Вавилонская башня - Смирнов Александр Сергеевич "smirals" 9 стр.


- Отведёте в лес, там всё и сделаете, - пояснил поручик.

Андрей Петрович вытащил пистолет и повёл пленного в лес. На опушке он остановился.

- Стой, дальше не пойдём, - сказал он пленному.

- Кончай здесь, ваше благородие.

Андрей Петрович хотел рассмотреть лицо красноармейца, но оно всё было залито кровью.

- Тебя как зовут?

Пленный даже опешил от этого вопроса.

- А тебе не всё ли равно? Кончай скорей, не мучай.

- Значит не всё равно.

- Ну, Фёдором.

Штабс-капитан вытащил из кармана нож и перерезал верёвки на руках Фёдора.

- Я своих не расстреливаю.

- Какой же я свой?

- Ты русский и я тоже.

- Тебя же, ваше благородие, самого за это расстреляют. Этот поручик наверняка побежит посмотреть на труп.

- Пускай бежит куда хочет.

Пленный пожал плечами и направился в лес.

- Фёдор! - крикнул Андрей Петрович. - Не ходи туда. Там наши. Опять попадёшься.

Красноармеец в нерешительности остановился и вернулся.

- Обойдёшь эту балку и прямо на север - там ваши.

- А как же ты, ваше благородие?

- А я домой пойду. Хватит, навоевался.

- Ну, бывай, ваше благородие.

Пленный повернулся к штабс-капитану спиной и зашагал по направлению к балке. Метров через двадцать красноармеец остановился, обернулся и крикнул:

- А как тебя зовут, ваше благородие?!

- Андрей!

Бывший заместитель начальника штаба в последний раз посмотрел на расположение своей части и зашагал на вокзал.

Современный читатель наверняка ухмыльнётся, прочитав о том, что офицер, сбежавший с воинской части в военное время, отправился ни куда-нибудь, а на вокзал. Да его бы моментально задержал первый патруль, и переправил в свою часть, где уже не он, а поручик, выслуживаясь перед командиром, поведёт его с сорванными погонами в лес, который штабс-капитан только что покинул и всадит в него не одну пулю, а всю обойму. Ухмыльнётся и будет прав, ибо в любой армии, в любое время и на любой войне, такой поступок мог вызвать только такие последствия и никаких других. Но штабс-капитан не думал о последствиях, им руководили чувства, и он, ведомый, а следовательно и защищенный самой судьбой, сел в поезд и благополучно добрался до места назначения. Правда место назначение слегка изменилось: на здании вокзала был укреплён красный флаг, и везде, куда не посмотри, стояли патрули, внимательно и подозрительно сверлящие глазами всех, кто выходил с поезда. Совершенно естественно, что офицера, не удосужившегося даже снять погоны, немедленно задержали и доставили в приёмник "ЧК".

Просидев в душном коридоре часа четыре, Андрей Петрович очутился в небольшой прокуренной комнатке, в центре которой стоял стол, заваленный какими-то бумагами. За столом сидели два молодых солдата с оторванными погонами и человек в чёрной кожанке уже немолодой с маузером на боку. Вероятно, он был старшим, так как солдаты смотрели больше на него, нежели на приведённого штабс-капитана. Солдаты хоть и старались своим видом придать себе хоть какую-то значимость, однако было очевидно, что они ничего не решали и находятся здесь для мебели.

Старший долго смотрел на офицера, усмехался в усы и ничего не говорил. Солдаты смотрели на своего начальника, молчали и не знали, как себя вести. Наконец старший прервал своё молчание.

- Зачем же ты, мил-человек, в погоны то вырядился?

- Что ж мне голым ходить?

- По-твоему мы голыми ходим? Я к тому, что тебя просто шлёпнуть могли прямо у поезда.

- За что?

- За эполеты, вот за что! - грубо выкрикнул солдат.

Старший так зыркнул на солдата, что тот замолчал и больше ничего не говорил.

