Ее словно хлестнули.
- С Рогожиным? - резко обернулась Орлова, и лицо ее залилось краской.
- Я же видел, - смутился профессор.
Орлова набрала воздуха, словно хотела выкрикнуть что-то дерзкое, но сдержалась. Только махнула рукой и выскочила из кабинета, хлопнув дверью.
Евгений Тимурович обхватил голову руками, прикрыл глаза, мучительно размышляя, что же такое творится и почему Орлова…
В это время открылась дверь и в кабинет вошел Голощапов.
- Едем, Анатолий Петрович, едем, - суетливо поднялся главврач, даже не притронувшись к бумагам, которые требовали рассмотрения.
На пасеку "Интеграла" отправились на служебной машине главврача, которой он пользовался чрезвычайно редко - предпочитал пешком или на велосипеде.
Выехав из поселка, профессорская "Волга" окунулась в вековой лес. Дорога шла узкой просекой среди величественных заповедных елей. Сначала Баулин слушал Голощапова невнимательно, но потом увлекся его рассказом. И гнетущее состояние развеялось.
- Я считаю, - увлеченно говорил Анатолий Петрович, - мы должны еще более интенсивно применять в клинике апитерапию. Во всех отделениях. Даже в детском. Ведь мед содержит смесь фруктозы и глюкозы, которая непосредственно усваивается, являясь источником энергии. У меда широкий спектр терапевтического воздействия! И не только у меда. Такие продукты пчеловодства, как пыльца, перга, маточное молочко, прополис, пчелиный яд и даже воск, - они же могут творить чудеса!.. Если, например, жизнь рабочей пчелы длится тридцать пять - сорок дней, то матка, потребляющая исключительно маточное молоко, живет пять-шесть лет! Установлено, что в биологии и медицине нет другого вещества, которое оказывало бы подобные эффекты на развитие, продолжительность жизни и продолжение рода. Напрашивается вывод: с помощью маточного молочка можно продлить жизнь человека… И не случайно, когда я был на симпозиуме в Бухаресте, многие ученые выступали с докладами об эффективном лечении маточным молочком вирусных заболеваний, атеросклероза, ослабленного зрения и других недугов.
- У вас сохранились эти доклады? - спросил Баулин.
- Конечно. Если интересуетесь, я принесу.
- Буду очень признателен. А насчет апитерапии было бы хорошо послушать ваш научный доклад в следующий понедельник… Лично я считаю это направление весьма перспективным. Но если говорить о нашей клинике, то, - Баулин развел руками, - нас пока сдерживает база. Я имею в виду пасеку.
- Субочев, я считаю, находка, - сказал Голощапов. - Прекрасный специалист и, главное, энтузиаст. Между прочим, Субочева оставляли в аспирантуре при академии. Но он предпочел живое дело… Правда, когда он приехал и увидел здешнюю пасеку, то пришел в ужас. Прежний пасечник был горьким пьяницей. Пчелы, кстати сказать, пьяных не любят…
Машина вырвалась из леса. Дальше дорога шла через цветущее гречишное поле.
- Смотри-ка! - сказал профессор, неотрывно глядя в окно. - Красота-то какая!
- А какой мед с гречихи! - воскликнул Голощапов. - Мечта! - И подсказал шоферу: - Сверните вот туда, в березовую рощу.
Пасека в несколько десятков ульев располагалась на самой опушке. Чуть поодаль стояли три палатки. Возле них - врытый в землю длинный дощатый стол и скамейки. За столом над микроскопом склонился коренастый плечистый парень в ковбойке и джинсах. Время от времени он отрывал глаза от окуляров, что-то записывал в толстую тетрадь. И так был увлечен, что не заметил, как к нему подошли приехавшие.
- Приветствую! - весело поздоровался с ним Голощапов.
- А-а, Толя, - поднялся из-за стола пчеловод. - Здорово!
- Это Георгий Сергеевич, - представил его профессору Анатолий Петрович. - А это Евгений Тимурович Баулин.
Мужчины обменялись рукопожатиями. Субочев выглядел удивительно молодо, чему немало способствовал курносый нос и вихрастая шевелюра. Нрава пчеловод, видать, был легкого.
