Ростом я повыше шести футов, но мне не приходится сильно нагибаться, чтобы поцеловать Сару, поскольку она ниже меня лишь на три-три с половиной дюйма. И лицо у нее запоминающееся, с выступающими скулами и чуть запавшими щеками. Да еще широко посаженные зеленые глаза и длинные, до пояса, иссиня-черные волосы. Индейские волосы, обычно называет их она, добавляя что она на четверть чоктау, хотя на самом деле в ней одна тридцать вторая индейской крови.
- М-м-м, - я крепко прижал ее к себе. - От тебя вкусно пахнет.
- Ты не слушал, что я тебе говорила, так?
- Наоборот, слушал очень внимательно. Ты собираешься найти кавалера, который заменит туалетный ящик Глупыша.
Глава 4
Дочь сенатора опаздывала, опаздывала уже на двадцать четыре минуты, отчего во мне проснулась учительская струнка, и я начал думать о безответственности молодого поколения. Но мне не оставалось ничего другого, как ждать да формулировать шпильки, которые никогда не слетели бы с моего языка. Во всяком случае, в ее присутствии.
Она нарисовалась в три часа двадцать пять минут пополудни, в полуквартале от кафе, на восточной стороне Коннектикут-авеню. Глядя прямо перед собой, расправив грудь, она торопливо перебирала ножками, всем своим видом показывая, что ужасно спешит.
Когда нас разделяло чуть меньше пятидесяти футов, я уже мог сказать, что полученное мной описание практически полностью соответствовало оригиналу. Высокого роста, пять футов девять дюймов, светлые волосы, темно-бежевый брючный костюм, пояс с большой пряжкой. Сумочка из бежевой кожи на левом плече, зеленый "дипломат" в правой.
Она лишь забыла упомянуть о том, что она красавица. Как и о том, что майское солнце превращает ее волосы в золотую корону. Она сказала, что будет в больших круглых очках, но почему-то не надела их. Короче, удостоверившись, что эта она, я забыл про шпильки и начал гадать, какого цвета у нее глаза, карие, синие, а может и зеленые.
Я этого так и не выяснил. Расстояние между нами сократилось еще на десять футов, когда раздался резкий хлопок, более глухой, чем пистолетный выстрел, и зеленый "дипломат" исчез. Только что он был, и вдруг пропал. Волосы из золотых стали огненными, да и всю ее охватили языки пламени.
Она дернулась, вскрикнула, один раз, хотя крик этот я слышу до сих пор. Бросилась к мостовой, словно надеялась, что поток транспорта охладит ее. Но через пару шагов рухнула на тротуар, где и умерла, превратившись в большой обугленный, но еще дымящийся пень.
Послышались громкие крики, вопли, ахи, продолжавшиеся до тех пор, пока какой-то сообразительный седовласый мужчина не сдернул с плеч пиджак и не начал сбивать им язычки пламени, которые и так начали гаснуть. Мужчина махал и махал пиджаком, когда пламя уже исчезло.
Движения мужчины замедлились, наконец, он застыл, из его глаз потекли слезы. Он посмотрел на пиджак, затем присел, и прикрыл им голову и плечи девушки. Поднялся, наклонился вновь, чтобы достать из внутреннего кармана бумажник. Постоял, с катящимися по щекам слезами, глядя на девушку. Затем огляделся и задал риторический вопрос: "Куда же мы катимся, черт побери"? Ответить ему никто не смог, а потому он повернулся и, проложив путь сквозь собравшуюся толпу, побрел прочь.
Я медленно поднялся из-за столика уличного кафе.
Вытащил из кармана брюк долларовую купюру и подложил ее под стакан чая со льдом. Заметил, что руки у меня дрожат, и сунул их в карманы пиджака. Обогнул толпу, окружившую мертвую девушку. Не знаю почему, но до стоянки я не добежал, а дошел прогулочным шагом.
- Какая у вас машина? - служитель вставил корешок моей квитанции в таймер.
- Коричневый "пинто".
- Один доллар. Что там случилось? - он указал на толпу.