- За эполеты? Это, по какому же праву? - возмутился штабс-капитан.

- Вот с правом у нас всё непросто, - вместо солдата отвечал старший. - Сначала право отреклось от престола, не имея на это никаких прав, потом право перешло к временному правительству, которое вместо того чтобы заняться делами государственными, использовало его исключительно для собственного обогащения. А после того, как поняло, что воровать больше нечего, решило разбежаться, бросив страну на произвол судьбы.

- Вы хотите сказать, что теперь право у вас?

- Даже и не думал. Напротив. Я утверждаю, что никакого права у нас нет.

- А что же тогда есть?

- Революционное самосознание.

Штабс-капитан улыбнулся.

- Вы считаете этого достаточно?

- Ни в коем случае. А вы?

- Что же я могу считать, если по вашему революционному сознанию меня шлёпнуть могли только за то, что на мне погоны?

- Вы правы, конечно. Сознание, даже если оно революционное, никак нельзя сравнить с правом. Взять хотя бы вас. - При этом чекист достал какую то бумажку и показал её штабс-капитану. - Здесь написано, что патруль задержал вас на вокзале, когда вы сходили с поезда, который прибыл из расположения белой армии. Более того, вы объяснили, что направляетесь домой.

- Ну и что?

- Да я всё о праве рассуждаю. Каким правом руководствовался офицер белой армии, когда без всяких разрешающих документов покидал воинскую часть во время боевых действий? Неужели правом? Наверное, тоже самосознанием, только не революционным?

- Я не хочу людей убивать, тем более русских.

- Так ведь сейчас война.

- Это не война, когда русские русских убивают. Это бойня, самоуничтожение.

- Однако, вы убивали?

- Я не убивал. Бог миловал. Я в штабе тыловым обеспечением занимался.

- А почему убежал?

- Потому, что командир приказал одного пленного расстрелять.

- Не вы, так другие расстреляют.

- Не расстреляют. Я его отпустил.

- Да, после этого действительно остаётся только убежать. Значит, вы к нам решили перейти?

Штабс-капитан отрицательно помотал головой.

- Я же сказал, что не хочу убивать русских людей. Я присягу давал Родину защищать, а не уничтожать её.

- Кому?

- Сначала государю-императору.

- А потом?

- Потом временному правительству.

- А потом?

- Потом никому.

- Вот что бывает, когда исчезает право. И у нас его нет и у вас. В результате люди начинают убивать друг друга.

- Бред полный, - согласился с чекистом штабс-капитан.

Андрей Петрович так далеко ушёл в свои воспоминания, что даже не заметил, как сказал последнюю фразу вслух. Зато это заметили офицеры политуправления. Они переглянулись и вопросительно посмотрели на полковника, но он этого не заметил, потому что был далеко от них. Был там, где капризная Фортуна могла, улыбнувшись, открыть путь в новую, неизвестную и потому страшную Россию, а могла, как и многих его сослуживцев, препроводить на плаху, без всяких угрызений совести. Неизвестно, чем молоденький штабс-капитан приглянулся Фортуне, но она улыбнулась ему.

- Значит, не хотите русских убивать? - переспросил чекист, - а восстановить право хотите?

- Не понял? О каком праве может идти речь, если я даже приблизительно не знаю, что хочет новая власть?

- Власть у нас народная, а народ не может сформулировать право, потому что неграмотен. Хотите принять участие в ликвидации безграмотности? Дело благородное и убивать никого не надо.

- Так ведь сейчас война идёт!

- Война скоро закончится, или вы сомневаетесь?

- Какие уж тут сомнения?

- Вот и отлично! К тому же вам надо как то существовать, а у нас не только права, но и денег пока нет. Я сейчас вам выпишу направление к комиссару, он вас определит и поставит на довольствие.

И снова судьба резко перевернула жизнь офицера.

