Он даже вернулся, посмотрел на номер дома и название переулка. Мало ли - не придет завтра Рив, Дон пойдет его разыскивать. Тут же мелькнула мысль: не лучший ли способ спасти Эруэль - просто сообщить в полицию про эту курильню? Ее прихлопнут, и Эруэль просто некуда будет ходить. Хорошая мысль. Но стоит, пожалуй, посоветоваться с Тер. Она умная, надежная да и судьбу Рива принимает близко к сердцу. А хранить тайны умеет как никто (кстати, получше его, Дона). Это идея. Надо завтра же ей все рассказать.
Дон вернулся домой очень поздно, но родители не спали, ждали сына.
Отец в старых брезентовых брюках сидел у электрического камина, который сам когда-то соорудил, и курил. Мать вязала, примостившись возле.
Дон медленно снял пальто, вымыл руки, лицо. Зашел на кухню и, достав в холодильнике большую бутылку молока, выпил ее всю, прямо из горлышка. Он почувствовал себя лучше. Холодная вода в умывальнике, холодное молоко словно очистили его от душных, тяжких запахов курильни.
Когда он спустился, родители, накрыв стол, уже сидели на кухне.
Они не задавали вопросов. Молча ждали.
Некоторое время Дон ел, не говоря ни слова, оттягивал момент. Наконец сказал:
- Тут такое дело, отец, сам черт ногу сломит.
- С Ривом?
- С Ривом…
И Дон начал рассказывать. От родителей у него не было тайн. Закончив рассказ, он вопросительно уставился на отца:
- Как быть?
- Не знаю, что и сказать тебе, - отец покачал головой, - чудная какая-то история. Уж больно все ненастоящее. Вроде театра…
- Почему ненастоящее? Я сам там был.
- Нет, сынок, я не о том. Не знаю, как объяснить: будто спектакль разыгрывают. Не верю я в это дело.
- Во что не веришь, отец? Риву, что ли, или этой Эруэль? Думаешь, не любит она его? Обманывает?
- Не знаю, сынок. Бог с ней. Тебя бы не обманули.
- Зачем же ей меня обманывать?
- Да не ей…
Дон посмотрел на отца.
- А кому?
- Не знаю…
- Что-то ты сегодня ничего не знаешь, отец, - с раздражением заметил Дон.
Но это было раздражение не против отца, а против себя. Он чувствовал долю правды в словах отца, то, что он сам нащупывал, но не мог назвать.
- Это верно, сынок. Что верно, то верно. Не знаю. Не могу совет дать.
- Бросил бы ты все это, - вступила мать.
- Как бросить? Рив все же друг, - неуверенно отозвался Дон.
Мать вздохнула.
- Вот что, отец, я хочу с Тер посоветоваться. Она умная. Лучше меня разберется.
- Что ж, посоветуйся, авось что подскажет. Да, не думал я, что с Ривом такое случится…
- О господи, - вставила мать, - сколько горя на свете, сколько горя…
- Горя много, мать, - отец положил ей руку на плечо, - так ведь и людей немало. Если б все взялись с этим горем воевать, может, и справились бы. А то, видишь, сами люди себе горя прибавляют.
- Ладно, отец, пойду-ка спать. - Дон поднялся. - Утро вечера мудренее. Завтра и Рив обещал прийти, может, чего нового расскажет. Покойной ночи…
Дон поднялся к себе, не спеша разделся, раскрыл окно, сразу ощутив холодный ночной воздух, ворвавшийся в комнату, и лег в постель.
Обычно он засыпал, едва успев коснуться подушки. Но сейчас сон не приходил. Это было непривычно, и он ощущал непонятное беспокойство. Он повернулся на бок, на другой, снова на спину. Сон не приходил. В голове теснились мысли.
