– Согласна, за мной бедная земля и камни, да и этой земли мало. Поэтому я не загаживаю свои озера, леса и реки и не довожу свои церкви до заросших крапивой развалин. Да, мои предки привыкли выживать тяжелым трудом. Но они умеют ценить красоту и не разводят помойки возле своих жилищ, а стригут газоны. И если совершают что-то поганое, то не прикрываются загадочной душой, как вы, русские.
Василий понял, что готов жену ударить, и сразу сник. Сколько раз он говорил себе, что не будет обращать внимания, что бы она ни делала, что бы ни говорила. Особенно теперь, в этом своем положении. Особенно сегодня, после того, что между ними было. И вот опять не смог остаться мужчиной.
– Ну хватит. Прости, киса. Что мне сделать, чтобы ты успокоилась? Хочешь постригу газон?
– В темноте? – Кристина посмотрела на мужа с удивлением, покачала головой и улыбнулась: – Давай лучше еще раз поглядим бумагу для полиции.
– Давай. Но я все равно по-эстонски не понимаю.
– Но диктовал ее ты, я только переводила…
– По-моему, мы написали все, что он хотел.
– А я не уверена. Капитан просил сообщить, как мы с Бертой познакомились, и указать точную дату ее приезда и отъезда. Отъезда мы указали, а приезда – нет…
– Укажи. Дописать три слова нетрудно.
– Ладно, допишу. Это было двадцать первого декабря прошлого года.
– Помню. Интересно, куда делся контракт….
* * *
Василий Муравин впервые увидел фрау Литхен в таллиннском аэропорту. Он приехал загодя, но вылет на час задержали, и он слонялся по длинному залу с табличкой на шее. Поскольку Берта его никогда не видела, они с Кристиной соорудили картон, обклеили его листом бумаги и фломастером вывели надпись: "Добро пожаловать, Берта!" Ему надоело топтаться, и он уселся в кресло, с любопытством наблюдая за типажами встречающих или ждущих вылета. В отличие от многих столичных аэропортов, здесь, как и везде в Эстонии, толкучки не наблюдалось. Несколько пассажиров беседовали возле буфета. Среди них Муравин заметил негра, закутанного в длинную шубу. Эстонская зима, видимо, казалась ему холодной, хотя за окном моросил мелкий дождь и снежок, выпавший прошлой ночью, сохранялся только за городом. В обычные дни представителей экзотических народов тут встретишь редко. Но накануне Рождества такое случается. Рядом с негром весело общались два подвыпивших финна. Те не мерзли и в легких куртках. Их грела привычка к настоящим морозам и алкоголь. У стойки бара дремал высокий седой старик в распахнутой дубленке. Определить, кто он, Муравин даже не пытался. Это мог быть француз, датчанин или даже эстонец. Но только не местного разлива. Напротив Василия сидели две пожилые тетки в спортивных пуховиках. По рюкзакам и лыжам, что лежали рядом, нетрудно предположить, что они собрались лететь куда-то на север за снегом. Кроме перечисленных граждан в пустынном здании аэровокзала насчитывалось человек пять встречающих. Те держались у прохода с надписью "прибытие". Они не были знакомы друг с другом и между собой не общались. Среди этой компании выделялась девушка в меховой курточке с маленьким букетом в руках. Ее стройная фигурка привлекала взгляд, и Муравин отчего-то подумал, что девушка русская.
Рейс из Мюнхена по местному радио объявили по-немецки и по-эстонски. Василий не знал ни того ни другого. Он подошел к девушке с букетиком и спросил:
– Киска, что они там объявили?
– Рейс из Мюнхена, котик, – ответила она, без тени улыбки.
– Благодарю, киска. А то эти чухонцы по-человечески сказать не могут.
– Чего ты здесь торчишь, котик, если наш язык человеческим не считаешь?
Василий смутился:
– Прости, киска, я принял тебя за русскую. Да и чешешь ты на нашем, как на родном, без акцента.
– Я и по-немецки чешу без акцента, – улыбнулась наконец девушка и добавила: – Вообще-то мама у меня русская.
Василий облегченно вздохнул:
– Значит, киска, что-то человеческое в тебе все-таки есть.
– Не хами! Я здесь родилась и считаю себя эстонкой.
– Ну и считай на здоровье. У меня жена эстонка, кстати, без примесей, и я ее люблю.
