- Хочешь сигарету или ты снова бросил курить?
- Брошу на следующей неделе. Сигареты в кармане пиджака.
Она нашла пачку, сунула одну мне в рот, чиркнула зажигалкой.
- Благодарю. Ребенок произнес слово.
- Настоящее?
- Назвал меня по имени. Дек. Скажи Дек еще раз, Мартин Рутефорд.
- Дек, - повторил ребенок.
- Видишь?
Она покачала головой.
- Он говорит это уже целую неделю.
- Тогда иди погуляй, парень. И возвращайся, когда сможешь сказать Декатар.
- Лет через пять, - улыбнулась Сара.
- Который час?
- Начало одиннадцатого.
- Ты сегодня работаешь?
Она покачала головой.
- Сегодня нет.
- Найди, кто посидит с ребенком, и мы пообедаем в городе.
- О, мистер Лукас, я вне себя от изумления. По какому поводу?
- Без всякого повода.
- Отлично. Лучшего повода просто не найти.
К половине одиннадцатого я принял душ, побрился, оделся и сел за свой стол в другой спальне, которая когда-то была моим кабинетом. Теперь я делил ее с Мартином Рутефордом. Окна выходили на восток, так что комнату заливал солнечный свет. Третий жилец, Глупыш, свернулся вокруг телефонного аппарата. Стараясь не беспокоить его, я нажимал на кнопки, набирая номер, оставленный Саре лейтенантом Синкфилдом.
Трубку сняли незамедлительно.
- Лейтенант Синкфилд! - по голосу чувствовалось, что он в отличной форме и с минуты на минуты возглавит очередную атаку на бастионы преступности.
Назвавшись, я продолжил:
- Вчера вы звонили дважды. Я решил, что по важному делу.
- Вчера мне тоже так казалось, - ответил он. - Сегодня это проходной эпизод.
- У вас бывает перерыв на ленч? - спросил я.
- Конечно, бывает. На ленч мы отправляемся в кафетерий Сколла, потому что кормят там задешево, а на стенах можно прочитать цитаты из религиозных книг. В нашей работе это очень кстати.
- Я имел в виду более модное заведение.
- Я на это надеялся.
- Как насчет "Герцог Зиберт"?
- Куда уж моднее.
- Когда вы привыкли есть?
- Около полудня, но час-другой ничего не решают.
- Полдень мне подходит. Между прочим, нет ли у вас знакомых в отделе убийств Лос-Анджелесской полиции?
- Кто-то да есть, - осторожно ответил он.
- Видите ли, вчера кто-то пытался убить меня там, и я хотел бы знать, кто именно.
- Вы шутите?
- Нет. Мне не до шуток.
- Вы его разглядели?
- Это была она. Да, хорошо разглядел.
- Говорите, я все запишу на магнитофон, если вы не возражаете.
- Меня это вполне устраивает.
В половине двенадцатого я положил на стол Сайза расходный счет.
- Начнем с этого.
Он начал читать, потом поднял голову. На лице его отражалось недоумение.
- Один костюм? Одна электрическая бритва? Одна зубная щетка? Один тюбик пасты "Крест"? Одна пара трусов? Одна синяя рубашка? Сто восемьдесят долларов и сорок пять центов? - к тому времени, как он дошел до центов, голос его поднялся до самой высокой ноты.
- Вы хотите, чтобы я все вам рассказал или будем слушать ваше сопрано?
- Рассказывайте. Сегодня я еще не слышал никаких глупостей.
Слушал он, как обычно, внимательно, лишь изредка помечая вопросы, которые хотел бы задать после того, как я выговорюсь.
Когда я замолчал, Френк Сайз карандашом нацарапал на моем счете О-кей и свои инициалы. Пододвинул его ко мне.
- Не думаю, что я заехал бы к Стэйси. Я бы прямиком отправился в аэропорт… или в полицию.
- Я выпил виски.
Он кивнул.
- Что вы скажете Синкфилду?
- Почти все.
Он вновь кивнул.
- Да. Вы правы. Что потом?
