– Ты хочешь сказать, что сегодня вечером я полечу в Москву? – не верила я.
– Обязательно.
– Не верится даже!
– Что ж не верится, если билет на руках. Летишь на "боинге", – деловито сказала Галина, – со всеми удобствами. Скоро забудешь свою поездку в Штаты, как страшный сон. Хотя то, что ты пережила, даже в ночном кошмаре не приснится. Такое и выдумать невозможно.
Галя говорила, а я изучала билет. Внезапно я покрылась с ног до головы холодным потом.
– Что ты, дуреха, так побледнела? – подняла на меня глаза Галя. – Радоваться надо!
– Радоваться?
– Конечно. Не плакать же. Кончились твои мучения. Ты же домой едешь, на родину, понимаешь, на родину!
– Понимаю… – Мне показалось, что еще немного – и я потеряю сознание. – Что тут непонятного…
– Тогда в чем дело?
– Скажи…
– Ну говори, не тяни.
– Мне не все понятно.
– Что тебе непонятно?
Я посмотрела на Галину и по ее лицу ясно прочитала, что она прекрасно понимает, о чем я ее хочу спросить.
– Галя, но ведь билет выписан только на мое имя.
– А что, ошибка произошла? Может, отчество неправильно написали?
– Нет. С отчеством как раз полный порядок. Я же сказала, что билет выписан на меня… одну.
– Ну и что дальше?
– А ребенок?
– А-а, ребенок…
– Ей должны были сделать отдельный билет или вписать Дину ко мне.
Галина нервно провела рукой по волосам, чувствовалось, что она в замешательстве.
– Галя, мне нужны документы на девочку. Ты же знаешь, что я никогда в жизни не оставлю ее здесь. Ни при каких условиях!
– Но ведь ты же мечтала вернуться?
– Да. Но не одна. – Я пристально посмотрела на Галину и произнесла с презрением: – Галя, неужели ты продажная сука?
– Что?
– То что слышала. Ты самая настоящая тварь. Каких свет не видывал!
В Галининых глазах промелькнула паника. Не удержавшись, я отвесила ей пощечину и, сунув билет ей в карман, прошипела, словно змея:
– Лети сама в свою Москву, дура переделанная. А может, дурак. Я и сама не знаю, какого ты пола. Ни Он, ни Она. Наверное, Она. Точно, ты среднего рода. И как я сразу не догадалась! Тебе не пол менять надо было, а мозги. У тебя же с головой не в порядке. Непонятно как только тебя из дурдома выпустили! Короче, я беру свою дочь и иду в Российское посольство. Думаю, меня обязательно поймут и отправят на родину. Я знаю, что ты меня сдала, что ты с этими сволочами заодно. Только они мне за ребенка десять тысяч обещали, а ты даешь одну. Девять тысяч прикарманила, чтобы пол поменять, а может, чтобы пришить какой-нибудь хвост или ослиную голову?! Только знай, мне вообще никаких денег не нужно. Мне нужен мой ребенок. И скажи своим товарищам, если со мной что-то случится, их за это накажет бог. Он все видит и обязательно накажет таких скотов, как Лев и его дружки. А ты, гадюка, ко мне близко не подходи! Я ничего не боюсь. Ни тебя, ни твоего пистолета. Так что член себе можешь не пришивать. Такой мутант, как ты, мне не нужен ни в каком виде. Мне вообще никто не нужен, кроме моей дочери!
Лицо у Галины пошло красными пятнами. Она сжала губы, но промолчала.
– Я знаю, что делать: дома я пойду во все газеты, чтобы люди узнали об участи так называемых биологических матерей и их детей. Я все обойду. И журналы, и телевидение. Такой шухер наведу, можешь не сомневаться! А наше телевидение передаст материал телевидению США. Это же будет сенсация, скандал. Ох, какой же будет скандал! Ведь всем этим бизнесом заправляет мафия! Самая настоящая! Уверена, что она торгует не только детьми, но и наркотиками и оружием. Они ставят нас, оступившихся, в безвыходное положение, в самые страшные условия. Ведь мы словно подопытные кролики. У нас нет ни денег, ни документов. Многие не знают английского. В чужой стране нас не ждет ничего хорошего, потому что даже те, кого мы принимаем за своих друзей, в результате оказываются недругами. Я и до Владимира Познера дойду. Я из телеведущих только ему доверяю. Мне кажется, он честный и очень даже порядочный. Я уверена, этим займутся спецслужбы и тогда кое-кому несдобровать.
