****
Лес постепенно менялся. Казалось, что с каждым шагом мы только забираемся вглубь, отдаляясь от людей. Впрочем, Инга так не считала.
- Здесь должна быть вода, - упорно твердила она. - Должна! Раз сказала, значит, будет!
- Может, на дерево влезть? - уныло предложил Боб. - Сверху лучше видно.
- Или на мох посмотреть, - робко посоветовала Злата. - По нему направление угадывают.
- Смотри, - я показал на ближайшую ель. - И что это тебе дало?
- Вроде бы мох должен расти с северной стороны, - неуверенно пробормотала Злата. - Значит, там север.
- И?
- И вот, - развела Злата руками. - Я сказала, где север, а дальше вы уж сами как-то решайте. В конце концов, с вами в лес идти я не напрашивалась. У меня волосы спутались, и макияж потек. И вообще я в душ хочу!
- Придется лезть на дерево, - вздохнул Боб, смерив любимую уничижительным взглядом.
И ведь действительно полез: кряхтя, сопя, то и дело, зависая на сучьях и ветках. Злата внизу театрально ахала и громко подбадривала: "Еще одну веточку, тигренок, еще одну!". Март откровенно зевал. Инга остругивала ножом палочку. А я думал: если он так ретиво лезет на ель, то что ему мешало покорить тот злополучный дуб? - мелькнула предательская мыслишка. Он вполне мог увлечь Дашку, наговорить ей с три короба, а потом убить на дереве. Версия не так уж плоха… И с Фимой они вроде бы отправились вместе…
- Мы не туда идем! - прокричал Боб. - Нам надо взять вправо, там река. Я ее вижу.
- Далеко?
- Километров пять, не меньше.
Мы синхронно посмотрели на Ингу.
- Ну, я не знаю, - пробормотала она. - Мне кажется, что надо идти прямо.
- Мне все равно, - лениво отозвался Март. - Вправо, так вправо, Прямо, так прямо.
- Надо делать так, как Боб говорит, - упорствовала Злата. - Тигренок умный. Он у меня институт закончил.
Я больше не верил никому из них. Наверное, Луша изначально была права: мы не знали ни дороги, ни леса. То, что поначалу казалось легким приключением, превратилось в нешуточную проблему.
- Идем, как сказала Инга, - решил я. - Там будет видно.
Боб неловко слез с дерева и посмотрел на грязные, ободранные ладони.
- Мое дело предупредить, - хмуро сказал он, старательно отводя взгляд. - Ваше дело - отказаться.
****
К вечеру разожгли костер. Девушки принялись готовить нехитрый ужин.
Я следил за плавными движениями Златы и почему-то думал о своей жене. Угораздило же меня когда-то жениться на юной блондинке. Она считала себя очень умной и во всем искала подвох. Если я дарил ей книгу, она начинала плакать: "Ты намекаешь, что я дура". Если дарил цветы, то якобы смеялся над ее заурядностью. Дескать, дашь этой заурядной дуре цветов, и она заткнется. "Ты приглашаешь меня в ресторан, чтобы я там напилась и танцевала голой на столе. Ты подарил мне ожерелье, чтобы я однажды за какой-нибудь гвоздь зацепилась, и мне голову оторвало". Голову ей не оторвало. С головой у нее как раз все в порядке. Просто однажды моя маленькая блондинка выросла и поумнела. А как поумнела, так и развелась. Зачем ей неудачник? Я не винил ее: страсти давно отшумели, чувства впали в кому. И мне нравилось так жить, перемешивая дни и ночи, ни о ком не беспокоясь и ни о чем не думая.
- Нравится? - рядом со мной возник Боб. - Хороша девочка?
- Красивая, - осторожно ответил я.
- И хозяйственная, - сплюнул он. - Жаль только, дура.
- Не стоит делать столь громких заявлений, если твоя роль - Ромео, - посоветовал я.
