В ярко освещенном вестибюле толкался празднично разодетый народ. Кто-то штурмом брал гардероб, где предсмертным воем исходила вахтерша, кто-то переодевался тут же, на длинных скамейках вдоль стен, горделиво демонстрируя друзьям карнавальный наряд. В толпе Майя увидела Анжелику в вожделенном костюме Домино: водолазка и узкие лосины в яркую черно-бело-красную клетку, пышное кружевное жабо вокруг шеи и белые перчатки на изящных кистях. Костюм был великолепен: если Лика в шитье была "ни бум-бум" (как и Ритка, избалованная богатеньким супругом), то Валя Савичева действительно заслуживала звание мастера. Вскоре Майя заметила и ее: девочка стояла у стены, дожидаясь, пока схлынет столпотворение у входа.
У нее было худенькое лицо со вздернутым носиком, бесцветные глаза и немного скошенные вперед передние зубы, по которым лет десять назад плакали металлические скобки (мама, трудившаяся на износ в своей "Пушинке", вовремя недоглядела). Одета она была демократично: в светло-голубой джемпер с широким воротом и джинсы, заправленные в меховые сапожки. За спиной висел тугой, как мячик, молодежный рюкзачок. Странно, но этот простенький наряд ей удивительно шел.
- А что же ты без костюма? - спросила Майя. Валя подняла голову и пожала плечами:
- У нас вечно так: сапожник без сапог. А вообще, шить на себя ужасно скучно. Вроде как самой себе писать открытки ко дню рождения.
Майя улыбнулась в ответ и, не удержавшись, взъерошила собеседнице волосы. Да, черные волосы - вот что, пожалуй, доминировало в Валином облике. Не просто черные, а черные, как воронье крыло, с синим отливом, густые и струящиеся вдоль спины, словно водопад, до самой поясницы. Мечта всех режиссеров и операторов, снимающих рекламу шампуней и бальзамов-ополаскивателей.
Меж тем Анжелика, стоя в отдалении, увидела их и приветственно помахала рукой. Валя ответила тем же и проговорила:
- Пусть уж лучше Келли… Она красивая, и костюм ей идет, правда?
- Правда, - с чувством ответила Майя. - Костюм просто сказочный.
- Вот видите. К тому же все и так знают, кто его шил. Так что мое честолюбие вполне удовлетворено. - Она помолчала. - В прошлом году я одной подружке помогала делать наряд Пиковой дамы. Так она выиграла на конкурсе главный приз - плейер с наушниками. И при всех отдала его мне, представляете?
- Хороший плейер?
Валя хмыкнула:
- Не знаю, она потом забрала его назад… А вы пришли с Романом Сергеевичем? Вы ведь друзья детства?
Майя кивнула, вполуха слушая шушуканье за спиной: перезрелые девицы обсуждали подружку своего учителя ("А она ничего - и фигурка, и прикид".- "Ну, прикид-то, положим, я видала и покруче… Интересно, сколько ей лет?" - "Поди все тридцать, а то и тридцать три…" - "Пожилая, но еще на ногах". - "Ой, девки, а Галка-то из девятого "Б" - она же в Ромушку влюблена по уши!" - "Галка? Это страшилище?!").
- А это тоже твое творение? - спросила Майя, выделив в толпе Снежинок, Снегурочек, фей, принцесс и павлинов, забавную Бабу Ягу в кроссовках, пестрой юбке и маске с крючковатым носом, спускающимся ниже подбородка, точно шланг противогаза.
Валя фыркнула:
- Ни ума, ни фантазии. В настоящем костюме должно что-то выделяться, какая-то яркая деталь. Все остальное служит фоном. А тут… Я непонятно объясняю, да?
- Наоборот, очень понятно. Похоже, ты и впрямь классный мастер.
- Наверное, - безразлично отозвалась она, по-прежнему наблюдая за лесной ведьмой. - Где-то я ее уже видела. Только не могу вспомнить, где именно… Здравствуйте, Роман Сергеевич!
- Здравствуй, Савичева. Ты видела Леру Кузнецову? Этот сорванец Гришка, похоже, все-таки увязался за ней.