- Позвоню тем людям, что звонили мне в мое отсутствие. Может, у них есть что-нибудь интересное.
- Мы уже набрали материала на несколько колонок. Особенно мне нравится та синхронность, с которой Конни Майзель и ее сводный брат набросились на сенатора и его дочь. Это просто конфетка.
- Я думаю, материала вам хватит на целую неделю.
- Недостает самой малости, - заметил Сайз.
Я кивнул.
- Нет связующего звена.
- Нет, - согласился он.
- После публикации одной или двух колонок оно появится.
- Да, но найду его не я.
- Не все же должно достаться вам.
- Я хочу все.
Мне осталось лишь вздохнуть.
- Я об этом догадывался.
- Будете по-прежнему работать в одиночку или вам нужна помощь?
- От кого?
- От меня.
- Давайте посмотрим, что покажут ближайшие день-два. Я чувствую, что где-то что-то да прорвется.
Сайз кивнул.
- Я тоже. Поэтому и хочу поучаствовать.
- Вы - босс.
- Но то, что я хочу, не всегда самое разумное решение.
- Потому-то вы и босс, что понимаете это.
- Да, может, в этом все дело.
Я отдал счет Мэйбл Синджер и уговорил ее позвонить в "Герцог Зиберт" и заказать столик, который подальше от двери на кухню. Хотелось также, чтобы стоял он в некотором отдалении от других, ибо в противном случае нам с Синкфилдом пришлось бы не разговаривать, а обмениваться записками: в "Герцог Зиберт" хватало репортерской братии.
Но упоминание фамилии Сайз вновь сотворило чудо. И когда я пришел на пару минут раньше назначенного срока (как обычно), меня препроводили к столику, стоящему в футе от соседнего. В "Зиберте" это означало полную изоляцию.
Синкфилд задержался не более чем на минуту. Плюхнулся на стул с тяжелым вздохом.
- Трудное утро? - спросил я.
- Они все трудные. Давайте выпьем.
Подошел официант. Мы заказали выпивку и ленч. Синкфилд отдал предпочтение бифштексу, я - форели. Когда официант поставил перед нами полные бокалы, Синкфилд отпил из своего, прежде чем заговорить.
- Ну и глупость вы вчера сотворили. А может, нашли единственный выход. Пока не знаю.
- Вы о чем?
- Я насчет того, как вы выпрыгнули из машины.
- Почему глупость? Я же жив.
- Это просто чудо.
- Лос-Анджелесские копы ее знают?
Он кивнул.
- Они думают, что на вас "наехала" Паршивка Беа.
- Кто такая Паршивка Беа?
- Мисс Беатрис Энн Уит. Они не знают, убила ли она кого-либо, но она отсидела два года за то, что отделала одного парня пивной бутылкой. Тот едва не умер. Мои друзья в Лос-Анджелесе говорят, что вроде бы она помогает выбивать деньги из тех, кто забывает платить долги. Их удивило, что она наставила на вас револьвер. Они интересуются, не хотите ли вы слетать к ним и написать жалобу. Я сказал, что едва ли они увидят вас в скором времени.
- Вы правы.
- Они думают, а не замешана ли она в трех или четырех нераскрытых убийствах. Вы говорите, у нее был револьвер тридцать восьмого калибра?
- Мне показалось, что тридцать восьмого.
- Именно так я им и сказал. Они думают, что смогут провести баллистическую экспертизу, если схватят ее с оружием. Я им сказал, что окажут мне услугу, если, арестовав ее, выяснят, на кого она работала.
- Хотелось бы это знать, - кивнул я.
- У вас есть какие-то версии?
Я покачал головой.
- Перестаньте, Лукас.
- Хорошо. Версия у меня есть. Кто-то хочет убить меня или испугать. Тот самый таинственный незнакомец, что сжег Каролин Эймс и застрелил Игнатия Олтигби. Тот, кто достаточно хорошо знает Лос-Анджелес, чтобы поднять трубку и позвонить такой вот Паршивке Беа.
- Нанять таких, как она, не составляет труда. Почему они хотят вас убить? Вы что-то узнали, о чем мне не рассказываете?
