В одночасье всё, что в последние годы стало своим, что собственно и составляло его душу, перестало существовать. Вечная суета и проблемы людей, их судьбы и даже жизни, которые час назад зависели от него, перестали его волновать. Он слышал их голоса, но не понимал, о чём они говорят, а скорее всего не хотел понимать. Отныне эти голоса стали чужими для него. Андрей Петрович ощутил себя в каком-то замкнутом пространстве - мёртвом море. В нём не было ни людей, ни справедливости, ни доброты. Это было мёртвое море, в котором ему разрешалось только утонуть. Полковник расстегнул кобуру и достал пистолет.
Неожиданно в этом море раздался голос, который отличался от общего гула. Это был родной голос - живой.
Полковник опустил пистолет и стал искать этот голос. Искать так, как утопающий ищет ту соломинку, которая одна способна решить: жить человеку на этом свете или умереть.
Голос становился всё громче и громче. Он уже не звучал, а гремел, поливая кого-то отборным матом. Дверь комнаты открылась, и на пороге появился Ферзь. Боевой товарищ увидел в руках командира пистолет, быстро подошёл и вытащил оружие из рук.
- Всё плохо, командир? - спросил он.
Командир едва заметно кивнул головой.
- Козлы! - зло выругался Ферзь. - Однако это не выход, - он показал на оружие. - Сдаваться нельзя.
Эти слова словно вырвали полковника из мёртвого моря. Он забрал у Ферзя пистолет, вложил его в кобуру и решительно сказал:
- Я в Москву поеду.
- А я бы в бега подался.
- Нет, - отрезал командир, - я добьюсь справедливости.
- Когда уезжаешь?
- Сегодня.
- Надо до вокзала добраться, это часа три займёт, так что ты только к утреннему эшелону поспеешь.
- Вот и хорошо. Значит, есть время собраться.
- С Кузьмой не хочешь проститься, он здесь неподалёку.
- Нет. Ты же знаешь, где он служит. Если узнают, с кем он дружбу водит, сам понимаешь, что с ним будет.
- Наверное, ты прав, - сказал Ферзь. - Ты тут собирайся, а я за шнапсом сбегаю. Посидим немного, а ночью поедешь.
Ферзь вернулся только через три часа. Где его носили черти, командир так и не узнал. Да и не это было главное. Главное, это то, что в трудные часы своей жизни, Андрей Петрович не остался один. Главное, что был человек на свете, который понимал его, и которого понимал он, а это дорогого стоит.
Изрядно выпив и закусив, командир во всех подробностях рассказал своему другу не только историю, которая произошла в политуправлении, но и практически всю свою жизнь.
Ферзь, толи в силу сложившейся привычки разведчика, толи по каким-то другим причинам, практически ничего не говорил. Он много пил, мало говорил и внимательно слушал. Однако это нисколько не беспокоило Андрея Петровича. Ему было важно, что он не один, что есть человек, который понимает и сочувствует ему. Ему надо было - выговориться. И командир выговаривался, чувствуя облегчение и прилив жизненных сил.
- Однако, пора, - прервал рассказ полковника Ферзь. - Я довезу тебя до вокзала.
- Ты же пьяный. Водитель отвезёт.
- Не надо, чтобы ещё кто-то знал, куда ты едешь. А чтобы я был пьяным надо ещё три раза по столько выпить. - Ферзь показал на бутылки, стоявшие на столе.
В машине ехали практически молча. Ферзь думал о чём-то своём, а командира алкоголь и ухабистая дорога потянули в сон. Он время от времени просыпался, что-то начинал рассказывать, но тут же засыпал.
На перроне они обнялись и стояли молча, минуты две.
- Свидимся ли ещё? - спросил командир.
- Я после войны, если останусь жив, в Ленинград поеду к Маше. Каждый год в день победы буду ждать тебя на Марсовом поле в десять часов утра.
