В ночной прохладе обострились запахи цветов, земли, деревьев. Глядя на светлое небо, на полоску зари у горизонта, Ольга Арчиловна вспомнила Ленинград, белые ночи. На Дальнем Востоке, который стал ее новым домом, их не бывает. Там летом бархатное темное небо со сверкающей россыпью звезд…
В доме через дорогу зажглись окна, донесся звучный голос лейтенанта. Вскоре на участок Баулина вместе с Манукянцем пришли пожилой мужчина и девушка. Участковый держал в руках топор - на случай, если придется вскрывать дверь.
Чикуров объяснил понятым, что от них требуется.
Поднялись на крыльцо.
- Выключатель, - подсказала Ольга Арчиловна.
Игорь Андреевич и сам уже заметил возле двери белую клавишу. Нажал на нее. В шестиугольнике иллюминатора вспыхнул свет. Чикуров, скорей всего по привычке, надавил рукой на дверь. Она бесшумно отворилась.
- Не входить! - вдруг раздался сзади голос Хрусталева.
На вопросительный взгляд Чикурова пояснил, вытянув вперед шею:
- Следы…
Все невольно посмотрели на пол в сенях. Действительно, на крашеных половицах явно виднелась засохшая земля. Вернее, полоски сухой глины, сохранившие рисунок рельефных подошв какой-то обуви.
Следы шли до середины прихожей. Там, где они обрывались, стояли домашние тапочки. Причем стояли очень аккуратно, носками к входу.
- Понятно, - сказал Хрусталев. - Вошедший снял грязную обувь, надел тапочки. Побывал, видимо, в комнатах, а когда выходил, оставил тапочки и надел свою обувь.
Эксперт-криминалист начал колдовать над следами. Измерил, сфотографировал, зафиксировал их особым составом. И сложил вещественные доказательства в целлофановые пакеты.
- Можете проходить, - разрешил Хрусталев.
Прихожая была пуста. Лишь на вешалке висел старый пиджак. В таких обычно хозяева работают на участке.
Игорь Андреевич отворил дверь в комнату, прошелся рукой возле косяка. Мягко щелкнул выключатель.
Комната большая. С потолка на толстом шнуре свисала лампочка.
- А говорили, - негромко произнес понятой, - у Евгения Тимуровича люстра чуть ли не из княжеских хором…
Гостиная выглядела странно. Словно хозяева собирались переезжать или затеяли ремонт, но не успели вынести все вещи. Посреди комнаты стоял дорогой, из мореного дуба, овальный стол, без скатерти. Высокий зеркальный буфет был лишь частично заполнен посудой. На диване лежал пушистый плед, но на полу не было ковра, хотя он здесь явно когда-то находился - паркет под ним был темнее, чем вокруг.
На окне висела тюлевая занавеска, но карниз для гардин пустовал.
"Где же редкий хрусталь? - недоумевал Латынис. - И картины всего две… Неужели Савчук, мягко говоря, присочинила?"
Об этом же размышляли Чикуров и Дагурова, обмениваясь выразительными взглядами.
- Прошу ни к чему не прикасаться, - предупредил Игорь Андреевич понятых и обратился к эксперту-криминалисту: - Займитесь, пожалуйста, может быть, найдете что любопытное…
Тот достал лупу, другие инструменты и материалы, предназначенные для обнаружения и закрепления различных заметных и едва заметных следов, и приступил к делу.
Чикуров и Дагурова вышли в прихожую.
- Думаете - ограбление? - спросила Ольга Арчиловна, закрывая плотно дверь в гостиную.
- Похоже, тут сегодня кто-то побывал, - ответил Чикуров. Он глянул себе под ноги, туда, где Хрусталев обнаружил отпечатки рельефных подошв. - Причем скорее всего после того, как Баулин ушел из дома.
- Понятно, - кивнула Дагурова. - Обувь у пришельца была грязная, ведь началась гроза.
Перекинувшись еще некоторыми соображениями, они вернулись в комнату.
- Картин, я уверен, было все же много, - сказал Ян Арнольдович. - А те, что висят, судя по подписи, нарисованы самим Баулиным. Он действительно рисовал и, кажется, неплохо.