- Не знаю.
Мне с трудом удалось вырулить на Коннектикут-авеню.
Водители притормаживали, поравнявшись с толпой, и образовалась солидная пробка. Послышался вой полицейской сирены, нараставший с каждой секундой.
Ожидая, пока между машинами появится зазор, я думал о том, что же лежало в "дипломате" на месте магнитофонных лент и пятидесятистраничных показаний Каролин Эймс, дочери сенатора, которые она то ли напечатала, то ли написала от руки. Скорее всего, напалм, только он мог гореть столь ярким пламенем.
Наконец, мне удалось влиться в транспортный поток и в моей голове возник другой вопрос: что заставило опоздать ее на двадцать пять минут? Чей-то случайный, не имеющий никакого отношения к нашей встрече телефонный звонок, остановившиеся часы или запоздавший автобус?
И лишь проехав четыре мили, неподалеку от площади Чеви Чейза, я осознал, что бы произошло, не опоздай дочь сенатора. Мысль эта заставила меня остановить "пинто", перегнуться через сидение, открыть правую переднюю дверцу и заблевать чью-то ухоженную лужайку.
Глава 5
Даже тот, кто живет в Вашингтоне очень давно, может не знать, что менее чем в двух милях от Белого дома, аккурат за отелем "Шорхэм", находится настоящий лес, сквозь который проложена узкая полоска асфальта, называемая Норманстоун-Драйв.
На Норманстоун-Драйв и жил Френк Сайз, в просторном трехэтажном доме с оригинальной крышей. И выглядел дом так, словно архитектор никак не мог решил, какому стилю отдать предпочтение, романскому или английскому эпохи Тюдоров.
Дом притулился на крутом склоне заросшего лесом холма и население его, помимо самого Сайза, состояло из его жены, пятерых детей и трех слуг, один из которых, стройный молодой человек с маленьким тонкогубым ртом и суровыми глазами, ввел меня в кабинет Сайза после того, как спустился вниз, к большим железным воротам, чтобы отпереть их и пропустить мою машину. Поместье окружал циклопический девятифутовый забор с натянутыми поверх него тремя рядами колючей проволоки, и лишь эти ворота связывали его с остальным миром. Забор же появился после того, как несколько лет тому назад какой-то человек попытался похитить младшую дочь Френка Сайза.
За исключением пишущей машинки "ремингтон" обстановку кабинета составляли книги. Полки с ними, от пола до потолка, занимали три стены из четырех (окна последней выходили на лес). Книги, в шесть или семь слоев, лежали на длинном библиотечном столе. Книги громоздились на письменном столе Сайза. Книги лежали на восточном ковре. Чтобы сесть, мне пришлось освободить стул от стопки все тех же книг, которую я поставил на пол.
- Так уж я привык работал, - Сайз скорее объяснял, чем извинялся.
- Раз от этого есть толк, почему бы и нет?
Сайзу я позвонил из аптеки рядом с площадью Чеви Чейза и рассказал о смерти дочери сенатора. Рассказывать пришлось подробно, потому что он задавал и задавал вопросы. Делал он это мастерски, а когда полностью удовлетворил свое любопытство, мы пришли к выводу, что мне следует заехать к нему и обсудить мои дальнейшие шаги.
- Вас ждет общение с копами, - Сайз откинулся на спинку кресла.
- Я знаю. Они, скорее всего, поинтересуются, почему я смылся.
- Скажите им, что испугались.
- Мне даже не придется лгать.
- Если вы и испугались, то достаточно быстро пришли в себя.
- Я все пытаюсь найти ответ на один вопрос.
- Какой же?
- Кому предназначался напалм, мне или Каролин Эймс?
Сайз взял со стола желтый карандаш, открыл рот и начал постукивать ластиком по зубам. Я предположил, что этим он стимулирует мысленный процесс.
- Ей, - наконец, ответил он.
- Почему?
- Потому что она, зная, что лежит в "дипломате" и когда он должен взорваться, не стала бы опаздывать.
- Согласен.
- Так что мы должны допустить, что она не знала о содержимом "дипломата".