Да, странная история. Но, с другой стороны, как мог он поступить иначе? Как мог отказать другу в помощи? Помощь в трудную минуту - это, наверное, самое ценное, что люди могут дать друг другу. Он вспомнил, как однажды Артур, рискуя жизнью, вытащил буквально из-под машины маленького мальчика, погнавшегося за мячом, и ушел не назвавшись, а потом спустил с лестницы разыскавшего его репортера. Сам Артур репортера не интересовал, но мальчонка оказался сыном какой-то важной шишки, собравшегося вручить спасителю чуть не десять тысяч долларов. Артур обругал шишку потому, что тот оказался "не тех" политических взглядов. "Бросьте, - говорил он, - разве он хочет отблагодарить? Просто пользуется случаем для дополнительной рекламы".
Да, конечно, одно дело пожертвовать ради другого жизнью, а иное - одолжить пару монет. Но и возможности у людей разные.
И Дон вспомнил слухи, ходившие об отце Рога, владельце банков.
Говорили, что в давние времена на востоке страны, в местах жарких и пустынных, нашли нефть. Получилось так, что крупные компании не успели наложить на те места свою лапу, и участки раскупили сравнительно мелкие старатели черного золота.
Оборудование у них было примитивное, денег едва хватало на сооружение вышки, так что было не до жилья, одеял и питания. В самые жаркие дни люди теряли сознание. С водой было плохо: немногие колодцы высыхали, снабжение нарушалось.
И вот отец Рога обратил все имевшиеся у него в то время деньги в… цистерны. В самые обыкновенные автоцистерны. И гонял их за тридевять земель от реки.
Цистерны прибывали, разъезжались по участкам, снабжая изнемогавших от зноя и жажды людей свежей водой. Не даром, конечно. За деньги, да еще за какие! Но ведь перевозка вызывала расходы. На этой нехитрой операции отец Рога заработал такие деньги, что сумел перекупить несколько самых богатых нефтеносных участков. А потом и остальные. Потому что владельцам этих участков не везло: то вспыхивал пожар, то портилось оборудование, то еще что-нибудь в этом роде. И наступил день, когда отец Рога стал единоличным хозяином всей нефтеносной земли.
Правда, запасы оказались не столь уж богаты, через несколько лет исчерпались, но деньги все же принесли огромные. С них-то и началась банковская карьера отца Рога, ныне крупнейшего миллионера.
Наверное, это был единственный случай в истории науки, когда человек сумел превратить воду в нефть…
А ведь с чего все началось? С помощи. Один человек помогал другим утолить жажду. Бывает и такая помощь.
Но бывает и другая.
Однажды в город приехал оратор. Он являл собою точную копию давно почившего главы третьего рейха: такие же усики, такая же челка, такая же форма и такая же свастика на рукаве. Оратора сопровождала многочисленная охрана в форме штурмовиков, когда он выступал, трибуну украшали знаменами со свастикой.
Оратор выступал на митингах, собраниях, обедах и провозглашал, что править должны "коренные граждане", а всех остальных не мешало бы повесить, что ради этого надо на следующих выборах голосовать за него. Вообще нес всякую чепуху.
Дон, например, увидел его как-то по телевидению, прочел пару отчетов в газете и забыл, о чем читал.
А Артур немедленно поднял по тревоге своих ребят, к ним присоединились другие студенты. Они твердо решили не допустить оратора в университет, куда он собрался прибыть для выступления.
В тот день университет напоминал осажденную крепость. Сотни полицейских в касках, в специальных защитных жилетах, с дубинками, газовыми гранатами, пистолетами заняли все стратегические пункты.
"У нас самая образованная полиция в мире, - острили студенты, - она вся в университете".
Но когда машина с оратором приблизилась к воротам, стало не до острот.
Тысяч пять юношей и девушек, возглавляемых комитетом "Власть студентам", плотной стеной встали перед воротами и отказались пропустить кортеж машин. Вопили могучие репродукторы, установленные на крышах полицейских автомобилей, ревели сирены, кричали студенты. Потом раздались выстрелы, взрывы слезоточивых гранат, загрохотал град камней по полицейским машинам и каскам. Началось побоище. Кончилось все это печально. Три студента были убиты, сотни две ранены и столько же арестовано.
