¾ Вы... вы знаете, где находится ваш сын? - в сильнейшем изумлении даже привстал Путилин.
¾ Да. Лучше, чем кто либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.
¾ Вы простите меня граф, но - ради Бога! - почему же вы не пытаетесь отыскать его, вызволить из того плена, куда он попал по неосторожности или по неосмотрительности? Еще раз повторяю: мои, может быть, непрошенно-нескромные вопросы продиктованы только чувством искреннего желания помочь вашей беде.
¾ Га! - бурно вырвалось у старого Ржевусского. - Выспрашиваете: почему я не делаю попытки спасти моего сына, мою гордость, мою единственную утеху в жизни. Извольте, я вам скажу тоже откровенно: потому, что это бесполезно, потому что этого плена сам желал и добивался мой сын.
¾ Я вас не понимаю, граф, - искренно вырвалось у Путилина.
Жилы напружились на шее и висках старого магната.
¾ Его сгубила проклятая любовь! - исступленно вырвалось у него. Исчезновение Болеслава - дело рук проклятых Ракитиных. Это они, папаша с дочкой, спрятали моего сына, чтобы скорее состряпать свадьбу.
¾ Что?! - переспросил Путилин. Он провел рукой по лбу, словно стараясь привести свои мысли в порядок.
Граф Ржевусский с удивлением поглядел на него.
¾ Что с вами?
¾ Вы... вы даете мне честное, благородное слово графа Ржевусского, что все, что вы сказали сейчас - святая правда?..
¾ Я никогда не лгал! - гордо ответил один из варшавских феодалов.
¾ В таком случае... я боюсь, что ваш сын, действительно, или уже погиб, или на краю гибели.
¾ Во имя Пречистой Девы, что означают ваши слова?! Вы что-нибудь знаете?
Как изменилось это холодное, надменное лицо! Сколько чисто отцовской любви и страха засветилось в глазах!..
¾ Знаю. Слушайте, граф.
И Путилин, шаг за шагом, начал рассказывать ошеломленному графу о приезде Ракитина, о том, как этот человек умолял его спасти молодого человека.
Лицо графа было смертельно бледно. Пот проступил на его лбу.
¾ Это... это - правда? - с трудом пробормотал он, дослушав рассказ великого добровольного сыщика.
¾ Правда, граф.
Маленький золоченый столик, на который опирался магнат, упал на блестящий паркет зала.
¾ Так... так где же мой сын, ваше превосходительство? - с ужасом прошептал он.
¾ Вот для того, чтобы узнать это, я и приехал к вам в Варшаву. Как видите, ваше сиятельство, моя профессия не всегда заслуживает такого обидно-пренебрежительного отношения, каким вы одарили ее.
Граф взволнованно подошел к Путилину.
¾ Простите меня. Вы, как умный человек, отлично поймете те чувства, которые обуревали мной. Я - против этого брака. Кто может осудить меня за это? Разве каждый отец не относится любовно-ревниво к своему детищу?
¾ Простите, граф, теперь нам некогда говорить об этом. Надо спасать вашего сына.
¾ Да, да! - рванулся польский магнат к своему врагу-начальнику русской сыскной полиции. - Теперь и я вас умоляю, спасите Болеслава!
¾ Я весь к вашим услугам. Угодно вам переехать из гостиницы в мой замок? Распоряжайтесь, как вам угодно.
¾ Благодарю вас, но как раз этого не надо делать. Если вам угодно, чтобы я спас вашего сына - если это только не поздно - я вас попрошу держать мой приезд в Варшаву в полной тайне. Я буду являться к вам, когда мне потребуется. Мой пароль - "Рго Christo morior" - "умираю за Христа".
Путилин, сопровождаемый графом, направился к двери. В ту секунду, когда он взялся за дверную ручку, послышался голос:
¾ Libertas, serenissime?
¾ Amen! - ответил граф. - Аминь!
Быстрее молнии Путилин прикрыл рукой свой орден и, когда отворилась дверь и на пороге ее показалась фигура толстого, упитанного патера-ксендза, громко, по-польски обратился к магнату:
¾ Имею высокое счастье откланяться вашему ясновельможному сиятельству...
ТАЙНЫЙ ТРИБУНАЛ СВ. ОТЦОВ. СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Низкая, сырая комната со сводчатым потолком тонула в полумраке. В этой тьме скрывались очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровень, колодок.
Чем-то безконечно унылым, страшным веяло от всей обстановки этого непонятного помещения.
Колеблющийся свет длинных толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой сбегали капли воды и падали со стуком на плиты комнаты.