- И кто-то заменил ее "дипломат" другим, - вставил я. - До этого я додумался сам.
- Да, - вздохнул Сайз, - я понимаю, к чему вы клоните. Убить хотели ее, не вас. Вся информация у нее в голове, возможно, она где-то спрятала ксерокопию своих показаний.
- И пленки.
Сайз просиял.
- Да, и пленки. Если копии есть, мне чертовски хочется их заполучить.
- Такое же желание обуревает и того, кто ее убил.
- Тут есть одна загвоздка. "Дипломат" взорвался в три двадцать пять. Встречу она назначила на три ровно. Это меня тревожит.
- А меня просто сводит с ума. Если они хотели убить только ее, а не меня, значит, причина в неисправности часового механизма.
- Если только они не хотели прикончить вас обоих.
- Именно об этом я и думаю.
Сайз усмехнулся.
- Испугались?
- Тогда или теперь?
- И так и этак.
- Тогда ужасно перепугался, но понемногу вхожу в норму.
Сайз вновь постучал ластиком по зубам.
- Искушение велико. Очень хочется написать об этом в колонке, - последовала пауза. - Но не напишу, - в голосе явственно слышались нотки сожаления. - Это всего лишь развязка. Мне же нужно другое.
- Вы по-прежнему хотите знать все, от начала и до конца?
- Совершенно верно. От начала и до конца. Копии пленок, если они существуют. Ксерокопию ее показаний, если вы сможете их отыскать. И, естественно, я хочу знать, кто ее убил.
- За двадцать четыре часа до того, как имя убийцы станет известно полиции, так?
Сайз вновь улыбнулся, куда мрачнее.
- Я просто хочу узнать его первым. Вы сможете это сделать… хотя бы подойти к разгадке?
Я пожал плечами.
- Даже не знаю. С убийством я сталкиваюсь впервые. Я даже не знаю, как вести себя в таких случаях, но одно преимущество у меня есть.
- Какое же?
- Я видел, как это случилось.
Он кивнул.
- Это точно. Вам нужна помощь? Я могу дать одного из своих репортеров, если он вам нужен.
- Пока нет.
- Ясно. Как продвигались ваши дела до случившегося сегодня?
- Я сосредоточился на лоббистской фирме, через которую сенатор вроде бы получил взятку.
- "Баггер организейшн". В конторе у меня есть их досье. Я скажу Мэйбл, чтобы она послала его к вам домой. С курьером.
- Хорошо.
- Вы думаете, там есть за что ухватиться?
Я кивнул.
- Скорее всего. Завтра в десять часов утра я попробую это выяснить.
- И кого вы хотите прижать к стенке?
- Уэйда Моури Баггера.
- Самого полковника!
- Вот-вот.
- Скользкий тип.
- К таким я привык.
- Хорошо. Отсюда вам лучше всего поехать в полицию. В отделе убийств у меня есть знакомый, лейтенант Синкфилд. Я позвоню ему и скажу, чтобы он вас принял. Он у меня в долгу, так что можно надеяться, что он обойдется с тобой по-хорошему.
Я поднялся.
- Вы правы. Если не произойдет чего-то экстраординарного, увидимся в день выплаты.
- Я рад, что вы не забываете о нас.
Лейтенант Синкфилд, из отдела убийств городской полиции, мужчина моего возраста, курил сигарету за сигаретой, то есть в день ему требовалось как минимум четыре пачки. В сравнении с ним я почувствовал себя суперменом, поскольку бросил курить два года тому назад.
Я рассказал Синкфилду и его диктофону все, что знал о смерти Каролин Эймс. Потом мы посидели в молчании в мрачной комнатке на третьем этаже здания полицейского участка, расположенного по адресу Индиана-авеню, 300. Лейтенант Синкфилд, вероятно, пытался найти вопрос, который еще не задал мне, а я убеждал себя, что мне совсем не хочется курить.
- Сколько ей было лет? - спросил я. - Двадцать три?
- Двадцать два. Исполнилось в прошлом месяце.
- Есть какие-нибудь идеи?
