Евгений Тимурович подождал. Сердце не успокаивалось. Тогда он, все еще боясь зажигать свет, стараясь не шуметь, спустился вниз. Электрический фонарик лежал на привычном месте. Баулин отыскал настойку, дрожащей рукой накапал нужное количество и выпил. Присел на табурет. Минут через пять тахикардия прекратилась. Он забылся, облокотившись на стол.
И вдруг его словно подбросило от звука дверного звонка. Инстинктивно схватив за ножку табуретку, он медленно двинулся в прихожую.
Евгений Тимурович зажег свет, повернул ключ в замке, отодвинул задвижку и рывком отворил дверь.
На пороге стояла Кленова. Одна. С цветами в руках. Он не мог оторвать глаз от кроваво-красных роз.
- Женя, дорогой! - протянула ему букет пациентка Людмилы Иосифовны Соловейчик.
- Марш в палату! - закричал Баулин. - Сейчас же!
Голос у него сорвался, и он закашлялся.
Кленова от испуга выронила цветы.
- Я что сказал!.. Немедленно!.. - словно в истерике продолжал профессор. - Иначе завтра же выпишу вас из клиники!..
Женщина отпрянула, повернулась и быстро исчезла. По дорожке простучали ее каблучки, затем хлопнула калитка.
Он выглянул наружу. Никого. Затем, не выпуская из рук табуретку, обошел вокруг дома, всматриваясь в темноту сада. Там тоже как будто никого не было.
Баулин пошел в дом, поднял у порога цветы, уколовшись о крупные коричневые шипы, и отнес их на кухню.
В гостиной зазвонил телефон. Профессор прошел в комнату, машинально посасывая уколотый палец, снял трубку.
- Не спишь?
Это был генеральный директор "Интеграла" Аркадий Павлович Ростовцев.
- Нет еще, - ответил Баулин, стараясь говорить спокойно, хотя внутри у него все сотрясалось.
- Мне передали, что ты звонил и хотел со мной встретиться, - сказал Ростовцев.
- Непременно! И чем раньше, тем лучше!
Через пятнадцать минут Аркадий Павлович уже входил в дом профессора.
На следующий день, 3 июля, утром, а точнее - в десять часов, к главному входу Центрального телевидения, что на улице Королева в Останкине, подъехала белая "Волга" с сиденьями, обтянутыми красным бархатом. Подъехала стремительно и в то же время как-то элегантно. Шофер остановил машину мягко, ровно в трех шагах напротив стеклянной двери. Из "Волги" вышел Рэм Николаевич Мелковский, мужчина лет тридцати пяти, в кремовых брюках и светло-коричневой рубашке-сафари, легких летних туфлях, которые напоминали домашние, но в то же время выглядели совсем недешево - явно из магазина "Березка". Аккуратная прическа ежиком, модные дымчатые итальянские очки (фильтры чуть-чуть затемненные), японский "дипломат" с электронным замком, массивные часы "сейко" на металлическом браслете довершали облик Рэма Николаевича. Он прошел в вестибюль, где десятка два людей томились в ожидании заказанного пропуска, не глядя по сторонам, поднялся по широкой лестнице, вынул из нагрудного кармашка и показал сержанту милиции сафьяновую книжечку, которая удостоверяла, что Мелковский является "специальным корреспондентом Центрального телевидения". Более того, в удостоверении была особая отметка, разрешающая его владельцу проходить повсюду в этом огромном здании, - привилегия далеко не для всех, даже сотрудников ЦТ.
