Примечание
В ходе расследования дела "Дистели – Лемпицка" было принято решение, что предприятие "Symptom House" должно представить суду некоторые сведения, а именно: отчеты о снах Дистели и Лемпицкой, которые продало им "Symptom House". Указанные отчеты составил и подписал Александр Клозевиц, и они находятся в отдельной папке в числе судебных документов, относящихся к делу "Дистели – Лемпицка". В ходе расследования главный следователь Строс установил, что "Symptom House" располагает и двумя фонозаписями описаний снов, проданных Дистели и Лемпицкой. Оба сна, зафиксированных на фонозаписях, изложены голосом Клозевица.
В Приложении содержатся: отчет Клозевица суду и текст фонозаписей.
Приложение
(Отчет о снах)
Отчет о снах, который содержит:
1. "Сон о смерти Пушкина", который был предметом договора о купле-продаже между господином оперным певцом Матеусом Дистели в качестве покупателя и предприятием "Symptom House" в качестве продавца.
2. "Сон о шагах", который был предметом договора о купле-продаже между госпожой Маркезиной Андросович-Лемпицкой в качестве покупателя и предприятием "Symptom House" в качестве продавца.
Первая часть отчета, который по требованию суда предоставил Александр Клозевиц
(Фонозапись № 1)
По требованию судебных следователей и господина старшего следователя Эугена Строса я, Александр Клозевиц, торговец-астролог и владелец предприятия "SYMPTOM HOUSE. А. & S. K. Сделки с движимостью", полностью осознавая свою моральную, профессиональную и материальную ответственность, заявляю следующее:
Мне было выдвинуто требование реконструировать, пересказать и проанализировать для нужд следствия два сна, которые приснились покойному господину Дистели, оперному певцу, и покойной госпоже Маркезине Андросович-Лемпицкой в тот год, когда они были убиты, а также незадолго до этого и вскоре после этого. Такой отчет об этих снах в виде двух фонозаписей я и представляю следственным органам, предваряя его некоторыми комментариями.
"В глубинной психологии установление контекста конкретного сна представляет собой простую, практически механическую, задачу, имеющую всего лишь подготовительное значение. Дальнейшее воссоздание некоего читаемого текста, другими словами, действительная интерпретация сна, как правило, является задачей гораздо более сложной. Это предполагает наличие способности к психологическому отождествлению, способности комбинировать, интуиции, знание мира и людей и прежде всего наличие специфических знаний, среди которых особо и прежде всего важно расширенное знание вещей и определенные "разумные способности сердца" (Helmut Hark. "Lexicon Jüngscher Grundbegriffe").
Кроме того, я с трудом представляю себе, чтобы можно было словами адекватно передать то, что во сне происходит нелинейно и не на уровне языка, а разветвлено (так же, как и в мыслях человека) в разных направлениях и выражается, условно говоря, на уровне чувств и с помощью метафорического языка. Сон не живет в языковом растворе, он парит в свободном вневременном пространстве, а стоит его преобразовать в язык или запись, как он теряет объем и вытягивается в длину. И в таком случае начинает казаться, что такой сон длился гораздо дольше, чем это было на самом деле. Эти два сна, которые в моем отчете описаны на нескольких страницах, промелькнули за несколько секунд каждый. Сон, так же как и страх, проникает в глубину и в ширину, но не в длину.
Тем не менее предлагаю вниманию господина старшего следователя Строса и судебных следователей эту попытку пересказать и первый, и второй сон в надежде, что это поможет пролить свет на обстоятельства дела и послужит торжеству правосудия и справедливости. Сделать что-то большее не в моей власти.
Наконец, хотел бы заметить, что сон Дистели произвел на меня такое впечатление, что я склонен признать, что он действительно побывал в начале XIX века и воспринимал мир вокруг себя как реальную действительность, словно он видел этот мир не своими глазами, а глазами Пушкина. Кроме того, в этом сне Дистели пережил не менее пяти различных видов страха, ввиду чего и весь сон делится на "страхи", как на главы.
Александр Клозевиц
Сон покойного оперного певца господина Матеуса Дистели о смерти Пушкина
(как и насколько смог восстановить и описать его А. С. Клозевиц)
Первый страх
Во сне господина оперного певца Матеуса Дистели Александр Сергеевич Пушкин появился как низкорослый, очень лохматый и худой человек. Дистели его не узнал, но откуда-то понял, что это Пушкин, как только тот подошел к окну и произвел одно из древнейших магических действий знака Венеры, поцеловав несколько раз ноготь на большом пальце, на который был надет крупный перстень с печаткой. На дворе была ненастная ночь, и картина метели вызвала в поэте круговерть стихов:
Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя,
То как зверь она завоет,
То заплачет, как дитя…
В окне было еще одно, маленькое, окошко, которое называется "форточка", и Пушкин его открыл. В комнату повалил снег.
