С души разведчика словно камень свалился. Он дождался, когда все уснут, достал из ботинка небольшой клочок бумаги, огрызок карандаша и нацарапал им две палочки, что означало одиннадцать. Василий посмотрел на своё донесение и хотел подправить цифры. "Не поймут" - подумал он. Но карандаш сломался, и подправлять было больше нечем.
В кабинет начальника лагеря радостно вбежал заместитель. Он положил на стол клочок бумаги и провозгласил:
- Всё, он вышел на связь!
- Что это?
- Номер 95007 заложил это в тайник, когда работал на каменоломнях.
- Я спрашиваю, как это оказалось у вас?
- Но вы же сами приказали следить…
- Я приказал следить, а не запускать руки, куда не положено! - заорал начальник. - Разве вы не понимаете, что за этой информацией должен кто-то прийти? Немедленно положите это на место!
- Это невозможно, - не сказал, а как-то проскулил заместитель. - Тайник обвалился, когда я это вытаскивал.
- Господи, с какими идиотами приходится работать! Ну и как мы теперь узнаем, что это за информация?
- Там две палки всего.
- Это информация, а не две палки. Человек ради этих двух палок залез в самое пекло, откуда живым ему не выбраться. Ты это хоть понимаешь? Представляешь, какого рода должна быть информация, чтобы пойти на такой поступок?!
- Надо его допросить.
- Теперь-то уж конечно. Другого выхода не остаётся.
Заместитель развернулся, чтобы уйти, но штандартенфюрер остановил его.
- До смерти смотри не допроси, а то и здесь всё сломаешь.
Начальник безнадёжно махнул рукой и добавил:
- Хотя вряд ли вы с ним договоритесь.
Василия били минут двадцать. Били и ничего не спрашивали. Только когда он потерял сознание, избиение закончилось. Тело оттащили от места расправы и бросили в угол. В комнату зашёл заместитель начальника лагеря.
- Как он? - спросил заместитель палача.
- Нормально. Можно допрашивать.
- Посадите его на стул, как-никак он в гости к нам пришёл.
Палач приволок бесчувственное тело Василия и усадил его на стул.
- Наручники одевать?
- Не надо. Он уже не способен оказывать сопротивление.
Палач принёс ведро с холодной водой и вылил содержимое на голову Василию. Сознание тотчас вернулось к нему.
- Очухался? Вот и ладненько.
Василий осмотрелся по сторонам, увидел палача и инстинктивно дёрнулся в сторону.
- Не пугайся. Он больше не будет, если конечно мы договоримся. Собственно он тебе ничего ещё не делал. Это для того, чтобы мы лучше понимали друг друга. Допроса-то ещё не было.
Эсэсовец протянул клочок бумаги и показал его пленному.
- Что это такое?
Рядовой отвернул голову. В тот же момент резкая боль поразила всё тело. В нос ударил едкий запах палёного мяса. Вася опять потерял сознание. И опять ведро с холодной водой вернуло его в этот кошмар.
- Не хочешь быть предателем? А кто же хочет? Никто не хочет, а всё равно становятся. Этих пыток ещё никто не выдерживал. И тебе не выдержать, ты уж мне поверь. Хорошо, я помогу тебе. Это информация, которую ты передал своим. Мы их поймали у тайника. Есть ли смысл запираться? Меня просто интересует, что означают эти две палки?
- Вот и спроси у них, если поймал, - ответил Вася.
Удар железного прута переломил голень правой ноги, но партизан не потерял сознание.
- Вот видишь, к чему приводит грубость? Ну, зачем тебе всё это? Ты же молодой ещё, тебе жить и жить. Ноги твои срастутся, раны заживут. Но ведь дальше процесс пойдёт необратимый. И всё из-за двух палок?
- Не скажу, - простонал партизан.
Плеть сорвала кожу со спины. Василий упал на пол. Палач вылил на него уже не одно, а четыре ведра воды. Когда глаза жертвы открылись, он снова посадил её на стул.
- Вот видишь, я не шучу.
В глазах помутилось, и Василий провалился в какую-то мглу.
- Хватит на сегодня, - сказал палачу заместитель, - а то ещё загнётся чего доброго. Завтра продолжим.
