- Составил протокол, и пусть себе гуляет, пока проведешь расследование…
Я растерялся:
- Хотел, чтобы здесь. Объективнее… Скажут, что пристрастен, - оправдывался я.
Мягкенький недовольно хмыкнул:
- Тебе поручили участок, стало быть, доверяют. Ежели по каждому случаю к нам будут возить со всего района нарушителей, нам и двести человек не хватит штата в РОВДе. Закон знаешь?
- Так точно, - уныло ответил я.
- Так выполняй его строго. А то действительно кое-кому даешь повод…
Он замолчал. И я понял, что Мягкенький давно догадался, что автор анонимок на меня - Сычов.
- Что прикажете? - спросил я.
- Что прикажу? Отпусти Сычову. Сам отлично знаешь, что расследованию она не помешает.
- Слушаюсь…
- И еще лучше - отвези сам назад. По-деликатному. Вежливость, она в нашем деле не помеха. Неприступней и крепче выглядеть всегда будешь.
Вышел я от начальника как ошпаренный. Сычова, не в шутку перепугавшись, опрометью метнулась из РОВДа, когда ей сказали, что она свободна. Домой ехать со мной отказалась. Рада была, что отпустили.
Я позвонил на Бахмачеевскую. Оксана ответила, что Арефа был и, не дождавшись, уехал домой. Жаль.
Когда я немного успокоился после выговора начальства, меня захлестнула мысль: рядом Лариса. В двух минутах ходьбы от милиции.
Мы вышли с Любой Коробовой на улицу.
- Домой? - спросила она. И я почувствовал, что ей хочется потолкаться в магазинах. Жалко было упускать подвернувшуюся оказию.
- Знаешь, Люба, у меня тут еще одно небольшое дельце. Ты пока походи по магазинам, посмотри, а через часок двинем.
Уговаривать ее не пришлось. Она тут же исчезла в универмаге.
Первым делом я смотался на рынок. Купил самый большой арбуз. Хотел еще было прихватить помидоров, но постеснялся: уж этого добра, наверное, хватает.
Лариса мне обрадовалась. Она достала где-то нож и алюминиевую миску. Мы устроились в глубине садика. Возле каждой скамейки стояло ведро для корок, потому что теперь к больным приходили обязательно с арбузами.
- Ты любишь арбуз с черным хлебом? - спросила девушка.
- Не знаю. Не пробовал.
- Постой, принесу хлеба.
Она снова побежала в комнату.
Я был озадачен. Вела она себя так, будто ничего не было - ни Чавы, ни Маркиза. Мы сидели как хорошие, близкие друзья, над нами ласково светило солнце, добираясь до земли сквозь жидкие ветви верб.
- Здорово с хлебом, правда? - спросила Лариса.
- Действительно, - подтвердил я.
- Это я здесь научилась, в колхозе.
- И давно ты здесь?
- Второй год. Сразу после культпросветучилища.
- А библиотека - по призванию? Она засмеялась:
- У тебя милиция - по призванию?
- Почти…
Лариса недоверчиво усмехнулась.
- Ну и у меня, значит, почти… Все девчонки хотят быть актрисами и чтоб обязательно знаменитыми, а становятся библиотекарями, учительницами, швеями…
- Ты тоже хотела быть артисткой?
- А ты думаешь!
- Одного хотения мало. Надо много уметь. Я в "Советском экране" читал, как нелегко сниматься в кино.
Лариса тряхнула головой:
- Ерунда! Это кому как повезет. Я серьезно готовилась. Плавала, бегала на стадионе, ходила на ипподром. А в цирковое училище не прошла. Срезалась. Ты бы видел, какие девчонки прошли по конкурсу! Бездари… Не думай, что хвалюсь. Я два года пыталась. Не повезло… Ревела как дура. Но ничего не поделаешь! Пришлось пойти в культпросветучилище.
- Я тоже поступал в МГУ. На юридический.
- Ну и как?
- Как видишь! - засмеялся я. - Следователь по особо важным делам…
- Ты еще можешь продвинуться… - Она с грустью посмотрела куда-то вдаль.
- А ты?