Тогда Александр Сергеевич уселся в кресло. Рядом с ним, на диване, спала огромная белая борзая собака, красавец пес с золотистой головой, а прямо перед ним на стене висел портрет прадеда в офицерской форме времен Петра Великого. Прадед был темнокож, с почти черным лицом, он носил серебряный парик и саблю под мышкой. Пушкин обратился к нему с вопросом:
– Как заставить злого духа войти в комнату? Как вынудить его отвечать на мои вопросы? Какая магия заставит его открыть мне мое будущее?
На картине рядом с левой рукой прадеда лежала стопка книг, а под ними нечто, что почти стерлось и в чем с трудом можно было распознать какой-то темный предмет. Пальцы прадеда опирались на книги и на этот непонятный предмет, словно указывая на них. Словно это был уже давно приготовленный ответ на вопрос Пушкина. Александр Сергеевич, однако, прекрасно знал, чтó это за предмет, потому что он все еще находился в родительском доме, причем на том же самом столе, на котором его изобразил художник сотню лет назад. Это была шкатулка прадеда Пушкина, обтянутая кожей с металлическими заклепками. Александр Сергеевич взял шкатулку и открыл ее. Внутри лежали три иглы для колдовства вуду и кошелек с давно вышедшими из обращения старыми монетами разных царств и империй. Эти монеты тоже использовались для магических действий.
Открывая шкатулку, Александр Сергеевич вспомнил легенды о прадеде и его африканском происхождении, которое в роду Пушкиных давало о себе знать из поколения в поколение. Вспомнил он и рассказ о том, что магические иглы из Африки в Россию привез, спрятав их в волосах, его дед, после того как его, еще мальчиком, захватили работорговцы и продали в Царьграде некоему графу Савве Владиславовичу Рагузинскому. Граф и сам был не чужд магии, причем именно той, которая использует старинные монеты. Мальчика он решил купить за любые деньги, после того как разглядел в его волосах волшебные иглы. Он привез маленького черного раба в Россию и подарил Петру Великому, который дал тому имя Абрам Петрович Ганнибал, выучил в военных училищах на офицера и женил на русской дворянке…
"Если хочешь узнать о себе правду, – говорил Ганнибал, и слова эти в семействе Пушкина не забывали, – знай, что открыть ее тебе может только враг. Если сумеешь его заставить. А именно этому и служат иглы…"
– Кто самый большой враг человека? – продолжал задавать вопросы Пушкин, и сам тут же нашел ответ: несомненно, это дьявол. Следовательно, именно его нужно призвать с помощью игл и заставить открыть будущее. Но как распознать дьявола? Как убедиться в том, что ты призвал именно его, а не кого-то другого, кто дьявола отродясь не видал? Значит, сначала нужно проверить и только затем задавать интересующий вопрос… Значит, должно быть известно, что на самом деле представляет собой дьявол и как его узнать. В народе говорят, что люди видят дьявола, а дьявол – Бога. Кроме того, есть мнение, что слезы у нечестивого несоленые. Что он всегда сначала солит, а потом ест. У него прекрасный нюх, и свою жертву он может унюхать за много километров. И еще одно, может быть самое важное, обстоятельство. Дьявол ест так же, как и люди, но ничего не может переварить. Если он выпьет красного токайского, то вместо мочи извергнет из себя то же самое красное токайское. Если съест рыбу, проглотив ее целиком, она выйдет из его организма непереваренной и нетронутой, так что хоть снова на стол подавай. Происходит это потому, что только дьявол не участвует в общем всемирном обмене материи…
Вот такие картины и воспоминания кружились в голове Александра Сергеевича, которому было хорошо известно, что монеты в кошельке графа Рагузинского и иглы прадеда не случайно оказались в сундучке вместе.
– Ну так перейдем к делу. Надеюсь, что иглы моего прадеда Ганнибала все еще действуют, если применить их вместе со старыми деньжатами графа Рагузинского. Немного африканской магии Абрама Петровича Ганнибала и немного балканской магии графа Саввы Рагузинского мне не помешает. Но важно кое о чем не забыть. У меня такие же волосы, как у прадеда. Настоящие африканские волосы. И чтобы его иглы меня узнали, назову им пароль…
И Александр Сергеевич отрезал одну из своих кудрявых прядей и бросил ее в шкатулку. Потом позвал какую-то Арину Родионовну и приказал принести из кухни трех тряпичных кукол в широких юбках, которыми во время еды накрывают чайник, миску с пирожками или вареными яйцами, чтобы они не остыли…
Когда куклы были принесены, оказалось, что одна из них – это монах с седой бородой, в широкой мантии, перетянутой черным шнурком, вторая – барышня в красной юбке с кринолином и волосами из мочала, а третья – богатырь в мундире, расшитом золотыми шнурами, и с генеральскими эполетами, перепоясанный саблей.