Во взгляде его синих глаз не нашлось место ничему, кроме подозрительности. Волосы его тронула седина, но они не поредели. Даже улыбка, и та выходила у него подозрительной.
- Какие идеи? - спросил он.
- Насчет того, кто ее убил.
- Абсолютно никаких. У нас есть только вы, и никого более.
- Негусто.
Он вроде бы согласился со мной, и комната вновь погрузилась в молчание, пока он не затушил очередную сигарету.
- Кто-то побывал в ее квартире.
- Интересно.
- Да. Все перевернули вверх дном. Возможно, искали пленки, о которых вы упоминали. Это не ограбление. У нее был переносной цветной телевизор. Его не тронули, только сняли заднюю стенку, чтобы посмотреть, не спрятано ли чего внутри. Мы нашли два диктофона. Один из тех, что подсоединяются к телефонному аппарату.
- Где она жила?
- В Джорджтауне. На Эр-стрит. Отличная квартирка. С настоящим камином, просторной кухней. Рента, полагаю, обходилась ей в мое двухнедельное жалование.
- Похоже, она могла себе такое позволить.
- Что вы имеете в виду?
- Хочу сказать, что у нее была богатая мамочка.
- И папочка, - добавил Синкфилд. - Он тоже не страдал от нехватки денег. Я бы не стал возражать, если б моя жена подарила мне миллион долларов. Не стал бы, будьте уверены. Вы не женаты, так?
- Уже нет.
- Считайте, что вам повезло, - он помолчал, вероятно, подумал о своей семейной жизни. - Догадайтесь, что подарила мать Каролин Эймс на двадцать первый день рождения?
- Миллион долларов.
Синкфилд, надо отметить, удивился.
- Вы, значит, кой-чего наковыряли?
- Конечно, я же собираю материал.
- Миллион положен на ее счет в банке. И до тридцати лет она может снимать только проценты. Как вы думаете, сколько набежит за год?
- Точно не знаю. Не меньше шестидесяти тысяч. Возможно, даже семьдесят пять.
- Тяжелая жизнь, не так ли? Шестьдесят тысяч долларов в год. Одному-то человеку.
- Я бы не отказался проверить, возможно ли это.
Синкфилд нахмурился.
- Старина Сайз, должно быть, неплохо вам платит. Зарабатывает он прилично.
- Мое жалование и близко не лежит с шестьюдесятью тысячами.
- Вы получаете половину?
- Меньше половины.
Синкфилд перестал хмуриться. От моих слов настроение у него улучшилось. Похоже, он даже решил, что может проявить великодушие, поскольку мои доходы не шибко отличались от его.
- В ее квартире мы нашли кое-что интересное.
- Что именно?
- Завещание. Не так-то часто двадцатидвухлетние пишут завещания. В двадцать два года думаешь, что будешь жить вечно, и еще пару недель.
- А много среди ваших знакомых двадцатилетних, у которых на счету лежит миллион долларов?
- Не много, - признал он. - Скорее, ни одного.
- Когда она его написала? - спросил я.
Синкфилд кивнул.
- В этом, возможно, что-то есть. Три недели тому назад.
- Кому она оставила деньги?
- Экс-сенатору. Своему отцу.
- Значит, один подозреваемый у нас есть.
- А не пора ли вам домой, - огрызнулся Синкфилд.
Глава 6
Разгоревшуюся ссору я бы оценил шестью баллами по шкале Лукаса для измерения силы семейного конфликта. Может, даже и семью.
Началось все вечером, когда, вернувшись домой, я допустил ошибку, рассказав Саре об интересном происшествии на Коннектикут-авеню, участником которого я чуть было не стал.
Она поначалу встревожилась, так встревожилась, что настояла на том, чтобы мы немедленно поднялись в спальню, где бы она могла утешить меня известным ей способом. Я не устоял, и мы сорок пять минут утешали и успокаивали друг друга в постели.