– Счастье тебе в личной жизни, котик. Не прозевай свою Берту. Вон, уже пассажиры пошли – И она указала Василию на коридор, по которому двигались небесные путешественники. Заметив среди них долговязого парня с небольшим чемоданчиком, бросилась к нему. Муравин пронаблюдал, как молодые люди обнялись и так, обнявшись, направились к выходу. Когда они проходили мимо, он услышал оживленную немецкую речь и так загляделся на удаляющуюся парочку, что от слов – "ты и есть Васька" – вздрогнул и оглянулся. Перед ним стояла Берта Литхен в короткой ондатровой шубке, с маленькой дамской сумочкой в руке и с любопытством его разглядывала. Сумочку она держала двумя пальцами, как-то особенно гордо.
– Как вы меня узнали? – растерялся Муравин.
– Не принимай меня за идиотку. Кто здесь еще будет торчать с плакатом "Добро пожаловать, Берта"?
– Простите, фрау Литхен, я вас не заметил.
– Естественно, на девочку загляделся. Ее жених Генрих летел рядом со мной в крэсле. Так что эта девица не про тебя.
– Мы с ней случайно разговорились. А так она мне до лампочки. Я жену люблю и пока ей не изменял, – на всякий случай пояснил Василий.
– Если бы ты не сказал "пока", я бы решила, что ты законченный болван, – хмыкнула Берта и огляделась по сторонам.
Василий не знал, как реагировать на ее замечание, и поэтому спросил:
– Чего мы здесь ждем? Пошли к машине.
– Как, что? Мой багаж. Я же приехала к вам жить. Естественно, если ваши помэщения мне подойдут… Вот он.
– Кто – он?
– Мой багаж. Кто же еще?
Василий посмотрел в сторону, куда указала Берта, и увидел сотрудника с тележкой. Вернее, он сперва увидел тележку, доверху заваленную чемоданами, а уж потом грузчика. Тот рядом с багажом Берты смахивал на муравья, волокущего грецкий орех. Василий сразу подумал о своей машине. Но вспомнив о багажнике на крыше, немного успокоился и ощутил чувство благодарности к жене. Кристина в последний момент сунула ему в руки моток толстой веревки.
Грузчик выкатил чемоданы Литхен на автостоянку. Василий указал ему на свое транспортное средство, тот сгрузил чемоданы рядом на асфальт и укатил.
Берта презрительно ткнула пальцем в его видавшее виды Ауди-80:
– Мы поедем на этом?
Василий утвердительно кивнул.
Она продолжала разглядывать его авто:
– У тебя, Васька, дрянная и маленькая машина.
– Какая есть, – нехотя согласился Муравин.
– Скверно. Гордиться тут нечем.
– Мы недавно привели в порядок дом, и на новую машину денег не осталось.
– Ты кто по жизни – лентяй или неудачник? – поинтересовалась немка, не без сарказма наблюдая, как ее чемоданы громоздят на крышу подержанного авто.
– Не хуже других, – обиделся Василий, но тон сохранил вежливый.
По дороге Берта внимательно смотрела в окно, и все, что она видела, вызывало у нее живой интерес. Муравин старался его удовлетворить, ни на секунду не забывая – он везет гору чужих чемоданов на крыше. Ехал осторожно, особенно на крутых поворотах.
– Это Таллинн? – спросила Берта.
– Это его окраины. Мы скоро выедем на наше шоссе, и город закончится.
– Жуткая дыра ваш Таллинн.
– Неправда! Старый город у нас очень красивый. Особенно сейчас, под Рождество.
– Его я не видела, а то что вижу – дыра.
– Мы с вами еще съездим в центр. Уверен, вам понравится.
– Мне? После Мюнхена! Ты бывал в Мюнхене?
– Не довелось.
– Туземец. Мюнхен это Мюнхен. А Таллинн это дыра.
– Чем же так хорош ваш Мюнхен?
– Мюнхен – столица Баварии, Васька. У нас один проспект, как весь ваш Таллинн. Мюнхен широкий город, в нем есть пэрспектива. Я выросла на Волге, и мне нужен простор.
Василий осторожно пересек железнодорожный переезд и свернул на трассу. По краям дороги потянулись перелески и редкие хуторки, обсаженные ельником. На живописных полянах кое-где лежал снег. Ручейки, наполненные зимними дождями, набухли и превратились в реки. Берта оживилась:
– А тут мило. Эстонская природа скромна, но трогательна.
– Хоть здесь не ругаете.
– Васька, я никогда ничего не ругаю. Запомни это. Я только констатирую факты. Вот сейчас за окном прэлестно, а Таллинн – дыра.
– Я вам покажу настоящий Таллинн, тогда и скажете.
– Ты, вижу, патриот своего Таллинна? Хорошо, покажешь.