– Итак, вы здесь, – пробормотал Александр Сергеевич и повернулся к полке с книгами. – Сейчас узнаем вашу судьбу. Нам нужно какое-нибудь историческое событие, куда можно было бы вас поместить.
Он снял с полки "Историю государства Российского" Карамзина и первый том изданной в 1722 году в Венеции истории России и Петра Первого. Положил книги на стол и ногтем открыл наобум сначала венецианский том. Оказалось, что он открылся на 1599 году. Царствование Бориса Годунова.
– Посмотрим, что здесь написано, – сказал он и начал читать: – "Борис Годунов убил царевича Димитрия и стал царем, но настоящую угрозу для Годунова представлял некий Лже-Димитрий, самозванец Гришка Отрепьев. Напуганный военными успехами Лже-Димитрия, царь впал в такое отчаянье, что отравился, а самозванца в Москве венчали на царствование и женили на полячке, ясновельможной пани Марине Мнишек-Сандомирской…"
Тут Пушкин закрыл книгу и заключил, обращаясь к куклам:
– Хватит с вас истории. Придется вам и самим кое-что узнать о себе. Итак, обратимся к жизни. К вашей жизни. Венецианский историк говорит, что рассказ о Годунове – это одновременно и комедия и трагедия. Почему бы и нет? Тут есть и лицо и изнанка, так же как и у вас, кукол. То же самое и в жизни. Одна и та же история на улице развивается как комедия, а в книге как трагедия… Попробуем. Но сначала мне придется с вами тремя как следует повозиться, чтобы вы больше от меня не смогли сбежать… – сказал он.
И Александр Сергеевич взялся за работу, исписывая бумагу рядами цифр и до ранней зари зажигая все новые и новые свечи от старых. Уже светало, когда он осторожно достал из шкатулки старинные монеты Рагузинского и принялся разглядывать их, откладывая некоторые в сторону и сравнивая, соответствуют ли они тем подсчетам, которыми он занимался всю ночь. Потом взял кукол и сказал:
– Сейчас я открою вам, кто вы такие на самом деле и как вас зовут!
Сначала он положил перед собой суконного парня с саблей.
– Посмотрим, – обратился он к нему, – кем бы мог быть ты? Гришкой? Имя тебе вполне подходит. Итак, самозванец. Лже-Димитрий. Что, боишься? Конечно, боишься. Вот, тебе полагаются три монеты. Так говорят расчеты, и давай без обид. Какие три монеты? И это я высчитал. Один венецианский грош, один византийский серебреник и половину дубровницкого динара. Не больно-то ты дорог. Посмотрим… Теперь, братец, придется тебе расстегнуться… Ты будешь лжецарем, самозванцем. Венецианская история России говорит, что ты расстрига, другими словами, бывший монах, монах-отступник. Еще сказано, что ты выучишь латынь и будешь писать письма в Рим, Папе. А когда войдешь в Кремль, поднимется сильный ветер. Ты будешь вести войны, и в этом тебя поддержит один из моих предков, один из Пушкиных. Так что мы с тобой старые знакомые. Тому уже два столетия. Кроме того, в венецианской истории говорится, что ты, лжецаревич Димитрий, будешь править Россией до тех пор, пока народ не вытащит тебя из царских палат и не убьет на площади. И в этот момент снова начнет дуть ветер…
И Александр Сергеевич перочинным ножичком распорол на кукле мундир и зашил ей в грудь три монеты. Занимаясь этим, он напевал:
Там мужики-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро…
– С тобой, Гришка, все прошло гладко, – добавил Александр Сергеевич и взялся за куклу с седой бородой, в монашеской рясе.
– Ты, значит, монах. Таких во времена Бориса Годунова и Гришки-самозванца вокруг царей и двора была тьма-тьмущая. Некоторые из чудовского монастыря, откуда сбежал к полякам Гришка Отрепьев, чтобы с ними пойти походом на Москву. А некоторые видели убийство царевича Димитрия в Угличе, совершенное по приказу Годунова. Ты будешь одним из таких монахов. Звать тебя будут Пимен. А коли так, то садись, брат, и пиши, что я говорю:
…Еще одно последнее сказанье,
И летопись окончена моя…
Вот так. Теперь немного отдохни. А я посмотрю, что говорят расчеты насчет тебя. Просто не могу поверить! Как ни крути, выходит, что тебе положено всего две монеты. Может, ты какую утаил? Вот, цифры говорят, что это одна турецкая акча и один немецкий серебряный талер. Ну, ничего не попишешь.