Ни завтра, ни послезавтра так и не удалось узнать, что означают две палки на маленьком клочке бумаги. Боясь, что допрашиваемый не выдержит пыток и умрёт, заместитель прекратил допросы и был вынужден доложить об этом начальству.
- Значит, так ничего и не сказал? - спросил штандартенфюрер.
- Никак нет.
- Нам бы таких солдат, мы бы уже давно в Москве были. Где он сейчас?
- В бараке.
- Поместить в госпиталь, в отдельную палату. Обходиться с почтением, как подобает обходиться с героем. Завтра после торжественного построения расстрелять. Это будет наш подарок Фюреру.
Поздно ночью партизаны были выведены на исходную позицию. Снайперов посадили на деревья и замаскировали так, что их не было видно даже с двух метров. Метатели гранат находились почти у самых стен лагеря. Их завалили мхом и ветками. Не смотря на то, что весна была тёплая, командир понимал, что после многочасового лежания на земле, как минимум, половина его войска после проведения операции заболеет.
Особенно зябко было под утро. Но натренированные командиром, бойцы лежали тихо, ничем себя не выдавая.
Командный пункт командира был расположен на небольшой возвышенности, оттуда в бинокль поочерёдно с Кузьмой он наблюдал за лагерем.
- А как мы узнаем, когда начинать? - спросил Кузьма.
- Ты ура кричишь, когда тебя в строю поздравляют?
- Кричу.
- Вот и они что-нибудь крикнут.
Никакого ура конечно не было. В одиннадцать часов кто-то громко выкрикнул "Зиг!". И тут же раскатистым эхом по всему лагерю прокатилось "Хайль!". Командир выстрелил из ракетницы. Моментально часовые на вышках упали, как подкошенные. Земля разверзлась и оттуда появились бойцы. Они, как молния, бросились к стенам лагеря. Из-за забора послышались крики - "Ахтунг!", но они ничего изменить уже не могли. В самом центре лагеря раздался взрыв огромной мощности и всё смолкло. Партизаны со всех сторон бежали спасать пленных. Теперь это была их территория, теперь они были там хозяевами.
К сожалению, обладать территорией, это не значит быть её хозяином. В то время, как партизаны уничтожали рудник и остатки эсэсовцев, выводили из бараков пленных и готовили их к переходу в партизанский отряд, трое руководителей искали одного человека, но никак не могли найти.
К командиру подбежал боец и чётко доложил:
- Товарищ командир, рудник уничтожен, пленные освобождены и подготовлены к переходу за исключением одного.
- Кто такой?
- Не знаю. Его в госпитале обнаружили. Очень тяжёлый, боюсь, транспортировки не выдержит.
- Какой он из себя? - спросил Кузьма.
- Лет сорока, блондин. У него ноги перебиты, нести придётся.
- Не тот. Наш молодой был и чёрный, - Ферзь разочаровано посмотрел на командира.
- А номер на нём был?
- Так точно, товарищ командир. Номер 95007.
- Ничего не ответив, Андрей Петрович бросился к госпиталю.
В одноместной палате, на койке явно предназначенной для офицерского состава, а не для пленных, лежал абсолютно седой человек, с опухшим от побоев лицом и совершенно отрешённым видом. Услышав, что в палату вошли, он медленно повернул голову. Взгляд его просветлел, и на лице появилось слабое подобие улыбки.
- Как же вы смогли, я же самого главного не сумел передать?
- Командир догадался, - сказал Ферзь.
- Самое главное ты передал, - продолжил командир.
- А я по себе уже панихиду отслужил.
- Ты же в Бога не веришь, - улыбнулся Кузьма.
- Теперь верю. А меня после построения расстрелять должны были. Это у них такой подарок к дню рождению Фюрера был приготовлен.
- Придётся ему без подарка обойтись, - зло сказал Ферзь.
- Сильно пытали? - спросил Кузьма.
- Сильно. Но я им ничего не сказал.
- Если бы ты сказал, нас бы всех положили, - сказал командир.
- Наших много погибло? - спросил Василий.
- Никого, - ответил Кузьма.
- А у них?
- Все.