- Наш эрзац, Толик, идет нормально, - проговорил он с усмешкой.
Баулин недоуменно посмотрел на Голощапова.
- По моей просьбе Георгий Сергеевич занимается производством экспрессного меда, - сказал Голощапов. - Объясню, что это такое… Подготавливается сахарный сироп с добавлением определенных компонентов - растительных соков, органических веществ, лекарств и так далее. И пчелы, подобно фармацевту в аптеке по рецепту врача, готовят сложное, состоящее из нескольких ингредиентов лекарство. Например, морковный мед, хвойный, гематогенный, поливитаминизированный…
- Заманчивая идея, - одобрительно кивнул Баулин. - Значит, мед с заранее заданными свойствами, необходимыми для лечения?
- Вот-вот, - подтвердил Анатолий Петрович. - Я и хочу ввести в практику нашей клиники лечение экспрессным медом.
- Не понимаю, - сказал Баулин. - А при чем же тут эрзац?
- Видите ли, - с улыбкой ответил Субочев, - в последнее время развелось немало нечестных пчеловодов. Только о своем кармане и думают. Скармливают пчелам сахарный сироп, и получается не мед, а эрзац. Даже небольшая примесь сахарного сиропа портит мед и делает его непригодным для лечения… Разумеется, к экспрессному меду данное обвинение не относится. Это - лекарство.
Баулин и Голощапов провели на пасеке часа три. А когда сели в машину, чтобы уехать в Березки, Голощапов спросил:
- Даете "добро" на использование в клинике экспрессного меда?
- Голосую "за" двумя руками! - откликнулся Баулин. - И не только его, но и других продуктов пчеловодства. Уверен: применение их в лечебной практике таит большие возможности… Но за вами научный доклад о достижениях апитерапии…
Закончив обход, Людмила Иосифовна Соловейчик зашла к Орловой.
- Поедем в Попово? - спросила заведующая отделением.
Главная медсестра все еще находилась не в духе после разговора с главврачом.
- Почему я должна заниматься этим делом? - недовольно проворчала она.
Но все же отдала нужные распоряжения одной из медсестер и вышла с Соловейчик на улицу.
У подъезда стояли "Жигули" Орловой. Она сама водила машину.
- Ты что такая мрачная? - поинтересовалась Людмила Иосифовна, когда они отъехали от клиники.
- А, - раздраженно отмахнулась Аза Даниловна. - Работаешь, как вол, а спасибо не дождешься.
- Баулин?.. - осторожно спросила врач.
Орлова в ответ только вздохнула.
- Не переживай, - успокоила Орлову врач. - Мне тоже досталось. Без всякого повода!
Подъезжая к деревне, они еще издали заметили длинный хвост "Волг", "Жигулей", "Запорожцев", "Москвичей" и мотоциклов, выстроившихся по обочине дороги.
- Как на ярмарку съехались, - заметила Соловейчик, имея в виду скопление авто- и мототранспорта.
А местность вокруг ларька, где продавали "Баурос", и впрямь напоминала ярмарочную площадь. Небольшое деревянное строение с маленьким окошечком стояло в центре поляны. Вся она была заполнена людьми. Многие сидели и лежали прямо на земле, подложив под себя что попало - газеты, коврики, надувные матрацы, куртки, пижамы и плащи.
Чуть поодаль, в небольшой рощице, виднелись палатки. Было много детей. Они бегали, резвились, устраивали шумные игры. Взрослые вели неспешную беседу. У самого магазина стояла терпеливая очередь человек в пятьдесят.
- Табор, да и только, - усмехнулась Орлова.
Она с трудом отыскала место, где можно было поставить "Жигуленок". Заперев машину, направились к торговой точке.
Окошечко было закрыто наглухо. Вдруг от очереди отделилась пожилая женщина, бросилась навстречу.