И Александр Сергеевич зашил под монашескую рясу полотняного монаха Пимена акчу и талер из кошелька графа Рагузинского.
– Теперь твоя очередь, красавица. Про тебя мне известно, что номер твой – женский, а он всегда четный, так что тебе достанется четыре монеты: один полусеребряный талер, один золотой грош, один дубровницкий динар и одна акча.
Он взял куклу в красной юбке на кринолине, поцеловал ее и расстегнул на ней одежду. Затем зашил в подкладку четыре монеты.
– Звать тебя будут Марина Мнишек-Сандомирская. Ты девочка красивая. Но и дорогая, – добавил он. – Ты будешь ясновельможной пани из Польши и русской лжецарицей, женой самозванца Гришки. Когда ты будешь въезжать в Москву на венчание, налетит вихорь. Когда чернь схватит и потащит убивать твоего мужа-самозванца, ты заберешься под юбку к своей кормилице, такую же, как на тебе, и там спрячешься. Так говорит о тебе венецианская книга…
После этих слов Александр Сергеевич обратился ко всем куклам вместе:
– Для того чтобы я мог призвать вас в любой момент, когда вы мне понадобитесь, мне нужно представлять себе, как вы выглядели в жизни, что вы делали и говорили. А чтобы мне этого добиться вернее всего, придется написать драму для театра, в которой вы заговорите и снова окажетесь в вашей прежней жизни. Итак, если я сочиню драму о Борисе Годунове, лжецаре Гришке Отрепьеве и о его жене Марине Сандомирской да еще добавлю что-нибудь об отце Пимене, вы снова оживете. И когда я вас призову, сможете явиться и ответить на вопрос, который меня мучит и который я хочу вам задать… А на сегодня хватит!
На стене висело позолоченное флорентийское зеркало в деревянной резной раме, от которой осталась только позолота, потому что дерево съел жучок. На диване спала борзая, в комнате горела свеча, которая отражалась в зеркале. Александр Сергеевич дунул в зеркало, и свеча погасла.
Лежа в темноте, перед тем как заснуть, он пробормотал:
– Тело учится и понимает быстрее, чем душа, потому что у души есть время, а у тела его нет.
Второй страх
Как только оперный певец Дистели заснул, он увидел в продолжении своего сна о Пушкине, что тот сидит и что-то пишет, а потом и услышал, что именно этот русский писал.
"Я не читал Кальдерона и де Вегу, но как великолепен Шекспир!" – писал Александр Сергеевич своему другу Николаю Раевскому в тот час, когда ему исполнялось двадцать пять лет от роду. Но на столе перед Пушкиным рядом с только что законченной драмой "Борис Годунов" лежал не Шекспир. В тот момент на столе перед ним лежали три кухонных куклы, которых в драме он воплотил в самозванца Гришку Отрепьева, красавицу Марину и монаха Пимена.
Отодвинув в сторону рукопись, Александр Сергеевич с улыбкой обратился к куклам:
– Все вы здесь, внутри, дорогие мои, все вы попали в трагедию. Потому что в этой книге – трагедия. Но вот там, снаружи, в жизни, вам придется потяжелее. Там властвует комедия… А в комедии больно. И еще как больно! Вам сейчас пора собираться в дорогу, в жизнь. И в жизни, мои хорошие, тоже бывает больно. Жизнь – штука вонючая и болезненная. Вы это сразу почувствуете на собственной шкуре. Но вы должны знать, каким образом я позову вас, когда вы мне понадобитесь. С помощью игл!
Тут Александр Сергеевич взял куклу Марину в красной юбке с кринолином и воткнул ей в грудь одну из африканских игл с головкой из верблюжьей кости. Послышалось, как кончик иглы царапнул зашитые в куклу монеты из Византии и Венеции. Потом сделал то же самое с куклой монаха Пимена и, наконец, с перепоясанной саблей куклой по имени Гришка.
– Больно? Конечно, больно. Но ничего не поделаешь. Это жизнь. Не бойтесь, теперь вы уже сможете ходить. Я вам больше не потребуюсь, разве что в случае, если позову вас. И книга нам больше не нужна. Потому что в книге вы мне больше не нужны, вы нужны мне в реальности. Когда я захочу вас увидеть, встретимся в Петербурге. Я вызову вас из ваших жизней, из XVI и XVII веков в мой XIX век обычным уколом иглой. И тогда, когда я вас призову, вы будете уже не куклами, а живыми созданиями, взятыми взаймы моим столетием у вашего. И не пытайтесь от меня удрать, потому что куклы остаются здесь, у меня, с иглами. И за любое ваше непослушание или неосмотрительность я буду вонзать иглу все глубже. А вы уже сейчас почувствовали и узнали, как это больно. У меня все, а теперь прочь от меня, адское племя!