Раздался свисток паровоза. Поезд дёрнулся, и пассажиры поспешили в вагоны. Полковник поднял свой чемодан и скрылся в тамбуре. Поезд уже начал движение, как двери вагона открылись и в них показался Андрей Петрович.
- Николай! - кричал он, - ты только обязательно останься жив! Слышишь? Я обязательно приду на Марсово поле!
В свой полк Ферзь возвращался уже под утро. Обида и злость привели в ярость черствого и грубого на первый взгляд человека. Он разогнал командирский виллис до такой скорости, что трудно было понять, автомобиль это или истребитель, взлетающий в небо. Слёзы заливали глаза Ферзя и он подчас даже не видел дороги по которой мчится.
Виллис влетел в расположение полка, с раздирающим визгом затормозил и остановился у штаба. Для чего Ферзь пошёл в штаб, он и сам не знал. Ноги сами несли его к кабинету командира.
Войдя в кабинет, Ферзь остолбенел от увиденного: и стол и пол были завалены какими-то бумагами, двое человек в штатском рылись в книгах, а лейтенант НКВД допрашивал адъютанта и водителя командира. Увидев Ферзя, лейтенант прервал допрос и подошёл к Ферзю.
- Куда ты отвёз полковника? - спросил он.
- На кудыкину гору, - ответил Ферзь.
В этот момент в кабинет вошёл капитан.
- Ну, что, взяли? - спросил он лейтенанта.
- Нет, успел уйти, гад.
- Это кто гад? - взорвался Ферзь, - это ты командира так назвал, гнида тыловая?
Ферзь сжал кулаки и ринулся на лейтенанта, но тут же был схвачен гражданскими, которые каким то образом оказались за его спиной.
- Вот этот его куда-то отвёз, - указал лейтенант на Ферзя.
- Подельником пойдёт, - сухо сказал капитан.
- За что? - попытался заступиться за Ферзя адъютант, - он же своего командира хотел защитить.
- За что? - переспросил капитан. - Вор должен сидеть в тюрьме, и совершенно неважно, за что я его туда упеку.
Ферзю моментально связали за спиной руки и вывели из кабинета.
Поезд прибыл в столицу точно по расписанию. Из вагона вышел полковник и остановился. Он не знал, куда ему идти.
- Что же ты, товарищ командир, уехал и даже не простился, - услышал он сзади знакомый голос.
Андрей Петрович обернулся и увидел за своей спиной Кузьму.
- Это ты? - удивился полковник.
- Я, собственной персоной. Пойдём-ка отсюда поскорей.
Кузьма взял из рук командира чемодан и быстро зашагал впереди. Андрей Петрович, ничего не понимая, еле поспевал сзади. Наконец Кузьма свернул в какой-то двор и спустился в подвал.
- Ты куда меня привёл? - спросил командир.
- Переодевайся, - вместо ответа сказал Кузьма.
Он откуда-то достал чемодан и открыл его. Внутри лежал гражданский костюм и плащ.
- Зачем? - не понял командир.
- Вот тебе документы новые и билет.
- Какие документы, какой билет?
- Хорошо, что Ферзь успел предупредить меня, а то бы ты в Москве только до первого милиционера и смог дойти. Тебя уже ищут.
- Господи, какой бред!
- Бред или не бред, а теперь ты Смирнов Александр Сергеевич, учитель русского языка, в армии никогда не служил, сын потомственного рабочего, понял?
Андрей Петрович, а вернее Александр Сергеевич, натягивал на себя штаны и не верил, что такое могло произойти с ним.
- Господи, кто бы мог подумать, что мне, полковнику, придётся удариться в бега.
- Кстати, насчёт полковника, не вздумай где-нибудь рассказывать, про свои военные подвиги - вычислят сразу, даже ойкнуть не успеешь.
После того, как командир переоделся, Кузьма сложил его форму в чемодан и улыбнулся.