- Полной уверенности у меня нет. В Лос-Анджелесе я узнал только одно: у Конни Майзель была мать.
- Гвендолин Руг Симмс, - кивнул Синкфилд, - Известная так же, как Гвен Майзель, поскольку сожительствовала с Франсисом эн-в-и Майзелем. Она умерла двадцать первого октября.
- Вы, значит, проверяли?
- Это моя работа.
- У нее был и второй ребенок. Я про Гвен Майзель.
- Неужели?
- Да. Звали его Игнатий Олтигби.
Синкфилд опустил на тарелку кусок бифштекса, который уж поднес ко рту. Достал сигарету, закурил. Взгляд его устремился в далекое далеко. После второй затяжки он вдавил сигарету в пепельницу, взялся за вилку, положил в рот отрезанный кусок бифштекса. Прожевал.
- Вроде бы должно сходится, но не сходится.
- Я понимаю, что вы хотите сказать.
- Они появились в одно время, не так ли? Эта Майзель и ее темнокожий сводный брат.
- Перед смертью их мать что-то им послала. Владелец бара, в котором она работала, отправил письмо в Лондон для Олтигби и посылку, размером с коробку из-под сигар, в Вашингтон для Конни.
Синкфилд кивнул и отрезал кусок бифштекса. Положил в рот и, еще не прожевав, спросил:
- Чего вы летали в Лос-Анджелес?
- Хотел найти какую-либо связь между сенатором Эймсом и Конни Майзель.
- И что вы искали? Непристойную фотографию, на которой изображены она, сенатор и еще какая-нибудь телка?
- Возможно. Она кое в чем солгала мне. К примеру, сказала, что родители ее принадлежали к среднему классу. На самом деле это не так, но многие стараются приукрасить свое прошлое.
- Она училась в колледже, получив стипендию, - заметил Синкфилд. - Я это проверял.
- В основном ее слова действительно соответствуют истине. Она училась в Голливуд-Хай и закончила ее с достаточно хорошими отметками, чтобы получить стипендию в Миллз. После этого работала в нескольких местах, пока не оказалась в вашингтонской лоббистской фирме. Не говорила она лишь о том, что росла в Лос-Анджелесе сама по себе и жила с музыкантом, который, возможно, был ее отцом. Он научил ее играть на пианино и кое-чему еще, когда ей исполнилось двенадцать или тринадцать лет.
- Такая, значит, получается картина?
- Если исходить из того, что мне удалось выяснить, то да. Похоже, счастливого детства у нее не было.
- Вы нашли, что связало ее с сенатором?
- Конни?
- Да.
- Ничего не нашел.
- А с матерью?
- Мать, похоже, трахалась со всеми подряд. Может, среди них был сенатор, и, как вы и сказали, его сфотографировали.
- А фотографии она оставила своим детям?
- Вот-вот. Есть только одна заковырка. Если бы фотографии представляли какую-то материальную ценность, мать воспользовалась бы ими сама. Если фотографии и были, в чем я очень сомневаюсь.
- Как обычно поступают с такими фотографиями?
- Платят за них. Другого выхода нет.
- Да, пожалуй, вы правы.
- Как видите, моя версия не выводит на преступника.
- Похоже, что так.
- Хотите что-нибудь на десерт?
- Нет, обойдусь без десерта.
- Тогда кофе?
- Кофе тоже не хочу.
- А чего же вы хотите?
- Поговорить с Конни Майзель.
- Так что вас останавливает?
- Ничего. Поехали.
Глава 21
До "Уотергейта" мы добрались на машине Синкфилда. Обычном черном "форде"-седане, безо всяких знаков отличия, сошедшем с конвейера пару лет назад и требующем замены амортизаторов. Синкфилд умело вел машину, умудряясь проскакивать большинство светофоров на зеленый свет.
- Вроде бы вы хотели мне что-то сказать, - напомнил я.
- Я думал, это мощная зацепка. Вы же знаете, мы, детективы, обожаем зацепки.
- Так о чем, собственно, речь?