Но оратор со свастикой на территорию так и не проник. Студенты торжествовали победу. А те, кто попал в тюрьму, устроили во главе с Артуром (он, разумеется, оказался среди них) голодовку. Их вскоре выпустили.
И туг вдруг выяснилось, что в тюремной больнице лежит парень, которому срочно требуется переливание крови. Немедленно. Крови же почему-то нет (может, тюремному начальству жалко для него?).
Артур предложил свою. Он сам был легко ранен, три дня участвовал в голодовке, словом, находился не в лучшей форме, выражаясь языком спортсменов. И все же предложил.
Тот парень выжил. Артур еще недели две провалялся в госпитале да и тренироваться потом не мог примерно месяца три, только приходил в спортзал и сидел возле площадки на скамеечке, выкрикивая советы.
Это тоже была помощь людям, только другая.
Один обменивал воду на нефть, другой кровь на…
На что он ее обменивал?
Да ни на что. Он отдавал ее так, потому что считал это своим долгом. Двойник вождя с усиками не смел топтать землю университета и оскорблять студентов своими гнусными речами. Чтобы не допустить этого, Артур считал естественным отдавать свою кровь. А если это сделал товарищ, вернуть ему ее.
Отец Рога думал только о своей пользе.
Артур - только о пользе других.
Кто ж из них прав? Многие называли Артура дураком, а про отца Рога, прищелкивая языком, говорили: "Молодец!"
Ну, а Дон? Что думал он обо всем этом?
Действительно, что? В конце концов важно, чтоб тебе жилось хорошо, тебе, твоим родным, твоей девушке. Это главное. Нельзя же, в самом деле, обеспечить счастливую жизнь всем (даже если очень хочешь это сделать, а Дон хотел бы). Так раз нельзя заботиться о ближайших, "возлюби ближнего своего". Кто тебе ближе, как не ты сам?
Но, с другой стороны, нельзя делать это за счет других. Одно дело - зарабатывать деньги, другое - воровать их; одно дело - завоевать сердце девушки, другое - увести ее от друга. Есть вещи, которые, как бы тебе ни хотелось, делать нельзя.
Самое сложное - это провести границу между "можно" и "нельзя". Иногда она совсем неразличима, тоньше волоса.
И потом, если уж помогать друг другу, так с толком. Вот все эти демонстрации да пикеты - сидят на земле целый день или ходят по кругу как заводные с плакатами, - что они дают? Покричат, примут резолюцию, а какой толк? Что это изменит, от чего убережет? Не пустили того оратора в университет, он поедет в другой. Да, но если и там не пустят? И в третьем, и в десятом? Ни в каком. Если ему некуда будет ткнуться? Может, он совсем исчезнет? Это уже реальная польза, потому что, не исчезни он, быть беде для всех.
Значит, все-таки имеет смысл ходить на демонстрации и швыряться камнями в полицейских. Но не все могут. Разные у людей характеры. Дон, например, не смог бы. Он мирный человек. Лучше он выиграет матч против любой команды и тем принесет славу своему университету. Да! Это он может. Это ведь тоже помощь, доброе дело…
Между прочим, сохранить хорошую команду не менее важно и является его, как капитана, прямой обязанностью. Так что, например, охранять Артура или Рива от всяких неприятностей его долг.
Артур… Тот обойдется без Дона. Он знает, чего хочег, знает свой долг и будет выполнять его, несмотря ни на что. На такого не повлияешь, он сам повлияет на любого.
А Рив? Круг мыслей замкнулся. Надо с ним что-то делать. Или выручать эту злополучную Эруэль, или (что было бы лучше) оторвать от нее Рива. Но если человек влюблен, не так-то это просто. Дон по себе знает, попробуй оторви-ка его от Тер!
В общем, надо посоветоваться с Тер.
Глава VIII
ЧЕСТНЫЕ ДЕНЬГИ
На следующий день после занятий Дон отправился к Тер, предварительно предупредив ее о своем приходе по телефону.
Когда он вошел в высокие двери особняка, она уже ждала его. На ней были ее любимые полотняные штаны с написанными на них тушью вкривь и вкось именами профессоров ее курса и толстый шерстяной свитер, который связала ей на день рождения мать Дона.