– Дура ты. Чего несешь? Сама же говорила, что без девочки не улетишь, а на нее билета нет. Это раз. А во-вторых, мафия вечна. И не тебе с ней бороться. В-третьих, я тебя не предавала и никогда не предам. Зря ты на меня столько грязи вылила. Незаслуженно это.
– Тогда почему билет выписан только на меня одну? – спросила я холодно. – Почему у меня нет никаких документов на Динку?
– А я что, обязалась тебе их предоставить на блюдечке с голубой каемочкой? Скажи спасибо, что тебе билет достала! Неблагодарная ты! Между прочим, документы на Дину будут, но не раньше, чем через две недели. Ты хоть понимаешь, как это сложно? Мне удалось этого добиться.
– Понимаю. Тогда я останусь в Штатах вместе со своей дочерью еще на две недели.
– Но это очень опасно. Ты рискуешь ребенком.
– А ты можешь себе представить, что я улечу, а ее брошу здесь?
– Понимаешь, ты должна мне довериться, – возбужденно заговорила Галина. – У тебя нет иного выхода. Если между нами не будет доверия, тогда вообще мы не выберемся из этой ситуации. Я хотела тебе все объяснить с самого начала, но ты даже не дала мне раскрыть рта. Ты летишь первая. А в это время я сделаю документы девочке, улажу кое-какие свои дела и вылечу следом. Ты встретишь нас в аэропорту. Я договорилась с одной милой пожилой эмигранткой: две недели девочка побудет у нее. Она живет тут, в пригороде. Это очень хорошая и чистоплотная женщина. Ей можно доверить ребенка. Ты можешь в этом не сомневаться.
Я покачала головой:
– А почему я должна тебе верить?
– Потому что у тебя нет другого выхода, – глухо ответила Галина.
Я бросила взгляд на часы. Моя дочурка может скоро проснуться, она обязательно захочет есть. Что же мне делать? Я пыталась понять, осталась ли у меня хоть капля доверия к моей так называемой подруге. Хоть малая капелька… Возможно, она блефует и медленно, но верно копает могилу не только мне, но и моей дочери. А может, я ошибаюсь, сама себя накручиваю. И все же она была слишком утомлена и слишком растеряна.
Галина спокойно смотрела на меня. В ее глазах было примирение и усталость. Она догадалась о чем я думаю, и тихо произнесла:
– Зря ты считаешь, что я пошла на сделку с твоими врагами, ты ошибаешься. Я говорю правду. Я и в самом деле не знаю, как они вычислили этот адрес. Знаю, это довольно сложно, но ты должна приложить все усилия, чтобы мне поверить – в этом спасение.
Я выдержала паузу и заговорила вновь:
– Хорошо, допустим, я тебе поверила. Но как мы пройдем мимо машины с грудным ребенком на руках?
– Можно пройти через чердак и выйти из другого подъезда. Ольга, не время ругаться, надо действовать и действовать быстро. До рейса очень мало времени. Женщина, которой надо передать Дину, уже ждет. Вырви листок вон из того блокнота и напиши мне адрес, по которому я должна привезти девочку.
– Какой адрес? – словно в трансе спросила я.
– Ну твой, российский.
– Ах, домашний…
Я взяла себя в руки и на блокнотном листке написала давно заученный адрес: "Город Москва, улица Академика Скрябина…"
Галина пробежала его глазами и посмотрела на меня:
– Это чей адрес?
– Папки.
– Какого папки?
– Динкиного. Она ведь появилась на свет не от Святого Духа. У нас есть папка. Он живет на улице Академика Скрябина.
– А ты уверена, что он там живет?