Сняв погоны, он с головой ушёл в педагогику. Правда, прошлое не ушло безвозвратно. Оно каждый день напоминало о себе. Дело в том, что, как бывшего офицера, новая власть обязывала молодого педагога ежедневно отмечаться в районном отделении "ЧК". Это обстоятельство не особенно угнетало Андрея Петровича: во-первых, потому что он относил это к неизбежным издержкам военного времени, во-вторых, ни он один был в таком положении, и в-третьих, - районное отделение "ЧК" находилось по пути от работы к дому и эта нелепая формальность занимала буквально несколько минут.

Однажды, забежав в отделение, он увидел за столом чекиста с большим шрамом, проходящим через всё лицо. Андрей Петрович показав ему своё удостоверение, хотел было уже уходить, как тот остановил его.

- Завтра придёте в десять часов, - грубым голосом сказал он.

- Я в десять не могу. У меня занятия.

- Вы хорошо меня поняли? - сухо повторил чекист. - Завтра в десять быть здесь.

- Хорошо, понял. Разрешите идти?

- Идите. - Чекист поднял глаза и посмотрел на Андрея Петровича.

Бывший штабс-капитан повернулся и взялся рукой за ручку двери. Однако голос чекиста опять остановил его.

- Тебя Андреем зовут?

- Естественно. В удостоверении всё написано.

- А меня Фёдором.

- Ну и что?

Чекист подошёл к Андрею Петровичу и неожиданно перешёл на шёпорт.

- Неужели ты не помнишь меня, ваше благородие?

Андрей Петрович внимательно посмотрел на чекиста и отрицательно покачал головой.

- А я тебя помню, ваше благородие. Я тебя до самой своей смерти не забуду. Это ведь ты меня на расстрел водил.

Андрей Петрович внимательно посмотрел на чекиста.

- Значит это ты?

- Ты не приходи сюда завтра, ваше благородие, понял?

- Почему не приходить? Приду, обязательно приду. А вдруг у тебя из-за этого неприятности будут?

- Ты не понял меня. Тебе бежать надо. И не завтра, а сегодня. Ночью патрули уже приказ получат.

- Какой приказ?

- Да такой же, какой и тебе твой полковник давал.

- За что?

- А меня за что? Я же пленный был. Беги, ваше благородие, беги прямо сейчас.

- Странно, ведь я сейчас не враг вашей власти. Наоборот, я помогаю ей, детей грамоте учу.

- Беги, ваше благородие, и запомни: ты всегда будешь врагом, чтобы ты ни делал, потому, что ты барон.

- А как же остальные, такие же, как я?

- У каждого своя судьба. - Фёдор отвернулся, пытаясь не смотреть в глаза своему собеседнику. - Ты просто не знаешь, что это за люди, они всех вас под корень вырежут.

- И ты служишь им?

- Я народу служу, и у меня другая судьба. А что дураков, то их и у вас и у нас хватает.

Андрей Петрович опустил голову и направился к выходу. В дверях он обернулся и в последний раз посмотрел на Фёдора.

- Вот мы и квиты с тобой, красноармеец.

- Прощай, ваше благородие.

- И всё равно я не понимаю… Такое впечатление, что в последнее время страной управляют умалишенные.

Полковник и майор снова переглянулись. Майор замолчал.

- Это бесполезно, - сказал полковник.

- Барон он и есть барон, - согласился с ним майор.

Андрея Петровича вывела из воспоминаний тишина. Монотонное и убаюкивающее бормотание майора кончилось и воспоминания, как будто испугавшись чего-то, исчезли. Полковник посмотрел на своих собеседников, а те молчали и с интересом разглядывали его. Пауза затянулась и требовала немедленного разрешения сложившейся ситуации.

- Разрешите идти? - спросил Андрей Петрович.

- Да, вы свободны, - ответил полковник.

Командир полка встал и направился к двери.

- Пока свободны, - услышал он в спину голос майора.