Латынис прошелся вдоль стен, проводя рукой по вишневым с золотистыми цветами обоям. В стенах было много гвоздей. Видимо, на них и держались исчезнувшие картины.
- И вот, - показал Латынис на различного размера квадратные пятна на обоях, которые были чуть темнее основного фона обоев. - Тут выцвело от времени, а здесь нет.
- Ольга Арчиловна, - попросил Чикуров, - возьмите, пожалуйста, на себя протокол осмотра.
Дагурова села за стол и начала заполнять бланк, неспешно и аккуратно, как старательная школьница.
Чикуров открыл нижнее отделение буфета. Там стояли остатки разрозненного столового сервиза - несколько глубоких и мелких тарелок, блюдо со сколотыми краями, супница.
- Производство ГДР, - посмотрел на фирменный знак Чикуров. - По-моему, недорогой.
В выдвинутом ящике находилось несколько простых приборов из нержавейки - ложки, вилки, ножи. И еще - длинный сафьяновый футляр. Чикуров открыл его - атласное нутро было пустым, только фабричная бирочка на шелковом шнурке.
- "Ложки серебряные, - прочитал он вслух, - двенадцать штук, цена четыреста восемьдесят рублей сорок шесть копеек".
- Ложки тоже исчезли, - покачал головой Латынис.
- Как и шкатулки, - заметила Ольга Арчиловна.
- Может, он затеял ремонт? - высказал предположение Ян Арнольдович. - И вынес все в другие комнаты?
- Посмотрим, - сказал Чикуров.
Перешли в соседнее помещение первого этажа. Без сомнения, это был кабинет профессора. Две боковые стены украшали капитальные шкафы светлого дерева от пола до потолка. Книг было много, но художественная литература почти отсутствовала, в основном - научные труды по медицине. Последнее издание Большой медицинской энциклопедии, многочисленные справочники, каталоги, монографии по отдельным видам болезней, брошюры. Несколько полок занимала Большая Советская Энциклопедия. Имелось немало двуязычных словарей, а также учебников иностранных языков. В одном из шкафов стояли подшивки журналов, как советских, так и зарубежных, опять же по медицине. И все это впритык. На что обратил внимание Чикуров - книги и журналы в последнее время, видимо, не трогали, все покрывал тонкий слой пыли.
Тут же, в кабинете, находился небольшой диванчик-канапе и массивный письменный стол. Чикуров приступил к его осмотру. На столешнице лежало толстое стекло. Ни письменного прибора, ни чернильницы, только стопка белой бумаги финского производства (упаковка валялась в плетеной мусорной корзине) да японская шариковая авторучка.
В выдвинутом ящике стола Игорь Андреевич увидел письмо без конверта.
- "Дорогой Женя! - прочитал он. - Твое последнее письмо, а еще больше вчерашний звонок вызвали у меня, мягко выражаясь, недоумение. И тревогу. Я знаю, что самое дорогое у тебя - Норочка. Ревности у меня нет, да и глупо ревновать к собственной дочери. Мне тоже приятно, что она мила, ведь дурнушкам в жизни приходится тяжелее. Правда, я не в очень большом восторге от ежедневных звонков ее поклонников. Не вскружили бы девочке голову. Я не сказала тебе по телефону, но буквально на днях ко мне приходил студент второго курса МГУ и, представь, просил руки нашей Элеоноры (!!!). Отец этого парнишки замминистра, но не в этом дело (хотя Нора цену себе знает и даже не вышла из своей комнаты), согласись, в шестнадцать лет говорить о замужестве слишком рано.