- Аза Даниловна, здравствуйте! - с заискивающей улыбкой проговорила она. И на недоуменный взгляд Орловой стала объяснять: - Я лежала у вас в прошлом году… Помните?.. В четырнадцатой палате…
Главная медсестра пожала плечами: она не узнала больную. А та грустно продолжала:
- Аза Даниловна, помогите достать хоть пару бутылочек "Бауроса"! Третьи сутки дежурю и все без толку!.. Вы мое письмо получили? Я писала вам и товарищу Баулину…
- Я была в отпуске, - ответила Орлова, чтобы не показаться невежливой.
По очереди прошелся говорок. Узнали не только Азу Даниловну, но и Соловейчик: тут было немало бывших пациентов клиники.
Главную медсестру и заведующую отделением окружили, стали жаловаться:
- Когда же наконец наведут порядок с продажей "Бауроса"? - взволнованно вопрошал пожилой мужчина. - У меня отпуск кончается! Торчу здесь неделю, а купить не могу…
- Людмила Иосифовна, - со слезами в голосе просила молодая женщина, - мама умирает! Посодействуйте! - Она достала из сумочки какие-то бумаги и пыталась всунуть их в руки Соловейчик.
Один из мужчин, протиснувшись к работникам клиники, мрачно заявил:
- Что же, товарищи, прикажете мне делать, если вашего "Бауроса" хватает только на пятьдесят человек в день? - Он обвел руками вокруг. - К чему тогда пишут в газетах и книгах, по радио рекламируют?
Орлова и Соловейчик растерялись. Мужчина протянул ладонь. На ней химическим карандашом было выведено 2321.
- Это номер моей очереди! - с вызовом сказал мужчина. - Выходит, до зимы здесь куковать будем? Я, между прочим, из Караганды приехал…
- А я из Нарьян-Мара, - откликнулся темноволосый узкоглазый парень. - Плохо организовано. - Он осуждающе покачал головой. - Очень плохо… Люди недовольны…
- Жаловаться будем! - высоким фальцетом выкрикнула вдруг худая женщина с измученным лицом. - Найдем управу! У меня зять - журналист! Фельетон напишет…
На нее зашикали.
- Молчите!.. Вы что?.. Еще хуже будет!..
- Совсем закроют торговлю…
Соловейчик пыталась объяснить, что к реализации "Бауроса" они никакого отношения не имеют. Но ее не слушали.
Они с трудом освобождались из плотного кольца людей. Один из мужчин, лет семидесяти, вежливо поинтересовался:
- А участники войны имеют льготы на право получения "Бауроса" вне очереди?
Его тут же кто-то перебил:
- Мы проверяли у него документы: он имеет только медаль "За оборону Кавказа"!.,
- Да, он не имеет права! Так решил общественный контроль за очередью! - безапелляционно заявила представительная женщина в костюме ярко-оранжевого цвета.
Завязался спор. Воспользовавшись этим, Соловейчик и Орлова выбрались из толпы.
- Черт знает что! - возмущалась Аза Даниловна. - Готовы растерзать друг друга…
- Ничего не поделаешь, - вздохнула Людмила Иосифовна. - Когда дело касается здоровья…
Они обогнули торговую палатку. Дверь сзади тоже была заперта. Орлова постучала. Никто не ответил. Тут вынырнул откуда-то невысокий молодой человек.
- Послушайте, - сказал он тихо с кавказским акцентом. - Может, договоримся, а? Тридцать рублей за бутылку…
- Че-е-го-о? - протянула Орлова.
- Хорошо, сорок даю! - произнес парень, оглядываясь по сторонам.
Орлова не успела ответить ему - дверь чуть приотворилась.
- Привет, Азочка! - высунулась в щель продавщица.
- Здравствуй, Ванда, - сказала Орлова. - Мы к тебе.
Продавщица пропустила работников клиники, тут же закрыв дверь на тяжелую щеколду. Орлова представила ей Людмилу Иосифовну. Ванда провела их в подсобку.
- "Бауроса" нет, - сразу предупредила она.
- Сколько сегодня получили? - поинтересовалась Соловейчик.
- Тысячу литров… Капля в море!.. Видите, что творится?
- Сумасшедший дом! - сказала главная медсестра.
- Не то слово! Там куда спокойнее, уверена! А тут… - Ванда махнула рукой.