– Не совсем. Может, его убили. Может, его уже нет в живых…
– Он у вас бандит, что ли? С чего его могут убить? Чем он занимается?
– Не знаю, – произнесла я обреченно.
– Как это – не знаешь?
– Не знаю и всё.
– Хорошенькое дело! Не знаешь, от кого рожаешь!
– Я от него не рожала. Он наш названый папка.
– Я тоже могу быть вашим названым папкой, – ревниво сказала Галина.
– Папка у нас один, – отрезала я. – Господи, я ведь ничего про него не знаю. Ничего! Может, его и в самом деле в живых нет. Я бы с Динкой хоть к нему на могилу сходила.
– Ты напиши еще какой-нибудь адрес. А то мне кажется, что этот какой-то ненадежный.
– Ненадежный? Да, конечно…
Я выхватила у Галины листок и написала подмосковный адрес своей матери.
– Вот тут моя мама живет.
– Она знает, что ты улетела в Америку продавать свою дочку?
– К сожалению, да.
– И как она на это отреагировала?
– А как она могла отреагировать? Плохо, конечно. Что было делать? Наш поселок вообще вымирает. У нас все предприятия закрыли, люди заработную плату годами не видят. Здоровые мужики спиваются, что не могут прокормить свои семьи. Дети шоколадку только по великим праздникам получают, а баночка с пепси-колой им во сне снится… Каждый второй ребенок недоразвит или болеет. Что могла сказать моя мать? Она с утра до ночи пашет, а в день рождения даже торт не может себе позволить купить. Молодежь принимает наркотики, потому что ими никто не занимается. Учиться смысла нет, все равно работы потом не найдешь.
Галина взяла меня за руку и улыбнулась сквозь слезы:
– Извини. Если ваш папка погиб, я обязательно помогу поставить ребенка на ноги. Ведь вы же мне родные. И ты, и Динка. Слышишь? У меня в Москве есть квартира, да и деньги будут.
Проснулась малышка и потребовала есть. Мы с Галиной тупо уставились друг на друга.
– У нас ничего нет, – сказала я и тихонько всхлипнула.
– Попробуй что-нибудь выцедить из груди.
– Да пусто там!
– Но ты попробуй.
Я взяла малышку на руки и надавила на свою грудь. Из посиневшего соска не появилось ни капли. Динуля нервничала и больно кусала сосок своими деснами.
– Нет молока, – обреченно пробормотала я. – Сделай хотя бы водички.
Галина бросилась на кухню и налила в бутылочку теплой кипяченой воды. Взяв бутылочку, я сунула ее Динульке в рот и зашептала.
– Пей, доченька, пей, – и с мольбой посмотрела на Галину. – Надо что-то делать. Она же не может наесться водой.
– У нас только один выход, о котором ты знаешь, – сказала она.
Я поняла, что у меня в самом деле нет другого выхода.
Глава 15
Дальше все происходящее напоминало дурной сон. Попив водички, малышка успокоилась и забавно таращилась на меня, будто чувствовала, что мы скоро расстанемся.
Она словно старалась меня запомнить, чтобы потом, спустя годы, вспомнить непутевую женщину, которая произвела ее на свет. Пока Галина собирала детские вещи в спортивную сумку, я смотрела на свое дитя и плакала. Слезы капали ей на личико. Она морщилась, но все же не издавала ни звука, понимала, что сейчас нужно вести себя тихо. Я ласково гладила ее по нежной щечке и боялась даже представить себе страшные муки ожидания встречи с ней. Глядя на свою кроху, я понимала, что мое сердце отныне принадлежит только этому существу и никому больше.
Жизнь, которую я вела до рождения дочери, показалась мне пустой и бессмысленной. Теперь я попала в волшебное царство детства. И мой новый мир был создан этим маленьким сердечком… Безграничная любовь переполняла меня, я узнала новое чувство – чувство ответственности за судьбу ребенка.
– Прости меня. Если можешь, прости, – словно в бреду не переставала шептать я и безостановочно целовала свою дочурку. – Прости, маленькая, прости…
– Да что ты так убиваешься? – возмутилась Галина. – Вы же увидитесь ровно через две недели.
