так гордился собой, все хвастался, что выбился в люди, теперь вот эстрадных звезд раскручивает. Вряд ли он по ночам берет в руки ножницы и выходит на охоту.
– Надо проверить его алиби в момент убийства Ани и Марго. Давай-ка еще раз позвони Белову.
– Сама звони, не хочу я человека очернять.
– Если это не он, никто, кроме следователя, о наших подозрениях не узнает. А если он? И пока мы тут спорим, он выслеживает очередную жертву?
– Зачем, если его цель – шантаж? У него уже есть нужный снимок.
– Во-первых, через неделю, не дождавшись перевода денег, он поймет, что ничего не выгорело. Вдруг решит, что один снимок тебя не напугал, и для верности нужна новая фотография? А во-вторых, вдруг ему просто понравился процесс?
– Мне нужно готовиться к концерту. Я не хочу ловить маньяка! – Маша чуть не плакала.
– Я тоже не хочу его ловить, но разве у нас с тобой есть выбор?
В коридоре раздался гудок моего мобильника. Прервав спор, я выскочила на призыв:
– Алло?
– Полина? Приезжай ко мне через полчаса, я расскажу тебе очень важную вещь. – голос пашиной матери звенел от волнения.
– Марина Петровна, можно, я приеду чуть попозже? Я сейчас очень занята.
– Нет, я сейчас брожу вокруг дома, собираюсь с духом. Уже почти готова исповедоваться тебе. Но через пару часов могу и передумать.
– Я вам сейчас перезвоню.
Я повернулась к Маше:
– Слушай, это звонила мать моего друга, потенциальная свекровь той девушки, фотографию которой тебе прислали.
– Ты о Марго? – Маша сильно побледнела.
– О ней. Ее свекровь хочет сообщить мне что-то очень важное и срочное, просит немедленно подъехать.
– Поехали вместе!
– Давай. Подожди, а мы вместе с телохранителями и шофером в машину поместимся?
– Разумеется, ты до пяти считать умеешь? Поехали.
Маша позвонила личному шоферу, приставленному к ней заботливым банкиром, и вместе с обоими мордоворотами мы погрузились в лимузин. К сожалению, вечер выдался не по-осеннему теплым, на дорогах образовались огромные пробки, а толпы гуляющих на тротуарах периодически выплескивались на проезжую часть, еще больше тормозя движение. В результате до пашиного дома мы добирались чуть больше получаса. Мне очень хотелось выйти из машины и пройтись пешком, это получилось бы намного быстрее. Но Маше не стоило покидать автомобиль, в толпе гуляющих за ней сложно было бы уследить. Наконец, машина остановилась возле нужного дома. Перед подъездом стояла окруженная народом карета "Скорой", в которую на носилках заносили полностью накрытое простыней тело. Мы сидели в машине, и мне не хотелось оттуда выходить.
– Полина, мы приехали? – обернувшись ко мне, спросила с переднего сидения Маша.
– Приехали. – я продолжала неподвижно сидеть. – Маша, я считаю, нам надо быстро отсюда уезжать.
– Что случилось? – голос юной певицы задрожал.
– Боюсь, что мы опоздали.
Глава 13
Вечер мы провели на моей кухне в приятной компании Саши, Паши, Маши и двух машиных телохранителей. Головы мордоворотов упирались в притолоку двери, поскольку ни сидячих, ни стоячих мест внутри кухоньки для них не нашлось. Наша пестрая, хорошо спрессованная компания сильно напоминала мне банку шпрот. Паша сидел на угловом диванчике и безостановочно рыдал. Сидевшая рядом бледная как смерть Маша иногда машинально гладила его по плечу. Мой любимый мужчина стоял у плиты, повернувшись к компании спиной.
– Я убью его! – внезапно взвыл Паша, вскакивая с места. Все вздрогнули.
– Кого? – не поворачиваясь, спросил Саша.
– Гада! Убийцу! Я его найду и придушу голыми руками! – он протянул вперед тощие, без всякого намека на мускулы, ручонки и грозно потряс ими в воздухе.
Я молча смотрела на это зрелище. Мне было до безумия жаль Пашу, но, что еще хуже, я чувствовала перед ним свою вину. Что хотела рассказать мне Марина Петровна перед смертью? Почему я поехала в лимузине, а не побежала пешком? Возможно, я успела бы вовремя, чтобы предотвратить трагедию. Хотя намного вероятнее, что просто соседи нашли бы на один труп больше.
Через полчаса к нашей дружной компании присоединился следователь Белов. Он попросил принести ему дополнительную табуретку, отравил мордоворотов отдыхать в гостиную и занялся допросом. К сожалению, ничего связного мы с Машей рассказать не могли. Следователь возлагал большие надежды на Пашу, но и тут его постигла неудача. Паша пребывал в таком горе после гибели невесты, что на нравственные терзания матери попросту не обращал внимания. Он заметил только то, что мать постоянно пыталась кому-то дозвониться, и, когда в очередной раз не получалось, заливалась слезами. А про сегодняшний день смог лишь сообщить, что сегодня утром его мать пошла в издательство оформлять очередной заказ на оформление обложки, собираясь вернуться через пару часов. Где-то в районе полудня она позвонила Паше и сообщила, что придет позже, чем ожидала. Больше он голос матери не слышал, и вообще о ней не вспоминал, пока ему в дверь не позвонили сердобольные соседи со страшной вестью. Во сколько Марина Петровна вышла из издательства, куда еще заходила и что хотела сообщить мне перед смертью, Паша не имел никакого понятия.
– Вообще-то, у нас уже есть один подозреваемый. – сказала я. – Вы не проверяли алиби Петра Гринько на момент всех убийств?