За длинным столом, на котором горели эти странные свечи, сидели семь человек, все с характерными лицами католических служителей церкви - иезуитов, в обычных рясах-сутанах.
¾ Итак, - начал сидящий по середине стола высокий худощавый человек в фиолетовой сутане с резко очерченным лицом, к которому особенно почтительно относились все иные присутствующие. - Нам предстоит, святые отцы, сегодня постановить окончательный приговор по делу молодого безумца.
¾ Так, ваша эминенция, - послышался почтительный ответ заседающих.
¾ Вы, конечно, все осведомлены о причине нашего конклава в этом печальном, но необходимом для пользысвятой церкви месте? Вам известно, со слов тайного донесения достопочтенного духовника графов Ржевусских, о преступлении молодого графа? Да? Bene. Теперь, стало быть, мы можем перейти ad consultationem. На совещание я ставлю два вопроса: виновен ли безумец в преступлении ad ferendam, то есть в таком, которое он собирается совершить, и, если виновен, то какое наказание он за это должен понести. Ваши аргументы, святые отцы?
¾ Виновен... Виновен... Виновен, - раздались голоса.
¾ Более мотированно? - отдал приказ его эминенция.
¾ Переход в лоно проклятой православной церкви... Поношение святой католической; издевательства и насмешки над нами, скромными ее служителями. Это - maxima culpa, это - измена Христу.
¾ И, взвесив все это, какое наказание?
Минуту в комнате со сводчатым потолком царило молчание.
¾ Mors... Смерть! - погребальным эхом пронеслось по помещению, где заседал тайный трибунал святых отцов.
¾ Sic. Так. Но все это было contra... "против" обвиняемого. Не найдется ли голос и pro, "за" него?
¾ Прошу благословения святых отцов во главе с вами, ваша эминенция, но я думал бы, это наказание не соответствует преступлению, которое юноша собирается совершить.
¾ Как?! - в один голос воскликнули заседающие.
¾ Виноват, я не так формулировал мою мысль, - смутился престарелый служитель католического Христа. - Я хотел сказать, что тут - juventas... молодость... Любовь... легкомыслие... кроме того, ради высокочтимого графа Сигизмунда Ржевусского нам бы следовало пощадить жизнь его единственного сына... Он оказывал столько услуг нашей святой церкви...
¾ Ваши ответы? - обратился к святым отцам его эминенция.
¾ Отдавая должное любвеобильному сердцу моего сослужителя во Христе, я считаю, однако, необходимым резко разойтись с ним во мнениях, и вот по каким причинам. - Послышался елейно сладкий голос доносчика-предателя, исповедника Н-го костела. - Во первых, primo: в то политически смутное время, которое мы переживаем, нам нужны верные католики, а не перебежчики-ренегаты. Если сегодня ради прекрасных глаз "москальки" обвиняемый готов переменить религиозную веру, то... поручитесь ли вы, святые отцы, что назавтра, ради еще более прекрасной наружности новой еретички, он не променяет и свою политическую веру, свое народное credo? Где же наш политический патриотизм?
¾ Верно... Верно, - прокатилось под мрачными сводами.
¾ Я продолжаю, secundo, во-вторых: допустим, юноша раскается... Ужас объял его душу... Он будет просить о помиловании. Но... Откуда мы его выпустим? Это вы приняли в соображение? Разве это наше тайное прибежище под рекой Вислой, где мы укрепляем веру и тайно собираемся для важнейших решений, уже не должно составлять величайшего секрета для наших врагов? А если выпущенный безумец - граф предаст нас?.. В таком случае для чего же было изобретать название "Unum est hoc iter ad mortem...".
¾ Верно... Верно! Смерть, смерть! - послышались теперь уже возбужденные голоса.
¾ Но какая?
¾ Я полагал бы... мы думали бы... Поцелуй Бронзовой Девы!
Тот, кто заступился за обвиняемого, в ужасе закрыл лицо руками.
¾ Это - чересчур жестоко, - еле слышно вылетало из-под капюшона.
¾ Приведите сюда обвиняемого! - бесстрастно отдал приказ старший из судей - духовных лиц.
Прошло несколько минут. Где-то послышался резкий скрип двери, раздались гулкие шаги по каменным плитам коридора, дверь в судилище распахнулась и на пороге вырисовалась высокая стройная фигура молодого человека.
¾ Потрудитесь приблизиться к столу, граф Болеслав Ржевусский! - сурово проговорил иезуит в фиолетовой рясе.
Голова молодого человека гордо откинулась назад. В глазах засверкало бешенство. Он сделал несколько шагов по направлению к своим неведомым судьям и резко спросил:
¾ Кто вы? На каком основании и по какому праву вы смеете мне приказывать? Честное слово, я начинаю думать, что имею дело с бандой каких-то негодяев.