Такой наряд означал на их тайном языке высшую степень нежности по отношению к Дону.
- Что случилось? - округляя глаза, спросила Тер, раньше чем он успел снять плащ. Она говорила шепотом, это подчеркивало важность сообщения, которое Дон, наверное, ей сделает.
- Ничего особенного, - громко ответил он.
Очарование было нарушено. Заговорили нормальными голосами.
Тер утащила Дона к себе.
Он любил эту комнату, угловую, с огромными окнами, выходящими в сад, с камином, у которого так уютно сидеть с чашкой горячего чая в руках таким вот осенним сырым вечером.
Да, у Тер чудесная комната. И дом чудесный. И машина. И загородная вилла. И яхта. И чековые книжки, и многое-многое другое, чего он никогда не сможет ей дать. Правильно сказал господин Лонг: его дочери нужен богатый муж. Ведь деньги делают деньги - это знает каждый школьник в их стране. А при чем тут Дон, у которого нет ничего и вряд ли что-нибудь будет? Потому что карьера спортивной звезды ох как не верна, уж кто-кто, а Дон-то это знает. Про его возможности будущего инженера и говорить не приходится. Ну, заживут они вместе в его маленьком домике, он будет возвращаться вечером домой, ужинать, мыть с ней посуду. С ней? Да она, наверное, в жизни не вымыла за собой чашки.
И кстати, весь день, что он будет проводить на работе, чем займется Тер? Уж она-то никак не готовит себя к тому, что их профессора называют "трудовой деятельностью". Таких было немало в университете - богатые дочки и сынки, богатые иностранцы, богатые чудаки. Одни учились потому, что в наше время без высшего образования ходить неприлично (а будет оно инженерное, юридическое или экономическое, не все ли равно?), другие потому, что отцы - президенты банков или компаний - готовили наследников на свое место, третьи ходили в университет годами (это красиво - "учусь в одном из знаменитейших университетов мира!"). Разумеется, были и такие среди элиты, кто действительно хотел получить знания, но их было меньшинство, и уж Тер во всяком случае в их число не входила. Она занимается для себя, ходит на лекции, которые ей интересны, а на других и не показывается. Она готовится стать не преподавателем литературы, а богатой наследницей, "выгодной партией". Сейчас у нее поклонники (которых она ради него разогнала), Доп, которого она любит (или воображает, что любит), какие-то университетские дела, подруги и друзья без особенного разбора. Но стукнет ей двадцать два - двадцать три, получит диплом, и глупости кончатся. Начнутся серьезные дела: настоящее светское общество, бесконечные коктейли, приемы, заграничные поездки, появится настоящий жених, тоже миллионерский сынок…
Да, есть, наверное, какая-то правда в словах того бородача о цепью на шее - уйти от всего, ни о чем не думать, наглотаться, как эта Эруэль, всякой дряни и жить в несуществующем мире, где можно любить независимо от толщины твоего кошелька и где люди бывают вместе, потому что им хорошо друг с другом, а не потому, что у их родителей одинаковые пачки акций…
- Дон, Дон! Да ты что, оглох, что ли! Что случилось? - теребила его Тер.
Дон пришел в себя. Черт знает что! Какие-то идиотские мысли лезут в голову. Вот же она сидит напротив, встревоженная, смотрит на него, беспокоится, ждет. И ведь любит его. И все у них хорошо. Он же невесть что начал придумывать…
- Если ты сейчас же не скажешь, в чем дело, я запущу в тебя чашкой! Слышишь? - По выражению лица Тер (и зная ее характер) можно было не сомневаться, что она выполнит свою угрозу.
Дон улыбнулся. И тотчас в ответ улыбнулась она. Разгладилась тревожная морщинка, исчезло беспокойство из глаз. Засияла ослепительная улыбка, которая так преображала ее.
- Ну? - сказала она тихо.
- Так вот, вчера я был в курильне опиума! - изрек Дон, тайно рассчитывая на великий аффект.