- Почему Ромео? Не понимаю ажиотажа вокруг этой трагедии. Подумаешь, не смогли быть вместе. Что, из-за этого нужно было травиться? Или делать харакири? Им нужно было всего лишь подождать - все бы уладилось само собой. И папа сказал бы "да", и второй папа не стал бы возражать. Все проблемы людей лишь из-за того, что они слишком торопятся. Лучше отойди в сторону. Подумай. Взвесь все "за" и "против". И только потом играй "ва-банк".
- Ты всегда так поступаешь?
- Почти, - в бликах костра глаза его глаза казались темными, блестящими и очень опасными. - Прежде чем сделать шаг, я всегда думаю, как он отразится на моем будущем. Если ты все поставил на кон, то не имеешь права ошибаться.
- Даже ценой собственного ребенка?
- Рассказала, значит. - Боб нисколько не смутился. - Сколько времени прошло, а никак забыть не может. Да какой ребенок?! Так, эмбрион… Если бы не я, эта дура действительно бы родила, а теперь бы маялась, не зная, куда пристроить никому не нужного младенца.
- Если бы не ты, то она бы не забеременела, - парировал я. - Ты ее полностью подчинил себе. Злата и шагу не может ступить, чтобы не послушать тебя.
- Я лучшее, что у нее было!
- Тогда этой девочке можно только посочувствовать. Лучшего она так и не знала. А что, кстати, приключилось с другой твоей девушкой?
- С Ангелиной?
- С Ангелиной.
Тут он заметно помрачнел. Права Алиса, у каждого свои скелетики в темном лесу. То есть в темном шкафу.
- Не хочешь говорить? - я сознательно его подначивал.
- Отчего же? Могу. Ты вроде как психотерапевт. Кушетки здесь, конечно, нет, но суть процедуры не меняется. Гелька была классная. Красивая, как ангел. Умная, как черт. С ней я чувствовал себя счастливым. На девяносто девять процентов. Знал, что если будем вместе, то выиграем все призы в этой жизни. И знаешь, что мне в ней особенно нравилось? Она никогда не плакала. Как бы плохо ей ни было, ни одной слезинки. В общем, мы даже подумывали о том, чтобы пожениться. А потом ко мне пришла Луша.
- И?
- А дальше все показали по телевизору. Типа она должна мне сказать страшную вещь, но не знает, как я к этой страшной вещи отнесусь. И прочая мура. Что касается "бла-бла-бла" - Луша сто очков вперед любому оратору даст. Это была преамбула, а теперь амбула: Геля не та, за кого себя выдает. До встречи со мной чем только Геля не занималась: оказывала эскорт-услуги, снималась в порнографических фильмах, стояла на Невском проспекте, высоко подняв грудь.
- И ты поверил?
- Мне показали фотографии.
- Ну и что?!
- То есть как это что? Повторяю, я видел фотографии. И мне они очень не понравились.
- А если это монтаж?
- А если нет?
- И все равно, Боб, я не понимаю, - я не отрывал взгляда от Златы. - Ты любишь женщину, ты без ума от нее. Ты даже готов жениться. Однако моментально отказываешься, как только тебе предоставляют якобы неопровержимые доказательства. Но доказательства чего? Какое тебе дело до ее прошлой жизни, если ты ее любишь здесь и сейчас?
- Это мое дело! - взорвался он. - Гелька обманула меня. Она мне ничего не говорила о своей прошлой жизни. И я ей верил.
- Ты верил ей, так? Что же помешало поверить ей и в тот раз? Почему ты отказался от женщины, которую ты любил? Какое значение имеют несколько снимков сомнительного происхождения?
- Она призналась сама!
- В чем?
- В том, что занималась проституцией! В том, что снималась в порнухе! В том, что она не та, за кого себя выдавала!
- Сколько смертных грехов в одном теле! С тобой все ясно, Боб. Жена Цезаря выше подозрений. Только так не бывает… Мы люди, а значит…
- Значит, имеем право на ошибки. Ты это хотел сказать? - Боба было не так просто вывести из себя. - Конечно, мы можем ошибаться. Но проституция - не ошибка. Это образ жизни. Я не смог простить лжи.