- А по скольку вы отпускаете в одни руки? - продолжала спрашивать Соловейчик.
- По требованию. Одни берут пять-шесть бутылок, другие - канистрами… Мне ведь везут и фасованный "Баурос", и разливной.
- Странно, - удивилась Людмила Иосифовна. - Надо бы установить какую-то норму на человека…
- А я тут при чем? - пожала плечами продавщица. - Пусть Банипартов решает. Мне лишь бы продать. Получаю с количества… А вообще - надоела вся эта нервотрепка… Знали бы, чего только не наслушаешься за день!
- Ну, положим, ты не внакладе, - усмехнулась Аза Даниловна.
- Уж чья бы корова мычала… - вдруг обозлясь, огрызнулась Ванда.
- Ладно, ладно, - миролюбиво сказала Орлова, - не лезь в бутылку… Действительно, работенка у тебя - не позавидуешь!
Людмила Иосифовна переглянулась с Орловой: выяснять вроде бы больше нечего, и так ясно.
Уже возле машины их догнала женщина средних лет. Так же тихо, как и молодой человек, она предложила в обмен на "Баурос" черную икру.
- Свеженькая! - уговаривала женщина. - Из Астрахани, своего посола!
- Я сейчас милицию позову! - возмущенно сказала Орлова. - Узнают, откуда у вас икра своего посола!
Женщина поспешно ретировалась.
- Действительно, - покачала головой Соловейчик, усаживаясь в "Жигули", - следует навести порядок в продаже "Бауроса". И как можно скорее. Надо, чтобы Евгений Тимурович пошел к Банипартову.
- Сегодня у нас второе июля? - спросила Орлова.
- Второе, - кивнула Людмила Иосифовна.
- Так ведь послезавтра шеф летит в командировку.
- Ах, да, - спохватилась Соловейчик. - Совсем забыла… Ну, значит, возьмется за Попово, когда вернется…
Разговор с заместителем главврача Рудиком состоялся у Баулина в конце рабочего дня. Евгений Тимурович находился под его впечатлением до самого вечера.
Зайдя в свой домашний кабинет, он припомнил нелицеприятную беседу с Владимиром Евтихиевичем. Профессор чувствовал себя совершенно разбитым, хотя успел до прихода домой поиграть в теннис, попариться в сауне, что обычно взбадривало его. Обычно, но не сегодня.
Он взял с полки книгу одного современного публициста, пишущего с философским уклоном, и устроился за письменным столом.
Сумерки наступили неожиданно рано. Баулин глянул в окно - небосвод затянуло тучами.
"Быть дождю", - подумал Евгений Тимурович, зажигая настольную лампу. От ее света на улице стало как бы еще темнее. Зато в комнате - уютнее.
Автор поучал читателя, как добиться нравственного самоусовершенствования. Причем довольно скучно, казенными фразами. Баулин хотел было поменять чтиво, как наткнулся на цитату своего любимого Монтеня.
"Только вам одному известно, - писал французский мыслитель, - подлы вы и жестокосердны или честны и благочестивы; другие вас вовсе не видят; они составляют себе о вас представление на основании внутренних догадок, они видят не столько вашу природу, сколько ваше умение вести себя среди людей; поэтому не считайтесь с их приговором, считайтесь лишь со своим".
Эти слова Монтеня Евгений Тимурович уже читал когда-то, но сейчас они поразили его, особенно слово "приговор".
Баулин машинально перелистал несколько страниц. И опять его остановила фраза. На этот раз американского мыслителя Г. Д. Торо:
"Между добродетелью и пороком не бывает даже самого краткого перемирия".
Евгений Тимурович взял шариковую авторучку и подчеркнул цитату, как делал это обычно, заинтересовавшись чьей-то мыслью.