Это "пока" так резануло уши полковника, что он остановился. Посмотрев на своих собеседников, он хотел что-то ответить, но не нашёлся и ушёл. Полковник направлялся в свой полк. Настроение и без того плохое, после посещения политуправления, перешло в разряд отвратительного. Андрей Петрович шёл по своему полку и вдруг обнаружил, что он перестал быть для него родным. Вокруг суетились люди, многих из которых он даже не знал. Вероятно, и они не знали его. Он прислушался, о чём они говорят и обнаружил, что не понимает их. "Неужели и они не понимают меня?" - подумал он. Войдя в штаб, он приказал дежурному срочно вызвать к себе Ферзя. Тот появился моментально, как будто был в кабинете, а полковник его просто не видел.

- Где ты так долго был? - спросил Ферзь. - Я уже дёргаться начал.

- В политуправление вызывали. - Андрей Петрович сморщился и сплюнул. - Словно в дерме извалялся.

- Ясное дело. На то они и политруки. Чего им от тебя надо было?

- Да я и сам не понял. Несли какую-то околесицу.

Полковник замолчал и посмотрел на своего товарища.

- У тебя выпить не найдётся? - неожиданно спросил он.

- Только прикажи, командир. Есть шнапс немецкий, есть виски американские, есть…

- А спирт у тебя есть?

- Да этого добра сколько хочешь!

Через пятнадцать минут командир с Ферзём сидели за столом в сильно подпитом состоянии и обсуждали визит Андрея Петровича в политуправление.

- Ты понимаешь, - старался объяснить полковник заплетающимся языком, - они начали строить вавилонскую башню, а это обязательно приведёт к тому, что люди перестанут понимать друг друга.

- Не понял. Переведи. Какую башню? Водокачку что ли? Ты забыл, командир, мы же её с тобой грохнули.

- Ничего ты не понял. Причём тут водокачка? Я тебе про людей толкую, а водокачка это так, аллегория. Тьфу ты! Какая водокачка? Не водокачка, а вавилонская башня. Эти политруки не понимают, что они начали строить.

- Погоди, командир, не гони. Я сам ничего не понимаю. Какая-то водокачка, какая-то башня, какие-то политруки… Я знаю одно - все они козлы. Давай выпьем.

Ферзь налил в кружки очередную порцию спирта и друзья тут же опустошили их.

- Так вот, - продолжал полковник, - ты ничего не понял. Надо повторить.

- Ты считаешь надо? - удивился Ферзь.

- Обязательно надо.

Ферзь снова налил в кружки спирта.

- Ты это что? - удивился полковник.

- Как что? Ты сам только что сказал, что надо повторить.

- Я сказал?

- Ты конечно.

- Я в том смысле, что…

- Какой тут смысл, налили, значит надо пить.

Полковник выпил, хотел что-то сказать, но вместо этого послышалось какое-то мычание. Он собрался с силами, ударил кулаком по столу, и с трудом выговаривая каждое слово, сказал:

- Ты конечно прав, все они козлы!

Голова командира стала заваливаться на сторону и в конечном итоге успокоилась на столе. Раздался храп, сравнимый разве что с львиным рыком, причём храп был таким громким, что адъютант не выдержал и просунул свою голову в дверь кабинета.

- Изыди, сатана! - услышал адъютант пьяный выкрик Ферзя. - Не видишь, полковник отдыхать изволит?

Далее раздалась такая отборная брань в адрес адъютанта, что даже в наше время, лишённое не только цензуры, но и самой культуры, нет никакой возможности вынести её на суд читателя.

Утром адъютанту насилу удалось разбудить командира.

- Товарищ полковник ну проснитесь вы, наконец, - причитал он. - Вас генерал к себе срочно вызывает!

- Отстань, дай поспать!

Адъютант, поняв, что все возможности разбудить командира исчерпаны, прибег к запрещённому приёму. Он нагнулся к уху командира и крикнул:

- Боевая тревога!

