- Наверное, когда пыталась выбить дверь музея. Рома налетел на меня, мы упали, и подо мной что-то хрустнуло. А вы разве…
- Да, мы подобрали осколки стекла и оправу. К сожалению, ее уже не восстановить. У вас ведь близорукость?
- Минус четыре, еще с института.
- Вы никогда не баловались наркотиками?
- Боже упаси! - сказала она искренне.
- А ваш друг? Только подождите впадать в праведный гнев - подобные вещи ведь не афишируют. Вы могли и не знать…
Она покачала головой:
- Нет, нет и нет.
- Хорошо. Закатайте рукав, пожалуйста.
- Что?!
Его голос приобрел металлическое звучание:
- Я попросил вас закатать рукав.
Она повиновалась - да так яростно и энергично, что пуговицы запрыгали по полу. Колчин внимательно осмотрел ее руки с внутренней стороны локтя и сказал без тени сожаления:
- Извините. Я должен был убедиться. Насчет Романа Ахтарова у меня не было сомнений, а вот насчет вас…
Он надел очки, подвинул к себе бумаги и пробежал их по диагонали сверху вниз.
- Это заключение лаборатории. Дело в том, что под дверью музея в тот вечер разбились два предмета: первый - ваши очки (осколки с диоптриями)…
- А второй? - не выдержала она.
- Эксперты утверждают, медицинский шприц. Совпадение: ваши очки упали на то же место, и осколки перемешались.
Несколько долгих секунд Майя пыталась переварить информацию. Потом неуверенно произнесла:
- Шприц ведь мог разбиться накануне…
- Мы опросили уборщицу, которая мыла пол в коридоре после уроков второй смены. Нет, Майя Аркадьевна, осколки появились незадолго перед пожаром - уже после того, как вы заперли в музее вашего друга, иначе вы бы их заметили. Потом, когда вы пытались выбить дверь, в состоянии аффекта вы не обратили на них внимания.
- И вы сложили два и два… - проговорила она ошарашенно.
Колчин примирительно развел руками:
- Что поделать. Я же мент, серый и недалекий (Геночка, подлец, донес, подумала Майя), привык мыслить шаблонами. Если на молодежном вечере обнаружен шприц…
- Наркотики? - непроизвольно вырвалось у Майи.
Он осуждающе покачал головой:
- Теперь уже вы рассуждаете шаблонно. Где вы видели наркомана со стеклянным шприцем?
- Вообще никогда ни одного не видела, Господь уберег. Но если там был не наркотик, то что? Не витамин же B6.
Следователь усмехнулся и постучал ногтем по циферблату наручных часов:
- А вы попробуйте угадать. Даю минуту на размышление.
Она послушно подперла ладонью подбородок и попыталась сосредоточиться. И перед внутренним взором тут же возникла подруга детства Ритка Бродникова - почему-то в роскошном шелковом пеньюаре (Севушкином подарке, еще одном предмете Майиной зависти) и перед старинным трельяжем, на котором вместе с косметикой были разложены некие медицинские принадлежности. Эти принадлежности вдруг вызвали у Майи озноб.
- Инсулин? - хрипло спросила она, тут же отбросив собственное нелепое предположение.
- Холодно, - успокоил ее следователь.
Она возмутилась:
- Так нечестно. У вас больше информации.
- У вас ее тоже достаточно. Вспомните-ка подробности пожара. Какое место выгорело сильнее всего?
- При чем тут… - Майя замерла на секунду, с трудом подавив желание хлопнуть себя по лбу. - Боже мой… Он впрыснул бензин через замочную скважину, да? А потом протолкнул туда спичку…
- "Он"? - Взгляд следователя стал холодным и цепким. - Почему "он", а не "она"?
"Действительно, почему? Двенадцать ударов "скорее-всего-палкой" - двенадцать беспорядочных, яростных, торопливых ударов, от которых Эдик не смог защититься…"
- Все-таки я у вас на подозрении, - вынесла Майя горький вердикт. - И Роман тоже… А может быть, мы оба? У него была трость - орудие преступления, у меня - возможность поджечь музей…
- Все возможно, - абсолютно серьезно сказал следователь. - Проблема в том, Майя Аркадьевна, что у меня до сих пор нет ни единого доказательства, ни одного факта, доказывающего, что во время убийства здесь находился кто-то еще, кроме вас, Романа и Эдуарда Безрукова.