- Тю-ю!
Меня рассмешило ее восклицание, которое я часто слышал в Бахмачеевской.
- А Маркиз действительно хороший конь? - осторожно спросил я.
- Отличный! - сразу отозвалась она. - Представляешь, как бы он смотрелся на манеже, в цирке? Ты цирк любишь?
- Люблю. Акробатов, зверей. И клоунов. В Москве все собирался сходить в новый цирк, что на проспекте Вернадского. Куда там! Никак не мог достать билет…
- Пишут, красивый цирк.
- Еще бы! Наверное, манеж раз в десять больше, чем в старых.
Лариса ткнула в меня пальцем и рассмеялась.
- Ты чего? - удивился я.
- Чудак! Все, ну все манежи в мире одного размера - тринадцать метров.
- Иди ты!
- Вот тебе и иди. Стандарт.
- Это что же, как хоккейное поле?
- Оно тоже всегда одинаковых размеров?
- Всегда.
- И цирковые манежи тоже. Это повелось с первого цирка во Франции. Был такой наездник - Франкони. Он жену и сына Наполеона учил верховой езде. Как называют в цирке - "школе". Его цирк назывался "Олимпийский". Оттуда и пошли эти тринадцать метров.
Я прикинул расстояние.
- Не много.
- Достаточно. В старое время на обыкновенном манеже разыгрывали грандиозные пантомимы, с водой, фонтанами, лодками. Места хватало.
- Когда это, в старое?
- В прошлом веке. И в начале этого.
Мы не съели и половины арбуза, а уж больше не могли.
- Хочешь еще? - предложил я.
- Лопну. Ты хочешь - режь.
- Во! - провел я рукой по горлу. - Где бы руки помыть? Липнут.
- Пойдем.
Она подвела меня к водопроводной колонке. Когда Лариса держала рычаг, а я мыл руки, девушка тихо сказала:
- Смотри.
Из палаты вышел отец Леонтий, держа под руку свою жену. У Лопатиной в руках был небольшой узелок. Отец Леонтий чему-то улыбался.
Проходя мимо нас, супруги задержались.
- Лара, я там в тумбочке оставила расческу и бигуди. Пользуйся, - сказала Лопатина.
- Хорошо, Оля. Вообще-то я тоже скоро…
- Здравствуйте, - вежливо поклонился отец Леонтий.
- Приветствую, - ответил я.
- Познакомься, Оля. Дмитрий Александрович, твой земляк.
Оля протянула мне руку. Я показал свои мокрые. Она улыбнулась.
- Я знала, что вы из Калинина. Зашли бы к нам как-нибудь? А то даже не раскланиваемся.
- Зайду, - пообещал я. - Обязательно.
- Заходите действительно. - Отец Леонтий весело посмотрел на меня. И еще раз повторил - Заходите. - Он что-то хотел добавить, но, потоптавшись, только кивнул: - До свидания. Ждем.
Мы вернулись на скамейку.
- Дима, скажи честно, ты по делу ко мне или просто проведать? - неожиданно спросила Лариса.
Вообще-то поговорить надо, - вздохнул я.
- Ты молодец.
- Это почему?
- Противно, когда врут. Ну давай спрашивай.
- Пойми меня правильно, - неуверенно начал я, - никого никогда не интересовало бы то, что происходило у вас в последние дни с Сергеем… - Я посмотрел на нее, какая будет реакция.
- Продолжай, - кивнула она.
- Лучше ведь от тебя узнать, чем говорить с кем-то, - оправдывался я.
- Это верно, - сказала Лариса. - Только я уверена, что это не имеет отношения к Маркизу.
- У вас ведь вышла какая-то ссора?
- Но при чем здесь лошадь?
- А при том: Скакуном очень интересовались приезжие. Очень! В том числе и некий Васька. А Сергей крутился последние два дня с этим Васькой. Водой не разольешь.
Лариса нахмурилась.
- Ты знаешь, что Нассонов хотел выгодно обменять Маркиза? - спросил я.
- Знаю. Но опять же при чем здесь Сергей?
- Как ты думаешь, сколько стоит Маркиз?