Вообще-то у Рэма Николаевича имелось с десяток различных удостоверений и пропусков. Он сотрудничал в нескольких журналах и газетах, состоял членом двух творческих союзов - писателей и журналистов, был завсегдатаем Центрального Дома кино и Центрального Дома работников искусств. Впрочем, в Домах архитекторов и композиторов он тоже был своим человеком. Помимо всего, Мелковский имел книжечку, которой дорожил особо, - удостоверение МВД СССР, в котором он значился "консультантом по печати". Правда, удостоверение это было просрочено, однако Рэм Николаевич не спешил сдавать его на продление. Он знал, что многие из его коллег обратно удостоверения не получали, ибо новое руководство министерства подобного рода "консультантов" не очень баловало. А даже в просроченном виде это удостоверение не раз выручало, когда шофер персональной "Волги" вступал в небольшие конфликты с правилами дорожного движения…
Прежде чем подняться на девятый этаж к режиссеру своей передачи, Мелковский спустился в бар. Когда Мелковский наконец поднялся на девятый этаж, вся съемочная группа была в сборе. Со всеми, кроме редактора, Мелковский выезжал в командировки для съемок не раз. Это были отличные работники, каждый в своем деле ас. Впрочем, то, что собралась такая группа, - заслуга самого Рэма Николаевича. Он лично ходил к руководству Гостелерадио.
- Договорился, все в порядке, дают "кодак", - по-обыденному просто произнес Мелковский, когда на него накинулись с расспросами насчет пленки.
- Ну, что я говорил! - патетически промолвил оператор, указуя перстом в потолок.
- Как тебе все удается? - развел руками режиссер Лётов.
- А главное - буквально в пять минут, - подчеркнул администратор.
- У меня просто нет времени, - улыбнулся Рэм Николаевич. - Как у того парижского финансового чиновника Жана Малаплата…
- Кто это?
- Малаплат, - объяснил Мелковский, - посвятил целых сорок лет, чтобы перевести на французский язык "Фауста" Гёте… Правда, перевел исключительно точно и высокохудожественно, но положить сорок лет на одно произведение, притом не свое…
- Считай, целая жизнь, - подытожил редактор и посмотрел на часы.
Это был сигнал к тому, что надо обсудить детали завтрашнего выезда на съемки.
- Рэм Николаевич, вы летите с нами? - спросил режиссер.
- Да, - кивнул Мелковский. - Как с билетами? Помощь не требуется?
- В ажуре, как всегда, - с некоторой обидой откликнулся администратор. - Я и на вас заказал.
- Отлично. Гостиница, выходит, в Березках тоже обеспечена, - уже утвердительно произнес Рэм Николаевич.
- Режиссеру, оператору, звукооператору, редактору и мне - одноместные, - перечислял администратор. - Для ассистентов и осветителей - двухместные. Вам - люкс.
- Обо мне вы зря, - улыбнулся Мелковский. - Там я, считайте, свой. Двенадцатый номер всегда мой, даже если я на диком бреге Иртыша…
- Удаляюсь. - Администратор взял свой портфель и направился к двери.
- Да, - обратился к нему Мелковский, - нас будут встречать?
- А как же! - ответил администратор. - За вами пришлют директорскую "Волгу".
- За себя я не беспокоюсь. А как остальные? Аппаратура ведь, вещи…
- Такси возьмем, - невозмутимо пожал плечами администратор. - Для этого мне дают деньги.
- Зачем шиковать? - поморщился Мелковский. - Копейка-то государственная, разбрасываться не стоит… Ты вот что сделай: позвони от моего имени Ростовцеву.
- Генеральному директору "Интеграла"?
- Ну да, Аркадию Павловичу. У них есть транспорт. Кстати, не без моей помощи достали пяток "Икарусов"… Попроси, чтобы подогнали автобус в аэропорт.
- Автобус, конечно, лучше, - согласился администратор и пошел звонить.
- А какие у тебя затруднения? - спросил Мелковский у Лётова.
Тот взял сценарий будущей передачи, полистал, нашел нужное место.
- Вот. Интервью с генеральным директором…
- Не интервью, а беседа, - поправил Рэм Николаевич. - Неужели сам не понимаешь? Кому нужны казенные слова, избитые вопросы?.. Непринужденная беседа. И снимаем не в кабинете, а на натуре.
- Это само собой, - обиженно произнес режиссер. - Я же тебе не какой-нибудь ремесленник…
- Ну вот, в амбицию полез…
- Ладно, хорошо… Я вот что хотел уточнить. Кто будет в кадре с Ростовцевым? По-моему, лучше тебя…
- Конечно, я не мальчик, разговор пойдет на равных… У меня идея - снять беседу с ним на фоне озера. Красотища там - почище Швейцарии!