- Гриша? - вспомнила Валя. - В костюме гнома, да?
- Я ему покажу гнома. Сказано было: дискотека для старших классов. А он в каком? Еще опять школу подожжет…
- Да он тихий, - заступилась она. - И потом, куда же Лерка без него? Все-таки младший брат.
- Тихий, - проворчал Роман больше для порядка. - Как неизвлекаемая мина…
Отвечая на многочисленные "Здрассьте", они вырвались из толпы, и дышать стало легче. Майя подошла к зеркалу, над которым висел весьма недурно выполненный плакат: сексапильная Снегурочка панибратски треплет за холку жутковатое страшилище с чешуйчатым телом - ну да, год Дракона по восточному календарю… Поправила прическу и очки, мимоходом подумав: а я еще ничего. Не первой свежести, конечно, и слепа, как летучая мышь, однако кожа упругая, грудь не обвисла, и талия где положено… И - одна ("В тридцать три мужа нет - и не будет" - народная мудрость). То есть, конечно, не монашка: случались нечаянные связи разной продолжительности, но все заканчивались ничем. Бросала она, бросали ее (кольнуло одно из давних воспоминаний: ласковый шепот в темноте, ощущение прохладных простыней и чужих чутких пальцев, которые осторожно снимают с нее очки, потом касаются ее волос, потом расстегивают пуговицы на блузке, опускаясь все ниже, потом в дело вступают губы, немного влажные, насмешливые и причудливо изогнутые. У их обладателя было реликтовое имя Артур, и он тоже носил очки в тонкой черной оправе. Ложась в постель, он укладывал их на тумбочку вместе с Майиными, нарочно переплетая их дужками - так, что создавалось впечатление, будто и очки занимаются любовью…). Чего-то в тебе не хватает, подруга. Ощущения внутреннего огня, тайны, как, например, в этой чертовке Келли. Прекрасная дама в серебристой шали, хрустальным видением мелькнувшая в створке трельяжа, но не Роковая женщина. Не Дама Пик.
Между тем на нее кто-то смотрел. Взгляд был пристальный и отнюдь не дружеский и принадлежал не Роману: тот строго отчитывал какого-то взъерошенного юнца, по виду отпетого школьного хулигана. Более внимательно посмотрев вокруг, она быстро установила его источник. И изумилась про себя: надо же, как тесен мир…
Охранник в традиционном камуфляже, с выставленной напоказ рацией и кобурой, за долю секунды успел отвести глаза, но Майя уже засекла его белесую челку и направилась прямо к нему, призывно улыбаясь и чуть покачивая бедрами.
- Мы с вами, кажется, встречались раньше? - певуче произнесла она.
Охранник, стиснув зубы, проговорил в пространство:
- Вы ошиблись, дамочка. Я вас в первый раз вижу. И, надеюсь, в последний.
Она притворно удивилась:
- Ну как же. Вас ведь зовут Эдик? Чудесное имя. Помнится, вы так блестяще владели рукопашным боем - у меня до сих пор фантомные боли в нижней челюсти. За что же вас разжаловали? Не смогли справиться с инвалидом?
- Я этому инвалиду… - Злые, как у хорька, глаза Эдика метнулись к Роману и обратно. - Между прочим, я при исполнении. Будете приставать - вызову милицию.
- А у меня пригласительный. - Майя помахала в воздухе белым глянцевым квадратиком. - Я здесь на законных основаниях.
- Да? И кого ты будешь изображать? Для Снежинки ты старовата… Бабу Ягу, я угадал?
- Баба Яга у вас уже есть, - заметила она. (Действительно, костюм был не шедевр - просто нагромождение старых тряпок и забавная маска из папье-маше… Однако шаркающая походка, согбенная спина, кособокость - словом, имидж выдержан неплохо.) - Кстати, прости за любопытство, за что ты на меня тогда взъелся? Лично тебе я вроде ничем не насолила… Или у вас с боссом были… гм… отношения интимного свойства?
- Пошла вон, - процедил Эдик (однако мучительно покраснев: неужели угадала?).
- Интересно, где он сейчас, твой босс?
