Да, она знакома с подсудимым Миямото Кабуо, давно его знает. Лет двадцать назад они подрядились собирать ягоды: сам ответчик, двое братьев, двое сестер, мать и отец. Да, она помнит их. Работали они хорошо, ни с кем особо не общались. Тележки привозили наполненными доверху; она отмечала и платила. Первое время жили в одной из хижин для сборщиков; по вечерам до нее доносился запах рыбы, которую они готовили. Иногда она видела, как они всей семьей усаживались под кленом и ели с оловянных тарелок рис и рыбу. Они развешивали белье на веревке, натянутой между двумя молодыми деревцами в поле, заросшем кипреем и одуванчиками. Машины у них не было, неизвестно, как они без нее обходились. Рано утром двое-трое детей отправлялись с удочками к заливу и удили с пирса или переплывали на скалы, возле которых водилась треска. В семь она уже видела их на дороге, они несли прутики с нанизанной рыбой, а еще грибы, побеги папоротника, моллюсков, а то и морскую форель, если повезет. Ходили они босиком, опустив глаза. Вся семья носила плетенные из соломы шляпы сборщиков.
Да, да, еще бы ей их не помнить. Да разве забудешь такой народ? Этта сидела, глядя прямо на Кабуо, и в глазах ее собирались слезы.
Судья, видя, что ей трудно справиться со своими чувствами, объявил перерыв; Этта прошла за Эдом Сомсом в приемную, где села в тишине и стала вспоминать.
…Миямото Дзэнъити постучался к ним уже в конце уборочного сезона, это был их третий сезон. Этта стояла в кухне у раковины; выглянув в прихожую, она увидела, что японец смотрит на нее. Он кивнул ей; она зыркнула на него и вернулась домывать посуду. Немного погодя к Дзэнъити вышел Карл с трубкой в руке. Ей плохо было слышно, о чем они говорят. Она выключила воду и стояла, прислушиваясь.
Вскоре мужчины вышли и вместе отправились на поля. Она видела их из окна в кухне над раковиной: они то и дело останавливались, то один, то другой, показывали на что-то и шли дальше. Снова останавливались, снова взмахивали рукой то в одну сторону, то в другую. Карл закурил трубку и почесал за ухом. Дзэнъити махнул шляпой, обводя поля к западу, и снова надел ее. Они еще немного походили среди грядок, дошли до самого верха и повернули, пойдя между кустов малины.
Когда Карл вернулся, Этта поставила на стол кофейник.
- Чего хотел-то? - спросила она.
- Земли, - ответил муж. - Семь акров.
- Это каких же?
Карл положил трубку на стол.
- Те, что прямиком к западу, посередине. Между северными и южными. Я предложил те, что к северо-западу. Если, конечно, надумаю продавать. Все равно земля там холмистая.
Этта налила кофе себе и ему.
- Не будем мы ничего продавать, - твердо заявила она. - Сейчас не время, земля дешево стоит. Подождем до лучших времен.
- Земля холмистая, - повторил Карл. - Обрабатывать ее трудно. Хоть и солнечное место, да вечно вода стоит. Там всегда меньше всего клубники урождается. Потому он и попросил ее, знал, что на другую-то меня вряд ли уговоришь.
- Он же хотел средние семь акров, - напомнила мужу Этта. - Думал выгадать два акра хорошей земли, ну как ты не заметишь.
- Может, и так, - согласился Карл. - Но я заметил.
Они пили кофе. Карл съел кусок хлеба, намазанный маслом и посыпанный сахаром. Съел второй. Он всегда был голоден. Прокормить такого было нелегко.
- И что ты ответил? - спросила Этта.
- Что подумаю. Знаешь, я и так уже готов был забросить те пять акров, пусть зарастают сорняками, уж больно тяжко бороться с чертополохом.
- Не продавай, - отговаривала его Этта. - Продашь, потом пожалеешь.
- Люди они порядочные, - рассуждал Карл. - Вот увидишь - будут себе жить тихо-мирно. Ни тебе ругани, ни попоек. Соседи что надо. Гораздо лучше других, если уж на то пошло.