К чему я пишу обо всем этом. Почему вдруг ты попросил отослать тебе тот миленький кулончик, который подарил Норочке в прошлом году на день рождения? Во-первых, неэтично, по-моему, требовать назад подарок, во-вторых, как все это объяснить Норе? Что она подумает? Ты можешь наконец просветить меня, что означают твои странные, прямо-таки нелепые просьбы в последнее время? В прошлом месяце ты попросил срочно выслать три тысячи рублей. Я выслала, хотя доводы твои были неубедительны. Теперь ты требуешь еще пять тысяч. Начну с того, что такой суммы у меня нет. Да и откуда, если ты вот уже четыре месяца не присылал домой ни копейки. Ты отлично знаешь, во что обходится содержание квартиры, дачи и прочее и прочее. Девочку надо везти к морю, а на какие, извини, шиши? Наши с Элеонорой расходы я от тебя не скрываю. Разве ты не помнишь, сколько денег ушло на отделку дачи (согласись, дальше тянуть было невозможно!) и ремонт машины. И все же ты просишь новые тысячи, которых, поверь, нет. Я никогда не умела копить деньги и, вероятно, не научусь в дальнейшем. Так что твоя просьба ставит меня в неловкое положение: мол, у меня есть, но я не хочу выслать. Прошу тебя, Женя, не оскорбляй меня. Раздражение твое мне непонятно. Может, ты устал, переработал? Или неприятности по службе? Честно говоря, твое настроение мне очень и очень не нравится. Ты сам уже не замечаешь, как ведешь себя с близкими людьми. Я, согласись, вполне законно интересуюсь, зачем тебе деньги, а ты кричишь, ничего толком не объяснив. И что это за манера бросать телефонную трубку? Я понимаю, тебе тяжело, ты редко видишься с Норой, но это не повод грубить жене.
После твоего звонка я долго плакала, особенно из-за твоей ревности. Ты просто убиваешь меня. Но думаю, что это у тебя все нервы. Посоветовалась с Максимом Савельевичем. Он настаивает, чтобы ты приехал в Москву для обследования. По его мнению, у тебя нервное истощение. Женя, прошу тебя, отнесись к своему здоровью самым серьезным образом. Крепко тебя целую. Регина".
Даты на этом послании не было. Игорь Андреевич передал письмо Дагуровой, а сам занялся содержимым ящиков стола. Следующей находкой были два документа: командировочное удостоверение на имя Евгения Тимуровича Баулина, согласно которому профессор выезжал на десять дней в Теберду. Срок командировки начинался с 4 июля 1984 года.
- Значит, завтра, - прокомментировал Латынис.
- Вот именно, - кивнул Чикуров. - Но, пожалуйста, полюбуйтесь.
Он протянул оперуполномоченному билет на самолет в Махачкалу, датированный тоже 4 июля.
Оба документа решили изъять.
Затем Игорь Андреевич увидел список, сделанный от руки. В нем было десятка четыре названий городов. Трудно было догадаться, чем руководствовался человек, составлявший этот список. Тут и Прибалтика, и Кавказ, и Сибирь, и Центральная Россия, словом, различные уголки страны. Рядом с каждым названием города стояли три заглавные буквы и в скобках какие-то цифры. Больше половины городов были помечены крестиком.
- Странная бумага, - заметила Ольга Арчиловна. - Прямо ребус какой-то…
- Разгадывать будем потом, - сказал Чикуров, откладывая лист в сторону.
Он извлек из ящика толстую папку в переплете. Это оказалась докторская диссертация Баулина с мудреным медицинским названием, длинным подзаголовком и датой - 1978 год. Игорь Андреевич перелистал работу. Из нее выпала выписка из решения ученого совета, которая удостоверяла, что диссертацию Евгений Тимурович успешно защитил 18 мая 1978 года. Однако диплома о присвоении Баулину докторской степени Чикуров не обнаружил.
"Возможно, в доме имеется какое-нибудь укромное место, где профессор держит важные документы, - подумал Чикуров. - Или они в Москве, у жены".
Больше ничего примечательного в столе не было. Электробритва, перьевая авторучка "паркер", вырезки из медицинских журналов и газет, а также всякая мелочь вроде ластика, поломанной запонки, дешевого перочинного ножа, календарика.
На первом этаже располагалась еще кухня и темная каморка наподобие чулана.
В кухне стоял стандартный недорогой гарнитур. Посуда была простая, для каждодневного обихода. На столе несколько увядших темно-бордовых роз. В огромном финском холодильнике "Розенлев" было много моркови, лука, петрушки, укропа и другой зелени. В чулане хранился огородный и домашний инвентарь.
Словом - глазу остановиться не на чем.
