Гений российского сыска И. Д. Путилин. Гроб с двойным дном - Роман Добрый 7 стр.

ЖИРНОЕ ПЯТНО

"Домишко" Силы Федоровича Вахрушинского ока­зался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой, богатством истинно купецкой складки.

Вдруг, пройдя несколько коридоров и спустившись по маленькой лестнице, мы очутились совсем в ином царстве.

Тут обстановка была серенькая, мещанско-купецкая. Пахло постным маслом, щами.

- Это ваша черная половина? - спросил Путилин.

- Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.

В ту минуту, когда мы хотели войти в эту комна­ту, дверь ее быстро распахнулась и на пороге появи­лась фигурка седенького человека.

- Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? - спросил его Вахрушинский.

- Да горенку Дмитрия Силыча прибирал... - старческим высоким голосом ответил старик, бросая на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз. И быстро скрылся в темном закоулке-коридоре.

Комната молодого Вахрушинского отличалась по­разительной скромностью убранства.

Простой деревянный стол, на котором аккуратно лежали синие тетради. Над столом - такая же простенькая полочка, на ней книги в темных переплетах. В углу - кровать, крытая дешевым шер­стяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой, вот и все.

- Ого, ваш сын - настоящий отшельник! - про­изнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью мо­лодого миллионера.

- Господи! Золото, всяческая роскошь были ему предоставлены мною. Не захотел. "Ничего лишнего, - говорит, - мне не надо, папаша. От прихотей грех заводится".

Путилин стал разглядывать книги, тетради. Вдруг, разглядывая одну тетрадь, он быстро по­вернулся к купцу-миллионеру и спросил его:

- Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пят­ницам едят постное?

- Да-с! - ответил весьма удивленный Вахрушинский.

- Ну, а я могу узнать, что у вас, например, сего­дня на горячее варили молодцам и приказчикам?

Лицо миллионера было чрезвычайно глупо: оно по­просту окаменело от изумления.

- Я сейчас узнаю, ваше превосходительство! - пролепетал он, быстро выходя из комнаты.

- Прости меня, Иван Дмитриевич, - начал я, подходя к моему другу, который быстро вырвал поло­вину страницы тетради, - что я вмешиваюсь в твои "первые шаги" розыска. Но ради Бога, неужели "го­рячее" может играть какую-нибудь роль в деле ро­зыска пропавшего миллионера?..

- Как "все" - нет; но как "частность" - да... - усмехнулся мой гениальный друг.

- Сегодня варили щи, ваше превосходительство... - проговорил миллионер-купец, входя в комнату своего исчезнувше­го сына.

- С грибами? - спросил Путилин.

- А... а вы почему это знаете? - удивленно спросил Вахрушинский.

- Не в этом дело, голубчик. Скажите: кто это вы­шел из комнаты вашего сына? Это - ваш старший приказчик?..

- Воистину чудодей вы, ваше превосходительст­во! - восторженно вырвалось у купца-старика. - Истину изволили сказать. Это мой старший приказчик.

- Пригласите его сюда!

Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знамени­тый потайной фонарь, и спрятал его в карман. Пада­ли уже темные сумерки раннего зимнего дня.

- Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, - обратился Путилин к вошедшему старич­ку, - кто доставил вам письмо от исчезнувшего мо­лодого хозяина Дмитрия Силыча?

- А так, примерно сказать, какой-то неизвестный, не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку - и убежал!..

- Так-с... А вы лица этого человека, таинствен­ного посланца, не заметили?

- А именно-с? - почтительно насторожился тот.

- Было ли лицо его с бородой или без бороды?

- Не приметил-с... - ответил старший приказчик. Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил его на лицо старшего приказчика.

- И ни одного гнуса не заползло в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? - загре­мел вдруг Путилин громовым голосом.

От неожиданности и я, и миллионер-хозяин вздрог­нули и даже привстали со своих мест.

Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от Путилина.

- Виноват-с... Невдомек мне, о чем изволите спра­шивать...