Карл взял трубку и стал вертеть, ему нравилось чувствовать ее в руке.
- В общем, сказал ему, что подумаю, - заключил Карл. - Ничего не обещал, просто сказал, что подумаю.
- Уж ты подумай, подумай как следует, - увещевала его Этта.
Она встала и начала убирать со стола. Ей никак не хотелось пускать дело на самотек - семь акров составляли почти четверть их земельной собственности.
- Подожди - не прогадаешь, - советовала она мужу. - Попридержи их пока.
- Может, и так, - согласился Карл. - Я подумаю.
Этта стояла у раковины, спиной к нему. Она с остервенением оттирала тарелки.
- А неплохо бы разжиться деньжатами, а? - помолчав, заговорил Карл. - Прикупили бы кое-что, да и…
- Если ты об этом, - сказала ему Этта, - то даже не начинай. Нечего соблазнять меня обновками к воскресной службе. Если мне что нужно, вполне обойдусь своими силами. Что мы, совсем обеднели, чтобы продавать землю японцам этим? Ради чего? Ради новых нарядов, мешочка дорогого табака? Говорю тебе, Карл, держись за свою землю, крепко держись, а шляпка с оборками из магазина Лотти мне ни к чему. Да и то сказать, - тут Этта развернулась к мужу, вытирая руки о передник, - ты что думаешь, у него кубышка где в поле зарыта? Думаешь, он выложит тебе сразу кругленькую сумму, да? Ты так думаешь? У него же ничего за душой нет, только то, что платим ему мы, Торсены, которым он дрова рубит, да эти католики… как их… ну те, что на Южном пляже, у пирса. Так что ничего у него нет, Карл, ничего! Будет выплачивать полдоллара за раз, аккурат тебе на карманные расходы. На табачок, на журнальчики… Да эти семь акров отправятся прямиком в магазин дешевых товаров в Эмити-Харбор.
- Католики эти - Хепплеры, - напомнил ей Карл. - И вроде как Миямото на них больше не работают. Прошлой зимой рубили дрова для Торгерсонов и, кажется, неплохо заработали. Они трудолюбивые люди, Этта, сама знаешь. Да о чем я, ты же видела, как они работают на полях. И деньги не тратят. Едят только рыбу да рис, который оптом закупают в Анакортесе.
Карл почесал под мышкой, потер грудь толстыми, сильными пальцами, взялся за трубку и снова принялся вертеть ее.
- Дом у Миямото в образцовом порядке, - убеждал он жену. - Ты никогда не заходила к ним? Так вот, у них с пола есть можно, такая там чистота, даже стены скребут от плесени. Ребятишки спят на тюфяках, не носятся по округе чумазыми. Белье развешано аккуратно, да на прищепках. Вручную вырезанных, представляешь? Встают ни свет ни заря, по ночам не горланят, не давят на жалость, не ищут дармовщинки…
- Ага, ну прямо как иньдеицы эти, - перебила его Этта.
- Зря ты индейцев ни во что не ставишь, - урезонил жену Карл. - Будь к ним добрее - покажи, где находится туалет, где можно кристаллы соли раздобыть, где наловить моллюсков… Знаешь, Этта, мне все равно, какие у них там глаза. Плевал я на это, понимаешь. Люди есть люди, вот и вся правда. А эти живут прилично, их не в чем упрекнуть. Итак, дело за малым - решить, продаем мы или не продаем? Миямото говорит, что готов сразу выложить пятьсот. Пятьсот! А остальное растянем на десять лет.