Действительность превзошла все его ожидания. Тер вскочила, едва не уронив чашку, схватила его за плечи и стала трясти (свою чашку он еле удержал в руках).
- Где? Где ты был? Повтори! В курильне опиума? Ты что, с ума сошел? Что ты там делал?
- Погоди, не тряси меня. Отпусти же! Как я могу тебе ответить?
Наконец Тер оставила его в покое и, сев по-турецки у его ног, замолчала.
- Я был там с Ривом, выручал его девушку…
- Лилиан?
- Нет. Я тоже так думал. У вето совсем другая - Эруэль. Жутко влюблены друг в друга. Бешеный роман! Но она курит опиум, ее надо спасать. Вот он и пришел ко мне…
- Господи, какой кошмар! - Тер приложила ладони к щекам. - И что же, спасли?
- Не очень, - смущенно признался Дон, - совсем не здорово это кончилось. Честно говоря, я того, сбежал…
- Как сбежал?
- Да так. Оставил его там… Но он сам просил! Понимаешь, мы пошли, чтоб выяснить, что ее туда влечет, чего она ходит, как ее оттуда вызволить…
И, как накануне родителям, Дон описал Тер свой вчерашний поход. Описал все, как было, ничего не утаивая, но и без комментариев (пусть судит сама и сама делает выводы).
Когда он закончил, в комнате воцарилось молчание. Тер сидела не шевелясь, обдумывая услышанное.
- Ты учти, - на всякий случай сказал Дон, - он взял с меня слово, что я сохраню это дело в тайне. Так что ты не сболтни.
- Уж я сболтну! - Тер укоризненно покачала головой. - Это ты болтун - второго поискать. За меня не беспокойся.
- Ладно… - Дон поспешил переменить тему разговора: - Так что ты на все это скажешь?
- Прямо не знаю…
- Это я уже слышал. - Дон досадливо махнул рукой.
- Слышал? От кого?
- От отца! Он тоже ничего не знает.
- Ах, им ты тоже сказал….
- Так ведь отец…
- Ну конечно! Знаешь что, я бы посоветовалась с моим отцом.
- Ты думаешь? Ведь Рив просил никому не говорить.
- Но ты же сказал своему отцу. Чем мой хуже? И потом, прости, Дон, у тебя тайны все равно не удерживаются. Так уж лучше говорить людям, которые действительно могут что-нибудь умное подсказать, чем первым встречным.
- А я первым встречным не…
- Хорошо, хорошо. Я знаю, ты могила! В общем, дождемся отца и поговорим с ним. Ты, случайно, Лилиан еще не успел сказать?
- Тер!
- Ничего, я так. Но она-то человек заинтересованный, для нее Рив не посторонний.
- Ты считаешь, что ей тоже надо сказать?
- Я ничего не считаю, Просто пришло на ум… Вот так история! Только подумать - Рив! И все так мгновенно - увидел и тут же влюбился. Ты бы так не смог. Нет. И готов пожертвовать собой, чтоб спасти ее. Молодец все же. Ты бы не смог.
- Ну, знаешь! - Дон негодовал. - Я бы не смог, я бы не смог? Откуда ты знаешь? Отправляйся в курильню и увидишь. Я, между прочим, пошел туда даже не ради тебя, а чтоб другу помочь. А уж из-за тебя я бы в ад спустился.
- Прямо в ад… - Но голос Тер смягчился. - Правда?
- Конечно. - Дон встал и мерил комнату большими шагами (ему их хватало два-три, чтобы упереться в стену) - Да я ради тебя знаешь на что способен!..
- И я. И я, Дон. Будь я на месте Рива, а ты - Эруэль, я бы…
- Не волнуйся. Я не собираюсь попадать в курильню. Посмотрела бы ты, каково там. Ужас! Разве что ты меня до этого доведешь. Вот бросишь, и я предамся наркотикам. Вот уйдешь к другому, изменишь…
- Ладно, ладно, раз так, - успокаивала его Тер, - не уйду. А то как раз через полчаса, - она посмотрела на часы, - собиралась. Кстати, отец уже, наверное, дома. Пошли.