- Ну, вот и всё, - сказал он. - Теперь нам и сам чёрт не страшен. До поезда у нас есть время, пойдём в ресторан, простимся по-человечески.
И опять поезд, и опять расставание, только теперь его провожал не Николай, а Кузьма, только теперь он ехал не в Москву, а в Кемерово, только теперь он был не Андреем Петровичем, а Александром Сергеевичем.
Поезд медленно начал своё движение, на платформе офицер обнял стройного мужчину в широкой шляпе и похлопал его по плечу.
- Запомни, командир, - сказал офицер, - в Ленинград после войны без моего разрешения не приезжай.
- А как мне тебя найти?
- Я сам тебя найду. Теперь я единственный в мире человек, который знает кто ты и где ты.
- Неужели так будет вечно? - спросил гражданский.
- Когда-нибудь кончится, только до этого нам надо ещё дожить.
Поезд стал набирать скорость. Учитель русского языка в последний раз обнял офицера, догнал вагон, и скрылся в тамбуре.
Глава 6
Во всех госпиталях раненные, дела которых идут на поправку, испытывают, вероятно, одни и те же чувства - они маются. Им кажется, что ранение, с которым они попали в госпиталь, давно прошло, и врачи держат их, таких молодых, здоровых и сильных исключительно из-за перестраховки. Доктора, вместо того, чтобы скорее выписать раненого в боевую часть, руководствуются своим консервативным и далеко не патриотическим принципом. Бойцов, естественно, это возмущает и они суются во все медицинские инстанции, чтобы доказать свою правоту, но неизменно сталкиваются с глухой стеной непонимания. И только после того, как раненый поймёт, что его совершенно никто не понимает и что все его потуги абсолютно напрасны, он успокаивается. Единственной задачей для такого бойца становится убить время, и таким образом хоть как-то приблизить заветный день выписки. Бойцы слоняются по отделению, слушают байки таких же несчастных, как и они и сами в свою очередь рассказывают свои фронтовые истории, благо в слушателях дефицита никогда нет. Ну а если не было подходящей истории, так ведь и выдумать можно. Никакого греха в этом нет, ведь цель всего этого, не сказать правду, а убить время.
Василий, рассказывая свои истории, отличался от остальных. Его рассказы были такими острыми и красочными, что вокруг него всегда собиралась большая аудитория и слушала рассказчика, затаив дыхание. Ясное дело, что эти истории некоторым образом отличались от действительности, но это исключительно для украшения того или иного сюжета.
- Врёшь! - выкрикнет иногда кто-нибудь из слушателей, но шипение соседей или даже пинок в бок заставляли тут же замолчать непрошенного критика.
- Да, замолчи ты! Не мешай слушать - интересно же! Вот ты будешь рассказывать, попробуй также наврать.
Василий слышал это и старался уже не пересказать, а выдумать такую историю, от которой аудитория пришла бы в полной восторг.
Среди слушателей неизменно был немолодой уже человек с загипсованной рукой. Он всегда очень внимательно слушал Василия, никогда не перебивал и чему-то улыбался. Однажды за обедом он подсел к Васе.
- Давай познакомимся, - предложил он. - Я военный корреспондент Захаров Андрей Трофимович.
- А я Вася.
- Только Вася и всё?
- А что ещё?
- А ещё герой Советского союза.
- Откуда вы знаете?
- Это моя работа - всё знать. Всё знать и писать об этом.
- Вы, что обо мне писать хотите?
- Нет. Пока я хочу побольше о тебе узнать. Например, что ты будешь делать после войны?
- Работать, как и все.
- Ты считаешь, что после войны все должны работать?
- А что же ещё можно делать?
- А ещё можно учиться. У тебя отличная память и великолепная фантазия. Кроме того, ты так интересно рассказываешь свои истории, что тебя приходят слушать раненые с других отделений.
- Мой командир тоже мне говорил, что мне надо учиться. Но я не знаю где.