- Дурак ты… Тебе судьба подарила встречу с замечательной женщиной - ты от нее играючи отказался. Точно так же легко отказался и от собственного ребенка. Ты отказываешься от всего, что может тебе помешать. И проблема не в Геле или в Злате, а в тебе…
- Остается добавить: "Хочешь, поговорим об этом?".
Я помнил, чем закончилась история с Гелей. Конечно, она призналась. Фотографии, где она была снята обнаженной, передавали по кругу, и каждый счел должным осудить ее прошлую жизнь. Боб держался так отстраненно, словно она не только обманула его надежды, но и заразила неприличной болезнью. Ее вышвырнули из шоу в течение часа. Ангелина вышла за ворота, там не было даже машины, чтобы ее отвезти. Как она добралась до шоссе, я не знаю. Я вообще не знаю, сколько времени она шла по этому кошмарному лесу на своих высоченных шпильках. Только спустя несколько дней ее подобрали на дороге и отвезли в Москву. Вернувшись, Геля попыталась покончить с собой. Откачали. Но клеймо прокаженной носила еще очень долго. Возможно, ее дальнейшая жизнь сложилась не так уж плохо, мне о том не известно. Но я до сих пор не мог понять, как можно отказаться от любимой женщины, если она к тому же любит тебя.
- Так что, док? Будем меня лечить?
- Нет никакого желания, - мрачно ответил я. - Тем более, ты и не болен. У людей без совести всегда все в полном порядке.
****
Я знал, что вечером он снова придет ко мне - мой кошмар и моя правда.
- Ты не спишь?
- Нет.
Сегодня он был настроен более благодушно. Удобно устроился на левом плече и стал нашептывать:
- Зачем тебе эта безнадежная компания? Они обречены! Нужно встать и уйти. Идем! Не бойся, я покажу тебе дорогу. Она рядом, вы просто ее не видите. У тебя "шоры" на глазах. Отбрось их, и ты увидишь истинное положение дел. Все, как есть на самом деле.
- Ты знаешь, кто убивает?
Он тихо рассмеялся.
- Конечно. И ты это тоже знаешь. Только не хочешь замечать. Все время зачем-то ищешь мотив - вот твоя главная ошибка. Кто-то кого-то убивает не потому что, а вопреки чему-либо. Как только ты просеешь собственное сознание, сразу все поймешь.
- Значит, все-таки маньяк?
- Что есть маньяк? Человек, одержимый манией, страдающий ненормальным влечением к чему-либо. Каждый из нас маньяк. Каждый хочет заполучить то, чего не имеет. Но, получив, он будет стремиться к другому. Ваши желания меняются слишком быстро. В этом и есть несовершенство человечьей натуры. Ты все забыл? Тебя же этому учили. Единственно верный мотив - желание.
- Значит, тот, кто сильнее всех хочет получить главный приз, и есть убийца…
Он досадливо цокнул:
- Какой ты смешной, однако! Кому интересны чужие желания? Кто будет их измерять? У каждого - своя сила и своя правда. Отдели зерна от плевел, и увидишь сено.
- Не понимаю.
- Вот видишь, даже такой простой истины ты не понимаешь.
- Подожди, - почему-то я заторопился. - Скажи, ты приходил к убитым?
- Какой ты милый, док, - я увидел длинные острые зубы. - Раньше ты в меня не верил, а теперь такие вопросы задаешь. Конечно, я был с ними. Но какой промежуток тебя интересует? До, во время или после убийства?
- Во время…
- К некоторым, да. К тем, кто мне симпатичен… У Полины был. Она очень удивилась. Не мне - убийце. Стала охорашиваться, одежки свои немудреные скинула. Разлеглась, словно другого и не ждала. Но вместо любви он подарил ей смерть. Правда, красиво?!
- А Даша?