А вот потом вспыхнула ссора. Она набирала силу с каждым выпитым "мартини" и произнесенным Уолтером Кронкайтом словом, достигла пика за обедом (отбивные, овощной салат, тушеная морковь), а к вечеру тлела угольками отдельных реплик. К завтраку (сваренные вкрутую яйца, недожаренная ветчина, пересушенный гренок) мы оборвали все каналы общения, за исключением шуршания газеты да шарахания чашки об стол.
- Хорошо, - первым пошел на попятную я. - Я сожалею о том, что меня едва не убили. Приношу свои извинения.
Мартин Рутефорд Хилл, заметив, что мы вспомнили о существовании языка, включился в разговор.
- Хара соун плок, - возможно, он сказал "плог".
- Ты мог бы хотя бы позвонить и сказать, что с тобой все в порядке.
На мгновение я попытался воспринять ее лотку.
- Извини. В следующий раз я всенепременно позвоню.
- Что значит, в следующий раз? За этим, выходит, ты поступил к Сайзу? Соглашаясь на эту работу, ты говорил, что она позволит тебе чаще бывать дома. За прошедшие три недели ты оставался дома два дня. А остальное время провел или в Джорджии, или в Пентагоне с этим безумным майором.
Безумного майора звали Карл Соммерс. Военный историк, он писал докторскую диссертацию, в которой сравнивал операции джи-ай на черном рынке Европы в последний период Второй мировой войны с аналогичными операциями, имевшими место в разгаре войны во Вьетнаме. Выводы у него получались очень любопытные. По завершению исследований он намеревался написать по материалам диссертации книгу, уйти в отставку и составить мне компанию на историческом факультете того самого колледжа, где остановилось время. Сара полагала майора безумным, потому что каждый день он ходил на работу и обратно пешком (десять миль в один конец), не ел ничего, кроме постного мяса и прессованного творога, а по субботам надевал рыжий парик и бродил по Джорджтауну в поисках малолеток. Свои мужские достоинства майор Соммерс мог проявить только с четырнадцати- или пятнадцатилетними девчушками. Он говорил, что его это тревожит, но не настолько, чтобы обращаться к помощи специалистов. Совсем недавно майору стукнуло тридцать шесть.
Я улыбнулся Саре.
- В Пентагоне я нашел все, что хотел. Так что теперь буду проводить дома гораздо больше времени.
- Я не хочу, чтобы ты думал, будто я какая-то безмозглая курица-наседка, но, когда ты сказал, что тебя едва не убили, я заволновалась. Испугалась за тебя. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. А потом рассердилась. И ничего не могла с собой поделать. Ужасно рассердилась.
- Понятно, - кивнул я. - Давай об этом забудем.
Она пристально посмотрела на меня.
- Тебе это нравится?
- Что?
- Копаться в грязи. И чем более вонючая эта грязь, тем большее ты получаешь удовольствие. А людские извращения просто завораживают тебя. И в своем деле ты большой дока. Иногда это меня тревожит.
- Я всего лишь историк.
Сара кивнула.
- Кажется, я знаю, где бы ты действительно хотел работать.
- Где?
- В аду. Ты бы прыгал от радости, получив у дьявола место историка.
Штаб-квартира лоббистской фирмы, называемой "Баггер организейшн", размещалась в старом особняке на Кью-стрит, к западу от Коннектикут-авеню, аккурат между прибежищем кришнаитов и клиникой, в которой четверо докторов лечили от запоев самых влиятельных алкоголиков Вашингтона.
Особняк этот, трехэтажный, из красного кирпича, с подвалом, попал в поле зрения Исторического общества округа Колумбии, благодаря чему его не снесли, дабы освободить место для еще одной автостоянки. Как выяснилось, президент Хардинг на какое-то время поселил в нем свою любовницу, прежде чем нашел для нее более скромные апартаменты в доме 2311 по Коннектикут-авеню.
Я расплатился с шофером такси, вошел в крошечный вестибюль и нажал на черную кнопку над табличкой со словом "Звонок" и стал ждать, что за этим последует.
- Кто здесь? - мгновением позже спросил суровый голос.
- Декатар Лукас.
- Входите, - и тут же зажужжал электрический привод замка.