"Конечно, - подумал профессор, - все на самом деле есть борьба добра и зла. Мы просто иной раз закрываем глаза на то, что творим. Чтобы заглушить вопль совести. Или специально нагружаем себя сверх меры ненужной суетой, чтобы оправдать нечестные, жуткие поступки…"
Словно в подтверждение этому он нашел в книге заинтересовавшее его высказывание Льва Толстого. Великий русский писатель признавался в письме одному из своих корреспондентов:
"Я сорок лет работал над собой, чтобы из тумана философских воззрений и религиозных ощущений выработать ясные и определенные взгляды на явления жизни - моей самой близкой, ежедневной моей жизни для того, чтобы знать, что хорошо и что дурно. А вы хотите меня уверить, что гораздо выгоднее напустить опять того тумана, от которого я сорок лет освобождался, - тумана философии и любви вообще, возвышенной христианской любви для того, чтобы не видеть опять различия между добрым и злым и спокойно пользоваться трудами других людей, есть плоть и кровь людей, утешаясь возвышенными словами. Нет, это не годится".
Евгений Тимурович смежил веки. Толстой бил, что говорится, не в бровь, а в глаз. Ему, Баулину…
- Не годится, - произнес профессор вслух, - есть плоть и кровь людей… Да, у писателя были свои взгляды на жизнь. А есть ли они у него, Баулина? Если есть, то в чем их суть? Может быть, в том, что…
За окном качались деревья, слышались таинственные шорохи. Поскрипывал флюгер на коньке крыши, будто царапал по сердцу. Форточка тоже качалась, негромко хлопая. Профессор встал, чтобы прикрыть ее, и застыл. В глубине сада мелькнула мужская фигура. Спряталась за дерево. Человек, видимо, заметил в окне хозяина особняка.
"Кто бы это мог быть?" - подумал Баулин.
Страх, который ощутил он сегодня утром там, на речке, снова охватил его. "Неужто опять они?.."
Евгений Тимурович невольно прислонился к стене, спрятавшись от тех, кто пробрался в его двор отнюдь не с добрыми намерениями. Ему вспомнился рассказ Соловейчик о трагедии, происшедшей по вине этой несчастной женщины. А в конце рабочего дня Людмила Иосифовна взволнованно сообщила главврачу, что Кленова не являлась ни на обед, ни на ужин. И вообще ее не видели в клинике с утра.
- Еще философией занимается! - раздался с улицы голос Рогожина. - А что он понимает в добре и зле?..
Главный зоотехник произнес это злобно, с язвительной интонацией.
- Он любит только себя, свою дочь! - вторил Рогожину женский голос. - А жизни других совсем не ценит! Спросите моих детей…
Но голос этот принадлежал не Кленовой и был Евгению Тимуровичу очень знаком. Голос, от которого он просыпался по ночам, когда ему снились кошмары…
Профессор дотянулся до настольной лампы, нажал кнопку выключателя. Свет в комнате погас. Евгений Тимурович осторожно, одним глазом посмотрел из-за оконного косяка на улицу.
Волосы встали дыбом - совсем рядом с домом стояла Гридасова. Но, помимо нее, Кленовой и Рогозина, в саду находился еще кто-то. И кажется, это были женщины.
Баулин отпрянул от окна.
- Безжалостный, алчный человек! - донеслось снаружи.
- Ему нет места среди живых! - зловещим шепотом, однако совершенно отчетливо проговорила Гридасова.
- В тюрьму его! - прозвенел высокий девичий голосок.
На сей раз Евгений Тимурович не мог предположить даже отдаленно, кто это.
"Может быть, позвонить в милицию, сообщить? - промелькнуло в голове профессора. - Нет, ни в коем случае!"
Евгений Тимурович, пригнувшись, чтобы его не было видно из окна, выбрался из кабинета. На цыпочках, тихо, совсем тихо прошел в прихожую, проверил запоры - дверь была закрыта на ключ и задвижку. Затем он ощупью поднялся на второй этаж, в спальню. Закрыл дверь на замок. Не зажигая огня, добрался до постели и залез в нее, укрывшись с головой пледом.
Его била дрожь. Некоторое время он лежал, боясь высунуться. С улицы - ни звука.
Сколько так пролежал в постели, он не помнит. Голоса больше не слышались. Бешено колотилось сердце, казалось, оно вот-вот выскочит из груди.
"Надо выпить настой валерианки, - подумал профессор. - Снимет тахикардию".
Но флакон находился в аптечке на кухне.