До поселка Мустикат они добирались на полчаса дольше обычного. Кристина, набросив на плечи платок, встречала их у калитки.
– С приездом, фрау Литхен. Хорошо долетели?
– Что, милочка? Говори громче. После полета у меня заложило уши.
Муравин немного удивился. Он с немкой беседовал тихо, и она не переспрашивала.
– Хорошо долетели? – очень громко повторила Кристина.
– Долетела прэкрасно.
– Я накрыла стол у камина, перекусите с дороги?
– Не сразу.
Василий открыл ворота, загнал машину на участок и хотел заняться багажом, но Берта его остановила:
– Васька, не трогай чемоданы. Сначала я все осмотрю. Если мне у вас не покажется, доставишь меня в отель. Я на всякий случай забронировала номер в "Олимпии".
Василий с Кристиной переглянулись.
Берта оглядела сад, обошла коттедж по кругу и потребовала, чтобы ей показали дом. Василий повел ее в гостевую пристройку, где ей предстояло жить, затем по комнатам дома. Показал баню, зал с камином, где Кристина успела накрыть стол, кухню, ванную и остальные интимные места. Кристина еще вчера украсила жилье к Рождественским праздникам. Над дверями повесила венки из веток хвои, на подоконниках установила электрические свечи, разложила в вазочки рождественские сладости, печенье в виде сердечек. Берта оглядывала все это молча, с непроницаемым выражением лица. Затем вернулась в свои предполагаемые апартаменты, долго изучала туалет, проверяла, как действует сантехника. Кристина и Василий старались ей не мешать, оставаясь на почтительном расстоянии.
Наконец Берта заговорила:
– Васька, можешь принести мои вещи сюда.
Кристина улыбнулась и произнесла как можно громче:
– Я рада, что вам у нас понравилось.
– Почему ты орешь, милочка? – осадила ее Берта. – Со мной можно говорить шепотом. Я все прэкрасно слышу. И потом, что значит "понравилось"? Я этого не сказала. У вас тэрпимо. Но люстру в моей комнате сменить, ковры выбросить, от них одна пыль, картину на помойку – мазня. А так чистенько и со вкусом. А за живую елочку спасибо. Люблю запах хвои – детство напоминает. Васька, что стоишь? Неси чемоданы, мне надо прэнять душ и переодеться. И, кажется, кто-то говорил, что можно перекусить… Или я ослышалась?
– Вы не ослышались, Берта. Я приготовила завтрак у камина, и мы вас ждем к столу.
Занималась своим туалетом она минут сорок. Муравины сидели за столом перед горящим камином и, поглядывая на дверь, тихо делились впечатлениями о старухе. Кристина сразу поняла – две тысячи евро легко заработать не получится. Василий это тоже понял, но роптать не приходилось – или банк отберет дом, или у них поселится Берта.
Фрау Литхен явилась к столу в сиреневом брючном костюме и при полном макияже. Эта весьма пожилая дама несла следы былой красоты так же гордо, как носила свою дамскую сумочку. Но ее усилия над своей внешностью давали обратный результат. В простом дорожном костюме и шубке она выглядела куда моложе.
Кристина указала ей на свободный стул, но Берта садиться не стала:
– Милочка, я люблю природу и во время трапезы прэдпочитаю смотреть не в горящий камин, а в окно. И если Васька будет настолько любезен, что уступит мне свое мэсто, я не обижусь.
– Нет проблем, Берта. Садитесь, куда вам нравится, – быстро согласился Муравин, пересаживаясь на свободный стул.
Кристина разлила по чашкам кофе. Ели молча. В камине потрескивали дрова, но уюта за столом не создавали. Некоторая напряженность возникла по вине немки. Муравины ждали разговора о главном, а Берта, казалось, о деньгах забыла. Но это только казалось. Покончив с соленым лососем, она промокнула рот салфеткой и посмотрела на супругов по очереди.
– Я остаюсь с вами, но мы должны подписать контракт с моими трэбованиями. Причем распишетесь под каждым пунктом отдельно. И ты, милочка, и твой муж. – И, еще раз оглядев каждого супруга, достала из сумки лист бумаги.
Василий вытянул шею:
– Можно посмотреть?
Но Берта бумагу из рук не выпустила:
– Сама зачитаю.
Кристина тронула Берту за плечо:
– Фрау Литхен, договор – это понятно. Но я вам уже писала, лицензии на пансионат у нас нет. Да и желания налоги платить тоже.