Этта снова повернулась к раковине. Уж этот Карл со своими затеями! - раздраженно подумала она. Любитель побродить по полям, поболтать со сборщиками, посмаковать ягоду, выкурить трубку, наведаться в город за мешком гвоздей… В чем он только не принимал участия: и фестиваль клубники помогал готовить, и в соревновании судействовал, и лосося на гриле жарил… В любое дело уходил с головой: найти площадку для ярмарки, собрать пожертвования на строительные материалы и всякую всячину для танцевального павильона в Уэст-Порт-Дженсен. Вступил в общество масонов и в тайную братию, помогал с бухгалтерией в ассоциации фермеров. Вечера просиживал в хижинах сборщиков, болтал с этими японцами и индейцами, глядел, как индианки вяжут, и толковал с мужчинами о прежних временах, когда на острове еще не было клубничных ферм. Уж этот Карл! Только заканчивался сезон сбора ягод, как он уже отправлялся в какую-нибудь глухомань, на место, которое указали ему индейцы, и притаскивал наконечники стрел, какие-то старые кости, раковины и бог знает что еще. Один раз он пошел со старым вождем; вернулись они с наконечниками стрел и потом до двух ночи сидели на крыльце, курили трубки. Карл тогда угостил вождя ромом - Этта слышала из спальни, как они прикладывались к бутылке - и оба захмелели. Она лежала с открытыми глазами, прислушиваясь в ночи, как Карл с вождем хлещут ром, гогочут, а вождь все рассказывает байки. Про какие-то там тотемные поля, про каноэ, про потлач, весенний праздник, на котором ему довелось побывать, когда выдавали замуж дочь другого вождя, и где старый вождь самолично выиграл состязания в метании копья, а на следующий день вождь тот умер во сне, взял и умер, мертвый вождь и дочь замужем, и как в каноэ того вождя пробили дыру, положили мертвое тело и затащили каноэ на дерево с какой-то богомерзкой целью. В два ночи Этта вышла к ним в халате и велела индейцу идти домой, мол, уже поздно, вон и звезды высыпали, а ей не по нраву запах рома в собственном доме.
- Что ж, - скрестив руки, сказала она Карлу, стоя уже на пороге кухни, где последнее слово, как она знала, останется за ней. - Ты у нас в доме хозяин, ты штаны носишь… Валяй, продавай нашу собственность какому-то японцу… Потом увидишь, что из этого выйдет.
Перерыв закончился, и Этта снова отвечала на вопросы Элвина Хукса. Она рассказала, что уговор у них был таким: пятьсот долларов в рассрочку и восьмилетний контракт аренды с передачей в собственность. Карлу причиталось по двести пятьдесят долларов каждые полгода, тридцатого июня и тридцать первого декабря, да еще шесть с половиной процентов годовых. Один экземпляр контракта оставался у Карла, второй - у Дзэнъити, третий - для инспектора, пожелай тот взглянуть на контракт. Семья Миямото - а это был 1934 год, рассказывала Этта, - все равно не могла владеть землей. Оба, и муж, и жена, приехали из Японии, родились там, поэтому закон запрещал им иметь собственность. Карл оставил землю записанной на свое имя, а в бумагах на случай проверки записал аренду. Лично она, Этта, тут ни при чем, все затеял один Карл, она же только свидетель. Следила за уплатой и тратой денег, высчитывала процент. И больше ни в чем не участвовала - сделка была затеей Карла и только Карла.
- Минуточку, - перебил ее судья Филдинг. Он провел рукой по мантии и, моргнув, посмотрел на женщину. - Простите, что прерываю вас, миссис Хайнэ. Суд должен сделать заявление по данному вопросу. Прошу меня извинить.
- Да, конечно, - ответила Этта.
Судья кивнул ей и обернулся к присяжным:
- Оставим эти перешептывания на судейской скамье, - начал он. - Мы с мистером Хуксом могли бы продолжить, но все равно пришлось бы прервать свидетеля для разъяснения законодательных тонкостей.
Он потер брови и отпил воды. Поставил стакан и продолжал:
- Свидетель ссылается на законодательный акт штата Вашингтон, ныне уже не действующий, согласно которому иностранец, то есть подданный другого государства, не имел имущественных прав на недвижимость.