- Сидит, - хмыкнул страж. - Дали, козлу, восемь лет за хищения.
- Встретила старого друга? - улыбнулся подошедший Роман. - Пойдем, я уже заждался.
- Закончил воспитательные дела? - спросила она.
- Их нельзя закончить, - выспренним тоном заметил он. - Они и после смерти будут преследовать меня.
На третьем этаже, куда они поднялись, было гораздо тише. Желтый свет фонаря со школьного дворика проникал сквозь широкие окна и создавал ощущение легкого интима. Майя ступала неслышно, глядя по сторонам с неизъяснимым чувством разведчика, после долгих лет вернувшегося на родину. Странно: никогда она не вспоминала школьные годы (два нелепо толстых альбома с фотографиями исправно пылились в самом дальнем углу на антресолях), никогда не испытывала ничего похожего на ностальгию… А вот поди ж ты.
- А помнишь, как ты в первый раз меня поцеловал? - вдруг спросила она.
Роман немного смутился.
- Помню, конечно.
- Когда это было?
- Ну…
- Не помнишь, - вынесла она приговор. - В десятом классе, и тоже под Новый год. В кабинете биологии.
Он рассмеялся и привлек ее к себе.
- На нас свалился скелет. Прибежала биологичка, и нас вульгарно застукали.
Они поплутали еще немного, и наконец Роман остановился и завозился с ключами.
- Кабинет истории, - пояснил он. - Моя вотчина. Пыль веков, смотри не расчихайся. А то снова застукают.
- Некому, - возразила она. - Все на дискотеке.
Дверь открылась. Майя зашарила рукой по стене в поисках выключателя. Роман мягко остановил:
- Не надо. Смотри: и так светло.
- Правда, - согласилась она. - Так даже лучше.
- Подожди здесь, ладно?
- А что будет?
- Будет сюрприз.
Он скользнул куда-то в полумрак, ловко обходя острые углы, высветился на фоне белесого окна, наклонился и чиркнул спичкой.
- Прошу к столу, госпожа.
Майя, не удержавшись, тихонько присвистнула. Две парты, поставленные встык посреди пустого класса, представляли собой умело сервированный столик на двоих - настоящая белая скатерть, сыр, зелень, лосось, артишоки, французское шампанское и - "Золотистый ликер", привет из давних времен, как из другой жизни. Свечи в тяжелом бронзовом канделябре - предвестник нечаянной сказки для взрослых. Майя и в самом деле вдруг почувствовала себя сказочным персонажем - к примеру, Гердой из "Снежной королевы", только еще не в ледяном королевстве, а раньше, в маленьком уютном доме среди островерхих крыш со множеством флюгеров.
Она подняла ликер и посмотрела на свет, на пламя свечи, любуясь песчинками, поднимающимися со дня.
- Знакомый дипломат привез из Греции?
- Увы, душа моя, купил в киоске возле дома. Шестьдесят рэ за бутылку.
Она тихонько рассмеялась - даже это не испортило сказки, скорее наоборот.
- Ты циник, - оглядела стол и добавила: - Циник и романтик. Сейчас напоишь старую женщину до полной нирваны и совратишь прямо тут, под портретом Суворова.
- Ничего подобного. Мы пойдем в учительскую, там диван, я тебе рассказывал…
Удивительно, но и музыка была той же самой, что, страшно сказать, сколько лет назад: приглушенная мягкая мелодия, десятый класс, новогодний бал и пустой кабинет биологии, от которого у Ромушки почему-то были ключи.
Начало приключения было в актовом зале - они вдвоем, взявшись за руки, нырнули за стену из красного бархата, а там был настоящий лабиринт. Хорошо, что Севка Бродников, комсомолец-доброволец и диск-жокей, водил ее накануне по этим лабиринтам (и даже прижал ее к стеночке, но она ненавязчиво высвободилась).
Потом Роман вывел ее в коридор, и они бродили по пустой школе целую вечность, спотыкаясь обо что-то, перешептываясь и замирая сердцем - в ожидании поцелуя, долгого, мучительного и слегка неумелого… Помнится, она запрокинула голову и бессвязно думала: какой он весь… Только мой и больше ничей, вот ведь ужас.