- Ну восемьсот - девятьсот.
- Председатель оценивает в тысячу.
Она усмехнулась:
- То он хотел в табун его забраковать, а теперь - тысяча! Вообще этот Нассонов…
- Оставим Нассонова в покое, - напирал я. - Что говорил тебе Сергей по поводу Маркиза?
Лариса склонила голову набок, как бы взвешивая, что можно говорить, а чего не следует.
- Видишь ли, Маркиз никому не давался. Кусал, брыкался. И когда я обратилась к Нассонову насчет транспорта для поездок по хуторам, он дал Маркиза. Лошадей я люблю с детства. Потому и стремилась в цирковую школу. А Сережка поначалу испугался за меня… Он ведь первый пытался объездить Маркиза. Не получилось.
- Но ведь у тебя получилось?
- Да, сама не знаю, чем угодила Маркизу.
- Понравилась, наверное.
- Может быть.
- Хорошо, я это понимаю. Но почему ты вдруг не захотела участвовать в скачках?
- Сергей был против.
- Почему?
- "Почему, почему"… Потому что боялся, наверное.
- Так мы выяснили: с Маркизом ты отлично поладила! - сказал я нетерпеливо.
- Маркиз был резвее его кобылы… Может быть, не хотел осрамиться.
- Понятно. Странные они люди. Всю жизнь целыми семьями проводили в пути, на лошадях, а считают зазорным, если женщина сядет на коня. Неужели так у многих народов?
- Нет, такого больше не знаю. Вон в Средней Азии женщины веками были под паранджой, в гаремах, и то у них есть спортивная игра "Кыз-Куу". Это значит - "Догони девушку".
- Что это за игра?
- Парень должен нагнать девушку на коне.
- И что тогда?
- Если догонит, получает поцелуй.
- А если не догонит?
- Девушка на обратном пути нагоняет такого неудачника и наказывает плеткой.
- Интересно, - сказал я. А сам подумал, что Ларису я бы догнал во что бы то ни стало. Но я не умею ездить на лошади! Ничего, научился бы… - Все-таки странно. Цыгане - народ вольный, и такой предрассудок…
- У нас тоже много предрассудков. Черная кошка, число тринадцать, сидеть перед дорогой.
- Что ж, верно. А почему же вы поссорились?
- Дима, честное слово, это совсем-совсем другое.
- Давай предположим, - поднял я руку, - ему не хочется, чтобы ты скакала на Маркизе…
- Опять ты за свое…
- Не перебивай, - попросил я. - Скажи честно, мог он угнать его?
Лариса молча опустила голову.
- Может, не с преступной целью? - попробовал я смягчить вопрос.
Она подняла на меня умоляющие глаза и тихо сказала:
- Давай больше не будем говорить ни о Маркизе, ни о Сергее?
Я вздохнул.
Разговор оказался бесплодным.
- Почему ты никогда не говорила, что у бабки Насти есть сын? - спросил я после некоторого молчания.
Лариса печально вздохнула:
- Нет у нее сына. Одинокая она.
- Как нет? - удивился я.
- Нет. Было два. Один погиб на фронте, другой - нечаянно подорвался на мине.
- Постой, постой. А Толик? Я же сам видел, она ему рубашку приготовила…
- Вот-вот. Это какой-то ужас! Она разговаривает с ним, спать укладывает, зовет обедать, рассказывает ему что-то… Понимаешь, ей кажется, что он живой.
- Значит, она того?..
- Самое удивительное, что бабка Настя во всем другом совершенно нормальная. Добрая, заботливая.
- И все-таки… Каждый день слышать, как разговаривают с мертвым. - Я вспомнил наш разговор с Самсоновой. По спине поползли мурашки.
- Привыкла. Теперь не замечаю.
- И когда же это случилось с ее сыном?
- В сорок третьем. Мальчишки возвращались с речки, с Маныча. Толик наскочил на мину. Ему было четырнадцать лет.
…Мы возвращались с Любой домой в конце рабочего дня. У меня все не шел из головы разговор с Ларисой.