Поднялись на второй этаж и попали в комнату с камином. Сиротливо стояло кресло с высокой спинкой, а в углу на полу - небольшая картина с изображением не то сельского праздника, не то ярмарки. Удивительно живо были выписаны фигуры нарядно одетых баб, детей и мужиков, лихая тройка и сказочная церквушка.
- Напоминает Кустодиева, - сказала Дагурова.
- Очень, - поддакнула девушка-понятая, но под суровым взглядом пожилого мужчины осеклась и замолкла.
- Здесь тоже не одна картина висела, - сказал Латынис, кивая на стены. - Сплошь гвозди… А осталось всего четыре.
Камин отличался богатой отделкой. Мрамор, чеканка по меди, искусно выполненная кованая решетка.
Под стать камину была и люстра - под старину, в виде керосиновой лампы, подвешенной на цепях. Она чуть поблескивала бронзовыми частями.
Игорь Андреевич заглянул внутрь камина. На колосниках лежала кучка обгоревших бумаг. На сохранившихся белых клочках были видны написанные от руки фрагменты слов.
"Может, записи Баулина? - подумал Чикуров. - Но почему он их сжег? Скорее всего черновики".
Пепел и несгоревшие остатки бумаг были со всеми предосторожностями упакованы и изъяты. Возможно, экспертам удастся восстановить текст.
Осмотреть в доме осталось только спальню. Она поражала несоответствием дорогих штор и пуританской холостяцкой кровати с дешевеньким покрывалом.
- Непонятно все-таки, - пожал плечами Латынис.
- Смотрите, - сказала вдруг Дагурова.
Рядом с кроватью на полу валялась деревянная шкатулка, поблескивающая лакированной поверхностью. На ее крышке была изображена какая-то фантастическая птица, царственно раскинувшая крылья. Тонкие изящные мазки, совершенство линий, изумительно подобранный цвет - алый с золотистым - говорили о большом вкусе и талантливости художника. Было такое ощущение, что эту прекрасную вещь забыли на полу нечаянно.
Чикуров аккуратно, двумя пальцами, поднял шкатулку, осмотрел и передал Хрусталеву. Тот, вооружившись лупой, стал исследовать ее.
- Отпечатки есть, - сказал Хрусталев и осторожно открыл крышку.
Шкатулка была пуста.
Изъяли и ее.
На тумбочке у изголовья кровати высилась стопка книг. Чикуров взял в руки одну. Мишель Монтень "Опыты". Другая - Лев Толстой, третья - Платон.
"Увлекался философией?" - подумал о профессоре следователь.
В книжках торчали закладки. Кое-какие мысли и фразы были подчеркнуты.
Игорь Андреевич положил книги на место, выдвинул ящичек. В нем лежали паспорт, профсоюзный билет и служебное удостоверение Баулина. Тут же были обнаружены две связки ключей, один из которых подошел к замку входной двери.
В шкафу лежало постельное белье, висели два костюма, один строгий, выходной, другой светлый, попроще.
Если все это вызвало подозрение и настороженность у Чикурова и его коллег, то понятые отнеслись по-другому.
- А трепались, что у Евгения Тимуровича только что птичьего молока нет, - разочарованно сказал пожилой мужчина. - Гляди-ка, скромно живет мужик. Другой бы на его месте… - Он не договорил, только многозначительно хмыкнул.
Вдруг зазвонил телефон на тумбочке. Звонки были частые, резкие - явно звонили из другого города.
- Послушать? - спросил у Чикурова Латынис, который ближе всех стоял к аппарату.
- Я сам, - ответил Игорь Андреевич.
Он поднял трубку. Сквозь треск донесся далекий мужской голос:
- Евгений Тимурович! Товарищ Баулин!..
- Его нет, - отчетливо проговорил следователь. - Кто звонит и что ему передать?
- Евгений Тимурович, Евгений Тимурович! - надрывались на том конце провода. - Говорите громче, не слышно!..
Чикуров повторил свой вопрос, но и на этот раз звонивший ничего, видимо, не разобрал, дунул несколько раз в трубку и прокричал:
- Зачем вы это сделали, товарищ Баулин? Зачем?!.
Неожиданно Слышимость стала нормальной, потому что когда Чикуров сказал, что у телефона не профессор, а следователь прокуратуры, то услышал в ответ:
- Как не Баулин?.. Странно…
Больше, не было произнесено ни слова. Отключились.