- За тебя. - Он протянул ей бокал с шампанским. - За то, что ты такая…
- Какая?
- Вот такая… Черт возьми, ты могла бы сейчас трескать черную икру и обниматься с голым губернатором.
Она отправила в рот ломтик сыра и возразила:
- Здесь круче. Севка говорил, у губернатора на даче два этажа, а тут целых три. Так что считай, ты его переплюнул.
Они чокнулись. Два бокала с изысканным вином вспыхнули в пламени свечей, заискрились и отозвались хрустальной мелодией, отчего-то вызвав ассоциацию с боем часов в старомодной гостиной - нездешней и не из нашего времени. Словно отреагировав на этот звук, дверь осторожно приоткрылась, и в проеме показалась голова в красном капюшончике гнома. Гриша, сообразила Майя, младший брат Леры Кузнецовой. Голова склонилась набок, оценила обстановку и произнесла хорошо поставленным голосом Горбачева:
- Это нормально.
- Брысь, - сказал привычный ко всему Роман.
Голова послушно исчезла. Послышался дробный топоток, усиленный эхом коридора, - будто и вправду лесной гном выбежал на секунду из своей сказки и тут же вернулся, как примерный мальчик.
- А он на самом деле что-то поджег?
- Что?
- Ты сказал: "Он опять подожжет школу".
- А. - Роман усмехнулся. - До этого не дошло, но… У них намечалась контрольная по математике. Он взял коробку из-под ботинок, положил туда будильник, обмотал снаружи проводами и сунул в стол гардеробщице. Та услышала тиканье, хлопнулась в обморок, все классы срочно эвакуировали - понятно, контрольную перенесли на другой день.
- Как же определили, кто учинил теракт?
- Папа-Кузнецов опознал будильник. Он всегда по нему вставал на работу, а в то утро проспал. Устроил отпрыску допрос с пристрастием… А вообще, должен тебе сказать, в этом дурдоме еще и не то бывает. Помнишь нашу Галину Андреевну?
- Литераторшу? Неужели еще не на пенсии?
- Представь себе. С виду - этакий божий одуванчик, но детки у нее по струнке ходят. Аж завидно: у меня-то больше на головах…
Она потянулась - сладко, до хруста в костях, и спросила:
- А где же твой Алмазный фонд? Ты обещал показать.
- Ты имеешь в виду музей? Тебе и в самом деле интересно?
- Очень. - Она протянула руку (свеча едва не обожгла, но даже это было приятно) и провела ладонью по его жестким волосам.
- Все-таки ты сумасшедшая.
- Да, - легко согласилась Майя. - Из всех великосветских развлечений предпочитаю ночь в пыльном музее вместе с рухлядью и одноногим Сильвером.
Здесь было вовсе не пыльно, а почти стерильно чисто - видно, Роман каждую вещицу заботливо, даже любовно обхаживал с тряпочкой в руках. На длинных столах вдоль стен были разложены предметы, принадлежавшие когда-то бабушкам и дедушкам нынешних шалопаев - тех, что с гиканьем отплясывали сейчас в актовом зале вокруг новогодней елки. Предметы были старинные, а большей частью - просто старые, до которых, надо думать, мамины и папины руки не доходили, чтобы выбросить. Потрепанные кисеты и позеленевшие перьевые ручки, курительные трубки и мелкие монеты, давно вышедшие из употребления. Ленточка от бескозырки, выгоревшая на солнце пилотка, чьи-то лапти, перевязанные веревочкой…
Однако самую значительную часть экспонатов представляли фотографии. Они оккупировали все стены и, казалось, жили здесь собственной жизнью, точно соседи по большой коммунальной квартире. Они ссорились и мирились, затевали склоки на общей кухне и целовались где-нибудь в укромном уголке, замирая от сладкого ужаса. Те самые, извлеченные из семейных альбомов бабушки и дедушки в пору голодной и счастливой молодости. Женщины - большеротые и длиннорукие, в платьях стиля "Военный коммунизм" и с короткими прическами. Мужчины - важные и усатые, с щеголеватой строгостью в глазах… А вот смеющееся юное лицо на фоне подбитого немецкого танка - привет с фронта, рядом - письмо треугольником, еще письма с выцветшими, местами расплывшимися чернилами, одно - даже написанное по-французски, со штемпелем Сен-Жермена (ого!), начинающееся фразой: "Mon amour…"