- Заметано, - сказал Лётов, делая запись на полях страницы. - Как он из себя? Может держаться перед камерой?
- Не волнуйся, - улыбнулся Рэм Николаевич. - Опыт имеется. Областное телевидение снимало. Да и для ЦТ сюжет делали… Ростовцев - мужик обаятельный, современный. Внешность - соответственно. Впрочем, сам увидишь… И оценишь гостеприимство. - Мелковский многозначительно хмыкнул.
- Пошли дальше, - сказал режиссер. - Этот самый Баулин, профессор?..
- О, Евгений Тимурович своеобразнейший мужчина! Голова! "Баурос", можно сказать, его гениальное детище.
- А что это за препарат? Ведь ты книжки о нем писал, фильмы делал.
- Самое удивительное - идея гениально проста. Основа - фитотерапия, то есть лечение травами. Никакой химии! Ну, еще современная техника. Тут уже заслуга Ростовцева… Между прочим, "Баурос" расшифровывается так: "Бау" - Баулин, "рос" - Ростовцев… Клинические результаты просто поразительны! Можно сказать, из могилы вытаскивают людей.
- Так их выдвинули на премию за "Баурос"?
- Вот именно.
- Признаюсь, старик, еду с тобой не бескорыстно, - улыбнулся Лётов. - С тещей у меня нелады… Хочу помириться. Она давно прослышала о чудесах, что творятся в Березках… Замучилась с ишиасом… Уразумел?
- Чего проще, - кивнул Мелковский. - Привезем ей "Баурос".
- А положить тещу в их клинику?.. - Режиссер с надеждой посмотрел на Рэма Николаевича.
- Поговорим на месте, - пообещал Мелковский. - Думаю, не откажут…
- Так. Значит, в кадре с Баулиным тоже будешь ты? - снова заговорил о передаче Лётов.
- Разумеется, - ответил Рэм Николаевич. - Но с Баулиным лучше беседовать в помещении. Вернее, в клинике. Сразу заявка - врач. Исцелитель! Понимаешь, чтобы не объяснять зрителю. И потом я убежден, что увлеченный делом человек лучше рассказывает о себе на рабочем месте.
- А чем разбавим производственную тему? А то все про болезни да лечение - грустновато на душе станет… Может, у него имеется какое-нибудь хобби? Или…
- А что, это идея! - оживился Мелковский. - Вначале организуем и снимем выставку картин профессора Баулина и его учеников… Понимаешь, своеобразие этой экспозиции в том, что творческие способности ее участников пробуждены не совсем обычным способом. Погружение в гипнотическое состояние того, кто до этого никогда не брал в руки кисть, "вживание" его в образ какого-нибудь известного художника, например Репина, позволяет ему освоить сложные приемы живописного искусства. Загипнотизированный как бы видит, ощущает, воспринимает окружающую его среду в "новом свете", с новых позиций, глазами другого человека, проявляется новое "видение мира"…
- А после того, как человек проснулся? Все исчезает?
- В том-то и дело, что после гипнотических сеансов у испытуемых на некоторое время сохраняется заданный врачом уровень творческой активности. Люди начинают особенно ярко воспринимать красоту окружающего мира, музыку, поэзию, творения великих мастеров…
- Хорошо бы снять и сам процесс такого эксперимента! - загорелся Лётов. - Профессор согласится, как ты думаешь?
- Уговорим. Баулин увлечен этой идеей. Он считает, что с помощью гипноза можно учить не только живописи и музыкальному мастерству, но и укреплять способности к техническому творчеству, развивать математические задатки, быстро "вводить" человека в любой иностранный язык… Обо всем этом я и поговорю с ним в кадре. Хорошо?
- Отлично! Смотрибельно и интересно! - заключил режиссер.
- А с второстепенными людьми пусть уж ваш редактор… Как он работает перед камерой?
Режиссер не успел ответить. В комнату буквально ворвался администратор.
- Братцы! - произнес он взволнованно. - Поездка в Березки отменяется!
- Как? - вскочил Рэм Николаевич. - Ты что-то путаешь!