- Но шприц…
- Тоже ни о чем не говорит. Даже то, что бензин впрыснули через замочную скважину, - лишь мое предположение. Фантазия, основанная на статистике пожаров, не более. Бесспорным пока является только одно: кто-то с помощью шприца доставил к двери музея некоторое количество специально приготовленной горючей жидкости. И все. Теоретически это могли сделать вы. Или Роман Ахтаров.
- А потом он заперся в комнате и поджег ее вместе с собой, - язвительно закончила Майя.
- Не обязательно. То, что он был заперт в музее, известно только с ваших слов. - Он тяжело вздохнул и потянулся за новой сигаретой. - Видите, как все обстоит. Никто ничего не может сказать наверняка - и это в то время, когда двумя этажами ниже отплясывал целый табор.
Майя вышла из здания прокуратуры, втиснулась в переполненный автобус и мгновенно была намертво придавлена к ледяному поручню монолитной людской массой. Очки, которые она с такой тщательностью выбирала в магазине, на поверку оказались велики и все время съезжали с носа. Майя приподняла руку, чтобы прижать их к переносице, но тем самым опрометчиво лишила защиты собственный бок, куда тут же вонзилось что-то твердое.
- Привет, Джейн.
Она вымученно улыбнулась:
- Здравствуй, Сева. Будь добр, вынь свой локоть из моей печени.
- Извини. - Бродников подвинулся, насколько это позволяло пространство. - Ты домой?
- Домой. А почему ты не на машине?
- "Поцеловался" с каким-то идиотом. Пришлось срочно отправляться в автосервис. Скажи, что за история с тобой приключилась? Нас вызывают к следователю… Точнее, не нас, а только Ритку с Келли. Что она натворила?
- Ничего. А у них самих ты узнать не можешь? Он покачал головой:
- Лика молчит, как Зоя Космодемьянская на допросе. У меня выборы на носу, Рита в истерике. Представь себе заголовок в газете: "Дочь кандидата в российский парламент подозревается…" В чем она, кстати, подозревается?
- Ни в чем, успокойся. Просто… Скажем, есть надежда, что она заметила того, кто поджег школьный музей.
- Ничего себе "надежда"! - фыркнул Сева.- А вдруг ее… Охранника-то ведь укокошили. - Он боязливо перекрестился.
- Найми телохранителя.
Какое-то время он, казалось, всерьез обдумывал данное предложение. Потом изрек:
- Ну, до этого, возможно, дело не дойдет… Но в каникулы она будет сидеть дома как привязанная. Как ты думаешь, не дать ли следователю на лапу, чтобы отстал?
- Я бы не советовала.
- Что, настолько крутой, честный и неподкупный?
- Крутые честными не бывают, - возразила Майя. Они выбрались из автобуса. Сева галантно взял ее под руку и даже попытался завести светскую беседу о погоде и видах на будущий урожай, однако Майя видела, что его мысли витали где-то далеко. И жгло огнем некое внутреннее беспокойство - он даже сдвинул шапку на затылок, вытирая вспотевший лоб.
- Мне кажется, что тебя больше волнуют выборы, чем Келли, - заметила Майя.
Он не обиделся.
- Одно вытекает из другого. Лика спит и видит себя на верховой прогулке в окрестностях Кейп-Генри. Мы были там в прошлом году. Отличное, скажу тебе, место: парковая зона с ухоженными лужайками и миленькие ресторанчики с рыбной кухней вдоль побережья… Правда, воспитанниц колледжа за территорию не пускают, но Келли об этом еще не известно.