– Увидимся?
– Конечно!
– Две недели – так долго…
– Это тебе только кажется. На самом деле они пролетят так, что ты и глазом не успеешь моргнуть.
Я посмотрела на Галину и запричитала:
– Галенька, миленькая моя, а может, мы сдадим билет и я поживу у этой эмигрантки пока Дине не сделают документы? Может, я вместе с ней полечу?
– Нет, – сухо отрезала Галина.
– Но почему?
– Потому что это очень опасно. Потому что в целях твоей же безопасности сначала надо будет вылететь тебе, а затем отправить ребенка. Доверься мне. Ты понимаешь, что за тобой и твоей дочерью охотится мафия? Ты хоть это понимаешь? Нужно выбираться поодиночке, и так, чтобы никто не догадался. Ты должна будешь изменить внешность, надеть парик.
Галина достала из шкафа пакет и высыпала его содержимое на пол. Какой-то смешной, кудрявый парик, незамысловатая одежда…
– Зачем все это?
– Затем, чтобы тебя не узнали. Они могут следить за московскими рейсами. Их внимание будут привлекать все одинокие женщины с грудными детьми. Твоя персона не должна никого заинтересовать.
Передав Динульку на руки Галине, я быстро переоделась и натянула парик. В зеркале на меня смотрела чужая тетка. Да уж, в этом парике меня не узнает ни собственная дочь, ни родная мать.
– Галина, но ведь на фотографии загранпаспорта я совсем другая!
– Ну и что? На фотографиях мы все другие. Я так вообще пол поменяла. Всё течет и всё меняется.
Я подошла к дочери, она горько заплакала. Видимо, моя новая внешность совсем ей не понравилась.
– Успокой ребенка. Она должна уснуть. А я поищу на кухне корзину, – сказала Галина.
– Какую корзину?
– Обыкновенную, плетеную. Не пойдем же мы по улице с ребенком на руках? Положим ее в корзину на мягкое полотенчико, накроем марлечкой. Никто и не догадается. Самое главное, чтобы она не плакала.
Я взяла доченьку на руки и стала баюкать.
– Галя, только не забудь ее накормить! – крикнула я.
– Не забуду.
– Это нужно сделать как можно быстрее!
– Не переживай! В первой попавшейся кафешке купим детскую смесь, – донеслось из кухни.
– Только бутылочку не забудь!
– Не забуду.
– А ты помнишь, как смесь разводить?
– Я все помню, перестань волноваться.
– А у этой тетки, с которой будет моя Динка, есть внуки?
– Есть.
– Она их нянчит?
– Да, ей их привозят на выходные.
– Получается, что опыт общения с детьми у нее имеется?
– Еще какой! – Галина вышла их кухни с большой плетеной корзиной, на дне которой было постелено махровое полотенце, и обняла меня за плечи. – Ну успокойся, возьми себя в руки. Я же тебе говорю – всё будет нормально.
– Как я могу не переживать, я же мать, – с укором вздохнула я.
– Я тоже не посторонний человек.
– Еще скажи, что ты отец.
– А почему бы и нет! Вот поменяю пол и стану Динульке вместо отца…
– Господи, как у тебя все просто.
– А чего усложнять?
– В самом деле, чего усложнять, – проговорила я сквозь слезы и поцеловала засыпающую дочку в лоб. Всем своим существом я ощущала, что она стала для меня всем, она неотделима от моей жизни. – Мое счастье, мое… Господи, откуда только берутся изверги, которые могут делать деньги, превращая живое трепетное существо в набор отдельных органов, продавая малюсенькую печень, микроскопические почки и это маленькое, беззащитное детское сердечко… Господи, как же это страшно!
Я плакала, целовала свое дитя, просто физически ощущая, как подходит момент нашего расставания. Две недели, проведенные в разлуке, будут полны страдания и муки. Как, наверное, мягко и радостно рожать ребенка для любящего, преданного мужа, который заботится о твоем здоровье и полон благодарности за подаренное ему чудо?