- В университете, конечно, на факультете журналистики.
- Где? - Вася чуть не поперхнулся. - Как же я туда поступлю, у меня же ещё десять классов не закончено. Нет, мне экзамены не сдать.
- Не беспокойся, я подготовлю тебя. К тому же, я думаю, герою Советского союза и без экзаменов возьмут. Достаточно будет моей рекомендации.
- Вы что в университете работаете?
- Нет, я работаю в газете. "Комсомольская правда" - слышал о такой?
- Конечно. Так вы, значит, это, из Москвы?
- Из Москвы, только не значит и не это.
- Не понял.
- Привыкай не употреблять слов-паразитов.
- Каких ещё паразитов? - не понял Василий.
- Слова значит и это ничего в твоей фразе не обозначают, поэтому их называют паразитами. Ты говоришь их по привычке. Попробуй сказать тоже самое, но без этих слов.
- Я это, ну как его…
Василий замолчал и густо покраснел.
- А это уже ограниченный словарный запас, - сказал Андрей Трофимович. - Ты не можешь быстро подобрать то слово, которое тебе надо, вот и вынужден говорить любую ерунду, пока не подберёшь. Но это не страшно. Так говорят многие и их все понимают. Говорить можно, а писать нельзя.
- Да я и не собираюсь ничего писать, - попытался оправдаться Вася.
- А как же твой командир? Если ты не напишешь о нём, никто даже не будет знать, что был такой человек.
- Это почему же не будет?
- А кто будет? Раненые, которым ты рассказывал свои байки, так они, наверняка, думают, что ты всё выдумал?
- Я про него ничего не выдумывал.
- Какая разница. Они через неделю всё это забудут.
- Но это же не справедливо!
- Конечно не справедливо. Как говорится, всё в твоих руках.
Василий замолчал и о чём-то задумался.
- Короче, - прервал его мысли Андрей Трофимович. - Ты будешь писать?
- Да, - коротко ответил Вася.
Если до встречи с Андреем Трофимовичем Василий ждал выписки, как манны с небес, то после встречи он наоборот боялся её. Он с жадностью читал книги, которые подбирал ему корреспондент и боялся, что скоро этот волшебный мир познания закончится, и вместо него опять начнутся рваться бомбы и снаряды. Однако время неумолимо, пришёл день, когда Андрей Трофимович зашёл в палату к Василию, не в пижаме, а в форме.
- Вот тебе руководство к действию, - сказал он, протягивая Василию тетрадь.
- Что это?
- Здесь список литературы, которую ты должен прочесть и мой московский адрес.
- А вы снова на фронт?
- Нет, домой.
Шли месяцы, раненых выписывали, а на их место приходили новые, но Василий не замечал этого. Его мозг, не обращая ни на что внимания, с жадностью впитывал всё, ради чего он и появился на свет. Феноменальная память поглощала вековые знания поколений, чтобы со сторицей снова отдать их людям.
Но конец есть всему. Однажды и его вызвали на комиссию, которая решала вопрос о выписки.
- Я прошу меня направить в свой полк, - обратился он к комиссии.
- Какой полк, мы решаем вопрос комиссовать вас с армии или дальше продолжать лечение, - сказал председатель комиссии.
- Но я же абсолютно здоров!
- Это вам только кажется. У вас повреждена центральная нервная система.
- Какая ещё система? Я превосходно себя чувствую.
- Дай Бог, чтобы так всё и продолжалось, - сказал своим коллегам начальник госпиталя.
Комиссия долго совещалась и приняла решение комиссовать Василия.
Есть ли нужда объяснять, куда направился молодой человек после демобилизации, если у него нет ни семьи, ни родственников, ни даже дома, откуда он ушёл на фронт? Естественно, нет. Ведь у человека, которого ведёт сама судьба, выбор не так уж и велик, а если точнее, то его совсем нет.