Сева повернул голову и почти с ненавистью взглянул на афишную тумбу, полузанесенную снегом. Оттуда, с глянцевого плаката, смотрело его собственное изображение на фоне трехцветного стяга ядовитых колеров: рекламная улыбка, демонстрирующая удачно вставленные зубы, синие глаза и широкая грудь Добрыни Никитича (в жизни грудь была значительно уже, зато явственно намечался животик). Надпись на плакате гласила: "Интересы моих земляков - интересы России".
- Уж не Гоц ли, сволочь, меня подставляет? - сквозь зубы произнес кандидат.
- Гоц? - удивилась Майя. - Ты имеешь в виду школьного директора?
- Ну, - хмыкнул Бродников. - Метит на мое место и всячески гадит.
Это была новость. Фигура Василия Евгеньевича - Санта Клауса местного разлива - по определению отнюдь не зловещая, а скорее комичная, почти водевильная, обрастала мрачными деталями. Майя сделала попытку реабилитировать его:
- В таком случае убийство в школе для него гораздо опаснее, чем для тебя.
- Это смотря кто окажется крайним. - Он нерешительно помолчал. - Майечка, подумай сама: ситуация ведь достаточно ясная, к чему играть в Агату Кристи? Дискотека, пожар в никому не нужном музее…
- …Разбитый шприц под дверью, - поддакнула она. - У следователя сразу возникла версия…
Бродников будто споткнулся на ровном нескользком месте.
- Шприц? - пробормотал он. - Откуда тебе известно?
- Меня допрашивали, ты забыл?
Затаенная боль на миг исказила его черты - лицо уверенного в себе мужчины будто поплыло, но Сева тут же овладел собой (старая партийная школа, жизнь среди заклятых соратников и единомышленников).
- Все равно. Какой в этом может быть смысл? Смешно, ей-богу, - угрюмо произнес он. - И потом, я не верю в призрачного убийцу. И в тайну закрытых комнат тоже. Правда может лежать на поверхности.
- Ты считаешь, музей подожгла я?
- Я этого не говорил, - возразил великодушный друг детства. - Я думаю, ты просто физически не смогла бы.
- Еще как смогла бы! - Нужно быть честной до конца. - Ты же помнишь, я ходила в спортзал на Маршала Тухачевского…
Роман всегда встречал ее после тренировки: "Ты, Джейн, извини, но в кимоно по татами порхать - это одно дело, а улица - совсем другое. Случись что, кто тебя, дуреху, защитит?" - "Ой, уже не ты ли? У меня первый кю, к твоему сведению".
Первый кю, высшую ученическую ступень, она заработала потом и кровью, чем ужасно гордилась. Сэнсей Артур по-отечески обнял ее на выходе из додзе (на самом деле не совсем по-отечески: многоопытная ладонь как бы невзначай скользнула вдоль ее позвонков и опустилась гораздо ниже талии).
- Молодец, отлично справилась, - снизошел он до похвалы.
- Рада стараться, - промурлыкала она, освобождая волосы от налобной повязки (почему-то это зрелище заводило его с пол-оборота). Также она знала, что за этим последует: победный рев Артуровой "тойоты" (это заводило их обоих), вечерние улицы в неоновых отсветах, просторная квартира на проспекте Строителей - одна-единственная комната, но огромная, как самолетный ангар, и содержащая в себе минимум мебели…
Их отношения продолжались долго: два с лишним летних месяца, пока с Украины не прибыло Артурово семейство - законная супруга и двое ребятишек, которых Майя так и не увидела. Разбежались легко, как и встретились: ни взаимных упреков, ни скандала с мордобоем - словно ничего и не было… Ну, разве что две пары очков на тумбочке в изголовье кровати. Да еще звук бьющих друг о друга боккенов (деревянных мечей для занятий айкидо) - самый неповторимый звук в мире…
Удары боккенов, голова Эдика без единой целой кости (бесстрастная подробность в отчете патологоанатома)…
- Джейн, тебя никто ни в чем не подозревает, - упрямо сказал Сева. - Но Роман! Откуда ты знаешь, каким он стал? И эта его идиотская затея: отметить Новый год в школе. Тоже мне, нашел место.
- Да уж, - зло сказала Майя. - Лучше бы я кувыркалась на вилле с голым губернатором.