- Ничего больше... Идите, голубчик... - мягко от­ветил Путилин.

Путилин сидел долго, задумавшись.

- Скажите, пожалуйста, господин Вахрушинский, вы вот давеча говорили мне, что сын ваш был, считался поч­ти женихом. Что это за история с его сватовством?.. Кто была его невеста?

- А вот, изволите видеть, как дело обстояло. Око­ло года тому назад отправился сын мой по торговым делам на Волгу. Пробыл он там порядочно времени. Познакомился он в Сызрани со вдовой купчихой-мил­лионершей Обольяниновой и с ее единственной до­черью-красавицей Аглаей Тимофеевной. Вернулся. Сияет весь от радости. Поведал о знакомстве. Я сразу смекнул, в чем дело. Вскоре прибыли в Питер и Обольянинова с дочкой. Поехал я к ним, стал бывать. Од­нажды меня и спрашивает сын: "Дашь, отец, согласие на брак мой с Аглаей Тимофеевной?" - "Дам, - отвечаю, - с радостью". Однако вдруг все дело круто изменилось: перестал сын бывать у волжской купчихи, стал тем­нее тучи. Тоска на лице так и светится. Стал я допы­тываться о причине всего этого. Молчит, а то пустя­ками отговаривается. А ночи все почти напролет хо­дит по комнатке этой, охает, вздыхает, то молиться начнет, то - плачет. А теперь, как известно вашему превосходительству, и вовсе исчез.

- Скажите, с момента исчезновения вашего сына вы не были у волжской купчихи и ее дочки?

- Нет-с. Что мне у них делать?..

- У них есть какое-нибудь торговое дело?

- И не одно. И мануфактурное, и железное, и рыбное.

- Отлично. Так как мне хотелось бы повидать бывшую полуневесту вашего сына, то мы сейчас уст­роим вот что: вы меня отвезете к Обольяниновым и представите им как крупного петербургского про­мышленника. Доктора мы можем выдать за моего уп­равляющего-доверенного.

-Слушаю-с, ваше превосходительство! - живо ответил Вахрушинский.

КОЛЕНКОРОВЫЙ ПЛАТОК

- Это их собственный дом? - спро-сил Путилин, когда мы остано-вились перед отличным камен-ным особняком близ церкви Иоанна Предтечи.

- Нет-с, это дом их тетки, петербургской богатейки.

Дверь нам открыла женщина, довольно старая, по­нурого вида, одетая во все черное.

- Здравствуйте, Анфисушка, дома ваши-то?

- Дома-с... - ответила черная женщина. - Пожа­луйте.

- Так вы скажите самой-то, что приехал, дескать, Сила Федорович с двумя промышленниками об деле поговорить.

Мы быстро разделись и вошли в залу.

Тут не было той кричащей роскоши, что у Вахрушинского, но, однако, и тут все было очень богато.

Не успели мы присесть, как дверь из со­седней комнаты распахнулась и вошла девушка.

Очевидно, она не ожидала нас встретить здесь, по­тому что громко вскрикнула от удивления и испуга.

Одета она была довольно странно и необыкновен­но. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сара­фан-летник облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драго­ценных камней. Руки были все в кольцах. На голо­ве - простой коленкоровый белый платок, низко опу­щенный на лоб.

Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.

- Простите, Аглая Тимофеевна, мы, кажись, вас напугали? - направился к ней Вахрушинский. - Нешто Анфисушка не предупредила? Мы - к мамаше, по торговому делу. Позвольте представить вам незва­ных гостей.

Путилин, назвав себя и меня вымышленными ку­печескими фамилиями, низко и почтительно покло­нился красавице в сарафане.

- Очень приятно, - раздался ее певучий, не­сколько вздрагивающий голос.

Она была еще в сильном замешательстве.

Путилин, удивительно ловко подражая купеческо­му говору и даже упирая на "о", стал сыпать кудре­ватые фразы.

Я видел, что он не спускает пристального взора с лица красавицы, но главное - с ее белого коленко­рового платка на голове.