- Что, дозвонился до "Интеграла"? - в свою очередь задал вопрос Лётов.
- Дали тут же. У них ЧП! Не до нас. Сегодня утром убит профессор Баулин.
- Баулин?! - воскликнул Мелковский. - Не может быть! - И уже тише добавил: - Это же надо, умереть на пороге славы…
Он схватил телефонную трубку, потом, раздумав, бросил ее на рычаг и стремительно вышел из комнаты, бросив на ходу:
- Свяжусь с прокуратурой.
От заместителя председателя Гостелерадио Рэм Николаевич позвонил к заместителю Прокурора РСФСР, с которым был хорошо знаком. Тот подтвердил, что в Березках произошло ЧП: профессор Баулин тяжело ранен.
- Туда вылетает следователь по особо важным делам, - закончил зампрокурора республики.
С этими вестями и вернулся Рэм Николаевич к огорченным режиссеру и администратору.
Удивительная это штука - возвращение из отпуска. Вчера вечером Игорь Андреевич Чикуров междугородным автобусом Новгород - Москва вернулся в столицу. В нем еще жили широкие северные просторы, несуетливые провинциальные городки, по которым он совершил немалый путь. А сегодня утром, как только Чикуров переступил порог своей квартиры, началась совершенно другая жизнь, привычная и стремительная. Когда он вошел в свой кабинет с табличкой "Следователь по особо важным делам И. А. Чикуров", отпуск улетел куда-то в прошлое, словно его и не было.
В комнате стоял прогретый дух бумаг, пыли и еще чего-то знакомого. Игорь Андреевич потянул носом. Так и есть. Отсутствовал почти месяц, а табачный дым не выветрился. Запах мучительных размышлений, трудных допросов, нелегких решений…
Чикуров распахнул окно. Ворвался шум машин и человеческой толпы. С утра парило, остро пахло выхлопными газами.
Вдруг Чикурова охватила жажда общения. Совершенно неодолимая. Какая бывает только у вернувшихся из отпуска. Он вышел, торкнулся в соседнюю дверь. Закрыто.
Чикуров решил зайти к своему непосредственному шефу - начальнику следственной части Прокуратуры РСФСР Олегу Львовичу Вербикову. И не столько доложиться о прибытии, сколько поделиться впечатлениями о проведенном отпуске.
Олег Львович еще недавно, с год приблизительно, был свой брат, следователь-важняк. Начальственный апломб его пока не коснулся, и генеральский чин (государственный советник юстиции 3-го класса) в общении не ощущался. Во всяком случае, с Чикуровым он так и остался на "ты".
- Привет, привет, - встретил Вербиков Игоря Андреевича улыбкой. - Отгулял, значит, на всю катушку… И где же?
- Проехался по Северу…
- Везет же людям, - вздохнул Олег Львович.
Он молча показал на стол, заваленный делами, бумагами. Вообще начальник следственной части выглядел неважно: бледен, под глазами мешки.
- Не мешало бы и тебе встряхнуться, - не удержался Чикуров.
- Чего захотел, - протянул Олег Львович. - Тут передохнуть некогда, а ты… Расскажи лучше, как отдыхалось на Севере? Монастырь на Соловках отреставрировали?
- Где там! Одно реставрируется, другое ветшает… Работы-то ведутся медленно.
Затрезвонил один из многочисленных телефонов на столе. Вербиков снял трубку. Разговор был коротким. Олег Львович в основном отвечал "да" или "нет". А когда закончил, сказал:
- Знаешь, санкцию на арест Шахова мы все-таки получили.
- Того самого заместителя министра? - уточнил Чикуров.
Он вспомнил, сколько нервов и сил стоило это начальнику следственной части.
- Его, голубчика… А то, понимаешь, на свободе нажимал на все рычаги, чтобы уйти от ответственности.
- Показания дает? - поинтересовался Чикуров.
- Как миленький. Через три дня после ареста накатал покаянное письмо на имя Генерального прокурора. Все признал… Но там еще раскручивать и раскручивать.
Вербиков постучал авторучкой по столу, внимательно посмотрел на Чикурова.