- Нет, лучше кувыркаться в прокуратуре, в кабинете с решетками на окнах! - взорвался он.
- Почему же, - возразила она. - Я девушка сообразительная. Всех бы устроило, если бы Романа осудили. Я буду свободна (как будто сейчас я занята), тебя выберут в Думу по партийным спискам, и ты свалишь Гоца - его-то уж точно зашлют преподавать рисование в какую-нибудь Нижнюю Кундыевку. Келли будет кататься на лошадях по Кейп-Генри…
Он помрачнел и как-то сник, мигом утратив сходство со своим плакатным братом-близнецом.
- Извини. В голове полный сумбур. Инстинкт защиты потомства, знаешь ли.
- Тебя Рита науськала? - сообразила Майя.
- Не суди ее строго. На самом деле Лика - еще та головная боль. Любимое и единственное чадо в переходном возрасте.
Они расстались у дверей его квартиры. Он нажал кнопку звонка, в недрах невидимого коридора послышались вялые шаги (будто древняя старуха шкандыбает), и на пороге показалась заспанная Келли.
- Привет, папик. Здравствуйте, тетя Джейн. А меня назавтра вызывают в ментовку. Интересно, что будет, если я не пойду? За мной пришлют "черный ворон"?
- Лика! - нахмурился Бродников-старший.
- Шучу, шучу. - Она подмигнула Майе, словно подружке. - Тетя Джейн, пригласите меня в гости как-нибудь. Расскажете, как все было, - жутко интересно. Вы же свидетельница.
- А ты - нет? - спросила Майя.
Келли махнула рукой, на которой мелькнуло какое-то белое пятно.
- Я ничего не видела. Не повезло.
- И слава богу, - пробормотал Сева в сторону. Он боится за Келли.
Майя сделал это открытие, поднявшись на свой этаж и отперев простеньким ключом простенький английский замок.
Он боится за Келли. Не за ее жизнь: "Я не верю в призрачного убийцу", а за то, что на самом деле может лежать на поверхности: Лика на школьном маскараде. Лика на лестнице, ведущей на третий этаж, яркие разноцветные клетки Домино и пышное жабо вокруг шеи. Разбитый шприц… И (она только сейчас осознала увиденное) - пластырь на свежей царапине посередине правой ладони…
Глава 6
В Театре драмы давали "Маскарад" Лермонтова в постановке Всеволода Мейерхольда и с великим трагиком Мамонтом Дальским в роли Арбенина. По поводу последнего друзья-соперники Коленька Клянц (в будущем году выпускник Петербургского технологического института) и Петя Викулов (племянник того самого Викулова, держателя акций "Белл-Телеграф" и совладельца игорных домов "Дюссельдорф" и "Палас" по соседству с "Метрополем") сходились во мнении, что Мамонт - артист хоть и мирового масштаба, но редкостная бездарность и фигляр. Любушка Немчинова, молодая особа, в которую друзья были давно влюблены, возразила, что он - душка ("Да, честь не возвратится, преграды рушатся между добром и злом…" - как сильно он говорит, откидывая назад длинные волосы, какой огонь в глазах… Впрочем, Князь тоже неплох).
- В Москве, в Императорском, ему аплодировали сорок минут кряду. Ах, что за мужчина!
Она издевается над нами, решили друзья, и преувеличенно заинтересованно заскользили взглядами по соседним ложам. Бог их знает, кто там был - какие-то дамы в разноцветных пышных бархатных платьях, офицерские мундиры и скучные штатские сюртуки, в блеске люстр и бронзовых с позолотой светильников по стенам, приглушенный шум, шуршание программок и реплики актеров в огнях рампы ("Мейерхольд, безусловно, талантлив, - приглушенный диалог завзятых театралов с соседних кресел, - однако не бесспорен и смел до наглости: вы посмотрите на декорации! Голые стены, голая мебель, кое-как задрапированная ради приличия. А актеры! Арбенин - настоящий мужлан!" - "Вы просто не понимаете новаторства, милейший Ксаверий Петрович. О Мейерхольде еще заговорят, будьте уверены. Хотите пари?")…
- А еще говорят, что он состоит членом тайного общества, - не унималась Любушка.