- Эх-с, Аглая Тимофеевна, сейчас видно-с, что вы с Волги-матушки, с нашей великой поилицы-корми­лицы!

- Почему же это видно? - усмехнулась молодая Обольянинова.

- Да как же-с. Я сам на Волге живал. Где в ином месте можно сыскать такую расчудесную женскую красоту? Вы извините меня. Я человек уж немолодой, комплиментом обидеть не могу. А потом, и наряды-с: у нас теперь в Питере все норовят по-модному, а вы-с вот в боярском сарафане. Эх, да ежели бы к нему кокошничек вместо белого платочка...

Быстрым, как молния, движением девушка сорва­ла с головы коленкоровый платок.

Я заметил, как сильно дрожали ее руки.

- Извините... я совсем забыла, что в утреннем на­ряде щеголяю.

Глаза ее сверкнули. Губы тронула тревожная ус­мешка.

Черная женщина, "Анфисушка", явилась и доло­жила, что "сама" извиняется, что за недомоганием не может их принять.

- Ничего-с, в следующий раз завернем! - прого­ворил Путилин.

Когда мы вышли, он обратился к Вахрушинскому:

- Вот что я вам скажу: дело ваше далеко не легкое. Однако надежды не теряйте. Помните только одно: вашего сына надо как можно скорее отыскать. Он в серьезной опасности.

Возвращаясь к себе, Путилин был хмур, задумчив.

- Белый или черный... черный или белый... Гм... гм... - вылетали у него односложные восклицания.

Я не говорил ни слова. Я знал привычку моего ге­ниального друга говорить с самим собой.

- Скажи, пожалуйста, - вдруг громко обратился он ко мне, - тебе никогда не приходила мысль, что черный ворон может обратиться в белого голубя?

Я поглядел на Путилина во все глаза.

- Бог с тобой, Иван Дмитриевич, ты задаешь та­кие диковинные вопросы...

ПУТИЛИН - МОСКОВСКИЙ ГАСТРОЛЕР

На другой день около четырех часов ко мне приехал Путилин. В руках он держал чемодан, под шубой я заметил дорожную сумку через плечо.

- Я не мог предупредить тебя раньше, потому что был занят по горло. Если тебе улыбается мысль со­вершить со мной одно путешествие...

- Куда?

- В Москву. Но торопись. До отхода поезда ос­тается немного времени.

Я наскоро уложил чемодан, и через час мы уже сидели в купе первого класса.

Утомительно долгой дорогой (тогда поезда ходили куда тише, чем теперь) Путилин не сомкнул глаз. Просыпаясь, я заставал его за просматриванием ка­ких-то бумаг-донесений.

Откинувшись на спинку дивана, он что-то бормо­тал про себя, словно заучивая нужное ему наи­зусть.

- Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич, - несколь­ко раз обращался я к нему.

- Некогда, голубчик! Надо зазубрить особую тара­барщину.

- Скажи, мы едем по этому делу - таинственному исчезновению сына миллионера?

- Да. Ах, кстати, я забыл тебе сказать, что сего­дня по этой дороге, но ранее нас, проследовали зна­комые тебе лица.

- Кто именно? - удивился я.

- Старший приказчик Вахрушинского и красави­ца в бархатном сарафане с белым платочком на го­лове.

- Как? Откуда ты узнал это?

Путилин расхохотался.

- Прости, ты говоришь глупости! Ты вот назы­ваешь меня русским Лекоком. Какой же я был бы Лекок, если бы не знал того, что мне надо знать?

- И причина их внезапного отъезда?

- У первого - желание как можно скорее спасти от опасности своего молодого хозяина, у второй... Как бы тебе лучше объяснить?.. Ну, загладить промах с белым коленкоровым платочком, что ли...

- Стало быть, этот приказчик будет помогать те­бе в деле розыска молодого Вахрушинского?

- О да! И очень... - серьезно проговорил мой ге­ниальный друг, этот великий русский сыщик. - А те­перь не мешай мне, спи.