- Что, хочешь на это дело бросить меня? - напрямик спросил Игорь Андреевич.
- Нет-нет. - Олег Львович некоторое время молчал, что-то обдумывая. - Насчет тебя другие планы… Ты как-то рассказывал, что едва не стал певцом…
- Было такое, - ответил Чикуров и удивился: при чем тут его биография?
Действительно, в далекие теперь уже времена юности он, Чикуров, поступил в Московскую консерваторию. По классу вокала. И быть бы ему, наверное, певцом, однако судьба распорядилась по-другому. На третьем курсе, после злополучного гриппа, которым переболело полстолицы, у Игоря Андреевича случилось осложнение. На горло. По закону подлости - "бутерброд всегда падает маслом вниз"… Врачи ничего не могли сделать. Полная профнепригодность. Пришлось переквалифицироваться. И он пошел в МГУ на юридический факультет…
Игорь Андреевич уже давно забыл об этом эпизоде (так он сейчас воспринимал историю с гриппом, хотя тогда переживал ее как трагедию), а вот начальник вспомнил. К чему?..
- УБХСС копнуло в концертных организациях, - продолжал Вербиков. - Оказывается, некоторые наши эстрадные звезды такие деньги гребут, что иным торгашам и не снилось…
Олег Львович нырнул в ворох бумаг и безошибочно достал почтовый конверт, к которому канцелярской скрепкой было пришпилено несколько исписанных листов.
- Прочти, - протянул он бумаги следователю. - Весьма и весьма любопытно… Письмо от одного администратора.
- Анонимка? - спросил Чикуров, беря конверт.
- Да нет. И подпись и адрес - все чин чином. И как выяснилось, близко к правде…
Письмо было написано аккуратным, несколько старомодным почерком. Чувствовалось, что это пожилой человек: дрожащие линии, неровность строк.
"Уважаемые товарищи! - читал Игорь Андреевич. - Пишет вам ветеран советской эстрады, заслуженный работник культуры. Хочу сразу оговориться, что я не кляузник и не личная корысть заставила меня взяться за перо. Не могу больше безучастно смотреть на безобразия, которые творятся. В этой системе я работаю очень давно. Имел счастье работать с Леонидом Осиповичем Утесовым, Клавдией Ивановной Шульженко и многими другими замечательными певцами, любимыми нашим народом. С чувством глубокой любви и уважения буду всегда вспоминать этих во всех отношениях прекрасных людей. Их высокую культуру, истинный талант, простоту и человечность…"
- Интересный, наверное, человек, - оторвался от чтения Чикуров.
- С такими певцами работал! - отозвался Вербиков. - Читай, читай дальше.
"Как известно, у каждого певца есть ставка за выступление, за концерт. Имеется также определенная месячная норма. Выполнил план - хорошо, перевыполнил - еще лучше. И артистам, и зрителям, и, естественно, мне как администратору. Существовало железное правило, что заработанные деньги они получали в кассе бухгалтерии. Ни о каких "левых" не могло быть тогда и речи.
С чем же приходится сталкиваться в последнее время - прямо стыдно говорить. Звонит, к примеру, мне домой новая взошедшая кино- или телезвезда. И сразу ставит условие: "Возьму тебя администратором, если обеспечишь мне тысячу рублей в день…" Иногда я не выдерживаю и спрашиваю эту, с позволения сказать, звезду: "А как обеспечить тысячу, не подскажете?" Она мне в ответ: "Это уж твоя забота". Вот и приходится крутиться. На какие только уловки не идешь! Залезаешь в карман профкома, уламываешь администрацию предприятий, обдираешь бедного зрителя как липку. Что и говорить, работаем под куполом, как говорят в цирке, без всякой страховки. Случись что-нибудь, я имею в виду, если соответствующие органы раскопают, то возьмут, извините, за заднее место меня, а звезда останется в стороне. В худшем случае ее упомянут не полной фамилией, а лишь буквой в фельетоне…"
Чикуров весь ушел с головой в письмо и не замечал, как Вербиков говорил по телефону, давал какие-то указания секретарю.