- Кто?
- Да вы меня совсем не слушаете!
- Слушаем-слушаем. Так кто и где состоит?
- Да Дальский же! И даже является одним из руководителей.
- Хорош руководитель тайного общества, о котором всем известно, - фыркнул Петя.
Николенька взглянул на девушку и смущенно промолчал - он всегда смущался в ее присутствии, его стесняла его собственная полнота и неуклюжесть в движениях, которую Люба, впрочем, иногда называла "милой".
Сегодня, однако, Любушка была не в духе. Причиною ее плохого настроения, как ни странно, явилась сама пьеса - она живо напомнила ей визит в Мариинский, в Петербурге. Там, помнится, тоже давали "Маскарад", но в другой, более консервативной постановке…
Она не могла вспомнить ни тех актеров, ни того театра вообще - только то, что они всем семейством сидели в четвертом ряду партера, а ложу справа от них занимал какой-то господин средних лет, от которого Люба, однажды посмотрев, так и не смогла отвести взгляд.
- Папа, кто это? - прошептала она.
Отец назвал фамилию, которая тут же вылетела из памяти. И почтительно добавил: важный государственный чиновник, на тайной службе его величества…
Это прозвучало весьма романтично. У мужчины был четкий профиль, напоминающий изображение императора на старинных монетах (папенька был страстным нумизматом): жесткая линия рта, легкая седина в коротко стриженных волосах, высокий лоб и красивой формы затылок… Глаз она не разглядела, они все время ускользали и меняли цвет, отражая огни рампы. Прямая осанка и разворот плеч выдавали в мужчине военного. Странной была реакция Софьи: она проследила за Любушкиным взглядом и вдруг побледнела и отвернулась, а потом, в антракте, сказалась нездоровой и попросила отвезти ее домой.
Всю дорогу она отмалчивалась, а если отвечала, то односложно. Тонкие руки в длинных белых перчатках нервно теребили ручку зонтика, чувственные губы были упрямо поджаты. Несколько раз то Люба, то Вадим Никанорович пытались развеять Сонечкино настроение - напрасно. Так они доехали до самого дома - Донцовы имели особняк на углу Невского, рядом с писчебумажной лавкой Лялина, где, как утверждал хозяин, покупал принадлежности сам Адам Мицкевич. Там отпустили извозчика. Мужчины слегка отстали, занятые скучнейшими разговорами о политике, а Любушка, воспользовавшись долгожданной паузой, умоляюще тронула сестру за локоть:
- Милая, что с тобой? Что тебя так расстроило? Этот несносный pere…
- Перестань, - тихо ответила Софья Павловна.
И добавила после паузы:
- Хорошо, что вы здесь. С вами мне спокойнее.
- Ты поссорилась с Вадимом?
Она улыбнулась через силу:
- Вадим тут ни при чем.
- А тот человек, что встретился нам в театре? - проницательно спросила Люба.
Софья вздрогнула.
- Почему ты о нем вспомнила?
- Не знаю… Привлекательный мужчина. Сильный, но, по-моему, несчастный.
- Не выдумывай. Откуда ты можешь знать?
- Я не знаю - я чувствую. - Она и впрямь, живя в сумбуре, в непротивлении "мировому мусору", тотчас забывала имена и даты (к примеру, не помнила, когда у папеньки день рождения), зато тонко ощущала оттенки слов, жестов и выражений лиц. - Скажи, у тебя с ним…
- Нет, - твердо ответила Софья. - С ним - ни за что и никогда.
- А по-моему, ты к нему неравнодушна.
- К кому ты неравнодушна, прелесть моя? - вклинился в разговор Вадим Никанорович. - На дуэль мерзавца! Стреляться с десяти шагов!
- Ты промахнешься, - мягко заметила Софья.
- Вот еще! Вспомни, как я уложил того селезня на охоте прошлой осенью. Мы с графом Зуровым тогда поспорили…
- Ох, не вспоминай, прошу тебя. У меня до сих пор выстрелы в ушах.