Кроме того, в данном законодательном акте оговаривалось, что никто не может обладать имущественными правами в пользу иностранца - подданного другого государства - никоим способом, ни в коем виде или форме. Более того, в 1906 году, если я не ошибаюсь, генеральный прокурор Соединенных Штатов издал распоряжение по всем федеральным судам отказывать лицам японского подданства в получении американского гражданства. Таким образом, в строгом юридическом смысле, для японских иммигрантов представлялось невозможным владеть землей на территории штата Вашингтон. Миссис Хайнэ свидетельствовала, что ее покойный супруг вступил, что называется, в тайный сговор с покойным отцом подсудимого и соглашение их, скажем так, основывалось на несколько вольной, хотя и взаимно удовлетворяющей обе стороны, трактовке данного законодательного акта. Они довольно нехитрым способом обошли его, заключив контракт о так называемой "аренде", скрывавший фактическую продажу земли. Значительная сумма, уплаченная в рассрочку, означала переход земли в собственность другого, а для государственного инспектора были заготовлены фальшивые документы. Документы эти, равно как и другие, упомянутые миссис Хайнэ, были, как вы помните, приложены к делу в качестве вещественных доказательств по просьбе государственного обвинителя. "Действующих лиц" этого подлога, как миссис Хайнэ потрудилась объяснить, среди нас больше нет, поэтому их виновность не рассматривается. Если адвокат или свидетель считают, что требуются дальнейшие разъяснения, пусть выскажутся, - добавил судья. - Однако позволю себе заметить, что суд не будет рассматривать какие бы то ни было нарушения в отношении законодательного акта "О владении землей иностранными подданными", по счастью уже не существующего. Мистер Хукс, пожалуйста, продолжайте.
- Я хотела бы добавить… - сказала Этта.
- Да, конечно, - отозвался судья.
- У них, японцев этих, не было никаких прав на землю, - заявила Этта. - Не понимаю, с чего эти Миямото вдруг стали претендовать на нашу землю. Они…
- Миссис Хайнэ, - вмешался судья. - Прошу прощения, что снова вынужден прервать вас. Но должен напомнить вам, что мистер Миямото находится здесь в связи с обвинением в убийстве при отягчающих обстоятельствах, а всевозможные тяжбы в отношении правомерности владения землей разбираются в гражданском суде. Убедительно прошу вас отвечать только на задаваемые вам вопросы.
- Мистер Хукс, - обратился судья к адвокату. - Продолжайте.
- Благодарю вас, - ответил Элвин Хукс. - Я только хотел бы добавить, для протокола, что свидетель пыталась лишь вспомнить подробности, связанные с владением землей и тем самым непосредственно ответить на заданный ей вопрос. Кроме того, данные сведения носят исключительно важный характер и подробная картина соглашения между подсудимым и свидетелем позволяет пролить свет на мотивы подсудимого к убийству. Это…
- Достаточно, - прервал его судья Филдинг. - Вы уже произнесли свою вступительную речь, Элвин. Перейдем к следующему.
Элвин Хукс кивнул и снова принялся расхаживать.
- Миссис Хайнэ, - обратился он к свидетелю. - Давайте вернемся немного назад. Если, как вы говорите, семье Миямото по закону невозможно было владеть землей, зачем понадобилось заключать контракт?
- Чтобы они могли выплачивать, - ответила Этта. - По закону им позволялось владеть землей, если они были американскими гражданами. Дети этих Миямото родились в Америке и, как я думаю, считались американскими гражданами. В двадцать лет земля бы перешла к ним, на их имя - по закону такое разрешалось, - землю переписали бы на имя детей, когда тем исполнилось бы двадцать.
- Понимаю, - ответил Элвин Хукс. - Как вы думаете, миссис Хайнэ, а в 1934 году у родителей подсудимого, у Миямото, были дети в возрасте двадцати лет?
- Самый старший сейчас сидит здесь, - ответила Этта, ткнув пальцем в Кабуо. - По-моему, тогда ему было двенадцать.
Элвин Хукс обернулся посмотреть на подсудимого, будто желая удостовериться, что именно его Этта имела в виду.
- Подсудимый? - переспросил он. - В 1934-м?