Сквозь полудремоту, овладевавшую мною от мер­ного покачивания поезда, до меня доносилось бормо­тание Путилина: "По пиво духовное", "По источника нетления".

"Что за чертовщину несет мой знаменитый друг?!" - неотвязно вилась около меня докучливая мысль.

Подъезжая к самой Москве, Путилин мне сказал:

- Из многих дел, свидетелем которых ты был, это - одно из наиболее опасных, если меня не разорвут в клочки, я окончательно уверую в свою счастливую звезду.

К моему удивлению, лишь только подошел поезд, нас встретил Х., любимый агент Путилина.

Путилин что-то отрывисто его спросил, и мы вместе поехали в гостиницу, оказавшуюся чрезвычайно грязным заведением для приезжающих и находящуюся на одной из окраин тогдашней допотопной Москвы.

- Почему тебе пришла фантазия остановиться в таком вертепе? - спросил я Путилина.

- Так... надо, - ответил он.

Несмотря на то что был уже вечер, он отправился куда-то с агентом Х. и вернулся далеко за полночь.

Под поздний вечер второго дня нашего пребывания в Москве (в течение всего этого времени Путилин почти не бывал дома) он вытащил чемодан и, порывшись в нем, вынул из него какую-то странную одежду.

- Надо, доктор, чуть-чуть преобразиться. Сегодня мне предстоит весьма важное похождение.

- "Мне"? - спросил я. - Но почему же не нам?

- Увы, мой друг, на этот раз я никого не могут взять туда, куда собираюсь. Дай Бог, чтоб удалось и одному-то проникнуть.

- Стоило тогда мне трястись в Москву, - недовольно проворчал я.

- Не говори. Ты и мой милый Х., вы можете мне оказать помощь. Слушайте. Пока я окончательно не убедился в правильности моего предположения, я, по многим соображениям, не хочу обращаться к содействию моих московских коллег. Вдруг "знатный гастролер" - да оскандалится! Конфуз выйдет. Я вас оставлю неподалеку от того места, куда постараюсь проникнуть. У меня есть очень резкий сигнальный свисток. Если вы его услышите - можете с револьверами в руках броситься ко мне на помощь. Кстати, голубчик Х., вот вам приблизительный план.

И Путилин подал агенту листок бумаги, на кото­ром было что-то начерчено.

Перед тем как надеть пальто мещанского облика, Путилин облачился... в белый хитон-плащ с изображением красных чертей.

- Это что такое? - попятился я от него.

- Мантия Антихриста, любезный доктор! - тихо рассмеялся Путилин. - Кто знает! Быть может, она избавит меня от необходимости прибегнуть к револь­веру. Последнее - было бы весьма нежелательно. Ну, а теперь в путь!

Было половина двенадцатого, когда мы вышли из нашей грязной гостиницы и направились по глухим улицам и переулкам этой отдаленной от центра мос­ковской слободы.

Темень стояла - страшная. Не было видно ни зги.

Улицы были совершенно безлюдны. Только отку­да-то из-за заборов доносился злобно-неистовый лай и вой цепных собак. Вскоре Путилин замедлил шаги.

- Мы сейчас подойдем.

Перед нами по левой стороне улицы высился чер­ной массой дом, за ним - ряд построек. Все это было обнесено высоким дощатым забором.

- Ну-с, господа, я встану здесь, у ворот. Вы пере­ходите на ту сторону. Вы знаете, X., тот забор, окру­жающий пустырь, который мы с вами осматривали вчера?

- Еще бы, Иван Дмитриевич!

- Ну, так вот вы с доктором и притаитесь за ним.

Время потянулось медленно. Где-то послышался крик первых петухов.

Почти одновременно с их криком на пустынной улице стали вырисовываться темными силуэтами фи­гуры людей. Они крадучись, боязливо подходили к во­ротам таинственного дома, в котором не светилось ни малейшего огонька.