¾ Вы слышите? - прошептал настоятель Н-го костела.
¾ Меня обманным образом - по подложной записке - залучают в пустынное место, хватают, везут и, точно преступника, заключают в каземат какого-то проклятого подземелья. Что вам надо от меня? Что должна означать вся эта подлая комедия? Если вам угодно денег, выкупа, - извольте. Я вам их дам, подавитесь проклятым золотом, но потрудитесь немедленно меня выпустить на свободу!
¾ Вы спрашиваете, кто мы. Мы - тайный трибунал, блюдущий высшие интересы св. церкви, - еще более сурово проговорил его эминенция.
¾ Это... что же такое, нечто вроде Совета Десяти великой, святой Инквизиции? - насмешливо спросил молодой граф.
Но, помимо его воли, смертельная бледность покрыла его лицо.
¾ Вы можете богохульствовать, перед смертью у вас еще хватит времени раскаяться в ваших страшных грехах.
¾ Перед... смертью? - вздрогнул Ржевусский. - Вы шутите, св. отец?
¾ Увы, бедный безумец, мои уста еще никогда не произносили шуток. Мы обсудили ваше преступление. Оно ужасно: вы изрекли величайшую хулу на церковь. Нашим совместным решением вы приговариваетесь к смертной казни через поцелуй Бронзовой Девы. Вы обручитесь с ней на вечную жизнь.
¾ Что?! - воскликнул молодой человек и пошатнулся.
"ГЕРОИЧЕСКОЕ" СРЕДСТВО. ПИСЬМО К КАШТЕЛЯНУ Н-го КОСТЕЛА
Я провел первую ночь в Варшаве отвратительно. Вы поймете причину этого, если я вам скажу, что Путилин, уехав вечером к графу Ржевусскому, вернулся только... в шесть часов утра!
При виде его вздох радости вырвался у меня из груди.
Путилин шаг за шагом ознакомил меня со своим визитом к старому магнату.
- Скажу тебе, доктор, откровенно, что случившееся явилось для меня полной неожиданностью: у меня, ведь, было нешуточное подозрение на участие в деле исчезновения молодого графа самого отца.
Лицо Путилина было угрюмо-сосредоченное.
- И если я прежде не тревожился за его жизнь, то теперь я уверен, что жизнь его висит на волоске. Это дело куда серьезнее дела об исчезновении сына миллионера Вахрушинского с "белыми голубями и сизыми горлицами".
- Как? Опаснее даже этого?
- Безусловно. Там, несмотря на весь ужас, который мог произойти с молодым человеком, он все-таки остался бы жив. А тут смерть, и наверное, лютая, мучительная.
- Прости, Иван Дмитриевич, но я не вполне тебя понимаю. Ты говоришь об опасности, угрожающей молодому графу с такой уверенностью, точно ты знаешь, где он находится.
- Да, я это знаю.
- Как?! Ты это знаешь?
- Еще раз повторяю, знаю. Знаю так же, как знал на второй день розысков, где находится молодой Вахрушинский.
- Так, ради Бога, в чем же дело?
- В том, чтобы найти способ проникнуть туда, где он находится.
- Разве это так трудно?
- Поразительно трудно. Не забывай, что не всегда приходится иметь дело с наивными сектантами-изуверами из простолюдинов, или же из мещан - купцов российской закваски. Случается нарываться на дьяволов в шелковых одеяниях.
Я, каюсь, хлопал глазами.
- Всю эту ночь я выслеживал их.
- Кого? Этих дьяволов?
- Да. Среди них я заметил необычайное волнение: они, кажется, приготавливаются к кровавому каннибальскому пиру. В поисках я чуть не утонул в этой проклятой Висле... Однако я еле стою на ногах. Я засну два часа, а затем мне придется прибегнуть к героическому средству.
- Ты думаешь обратиться к содействию властей? - Мой друг усмехнулся, отрицательно покачав головой.
- Нет, доктор, это было бы самое нежелательное. К этому прибегнешь ты, если... если со мной случится несчастье.
- Ну, что? - взволнованно спросил граф Сигизмунд Ржевусский Путилина, приехавшего к нему с условленным паролем "Pго Christo morior". - Но, Боже мой, что с вами, ваше превосходительство? Вас не узнать... Вы ли это?
Перед магнатом стоял человек с круглым одутловатым лицом без бакенбард.
- Мои бакенбарды, до времени, спрятаны, граф, - усмехнулся Путилин. - Дело, однако, не в них, а в вашем сыне.
- Вы узнали что-нибудь?