– Не надо делать из меня дуру. Я все это понимаю, если вы не нарушите условий контракта, эта бумага останется мэжду нами. В противном случае, я дам ей ход. Но, надеюсь, вы до этого не доведете, – заявила Берта и, надев очки, поднесла листок к глазам: – Итак, пункт первый: за некачественные продукты, например, мороженное польское мясо, штраф десять евро.
Василий возмутился:
– Что вы, Берта? Мясо я покупаю на рынке, а на нашем рынке поляки не торгуют.
Берта сделала вид, что Муравина не услышала:
– Пункт два. Завтрак мне нужно подавать ровно в девять. Обед в три. Ужин в шесть. После шести я могу съесть яблочко или банан.
Василий переглянулся с женой:
– Мы тоже завтракаем в девять, а обедаем в три. Вот с ужином в шесть для нас рановато.
В голосе Берты появился металлический холодок:
– Ваши привычки меня не касаются. Я так жила семьдесят шесть лет и менять рэжим не собираюсь.
Кристина поспешила успокоить немку:
– Не возражаем. Что еще?
– Еще я не привыкла безвылазно торчать в глуши. Пункт три – раз в неделю меня надо вывозить в театр или в концерт. И два раза в неделю я плаваю в бассэйне. Надеюсь, меня туда отвэзут и превэзут обратно….
– Хорошо, беру это на себя, – быстро согласился Муравин. – Но у нас очень дорогой бензин.
– Сто пятьдесят евро в месяц, сверх контракта, и чтобы больше о бензине я не слышала.
Василий удовлетворенно кивнул:
– Договорились.
– Теперь о связи… – Берта выдержала паузу и, верно истолковав недоумение в глазах молодых хозяев, пояснила: – Я о телефоне. Мобильного я не держу. Для меня это как ошейник для собаки. Иногда буду пользоваться вашим. Мне тоже сюда могут звонить. Но для одной дамы, фрау Лямке, меня никогда нет.
– Зачем же вы ей дали наш номер, если не хотите общаться? – удивилась Кристина.
– Я и не давала. Но Лямке страшная баба, она сама найдет.
Теперь удивился Василий:
– Вы опасаетесь этой дамы?
– Опасаюсь ее заботы. Эта ослица уверена, что без ее опеки я пропаду.
Кристина едва сдержалась, чтоб не рассмеяться. Но сумела выдержать серьезность на лице и заверила гостью:
– Не волнуйтесь, Берта, в обиду мы вас не дадим.
Немке это понравилось. Она улыбнулась, протерла очки, но одевать их не стала:
– Есть еще один деликатный момент, не для бумаги.
– Внимательно слушаем, – Кристина и Василий на своих лицах изобразили сосредоточенное внимание. Муравины были готовы на все, лишь бы она согласилась платить. Но Берта просила о пустяке, и они в этот момент даже не предполагали, во что этот пустяк выльется. Немка говорила о лекарстве:
– По утрам мне необходимо принять десять шариков. Это гомэопатия. Ни вкуса, ни запаха, зато без них я словно сдутый мячик. Важно, чтобы я не забыла…
Кристина вынула из кармана мобильный:
– Во сколько вы встаете?
– Обычно в восемь. Должна успеть до завтрака сделать зарядку. Я все еще слежу за своей фигурой.
– Хорошо, Берта. Я введу это в свой мобильник, и каждое утро звонок мне напомнит о ваших шариках.
– Прэкрасно… – она снова надела очки и поднесла листок к носу: – А теперь самое главное – пункт пять – в доме никаких детей и никакого шума. Я люблю тишину. Громкую соврэменную музыку ненавижу. Детей еще больше.
Кристина постаралась ответить спокойно:
– Мы громкую музыку тоже не очень любим. А что касается детей, у меня с этим не получилось. Вася очень хочет ребенка, но я родить не могу. Видно, не судьба.
Берта не заметила боли в словах молодой женщины и энергично продолжила тему:
– Считай, тебе крупно повезло. Дети – ужасная гадость. Пока маленькие – болезни и непослушание, а вырастут, хамят родителям. Я прэкрасно прожила без них, и ни капельки не жалею.
Кристина опустила глаза:
– Не могу с вами согласиться, но детей в доме нет.
Берта положила лист договора на стол и сняла очки:
– Значит, и по этому пункту в нашем договоре разногласий не наблюдается.
Кристина невесело согласилась:
– Можно и так сказать.
Фрау Литхен извлекла из сумки конверт и ручку. Муравины подписали договор и получили конверт с двумя тысячами евро. Это была плата немки за первый месяц ее проживания в их доме.