- Ян Арнольдович, как бы узнать, откуда звонили? - спросил следователь.
- На всякий случай не кладите трубку, - сказал Латынис и обратился к понятым: - У вас телефон есть?
- Есть, есть, - закивала девушка. - Мама не спит….
Оперуполномоченный выскочил из комнаты, прогремел быстрыми шагами по лестнице.
Спальню досматривали без него. Латынис вернулся, когда уже были обследованы чердак, солярий, сарай.
- Ну и бестолковая же телефонистка попалась, - пожаловался Ян Арнольдович, отведя в сторону Чикурова. - Звонили из Кишинева.
- Кто?
- Неизвестно.
- Что, по автоматической связи?
- В том-то и дело, что заказывали. С переговорного пункта, на пять минут… Заказавший неожиданно прервал разговор и ушел.
- Это я, наверное, спугнул, - поморщился Игорь Андреевич. - Ляпнул, что следователь.
- Телефонистка говорит, что звонил симпатичный мужчина, с усами. - Латынис кисло улыбнулся. - Ей главное - симпатичный да еще, видишь ли, с усами… На всякий случай попросил набросать приметы. По свежему впечатлению.
- Хорошо, Ян Арнольдович, не расстраивайтесь, - сказал Чикуров. - Вполне возможно, ничего не значащий звонок… Профессора, судя по всему, буквально рвут на части. Многие и отовсюду.
- Может быть, может быть, - задумчиво проговорил Латынис. - Если бы не сегодняшнее событие…
- Уже вчерашнее, - посмотрел на часы Чикуров.
Дом заперли, опечатали, понятые, эксперт-криминалист и участковый отправились по домам, а Чикуров, Дагурова и Латынис решили обсудить дальнейшие действия в гостинице.
Видя, что оперуполномоченный повернул совсем в другую сторону, Игорь Андреевич спросил:
- Что это вы решили круг дать, Ян Арнольдович?
- Запомнили дорогу? - улыбнулся Латынис.
- Уж будто так трудно, - пожал плечами Чикуров.
- Говорят, хохол думает только до обеда, - шутливо продолжал Латынис. - Но лично я соображаю лучше на сытый желудок… И не хочу, чтобы вы потом в Москве говорили…
- У нас все есть в гостинице, - перебил его Игорь Андреевич.
- Приказ начальства - закон, - весело произнес Ян Арнольдович и, притормозив, круто развернулся.
…Расположились в номере Чикурова. Достали запасы, наскоро прихваченные перед отъездом из Москвы: "Одесскую" колбасу, "Российский" сыр, сардины. Игорь Андреевич распечатал пачку чая.
- А может, кофе? - предложила Дагурова. - У меня есть растворимый. Купила в Елисеевском. У нас в городе он что-то пропал…
- Кофеин… - Чикуров похлопал по левой стороне груди. - Врачи не рекомендуют.
Он заварил чай и разлил всем по стаканам.
- Выходит, вы не москвичка? - спросил Латынис у Дагуровой, откусывая от громадного бутерброда, подсунутого Ольгой Арчиловной, и запивая горячим чаем.
Она в двух словах объяснила, почему ведет расследование вместе с Чикуровым.
От второго стакана Чикуров и Латынис отказались. А Ольга Арчиловна налила себе еще.
- Голова немного побаливает, - призналась она. - Говорят, горячий сладкий чай помогает.
Игорь Андреевич открыл дверь на балкон, закурил и вышел.
Ночь стояла дивная. Со светлым чистым небом. Белели в рощице около гостиницы березы, словно светились. Протяжно и страстно тянули свои однообразные рулады сверчки.
- Не хватает только соловья, - проговорил из комнаты Ян Арнольдович. И, будто бы услышав его замечание, где-то совсем недалеко цвиркнул невидимый певец, помолчал, словно собираясь с духом, щелкнул и выдал такую фиоритуру, что, казалось, пристыженные сверчки, опешив, смолкли.
- Вот дает! - восхищенно прокомментировал Латынис.
- Прелесть! - откликнулась Ольга Арчиловна. - Что может быть красивее!