Нагулявшись по Москве, Василий разыскал адрес, который ему оставил корреспондент и нажал кнопку звонка на дверях. Дверь распахнулась и на пороге появилась симпатичная девушка.
- Здравствуйте, - приветливо сказала она и вопросительно посмотрела на Василия.
- Здравствуйте, я к Андрею Трофимовичу, - ответил Вася.
- А его нет дома. Он будет только вечером.
- Извините, я тогда зайду позже.
Василий повернулся, чтобы уйти. Пола расстёгнутой шинели отлетела в сторону и обнажила звезду героя.
- Постойте! - окликнула его девушка. - Так вы тот самый знаменитый партизан?
- Я… - Василий хотел что-то сказать, но девушка перебила его.
- А я дочка Андрея Трофимовича. Меня Катей зовут. Проходите. - Катя распахнула настежь дверь и жестом пригласила гостя зайти.
Василий зашёл и осмотрелся.
- Мой папа сейчас в редакции, а я на медицинском учусь.
Василий открыл рот, чтобы что-то спросить, но хозяйка опять не дала.
- У нас сегодня последней лекции не было, вот я раньше домой и пришла.
- Это хорошо, - успел вставить Василий.
Однако он мог бы и не говорить этого, потому что девушка не слушала его. Она рассказывала своему гостю абсолютно всё, что с ней происходило когда-то и, наверное, произойдёт в будущем. Причём скорость изложения событий так быстро увеличивалась, что Василию было всё труднее и труднее понять, что говорит его собеседница. Но собеседница вовсе и не собиралась сбавлять темп. Напротив, видимо боясь, что ей что-нибудь или кто-нибудь сможет помешать, и она не успеет рассказать самое интересное, она довела его до апогея. Теперь казалось, что у Кати во рту был не язык, а станковый пулемёт, предназначенный только для уничтожения живой силы противника. Но и этого было, видимо недостаточно. Катя решила прибавить ещё чуть-чуть и сбилась сама. Она замолчала, пытаясь понять, что сама только что произнесла, но не смогла и сказала только одно слово:
- Вот.
Честно говоря, Василий не понял, что обозначает это "вот". Он вопросительно посмотрел на девушку, но переспросить не решился. Катя испугано посмотрела на своего гостя, но поняв, что страшного ничего не произошло, и её гость после её ураганного обстрела остался жив, быстро взяла себя в руки и продолжила:
- Что же вы в прихожей стоите? Вы же голодны с дороги!
Василий хотел ей ответить, но его снова опередили.
- Раздевайтесь, мойте руки и проходите на кухню. Я сейчас буду вас кормить.
- Гость снял шинель, раскрыл свой вещь-мешок и достал из него тушёнку.
- Вот, это к столу, - сказал он.
Из мешка выпали какие-то бумаги и рассыпались на полу. Катя заметила это и торопливо стала собирать их.
- Что это? - спросила она.
- В госпитале выдали. Я и сам не знаю, что там написано. Сказали, как только обустроюсь, передать в поликлинику.
- Можно посмотреть, я ведь почти врач?
- Ради бога. Я всё равно в этом ничего не понимаю.
Катя стала складывать бумаги и одновременно просматривать их.
- Значит, вас комиссовали? - спросила она.
- Подчистую. Я в свой полк просился, но там такие перестраховщики сидят, что спорить совершенно бесполезно.
- Они врачи, им виднее.
- Ой, да бросьте вы! Я же чувствую, что здоров, как бык. У них один принцип - как бы чего не вышло.
- А таблетки, которые вам прописали, вы принимаете?
- Если честно, то я просто забыл про них. Да это и ни к чему. Для них это перестраховка, а мне глотать эту гадость… Я же говорю, что я здоров!
При этом Василий согнул свою правую руку и сжал кулак, демонстрируя силу. Однако он вдруг побледнел, лицо исказилось от боли и здоровый, как бык солдат, без сознания рухнул на пол.