Почти тридцать лет прошло с окончания войны. Но эхо до сих пор доносит до нас ее отголоски. Я видел инвалидов Великой Отечественной - без руки, без ноги, слепых, со страшными ранами. Но рана, которую носит в себе тихая баба Настя, потрясла меня больше всего.
Бедная старушка… Может быть, ее нереальная реальность - ее спасение? Может быть, она помогала ей вставать каждое утро, чтобы прожить день? Наверное, это была единственная надежда, единственное возможное ощущение в жизни. И отними у нее его, все рухнуло бы, разбилось, и осталась эта настоящая реальность, в которой бедная бабка Настя наверняка не смогла бы жить…
От этих раздумий оторвала меня Люба Коробова.
- Дмитрий Александрович! - прокричала она из коляски, перекрывая шум мотоцикла и встречный ветер. - Отпустите меня из дружины!
- Почему? - крикнул я.
- Слышали, что Сычиха про меня плела? При всех…
- Не обращай внимания.
- Не она одна. И другие, я знаю.
- Уйдешь, будут говорить, что правда это… Дескать, застыдилась.
- Вы так думаете?
- Так.
Километра через три она опять:
- Все равно не нужно это.
- Ты о чем?
- Дружинников, говорю, не нужно. Я в "Литературке" читала, как один врач, которого обвинили в трусости, когда он не стал связываться с хулиганами, сказал, что это дело милиции…
- Я не читал. Есть такие люди - моя хата с краю.
- Нет, дело не в этом. Он, этот врач, объяснил так: когда он делает операцию, то никому не позволяет ему помогать. Можно напортить. Так же и в борьбе с преступниками и хулиганами. Тоже пусть занимаются люди, имеющие соответствующую профессию.
- Наверное, что-то не так.
- Так. Именно так, - повторила Люба.
- Дружины нужны. Конечно, для определенных целей. Они ведь не подменяют собой милицию…
Наша беседа оборвалась. Разговаривать при езде было очень трудно.
Я подумал, может быть, тот врач кое в чем прав. Взять хотя бы задержание преступника. Столкнись, например, Люба Коробова с вооруженным бандитом, он же ее в два счета отправит на тот свет. Что в этом хорошего заведомо гробить человека?
В школе милиции нам говорили, что было одно время, когда милицию резко сократили, уповая на отряды дружинников. Из этого ничего хорошего не вышло. Профессия наша как у всех - недоучки и самодеятельность вредят делу. А с другой стороны, я ведь не мог бы со всем справиться один. Просто времени и рук не хватило бы. И с основной работой, и со многим другим. Сычиха, Славка Крайнов, порядок в клубе, праздничные гуляния… Лучше не перечислять. Нет, без дружины нельзя.
- Домой? - спросил я у Любы возле церкви, маяком возвышающейся на окраине Бахмачеевской.
- Я сама дойду, спасибо.
- Сиди.
Я проехал мимо своего дома, сельсовета в другой конец станицы.
- Насчет дружины не отступай, - сказал я девушке на прощание. - В жизни может пригодиться…
Скорее домой! Раздеться, окатиться водой из умывальника. Сочинить глазунью из пяти яиц с салом и с помидорами. И макитру молока!
Навстречу мне с завалинки вскочила заплаканная Зара.
- Дмитрий Александрович, Дмитрий Александрович… - Она захлебнулась слезами.
- Что случилось?
- Ой, чоро чаво, чоро чаво!
- Что-нибудь с Сергеем?
- Бедный сын мой! Убили его! Коройовав, это Васька! - Она подняла руки к небу и погрозила кому-то. - А дел те марел три годи!
- Зара, я же не понимаю по-вашему!
- Кровь… Я сама видела кровь! Чоро чаво!
- Где кровь?
- Там, там… Славка нашел.
Я развернул мотоцикл, посадил в коляску причитающую на своем языке Зару и с бешеной скоростью помчался в Крученый.
А что, оказывается, случилось? Славка выгнал сегодня стадо в степь, километров семь от хутора. В полдень, расположившись на отдых во время водопоя, он наткнулся на засохшую лужу крови.