Полковник моментально вскочил с кровати и уставился на адъютанта.

- Какая тревога?

- Прошу прощения, товарищ полковник, никакой тревоги нет. Вас срочно требует к себе генерал.

Полковник стоял навытяжку перед генералом, а тот ходил вокруг него и рассматривал его опухшую физиономию.

- Ну и видок у тебя!

- Виноват, товарищ генерал, - тихо пробасил полковник.

- Где же ты так вчера нажрался? А ещё барон! Наши биндюжники и то так не напиваются!

- В политуправление вызывали, вот я после этого стресс и снял.

- Голова, небось трещит?

- Так точно, товарищ генерал.

Генерал достал из сейфа бутылку водки, налил целый стакан и подал полковнику.

- Опохмелись, ваше благородие. Мне нужно, чтобы твоя голова сейчас работала, как часы.

Андрей Петрович с жадностью выпил водку и застыл в ожидании.

- О чём вы вчера в политуправлении говорили? - спросил генерал.

- Не помню. Они мне какие-то лекции читали, а я, кажется, уснул.

- Да, дела… - Генерал явно что-то хотел сказать, но не знал, как начать. - Уж не знаю, какие ты там сны видел, только разозлил ты их ни на шутку.

Генерал достал из стола листок бумаги и начал зачитывать:

- …проводимую политику партии называет бредом…о руководстве страны отзывается, как об умалишённых.

- Я это говорил? - не поверил своим ушам полковник.

- Ну, ни я же?

- Здесь какая-то ошибка. Этого не может быть. Да вы сами-то верите, что я такое мог сказать?

- А кто меня спрашивает, чему я верю, а чему нет? Я не в политуправлении служу. Моё дело приказы командования исполнять. Вот мне дали приказ, а я его обязан исполнить.

- Какой приказ?

- О твоём увольнении из армии.

- О чём? - переспросил Андрей Петрович.

- О твоём увольнении из армии, - повторил генерал.

- Где же я им дорогу перешёл? Ума не приложу. Неужели из-за двух фраз, которые им померещились, можно перечеркнуть все дела, которые я сделал.

- Это ты, боевой командир всё по делам судишь, а они политработники и для них главнее всего слова. Неужели ты не понимаешь, что дело совсем в другом.

Андрей Петрович непонимающе посмотрел на генерала.

- Им твоё дворянское происхождение покоя не даёт.

- Значит, ничего изменить нельзя?

Генерал отрицательно покачал головой.

- В таком случае исполняйте приказ.

- Естественно исполню. Куда же я денусь? Только приказ можно исполнить по-разному.

- То есть?

- Мне приказано вручить приказ и уволить вас завтра утром, а я сделаю это сейчас.

- Зачем?

- Поверь моему опыту, я знаю, что происходит после таких приказов. Ты даже до полка своего дойти не успеешь, как очутишься в НКВД.

- Я не могу понять - за что?

- Ты просто не знаешь этих людей. Они готовы уничтожить любого, кто стоит на их пути.

- Но я не стоял на их пути.

- Стоял, стоишь и всегда будешь стоять, потому, что ты действительно их благородие, а они… - генерал чуть было не сказал, кто они, но вовремя остановился. - Ну, ты понял кто они.

- Но у вас будут крупные неприятности из-за меня.

- Разве мои неприятности могут сравниться с твоими? Да и что они могут сделать мне - потомственному пролетарию за то, что я слишком ретиво исполнил приказ?

Генерал протянул полковнику документы.

- Теперь ты гражданский человек. Уезжай побыстрей отсюда Андрей Петрович.

- Прощайте, товарищ генерал.

- Да хранит тебя Бог, ваше благородие!

Полковник в полной прострации пришёл уже не в свой, а неизвестно в чей полк. Не обращая внимания на адъютанта и офицеров, которые лезли к нему с какими-то вопросами, бывший командир прошёл в свою комнату и стал собирать нехитрые пожитки.

Назад Дальше