- Я навел справки об Олтигби. Он служил в восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии. И знаете, чему его учили в Форт-Беннинг?
- Чему?
- Подрывному делу. Он был первоклассным специалистом. Мог взорвать практически все.
- Особенно, "дипломат", не так ли?
- Да, особенно "дипломат".
- Что же, это действительно зацепка.
- Вам она не нравится?
- А вам?
- Нет. Не нравится. Зачем ему взрывать дочь сенатора? С ее смертью он остается ни с чем. На живой он может жениться и получить миллион долларов.
- Может, его сводная сестра предложила ему отправить Каролин в мир иной?
- Что?
- Это последняя версия Лукаса. После долгих лет разлуки сводная сестра вновь встречается со своим братом. Из телефонного справочника они узнают адреса намеченных жертв, сенатора Эймса и Каролин, его дочери. Конни Майзель берет на себя сенатора. Игнатий - Каролин, которая узнает об их намерениях и угрожает рассказать обо всем. Они взрывают ее и имеющуюся у нее информацию. Затем Конни Майзель обуревает жадность. Она извиняется перед партнерами по бриджу, говоря, что хочет пописать, а сама мчится к моему дому, подстреливает сводного братца и возвращается аккурат к следующей сдаче. А затем подает гостям кофе, не забыв бросить ежедневную дозу мышьяка в чашку сенатора.
- Перестаньте, Лукас, - отмахнулся Синкфилд.
- Вы можете предложить что-то получше?
- Нет, но вы должны учитывать одно обстоятельство.
- Какое?
- Вчера на меня не наставляли револьвер.
Синкфилд использовал свою бляху, чтобы миновать кордон службы безопасности "Уотергейта". Нам пришлось подождать лифт, но недолго: в таких кооперативных комплексах, как "Уотергейт", на лифтах не экономят. Кабина спустилась вниз, звякнул колокольчик, раскрылись двери и из лифта вышел мистер Артур Дэйн, частный детектив, берущий сто долларов в час, в одном из своих строгих, темных костюмах.
- Что-то мы постоянно натыкаемся друг на друга, не так ли, лейтенант, - он кивнул и мне. - Добрый день, мистер Лукас, - дабы я не почувствовал себя лишним.
- Вы были у сенатора? - спросил Синкфилд.
- Совершенно верно.
- Странно, что вы появляетесь у него.
- Ничего странного, лейтенант. Иногда я выполняю обязанности дипломатического курьера. Везу послание миссис Эймс к ее мужу. Впрочем, обычно мне не удается пройти дальше мисс Майзель. Сегодня я привез плохие новости.
- О, - сокрушенно покивал Синкфилд. - И какие же?
- Вы помните секретаря сенатора, Глорию Пиплз?
- Она чуть не устроила скандал на похоронах.
- Теперь она пошла дальше. Где-то раздобыла телефон миссис Эймс и стала названивать ей днем и ночью. Совершенно пьяная. Миссис Эймс опасается, как бы она не причинила себе вреда, и попросила меня выяснить, не позаботится ли сенатор о том, чтобы эту Пиплз препроводили в больницу.
- Какую же?
- Центральную. Там ее вывели бы из запоя.
- А что потом?
Дэйн пожал плечами.
- Потом ее можно поместить в какую-нибудь закрытую клинику.
- Откуда зачастую уже не выходят, - заметил Синкфилд.
- Эта женщина нуждается в помощи.
- Сенатор согласился?
- Его не было, но мисс Майзель сказала мне, что я могу принять все меры, которые сочту необходимыми.
- Она взяла на себя управление делами сенатора, так? - спросил Синкфилд.
- Мы ждали сенатора час, но он так и не появился. Тогда мисс Майзель и сказала, что оплатит все расходы по лечению этой Пиплз.
- А где сенатор? - спросил я.
Дэйн взглянул на часы.
- Пошел погулять два часа тому назад. И еще не вернулся.
- Я бы не возражал провести час наедине с ней, - заметил Синкфилд. - Но почему-то мне всегда приходится брать с собой кого-то еще. На этот раз, Лукаса.