Парнишка испугался - и бегом к Денисовым. Его страх можно было понять. Таинственное исчезновение Сергея, слухи, расползающиеся по колхозу, пропажа Маркиза…
Предусмотрительный пацан воткнул на том месте палку с белой тряпицей, и мы приехали туда, не блуждая.
Возле палки лежала Славкина сумка от противогаза. Значит, он был где-то рядом.
Я попросил Зару оставаться в стороне, а сам подошел к злополучному месту.
Метрах в пяти от неглубокого ручья на сухой твердой земле, в розетке сломанных, перекореженных веток ракитника, темнела засохшая кровь. И сохранилась она после того воскресенья только потому, что ливень обошел хутор стороной. На сломанных и частью потоптанных ветках тоже темнела кровь.
Я тщательно осмотрел место вокруг. Но здесь прошло стадо. Коровьи копыта заследили весь берег. Может быть, какая-то из буренок и поломала ненароком куст, под которым виднелась кровь.
Полазив на четвереньках, я все-таки обнаружил след подкованного лошадиного копыта, у самой воды. Я снял ботинки, засучил брюки и стал бродить по мелкому, неширокому ручью, особенно тщательно оглядывая противоположный берег. Но он густо зарос камышом и осокой. Толстая мягкая дернина не сохранила ничего такого, на что стоило бы обратить внимание. Я спугнул несколько лягушек, стремглав нырнувших в воду, и порезал пальцы об острые, зазубренные края осоки.
Оставив свои тщетные попытки, я вылез из воды, обулся.
Зара смотрела на меня с надеждой и страхом. Она начинала меня злить. Стоило разводить панику! Ведь это могла быть кровь какого-нибудь грызуна, забитого хищной птицей, или, что тоже вероятно, одной из буренок, которую за непослушание наказал рогами Выстрел…
- Что вы себе выдумываете ужасы? - спросил я с раздражением, высасывая кровь из тонких, бисерных порезов на руке.
- Сергей… Где Сергей? Нету его… - Зара готова была опять запричитать.
- Успокойтесь, Зара! С чего вы взяли, что вашего сына убили?
- У Васьки Дратенко вся семья бешеная. Отца ножом зарезали на праздник.
- Но ведь его зарезали, не он.
- Васькин отец всегда лез в драку. Сам ножом размахивал. Несколько человек покалечил…
- А какие претензии были у Дратенко к Сергею?
- Откуда я знаю? Оба горячие, друг другу не уступят.
- Вы хорошо знаете этого Дратенко?
- Конечно.
Я сел боком на сиденье мотоцикла. Солнце уже склонялось к горизонту, заливая степь розовыми, подернутыми вечерней дымкой лучами. Далеко, на серебристо-желтом ковре полыни, двигались по направлению к нам две человеческие фигурки.
- Это не Славка? - указал я на них.
- Он. С Арефой… - кивнула Зара.
- Что они делают?
- Ищут, - печально сказала женщина, вытирая мокрые, воспаленные глаза.
- Зара, возьмите себя в руки. Что вы на самом деле? (Она вздохнула. Вышел всхлип.) Лучше вспомните, о чем они говорили. Не вышло ли какой ссоры?
- Васька все о коне сокрушался. Маркиз, кажется?
- Есть такой, - подтвердил я. Маркиз! Опять Маркиз.
- Уговаривал что-то.
- Что именно?
- Я спросила Сергея, чего он пристает. А Сергей ответил, что это не мое дело.
- Ругались они?
- Громко говорили. Помню, Васька сказал Сергею: "Ты что, не хочешь пару сотен заработать?"
- А Чава? - Я поправился: - А Сергей?
- Чаво, чоро чаво… Он сказал Ваське, что тот дурак.
- Так и сказал?
- Конечно!
- А Васька?
- Васька сказал: "Ты сам дурак".
- И поругались?
- Нет, зачем? Не поругались. Смеялись…
- Не понимаю я, Зара. Откуда у вас эти страшные подозрения?
- Они в ту субботу все шушукались. Васька его опять чего-то уговаривал. А Сергей говорит: "Ничего не выйдет". А Васька сказал: "Тогда я пойду один. А ты, говорит, соси лапу"…