Мне же ребенок достался очень дорого и стал единственным счастьем в этой жизни. Я никогда не пожалею, что из-за нее мне пришлось пережить смертельную опасность родовых мук – дикую нечеловеческую боль, разрывающую тело. Я готова была испытать и большее, чтобы избавиться от глубокого чувства вины за то, что я когда-то согласилась продать ее.
Когда дочь вырастет, я обязательно расскажу ей все. Может быть, тогда спадет с моей души груз, который придется нести долгие и долгие годы. Я откроюсь ей, и она обязательно меня поймет, простит и не станет презирать, хотя мой поступок достоин презрения.
– Ольга, пора, – послышался голос Галины. – Иначе опоздаешь на самолет.
– Да, конечно, – заторопилась я и положила спящую доченьку в корзину.
Осторожно подняв корзину, Галина дружелюбно чмокнула меня в щеку:
– Всё будет хорошо. Больше нет времени прощаться.
– Прощаться?
– Ну да, на две недели.
Галина достала из кармана конверт и извлекла доллары.
– Это мне?
– Конечно, тебе. Извини, тут ровно тысяча. Больше пока нет.
– Спасибо.
– На здоровье, – зачем-то съязвила Галина и дала ключи с брелоком.
– А это зачем?
– Это ключи от московской квартиры, которую я снимаю. За нее заплачено еще на два месяца вперед. Вот адрес.
Сунув дары Галины в карман, я благодарно посмотрела на нее и вздохнула:
– Спасибо.
– Да не за что. Ключи на тот случай, если ваш папка с улицы Академика Скрябина по каким-либо причинам не сможет тебя принять. Нам пора.
Я вздрогнула. Передо мной разверзлась черная пугающая пустота.
– Пора, дорогая, – повторила Галина и взяла меня за руку. – Пойдем, пока малышка спит.
– Да-да… – прошептала я, глотая слезы, и на ватных ногах направилась к выходу.
Мы осторожно вышли на лестничную площадку и прислушались. В подъезде было тихо, а это значило, что можно было приступать к осуществлению задуманного плана. Галина постаралась меня взбодрить и ласково прошептала:
– Ты смелая, умная и отчаянная женщина. Ты все делаешь правильно. А я помогу, обязана помочь и тебе, и твоему ребенку.
Эти слова придали мне сил. К счастью, лестница, ведущая на чердак, была не очень крутой, но, забравшись на самый верх, мы все же вынуждены были немного постоять и перевести дыхание.
– Динуля, умница, спит, – улыбнулась Галина и переложила корзину в другую руку.
– Может, я понесу? Ты устала.
– А с чего уставать? Она весит-то три с небольшим килограмма. Вот когда она начнет расти, тогда намаешься.
– Просто я с ней теперь так долго не увижусь…
– Тоже мне долго! Каких-то две недели.
Мы двинулись дальше. На чердаке была целая куча хлама, поэтому приходилось идти крайне осторожно. Моему возмущению не было предела.
– Боже мой! Казалось бы, американский дом, а сколько же тут всякой дряни. А всё кричат – цивилизация, цивилизация…
– У них тут такие свалки, что тебе и не снилось. Есть целые кварталы для нищих и бомжей. Грязи по колено, а дышать так вообще нечем.
– И что, никто не убирает?
– Никто. В эти кварталы вообще редко кто заходит.
– А ты там была?
– Да, пришлось однажды. Пренеприятное зрелище, я тебе скажу.
– И что ты там делала?
– Да так, искала одну прооперированную дамочку.
– Что еще за дамочка?
– Такая же, как я. Она раньше была мужчиной, а стала женщиной. Мне нужно было с ней поговорить. Посмотреть результат операции, выяснить ее психологическое состояние.
– Зачем?
– Затем, что мы с ней очень похожи. Вернее, у нее такая же судьба, как у меня. Мне ее адрес в клинике дали.
– Послушай, если она смогла сделать операцию… – Я на секунду замолчала, собираясь с мыслями. – Значит, у нее должны быть деньги!
– Она из состоятельной семьи.
– Тогда, какого черта она делала в квартале для нищих?