- Нет, - он снова зацокал, как возмущенная белка. - У нее голова пустая - нечем поживиться. И тарахтит, тарахтит, тарахтит… Я ее только подтолкнул немного, чтобы поняла - вот оно, настоящее… Подсадил… Цепочками обмотал, чтоб красиво было. Там ее и смерть накрыла.
- Что это - настоящее?
- Смерть, конечно. Жизнь - есть иллюзия. Иллюзия есть жизнь. И только смерть дает истинное знание - смерть открывает твою истинную суть.
- Но после этого ты умираешь.
- Такова цена. Но, умирая, ты узнаешь, кто ты есть. Разве это не прекрасно?
- Алиса… Ты был с ней?
- О, да! Прекрасное ничто. Я вгрызался в ее голову и тонул в восхитительной пустоте. Там невесомость и немного шмоток. Не переживай, она не стоила твоих терзаний. Физическая оболочка. Ты достоин большего.
- Чего я достоин?
- Тебе виднее, - чавкнул он. - А сейчас извини - слишком голоден, чтобы продолжать.
Я расслабился и постарался получить удовольствие. Голову снова сжали горячие тиски. Борясь с приступом тошноты, я из последних сил смотрел на костер. Искры ударили прямо по глазам. Стало больно, на губах выступила пена. Голова дернулась, и я увидел ночное небо. Какие звезды в это время года… Какие звезды…
Звезда по имени Инга…
15 июля
Вера в то, что глупцы не думают, самая опасная форма оптимизма.
Я проснулся и понял, что болен шизофренией. Тем, кому смешно, просьба выйти из зала.
Да, я болен, господа, я болен! И ничего страшного в этом нет. Напротив, все нормально. Во всем мире тысячи людей больны шизофренией. Если следовать статистике, то это один процент. Всего лишь один процент! Но если численность населения давно уже перевалило за пять миллиардов, то один процент - весьма внушительная цифра.
Что есть шизофрения? Расщепление личности? Ничего подобного! Пусть я и психиатр-самоучка, но все равно знаю: болеть шизофренией - не значит иметь расщепленную личность. Расщепленная личность - совсем другое. Как правило, расщепление личности вызвано психологическими травмами в детстве. А с этим у меня все в полном порядке. Не было никаких травм, не было! Я не называюсь разными именами и не проигрываю разные роли. Однако я действительно болен… И болезнь прогрессирует. В старину шизофрению называли "dementia praecox". Красивое название! Пока кавалер пил из бальной туфельки шампанское, барышня деликатно ему шептала: "Мон шерри, у меня "dementia praecox"". И это лучше, чем сифилис. Так, по крайней мере, говорят.
Больной шизофренией должен был впасть в полное безумие. Но что есть безумие? Безумие есть - жизнь.
Я смотрел на себя в карманное зеркальце. Застывшая улыбка - без всяких эмоций. Другое дело, что сейчас я и не испытывал никаких эмоций, но сути дела это не меняло - я болен.
Я до сих пор не могу ответить на один вопрос: является ли шизофрения болезнью или это всего лишь иной способ восприятия реальности? Наверное, с точки зрения нормы, я совершенно другой. И всегда был другим. О, давайте только не будем вспоминать курс лекций: "Слово "шизофрения" возникло от греческих "шизо" ("схизо") - расщепляю и "френ" - разум. Под расщеплением подразумевается не раздвоение (например, личности), как часто это не совсем верно понимают, а дезорганизацию, отсутствие гармоничности, несоответствие, нелогичность, с точки зрения обычных людей". Все так и есть, но мне от этого не легче.
Первый тип шизофреника, говорил наш профессор, представляет собой простого индивидуума, не понимающего еще, что он давно и безнадежно болен. Он не способен на эмоциональную привязанность ни к обстановке, ни к человеку, он блуждает с места на место, от человека к человеку. Простые шизофреники - это и бродяги, и проститутки. Простому шизофренику безразлично, с кем и где находиться. Сегодня он может пить водку на вокзале, завтра прийти в Дворянское собрание и сказать, что в его жилах течет голубая кровь.