- Да, - подтвердила Этта. - Подсудимый. Вот к чему вел этот восьмилетний контракт. Через восемь лет ему исполнилось бы двадцать.
- То есть в 1942-м, - подсчитал Элвин Хукс.
- Да, так, - подтвердила Этта. - В ноябре 1942-го ему исполнилось бы двадцать, тридцать первого декабря они внесли бы последнюю плату, землю переписали бы на их имя… на этом все бы и кончилось.
- Все бы и кончилось? Почему "бы"? - спросил Элвин Хукс.
- Не внесли последнюю плату, - пояснила Этта. - Вообще-то, две последних платы. Да, две. Так и не выплатили. Последние две. А всего было шестнадцать.
И она замолчала, скрестив руки на груди и поджав губы.
Нельс Гудмундсон кашлянул.
- И что же, миссис Хайнэ? - спросил Хукс. - Что вы предприняли, когда в 1942 году не получили два последних взноса?
Этта ответила не сразу. Она потерла нос и снова скрестила руки. Этта вспомнила, как однажды Карл принес листок бумаги, подобранный в Эмити-Харбор. Он сел за стол, положил листок перед собой, разгладил и стал читать, вчитываясь в каждое слово. Этта стояла над ним и тоже читала.
Начало было следующим: "Предписание всем лицам японского происхождения, проживающим на следующих территориях". Дальше перечислялись Анакортес, Беллингэм, Сан-Хуан, Сан-Пьедро и многие другие места в долине реки Скагит… она уже позабыла какие. Во всяком случае, этим японцам предписывалось покинуть территории к полудню двадцать девятого марта. Депортировать их должны были войска 4-й армии.
Этта сосчитала на пальцах: времени на сборы ровно восемь дней. Разрешалось взять с собой постельные принадлежности, предметы личного пользования, кое-что из одежды, ножи, ложки, вилки, тарелки, миски, кружки… Все это требовалось аккуратно связать в тюки, которые будут пронумерованы, и на каждом надписать имя. Японцам разрешалось взять все, что они в состоянии были унести, кроме домашних животных. Депортируемым было обещано, что их мебель останется на хранении. Мебель останется, а самим японцам предписывалось явиться двадцать девятого марта к восьми часам утра на пункт сбора в доках Эмити-Харбор. Для переезда туда им обещали предоставить транспортные средства.
- Господи! - покачал головой Карл, разглаживая листок большим пальцем.
- Да, не видать нам сборщиков в этом году, - отозвалась Этта. - Может, нанять этих… китайцев из Анакортеса?
- Потом решим, времени достаточно, - ответил Карл. - О господи, Этта! - снова покачал он головой.
Карл убрал руки с листка, и он тут же свернулся в трубку.
- Нет, ну надо же! - не мог успокоиться Карл. - Подумать только, восемь дней!
- Распродадут весь скарб по дешевке, - сказала Этта. - Вот увидишь. Все свои безделушки, кастрюли и сковородки. Говорю тебе, в каждом дворе будет распродажа. Так они и сделают, японцы эти, вмиг все распродадут, сбудут любому, кто возьмет.
- Да, и поживятся же некоторые, - отозвался Карл, все еще качая своей большой головой. Он сидел, положив руки на стол. Этта знала, что сейчас он попросит что-нибудь поесть и насорит по всей кухне. У него вид такой, будто он чего-нибудь съел бы, будто предвкушает еду. - Плохо, очень плохо, - сказал Карл. - Несправедливо все это.
- Они же японцы, - возразила ему Этта. - Мы же с ними воюем. К чему нам шпионы под боком.
Карл покачал головой и тяжело, всем телом, повернулся к ней.
- Знаешь, что, Этта… - прямо заявил он ей. - У нас с тобой вместе ну никак не получается.
Она, конечно же, поняла, что он имел в виду. Но промолчала. Карл и раньше говорил. Ее это не больно-то и задевало.
Этта постояла, демонстративно уставив руки в боки, но Карл не отвернулся.
- Господи, Этта, где твое христианское милосердие, - взмолился он. - Неужели ты такая черствая?