Так как, господа, я люблю рассказывать связно и последовательно, то позвольте мне продолжать те­перь со слов самого великого сыщика - Путилина. Вот что рассказал он мне в пять часов утра этой ночи о сво­ем безумно смелом посещении этого дома.

В СТРАШНОМ "СИОНЕ". МАНТИЯ АНТИХРИСТА

- Я, - рассказывал он, - зорко вглядывался в ночную тьму. Лишь только я увидел приближаю­щиеся фигуры людей, как сейчас же троекратно по­стучал в ворота.

- Кто будете? - раздался тихий голос.

- Человек Божий, - так же тихо ответил и я.

-А куда путь держишь?

- К самому батюшке Христу.

- А по что?

- По "пиво духовное", по "источник нетления".

-А сердце раскрыто?

- Любовь в нем живет.

-Милость и покров. Входи, миленький.

Ворота, вернее, калиточка в воротах распахнулась, и я быстро направился, пробираясь по темным сеням и узким переходам, в особую пристройку к нижнему этажу, выдвинувшуюся своими тремя стенами во двор и представлявшую собой нечто вроде жилого летне­го помещения. Тут, почти занимая все пространство пристройки, был навален всевозможный домашний скарб.

Услышав за собой шаги, я спрятался за ткацким станком. Мимо меня прошел высокий, рослый детина и, подойдя к углу, быстро поднял крышку люка и скрылся в нем. Через минуту он вышел оттуда.

- Никого еще из деток там нет, - вслух про­бормотал он, выходя из постройки.

Быстрее молнии я бросился к этому люку. Дверца его была теперь открыта. Я спустился по узкой лесен­ке и попал в довольно обширную подземную комна­ту, слабо освещенную и разделенную дощатой пере­городкой на две половины. Тут не было ни души.

Я быстро вошел в смежную, еще более простор­ную и ярко освещенную паникадилом подземную ком­нату. Тут тоже не было никого. В переднем углу перед божницей с завешенными пеленой иконами стоял боль­шой, накрытый белоснежной скатертью стол с крестом и Евангелием посередине.

Я моментально забрался под стол. К моему счастью, он был на простых четырех ножках, без пере­кладины, так что я отлично уместился под ним. Но из-за скатерти я ничего не видел! Тогда осторожно я прорезал в скатерти ножом маленькую дырочку, в которую и устремил лихорадочно жадный взор. Не прошло и нескольких минут, как в странную, таинст­венную комнату стали входить белые фигуры людей обоего пола. Эти люди были одеты в длинные белые коленкоровые рубахи до пят.

- Христос воскресе!

- Свет истинной воскресе!

- Сударь-батюшка воскресе!

- Царь царем воскресе! - посыпались странные взаимные приветствия.

Я не буду тебе сейчас за недосугом времени рас­сказывать подробно все, что начали делать эти люди. Скажу только, что вдруг я побледнел и задрожал от радости. Я увидел среди собравшихся изуверов стар­шего приказчика и красавицу Аглаю Тимофеевну. Оба они были одеты в такие же белые рубахи. К красави­це Обольяниновой все обращались помимо "сестри­цы" еще с титулом "Богородицы".

Затаив дыхание, я смотрел на старшего приказ­чика.

Лицо его было ужасно! Глаза, в которых сверкал огонь бешенства, казалось, готовы были испепелить всех страшных безумцев, собравшихся здесь.

- И тако реку: бых среди вас, но ушед аз семь, во новый Сион тайнаго белаго царя путь продержал, яко восхотех плодов райских вкусить в кипарисовом саду, - загремел вдруг старый изувер.

Он быстро уселся на пол и, точно одержимый бе­сами, заколотил себя по груди кулаками.

Страшная комната и страшные люди в белых ру­бахах вздрогнули, замерли, затаив дыхание.

Сотни воспаленных глаз, в которых сверкало сек­тантское безумие, устремились на того пророка, кото­рый, по его словам, был когда-то среди них, но теперь ушел в какой-то таинственный кипарисовый сад.