А вот совсем истертая временем тетрадь в коричневой клеенчатой обложке - края страниц пожелтели и загнулись, чернила выцвели и едва различимы… Майя не сдержала любопытства: чужая, давно прошедшая жизнь притягивала как магнитом. Она осторожно развернула, опасаясь, как бы ломкая бумага не рассыпалась под пальцами, всмотрелась в написанное…
"Я был единственный, кто спасся - по чистой случайности или по Божьему провидению, только в то утро я проснулся раньше обычного. Здесь, в Швейцарии, я отучился рано вставать: сама природа располагала к отдыху и безмятежности - девственно белоснежные горы, аккуратные, словно на рождественской открытке, свежее молоко в специальных пакетиках с красочным изображением коровы на лугу (мне приносила его служанка госпожи Ивановой-Стеффани - в ее усадьбе в окрестностях Сант-Галлена я провел несколько восхитительных месяцев, пока в России по моему следу рыскали ищейки охранного отделения). Госпожа Стеффани была русской, сочувствовала идеям террора и близко знала Скокова. Скоков умер в застенках весной 1903 года. Перед смертью он успел сообщить, что выдал его агент охранки Челнок. Дорого я дал бы, чтобы узнать, кто скрывается под этим псевдонимом - наверняка ведь кто-то из наших, из особо проверенных. Возможно, тот, с кем я здороваюсь за руку и приветливо улыбаюсь при встрече…"
- Ау!
Майя с трудом возвратилась из незнамо какого далека и зачарованно спросила:
- Ромушка, откуда у тебя все это?
- Да так, - откликнулся тот. - Собирал с миру по нитке. Кстати, то, что ты держишь, - очень ценная вещь… с исторической точки зрения, я имею в виду. Любой музей с руками оторвет. Знаешь, чей это дневник?
- Чей? - Ей и вправду было интересно.
- Аристарха Францевича Гольдберга, одного из активистов эсеровской "боевки". Был такой знаменитый "охотник за провокаторами".
- То есть это предок кого-то из твоих учеников?
Роман пожал плечами:
- Стало быть, так… Только я никак не могу дознаться, кого именно.
- Почему? Разве ты не вел учет?
- Вел-то вел. Но в последние дни тут такой тарарам стоял… Наш директор вдруг объявил, что ожидается телевидение (кто-то наверху неожиданно озаботился патриотическим воспитанием школьников: дети должны знать свои корни… ну и т. д.). Пришлось в спешном порядке доделывать экспозицию, а она на тот момент была почти пустая. Я кликнул клич: несите, мол, кто что может. Кто-то и принес.
- А по именам и фамилиям нельзя догадаться?…
- Никаких намеков. Я уж всем классам показывал, просил, чтобы хозяин назвался…
- И что?
- Не назвался.
Майя с сомнением посмотрела на Романа:
- Неужели так бывает?
Он рассмеялся:
- Ты удивишься, но - бывает. Попадает уникальный экспонат в музей, а каким образом…
Он медленно прошел между столами, сильнее обычного опираясь о палку, перехватил Майин взгляд, виновато пожал плечами: извини, мол, укатали сивку крутые горки.
- Болит? - сочувственно спросила она.
- Иногда бывает, ближе к ночи.
- А разве уже ночь?
Они оба прислушались: в самом деле, темень за окнами, погасшие фонари и тишина - похоже, дискотека благополучно завершилась.
- Нас с тобой найдут и арестуют, - тихо сказала Майя.
- И посадят в одну камеру. Чего еще можно пожелать на Новый год? - Он посмотрел на часы. - Кстати, наш заклятый друг каждые два часа делает обход на предмет возгорания и проникновения дудаевских боевиков. Эх, выбить бы у шефа деньги на сигнализацию…
- А разве тут нет сигнализации?
- Только противопожарные датчики.
Майя рассмеялась: