- Что здесь можно украсть?
- Черт его знает. Пару дней назад я нашел в замочной скважине обломок - какие-то придурки пытались подобрать ключи. А еще кто-то ковырял порог под дверью - то ли ножом, то ли стамеской…
Она нагнулась, прижав очки к переносице: действительно, порог изуродован - неумело, по-детски, будто некто всерьез намеревался проделать щель и проникнуть в музей через нее. Однако порог оказался крепким, и злоумышленник отступил несолоно хлебавши.
- Зачем он это сделал?
- Ради практики, очевидно.
Она повернулась лицом к окну, выходящему во двор. Удивительно: казалось, будто снег светится, и белые искры, вспыхивая, продолжали кружиться в воздухе, опускаясь на крыши и подоконники. Совсем как тогда, в тот вечер, когда Ромка поцеловал ее в пустом классе. Она тоже стояла возле окна, обняв себя за плечи, замирала и ждала, когда он наконец прикоснется к ней…
- И луна была такая же, - вслух произнесла она и добавила фразу из классики: - Такая, что, глядя на нее, невольно хотелось совершить преступление.
- А поцеловать тебя - это преступление? - спросил Роман.
Она обернулась и увидела его брови, которые срослись кончиками у переносицы. И глаза. Глаза, совершенно поглощающие свет. И ее саму. И все вокруг… ("Бойся мужчин со сросшимися бровями, - говорила Матушка Гусыня, - ибо таким мужчинам одна дорога: в лес по февральскому снегу. Они оборотни - не совсем звери, но уже и не люди…")
- Выпить хочется, - прошептала Майя.
- Эх, а я бутылку оставил в кабинете. Сейчас принесу…
- Сиди уж, одноногий Сильвер. - Она легонько, летяще поцеловала его в губы.
- Это я одноногий? - возмутился он. - Хочешь наперегонки?
Он вскочил было со своего места, но Майя, грациозно опередив его и заодно завладев ключом, скользнула за дверь и повернула ключ в замочной скважине. В дверь стукнули.
- Свободы меня лишила, да? Имей в виду, это против Конституции и Билля о правах.
- Я знаю, - тихонько отозвалась она. - Но я почему-то боюсь. Вдруг я вернусь, а ты исчезнешь.
- Куда я денусь, господи?
- Не знаю. Но такие, как ты, любят исчезать в самый неподходящий момент.
Вздох.
- Ладно, только быстрее. И смотри не наткнись на Эдика.
- Ничего, ты меня защитишь.
В коридоре было тихо, а с головой творилось что-то неладное (никогда не мешай ликер с шампанским…). Пол покачивался, и это казалось ей забавным. Надо держать ушки на макушке: в тишине шаги раздаются далеко, но чертов Эдик в своих кроссовках ступает неслышно, как чукча-охотник…
Дверь кабинета истории оказалась на замке - естественно, все нормальные люди, уходя, запирают дверь. Она завозилась с ключами, отыскивая подходящий, и вдруг замерла на одной ножке, затаив дыхание.
Шаги. Так и есть - тихие, почти крадущиеся, со странным пристуком, вызывающим ассоциацию… с чем? Она на секунду вообразила, что Роман каким-то образом выбрался из заточения. Потом отбросила эту мысль. Борясь с паникой, она повернула ключ в замочной скважине. Дверь неожиданно подалась. Майя почти ввалилась внутрь, захлопнув ее за собой и переводя дыхание. Пронесло. Шаги приблизились, потом отдалились, кто-то негромко хихикнул, словно потешаясь над Майиной неуклюжей игрой в прятки… И вновь стало тихо.
Неизвестно, сколько она простояла так, боясь пошевелиться и вздохнуть лишний раз. Потом, хмыкнув, заставила себя отлепиться от стены и, не зажигая электричества, осторожно двинулась вперед, точно разведчица в тылу врага. Впрочем, было не темно: луна по-прежнему светила в окно, делая мир похожим на черно-белую фотографию. Ярким пятном выделялась скатерть, видны были и потухшие свечи - напоминание о недавнем празднике, и тарелки с закуской, и бутылка ликера.
Майя подошла к столу (он заметно качнулся вправо - ну и надрызгалась ты, старуха!), взяла бутылку, покачала ее в руке. Благородная форма, изысканное черное стекло и песчинки у дна. Без дна. Бездна. Она ощупью нашла бокал, плеснула божественного нектара и на миг отразилась в окне.
- За тебя, подруга. - Она протянула руку, чокнувшись со своим отражением в мире по ту сторону стекла. Поднесла к губам…
Дикий, оголтелый перезвон будто бритвой полоснул по ушам. Бокал выпал из руки, немо разлетевшись на осколки, ликер брызнул на платье, а небесный звон продолжался, исходя, кажется, отовсюду сразу.
Ромка. Она вспомнила о нем и, преодолевая слабость в коленках, выбежала в коридор. И понеслась в полосах бледной луны, улавливая носом странный и страшный запах, исходивший из-под двери музея.
Запах дыма. Рыжие сполохи, особенно жуткие здесь, в орущем благим матом полумраке.
- Рома! - закричала Майя, колотя в дверь. - Ромушка!!!
Ключи. Она похлопала себя по карманам. Эти гребаные, долбаные ключи - она оставила их на столе в кабинете истории… Разбежавшись, Майя ударила плечом в дверь. Взвыла от боли, снова разбежалась, снова ударила…
- Ромушка, ты жив? - закричала она, заходясь сердцем.
- Жив! О черт, я не могу подойти… Здесь все горит!
Она не сразу осознала, что дверь подалась. Вдруг раздался треск, Роман, окутанный дымом, в тлеющей одежде, налетел на нее, и они вместе, обнявшись, вывалились в коридор. Жалобно хрупнуло стекло: очки в тонкой оправе слетели с носа и вмиг закончили свое земное существование.
Горела дверь изнутри, горела почему-то часть пола и несколько стеллажей - Романовы экспонаты, которые он собирал с таким великим трудом…
- Там огнетушитель, - прохрипел он и метнулся назад, в пламя.
- Не смей! - взвизгнула Майя, бросаясь следом.
Прошло еще несколько секунд, которые показались ей вечностью. Там, в дыму, что-то громыхнуло, зашипело, точно рассерженная кошка, и в огонь с силой ударила пенная струя. Майю, оказавшуюся в опасной близости от места событий, окатило с ног до головы. Заряд углекислоты мгновенно опрокинул ее на пол и накрыл снежной шапкой, точно елку на школьном дворе. Она попыталась ощупью найти дверь, но вместо этого почему-то уперлась лбом в ножку стола.
- Ромушка, - прорыдала она. - У меня глаза щиплет…
- Зачем тебя, идиотку, понесло назад? - послышался рассерженный голос.
- Ты бы без меня…
- Это точно, без тебя бы я пропал.
Чьи-то сильные руки подхватили ее под мышки и выволокли в коридор.
- Ну вот, - огорченно сказал Роман, - пропала косметика. Пойдем, я тебя хоть умою.
Вместе они кое-как доплелись до туалета с целомудренной табличкой "Мальчики" (девочки писали этажом ниже). Должно быть, они имели весьма предосудительный вид: хромой Роман исполнял роль поводыря и щеголял в почерневшем и местами прожженном костюме, лишь повязка дежурного издевательски алела на рукаве. Майя, совершенно ослепшая, была похожа…
- Я, наверное, похожа на новогоднюю елку, - высказала она мысль по этому поводу.
- Да? - Роман с сомнением оглядел ее снизу вверх. - Ну, если тебе нравится так думать…
…А по лестнице вверх уже грохотали сапоги, и перед парадным крыльцом в синих отсветах "мигалок" стояли две пожарные машины, яркие и красивые, точно американские игрушки для состоятельных детей…
Глава 4
Пожарный начальник был под стать своей машине: такой же рослый и беспутно красивый, точно гренадер эпохи Наполеоновских войн. Черная блестящая роба с ярко-желтыми вставками и белая каска с изысканным длинным козырьком казались на нем карнавальным костюмом (он-то уж наверняка бы завоевал переходящий приз, затмив сахарных принцев и расфуфыренных павлинов).
- Интересное дело, - изрек он, философски осматривая стены в горелой краске. - Проводка цела, хоть сейчас новую лампочку вешай… Проводка - вообще бич: сорок процентов пожаров из-за нее. Ну, еще от пьянства и курения в постели.
- Я не курю, - мрачно сказал Роман, присаживаясь на уцелевший стул.
- А мадам…
- Мадемуазель, - поправила она.
- Тем более.
- Я тоже не балуюсь. Хотите - проверьте мою сумочку.
- Без меня найдется, кому проверять.
- О чем вы? - подозрительно спросила Майя.
Пожарник тяжело вздохнул ("Третий вызов за ночь. Была б моя воля - запретил бы Новый год к едрене фене"), огляделся и осторожно примостил свои сто килограммов живого веса на краешек обугленного стола.
- Сами посудите. Проводка цела (я уже упоминал), да и огонь пошел из другого места - вон оттуда, от двери, там линолеум пострадал сильнее всего. Что там могло загореться? И что здесь вообще было?
- Школьный музей, - пояснил Роман. - В принципе, ничего ценного: старые фотографии, дневники, письма…
- А вы точно не курите?
- По крайней мере, у меня нет ни сигарет, ни спичек.
- Сейчас нет, - поправил пожарник (чтоб ты провалился, раздраженно подумала Майя, внезапно вспомнив недавнюю картину: Роман в полутьме кабинета истории наклоняется над белой скатертью, и свечи разом вспыхивают, унося в детство, в сказку Андерсена…). - Однако расследование - это не мое дело, мое дело - пожары тушить. Ну и составить протокол. Он высунулся в коридор и зычно крикнул:
- Слава! Участковый прибыл? А охранник? Найти не можете? Хороша охрана. Теперь понятно, почему Кеннеди шлепнули и никто не чухнулся.
В комнату вошел пожилой милиционер, снял форменную шапку и покрутил головой.
- Ну и натворили вы, ребята.
- Это не мы, - взвилась Майя.
- Естественно, не вы. Самовозгорание - полтергейст по-научному.
"Дверь была заперта, - билась в голове назойливая мысль. - Дверь была заперта, я заперла ее своими руками, и ключи остались лежать на столе, на белой скатерти рядом с бутылкой ликера…" Майя поплотнее закуталась в пальто: ее бил самый настоящий озноб.
- Надо позвонить директору и завучу, - вспомнил Роман.
- Разве ваш охранник не позвонил?
- Они отсутствуют, - угрюмо пояснил пожарник. - Только книжка в фойе, на полу рядом со стулом. "Русский транзит" - самая толстая в мире книга после "Капитала". Сан Саныч, надо все же составить протокол, я видел открытый класс…
- Только не туда! - в один голос крикнули они оба.
Участковый внимательно посмотрел на них, язвительно усмехнулся и невозмутимо двинулся по коридору, поманив их за собой. Роман и Майя - два преступника - уныло поплелись следом.
"Историчка" и вправду оказалась открытой. Участковый вошел, поскользнувшись на пороге и пробормотав: "Разлили вроде что-то…" Золотистый ликер, обреченно подумала Майя, мысленно сосчитала до двух и щелкнула выключателем.
Участковый остановился так резко, что она налетела на него, не успев затормозить. Спина его вмиг задеревенела - он попятился, пальцы судорожно заскребли по кобуре.
- Назад! - рявкнул он. - Назад, мать твою! Не входить!
Он попытался загородить от Майи то, что находилось там, в пустом классе. (Что там могло быть такого ужасного? Ну, единственная бутылка - не десяток же. Все вполне пристойно: ни разбитых ампул с наркотой, ни блевотины на полу…) Однако она успела увидеть и почувствовать подступающую дурноту: вывернутые ступни в модных кроссовках с пряжками, безжизненные кисти рук, что-то отвратительно липкое и ярко-красное на линолеуме, на плинтусе, на том месте, где у человека по закону природы должна была находиться голова. На чем поскользнулся пожилой участковый…
- Натворили вы дел, ребятки, - замороженно повторил милиционер, уставясь на труп. - Похоже, это и есть ваш охранник?
- Эдик, - успела прошелестеть Майя, прежде чем ее вырвало.
- Директор скоро подъедет, - сообщила лохматая голова из-за двери и скрылась.
Следователь кивнул, оторвался от изучения Майиного паспорта и сказал:
- Ну что ж, будем знакомы. Колчин Николай Николаевич, из областной прокуратуры.
Они "уединились" с Майей на подоконнике в коридоре. По коридору туда-сюда сновали люди с невыспавшимися лицами, в обугленном музее копались пожарные во главе с "гренадером", в "историчке", в противоположном конце, работала следственная бригада - из-за полуприкрытой двери слышался простуженный голос, бубнивший что-то на одной низкой ноте, и щелкал блиц фотоаппарата.
- Еда и напитки ваши?
- Наши, - отозвалась Майя, сожалея, что в свое время, в пору золотого студенчества, не приобщилась к сигаретам - было бы чем сейчас заполнить паузы в разговоре. Ритка, к примеру, несмотря на материнство и диабет, и по сей день дымила как паровоз (разве что перейдя от "Космоса" к более престижному "Житану").
Она исподтишка посмотрела на следователя. Не пожилой, но поживший, с легкой сединой в волосах и усталостью в лице типичного школьного учителя. Он вернул ей документы и проговорил:
- Странный пожар. И убийство странное… А в вашем изложении, Майя Аркадьевна, и вовсе, простите, фантастическое. Кем вам приходится Роман Ахтаров?
- Никем, - растерялась она. - Друг детства.
- Это он пригласил вас сюда?
- А что такого?
- Не кипятитесь. Я же не читаю вам мораль. Да и не наблюдаю я тут ничего выходящего за рамки: выпили вы, судя по всему, немного, не дрались, мебель не ломали… Зачем вы его заперли? Что за детская шалость?
- Да, именно шалость, - потерянно произнесла она. - Я захотела ликера - мы оставили его в классе. Роман вызвался сходить за ним, а я…
- Вы "прошлись" насчет его больной ноги, так?
- Примерно.
- У вас были ключи?
- Я стащила их со стола.
- Дальше.
Майя напряглась - прилив адреналина в крови иссяк, к тому же предательский ликер начинал действовать: несмотря на минувшее потрясение, клонило в сон.
- Сколько времени вы находились в классе?
- Не помню. Пять минут, десять…
- Только чтобы взять бутылку? Десять минут - это очень много.
Она пожала плечами:
- Хорошо. Я стояла и смотрела в окно.
- Любовались пейзажем?
- Просто размышляла. - Она вдруг почувствовала злость. - К чему эти расспросы? Вы же мне совершенно не верите!
Она вскочила с подоконника, тряхнула головой - подсохшие волосы разлетелись, словно солома. Ничего предосудительного… Кроме страхолюдного вида: вытянутое лицо, круги под близорукими глазами и абсолютно не пригодное к реставрации платье. При мысли о платье она всхлипнула.
- Я знаю, о чем вы думаете: мы пришли сюда вдвоем, напились до изумления, повздорили с охранником и размозжили ему голову. А потом подожгли музей, чтобы скрыть следы.
- Следы чего?
- Не знаю, - вздохнула она. - Может быть, как раз в музее мы и устроили вертеп. А в "историчке" - так, для отвода глаз.
- Вам и прокурор не нужен, - хмыкнул Колчин. - Готова обвинительная речь.
- Извините. - Майя снова потерла виски. - Все в голове перемешалось.
- Вы услышали сирену, когда находились в кабинете?
- Да. У меня было такое ощущение, будто что-то взорвалось. Я бросилась к музею - он был заперт. А ключи я оставила в классе.
- И вы высадили дверь? - Колчин посмотрел с некоторым уважением.
- Роман очень кричал. Я испугалась.
- Ну, о своем приятеле можете не беспокоиться, он почти не пострадал, если не считать испорченного костюма. А что именно он кричал, не помните?
Майя нахмурилась, вспоминая.
- Он не мог подойти к двери, там что-то горело на полу.
- Странно. Если бы Ахтаров курил и уронил спичку, зажженную бумагу… да все что угодно - он мог бы легко потушить пламя. А вспыхнуло сильно и сразу - так утверждает эксперт.
- Что же там могло загореться? - недоуменно спросила она.
- Жидкость, - ответил Николай Николаевич. - Предположительно - бензин.
- У Романа не было зажигалки, - быстро сказала Майя.
- Откуда вы знаете?
- Потому что у него были спички… Он зажигал спичками свечи в кабинете истории. И они остались там, можете проверить.
- Да, мы нашли коробок.
- Вот видите!
- Нет, не вижу. Вы правы: трудно представить, чтобы человек (некурящий, заметьте!) таскал в кармане спички и зажигалку. Я бы согласился с вами, если бы расследовал несчастный случай. - Колчин сделал паузу. - Однако наличие бензина предполагает умышленный поджог, Майя Аркадьевна. Говоря канцелярским языком - преступление с заранее обдуманными намерениями. Тут своя логика.
Майя прикрыла глаза, чувствуя, что задыхается.
- Рома не мог этого сделать, - с трудом произнесла она. - Музей - это его детище, он собирал его по крохам. Чтобы он сам, своими руками… Нет, не верю. Да и ради чего? Что он сам-то говорит?
Следователь приоткрыл папку из дешевого кожзаменителя, мельком взглянул в бумаги, снова закрыл.
- В основном ваши показания совпадают. Вы заперли его в музее, он присел на стул возле окна, вроде бы задремал, очнулся от дыма и жара, сработали датчики, включилась сирена… И далее по тексту.
- Ему вы тоже не верите?
- Трудно сказать. Как звали охранника?
- Эдик, - машинально ответила Майя и прикусила язык.
Колчин вновь заглянул в записи.
- Верно. Эдуард Францевич Безруков, семьдесят первого года рождения, прописан… ну, это несущественно. Сотрудник частного охранного агентства "Эгида". В каких вы были отношениях?
Майя встретилась взглядом со следователем и неожиданно подумала: а он опасен. Внешность вполне безобидная (пожилой школьный учитель, мечтающий дожить до пенсии без инфаркта), а что под ней… Он даже не дал мне поговорить с Романом - тут же развел по разным комнатам и допрашивал (пардон, снимал показания) поодиночке. Впрочем, у нас было время: дорога до туалета, холодный душ под краном, встреча пожарных… Однако нам в голову не приходило договориться, чтобы лгать поскладнее, - вместо этого мы задавали друг другу один и тот же вопрос: что могло загореться за закрытой дверью?
- Может, какое-нибудь взрывное устройство? - робко предположила она, вытирая волосы краем занавески.
- Перестань. Во-первых, взрывное устройство - дорогая и громоздкая штука. Во-вторых, взрыв предполагает какой-то громкий звук, хлопок… А ничего подобного я не слышал. А самое главное - мы были одни на этаже.
- Мальчик был, - вспомнила Майя. - В костюме гнома.
- Гриша Кузнецов? - Рома невесело усмехнулся. - Они еще даже химию не изучали. Его познаний хватило бы только на пустую коробку с проводами… Нет, должно быть какое-то другое объяснение. Успеть бы его найти!
- Почему ты так говоришь: "успеть бы"?
Он приобнял ее за плечи:
- Потому что - зуб даю - эта история еще не закончилась.
В очередной раз перед парадным крыльцом скрипнули тормоза, из роскошной белой "Волги" молодцевато выпрыгнул директор школы - мужчина джеймс-бондовского типа, в кашемировом пальто и белом шарфе. Подтянуто поднялся на третий этаж, пройдя мимо Майи как мимо пустого места, и резко принял в сторону, пропуская носилки с трупом.
- Мне доложили, - начальственно бросил он, пожимая руку следователю. - Признаться, я думал, что это чья-то неумная шутка.
- Увы! Геннадий!
Из дверей учительской вынырнула все та же лохматая голова.
- Геннадий Алакин, - представил Колчин. - Наш сотрудник. Он задаст вам несколько вопросов.
- Гоц, - деловито сказал директор. - Василий Евгеньевич. Что сгорело-то?
- Музей. К счастью, пожар быстро ликвидировали, однако…
- А как погиб охранник? Он что, бросился тушить? На него что-то упало?
- Не думаю. Почти на сто процентов - преднамеренное убийство.