- В качестве дуэньи, - добавил я.
Артур Дэйн улыбнулся, показывая, что понимает шутку, когда слышит ее. Впрочем, улыбка задержалась на его лице ненадолго.
- Миссис Эймс хотела бы повидаться с вами, мистер Лукас.
- Потому-то она и звонила мне вчера?
- Да.
- И вы звонили по этому же поводу?
- Да.
- Хорошо, я с ней повидаюсь. Когда?
- Вы задержитесь здесь надолго? - спросил Дэйн.
Я посмотрел на Синкфилда. Он покачал головой.
- Нет, скоро уйдем.
- Тогда, если хотите, я могу отвезти вас во "Французский ручей" и обратно. Мне все равно туда ехать.
- Хорошо. Где я вас найду?
- Здесь, в вестибюле. Я провожу много времени в этом вестибюле.
Синкфилд огляделся.
- Неплохое место. Тут можно и посидеть, зная, что кто-то платит тебе пятьсот баксов в день.
Я задал следующий вопрос до того, как Дэйн успел ответить на шпильку Синкфилда.
- Почему миссис Эймс захотела повидаться со мной?
- Я не знаю.
- Вы не спрашивали?
- Спрашивал.
- И что она сказала?
- Сказала, что дело важное. Вернее, очень важное.
- Тогда мне надо поехать к ней.
- Да, - кивнул Дэйн, - я думаю, так будет лучше.
Должно быть, мы, Синкфилд и я, вытаращились на Конни Майзель, когда она открыла дверь. Сколь долго мы на нее смотрели, не знаю, но уж несколько секунд наверняка. На ней было белое трикотажное платье, в котором она выглядела более соблазнительной, чем обнаженной. Наверное, точно так же воспринимали ее и другие мужчины. Во всяком случае, Синкфилд.
- Добрый день, - поздоровалась она. - Как приятно вас видеть. Заходите.
Мы вошли, не отрывая глаз он Конни. Она же прошла к одному из диванов у камина, грациозно села, позволив нам полюбоваться ее ногами, махнула нам рукой.
- Присаживайтесь. Надеюсь, второй диван покажется вам удобным.
Мы сели. Я ожидал, что разговор начнет Синкфилд, но он молчал, продолжая таращиться на Конни.
- Лейтенант? - спросила она.
- Да.
- Вы всегда берете с собой репортера?
Синкфилд посмотрел на меня. Если бы я сгинул от его взгляда, он бы только порадовался.
- О, я не думаю, что Лукас репортер.
- А кто же он?
- Я полагаю его историком.
- Но не биографом, вроде Джимми Босуэлла?
- Кто такой Джимми Босуэлл? - спросил меня Синкфилд.
- Он всюду следовал за неким Джонсоном и записывал все, что тот говорил. А говорил Джонсон много чего.
Синкфилд покачал головой.
- Нет, я думаю, Лукас - настоящий историк. Тот, что копается в прошлом. Вчера он занимался этим в Лос-Анджелесе. Раскапывал ваше прошлое, мисс Майзель.
Она посмотрела на меня.
- И что вы нашли? Надеюсь, ничего дурно пахнущего.
- Нет, я лишь обнаружил, что кое в чем вы мне солгали.
Она рассмеялась.
- Насчет того, что вышла из среднего класса? Но куда я могла отнести моих предков? Не к низам же. Во всяком случае, не в этой стране. Я же не прозябала в нищете. В этой стране я делю население на три категории: бедняки, средний класс и богатые.
- А что плохого в принадлежности к среднему классу? - спросил Синкфилд.
- Ничего, лейтенант, - ответила она. - Просто скучно.
- Вы можете сказать, что ваша мать относилась к среднему классу?
- Моя мать?
- Она самая.
- А причем здесь моя мать?
- Мне интересно знать, как вы ее оцениваете?
- Она моя мать. И делала для меня все, что могла.
- А ваш отец?
- Он научил меня играть на рояле. И многому другому.
- Вы знаете, где сейчас мистер Майзель?