Второй тип - это параноидный шизофреник, для которого отражение собственных мыслей в виде голосов и видений, а также ощущение повышенной значимости. "Я - гений!" - говорит он вам, и любое сомнение в этом делает вас его врагом. "Я - гений!" - говорит мне студент с третьей парты, когда я ставлю в его зачетку "неуд". Он ненавидит меня, я ненавижу его. Возможно, мы оба параноидные шизофреники.
Третий тип - кататоник, с задержкой почти всех мышечных движений, со странными изменениями в работе мышц и внезапными приступами ярости.
И, наконец, четвертый тип, прости господи, гебефренический. Придумали же такое название! Отличается он странными поступками и разговорами; больной высказывает ряд фантастических идей с явно сексуальной, а нередко и религиозной окраской.
Помнится, я поспорил с профессором:
- Можно вопрос?
- Да, конечно.
- Можно ли считать нормальным человека, который ведет себя холодно и равнодушно с родными, однако души не чает в своих золотых рыбках и даже испытывает к ним нечто, сродни сексуальному влечению. Он говорит: "Они такие прекрасные, и они так нежно разговаривают со мной". Когда одна такая рыбка дохнет, он испытывает искреннее горе. Но если умирает его жена или дочь, ему совершенно все равно. Профессор, это шизофрения?
Меня тогда выставили из аудитории. Но я до сих пор был уверен, что каждый, кто живет в своем собственном мире, шизофреник. И тот, кто души не чает в своем автомобиле, и тот, кто часами рубится самодельными мечами в фэнтезийных сражениях. Мы все ненормальны. У большинства людей собственное "Я" способно держать себя под контролем. Но если тобой завладеет "Оно", картина меняется: подавленные образы становятся сознательными и приводят к странным видам поведения, называемым психозами.
… Итак, я шизофреник!
Я встал с земли и профессионально отметил собственные движения: таким скованным и неловким до этого не был. Вот и еще одно доказательство. Я давно догадывался, что со мной не все ладно.
Как-то моя блондинка-жена застала меня на подоконнике: совершенно голый, я стоял на самом краю и смотрел вниз. Внизу переливалась восхитительная бездна, украшенная сотнями огней. Стоило только сделать один шаг с горы, и я бы полетел, набирая скорость. Воздух ворвался бы в мои легкие, наполнив их чувством волшебной свободы. В тот раз как никогда я находился вблизи от собственного "Я". Но меня грубо стащили вниз. Жена плакала и называла сумасшедшим. Ей не дано увидеть то, что видел я.
И это люди называют шизофренией?
У догоревшего костра безмятежно спала Злата. Больше здесь никого не было. Ни Боба, ни Марта, ни Инги. На цыпочках, бесшумно, чтобы не потревожить спящую красавицу, я скользнул в чащу, стараясь, чтобы ни одна ветка не хрустнула под ногой. Ноздри раздувались, предчувствуя опасность. Где они? В глубине леса - слева, справа, впереди - раздавались едва слышные голоса. Впрочем, они вполне могли быть игрой воспаленного воображения. Голоса то приближались, то становились тише, я метался в трех соснах, надеясь поймать того, кто лишил меня покоя и сна, а кое-кого и жизни. Но, споткнулся о корягу… Даже в погоне за призраками я не смог удержать победу.
В россыпи прохладной росы чуть примятая трава казалась хрупкой и драгоценной. Время остановилось. Мне вдруг стало совершенно безразлично, кто умер вчера, кто умрет сегодня, а кто найдет свою погибель завтра. Мозгоед прав: только смерть открывает наше истинное "Я". И в тот самый последний миг, когда вглядываешься в жизнь, пытаясь ее запомнить, вдруг понимаешь - все неважно. Важно лишь, кто ты и с чем покидаешь этот суетный и изменчивый мир.