- Да, кое-что и очень невеселое. Ваш сын в смертельной опасности.
Граф побледнел.
- Но где он? Что с ним?
- В точности я не могу вам этого сказать, да и некогда. Сейчас вы должны предпринять нечто.
- Я?
- Да. Садитесь и пишите письмо.
- Кому? - пролепетал совсем сбитый с толку надменный магнат.
- Вы это сейчас узнаете. Прошу писать, ваше сиятельство, следующее:
"Любезнейший padre Бенедикт! Чувствуя себя очень скверно, прошу Вас немедленно посетить меня. Граф С. Ржевусский".
- Як Бога кохам, я ничего не понимаю! Зачем мне приглашать настоятеля N-го костела?
- Вы желаете спасти вашего сына? - резко проговорил Путилин, пристально глядя в глаза графу.
- О! - только и вырвалось у магната.
- В таком случае я вас попрошу беспрекословно следовать моим распоряжениям.
- Но что я буду с ним делать?
- Вы, разыгрывая из себя больного, настойчиво попросите его остаться в замке и провести с вами всю эту ночь... во всяком случае, до того времени, когда я приеду к вам.
- А... а если он не согласится, ссылаясь на свои важные нужды?
- Тогда вы употребите насилие над "святым отцом", то есть. попросту не выпустите его из замка, хотя бы для этого вам потребовалось вмешательство вашей челяди.
- Помилуйте, господин Путилин, вы требуете невозможного! - воскликнул испуганно граф. - Ведь, это скандал, преступление, разбой. Какое я имею право производить насилие над человеком, да к тому же еще духовным?
- В случае чего, ответственность я приму на себя. Впрочем, если вам не угодно, мне остается покинуть вас.
- Хорошо! - с отчаянием махнул рукой старый граф.
Через час перед его замком остановилась карета, из которой вышел католический священник. Прошло минут сорок - и он вышел из замка обратно.
Очевидно, старый магнат не исполнил приказания Путилина.
НОЧНАЯ ПРОЦЕССИЯ
Два багровых высоких факела и несколько зажженных свечей в церковных канделябрах тускло освещали странную процессию, двигавшуюся по мрачным, длинным коридорам. Тут царил такой зловещий густой мрак, что этого света едва хватало только на то, чтобы не споткнуться, не удариться о стены коридора.
Вслед за двумя фигурами в черных рясах шел высокий, худощавый человек, за ним, попарно, шесть лиц.
- Не думал я, что мне придется совершать это печальное путешествие, - раздался под мрачными сводами резкий, властный голос.
- Что делать, ваша эминенция. Sic Deus vult. Так хочет Бог.
- Осужденный предупрежден, что казнь произойдет сегодняшней ночью?
- Пока еще нет. Misericordiae causa... ради сострадания к юному безумцу-святотатцу час искупления rpеxa не торопились сообщать ему заранее.
И опять жуткое безмолвие, молчаливое шествие таинственной процессии.
Но вот пол коридора стал как бы покатым, словно он спускался вниз.
- Осторожнее, ваша эминенция, здесь так скользко, - послышались вкрадчиво-льстивые голоса.
Воздух сразу изменился. Повеяло невероятной сыростью, точно от болота. Пол стал влажным, откуда-то сверху падали крупные капли холодной воды.
Свет факелов и свечей заколыхался вздрагивающими языками, словно под порывом ворвавшегося воздуха. Лязгнули замок и засов железной двери, пахнуло еще большей, отвратительной сыростью, и процессия стала осторожно спускаться вниз.
Казалось, точно неведомые существа-призраки, появившись на земле, вновь устремляются в ее таинственные недра.
- Однако с последнего раза сколько воды прибавилось здесь! - прозвучал опять тот же резкий голос.
Страх и тревога послышались в нем.
- Вода ведет свою проклятую работу. Она просачивается сквозь своды. Но не беспокойтесь, ваша эминенция, они еще так крепки, так надежны, опасности нет никакой.
- Да, это было бы большим несчастьем, большей потерей для нас.
Ноги хлюпали в воде. Багровый свет факелов, отражаясь в ней, делал ее изумительно похожей на кровь.
Летучие мыши с протяжным свистом крыльев проносились над головами идущих.
- Что с вами, отец Бенедикт? - тихо спросил шедший рядом с настоятелем N-го костела иезуит.
Отец Бенедикт что-то глухо пробормотал, указывая на щеку, завязанную черным шелковым платком.
- О, это - неприятная вещь! - послышался сочувственный шепот. А вы бы - liquor monacnorum?..
Тот сокрушенно покачал головой, закутанной в капюшон сутаны.
Стало суше, светлее.
- Мы подходим. Amen.