Отряд численностью полторы тысячи человек готовился к передислокации. Пещера, ставшая уже родной, прощалась со своими постояльцами. За каменным столом сидели трое. Василий лежал рядом и с интересом слушал рассказ командира об удачно проведённой операции.
- Я решил перестраховаться, на случай если время построение нам так и не удастся узнать. Поэтому бойцы были подготовлены к многочасовой засаде. Я понимал, что конечности онемеют у них уже через час и о прицельной стрельбе можно будет забыть. Но тренировки сделали своё дело. Всё разыграли, как по нотам.
- Слава Богу, всё уже позади, - облегчённо вздохнул Василий.
- Не думаю, - задумчиво сказал командир. - Основная часть партизан теперь для нас люди незнакомые, а не все, как Василий, могут вынести пытки.
- Ты думаешь, он у нас? - спросил Кузьма.
- Даже не сомневаюсь.
- О ком это вы? - не понял Василий.
- Ясное дело о ком, о политруке, - пояснил Ферзь.
- Значит, вы его судить хотите? - спросил Василий.
Никто ничего ему не ответил.
- А в библии сказано: "не суди и несудим будешь".
- Ты не всю библию знаешь. Там ещё сказано: "предавший однажды, предаст не единожды", - пояснил Кузьма.
- Не думал, что ты библию читал, - удивился Василий.
- Приходилось, - коротко ответил тот.
Командир строго посмотрел на Кузьму.
- Можешь не сомневаться, командир, всё будет сделано, - понял его без слов лейтенант.
- А что с этим делать будем? - Ферзь кивнул головой в тёмную часть пещеры. - Я столько взрывчатки натаскал, на всю Германию хватит.
- Столько нам не унести. Люди истощены, а путь неблизкий. Заберём потом, когда всё утрясётся, - решил Андрей Петрович.
Нет необходимости объяснять значение слова - потом, ибо каждый знает, что первым синонимом к нему можно использовать слово - никогда.
Под проливным дождём и канонаду грома отряд покинул знакомые места и скрылся в лесу. Молния ударила в скалу, завалив лаз пещеры камнями и землёй. Дерево, корневище которого являлось естественной ширмой, сдвинулось. Многолетняя борьба была закончена. Вековой исполин был побеждён и поглощён болотом.
На новом месте командир партизанского отряда со своими помощниками уже не жили в пещере. Просторные землянки, построенные добротно, говорили, что люди здесь устроились основательно и в ближайшее время никуда отсюда уезжать не собираются. Да и партизанским отрядом их назвать было трудно. Полторы тысячи человек, хорошо обученные, вооружённые и сытые, скорее представляли из себя воинское подразделение, находившееся в тылу врага. Связь с большой землёй теперь была постоянной. Из-за линии фронта прилетали самолёты, обеспечивая отряд боеприпасами, продовольствием и медикаментами. Москва забрасывала отряд приказами. В штабе отряда разрабатывались операции, которые успешно выполнялись партизанами. И уже трудно было понять: кто в чьём тылу находился, толи противник в тылу у партизан, толи партизаны в тылу у противника.
Как и в любой другой работе, однообразие приедается. Героический пафос лихих вылазок и боевых стычек с противником со временем стал терять свою остроту. Адреналин, который заставлял закипать кровь, уступил место усталости и раздражённости на рутину, которая присутствует в любом труде: взять хоть бухгалтера - изо дня в день пересчитывает чужие деньги, а спроси зачем, так он и сам не ответит. Однако, эмоции, которые, собственно и заставляют нас совершать немыслимые поступки, сваливаются на людей неожиданно, в то время, когда их никто не ждёт.
Совершенно неожиданно в землянку вбежал Ферзь с вытаращенными глазами толи от радости, толи от удивления.
- Андрей Петрович, дорогой, радио с большой земли! - прокричал он.
- Ну и что?
- Василия представили к званию героя Советского Союза, а вам полковника присвоили.
Вот тут уже было не до рутины. Тут не адреналин, а нечто другое вспенило кровь всего отряда. Это нечто в одно мгновение распространило новость по отряду, и бойцы, забыв субординацию и дисциплину, вырвавшись из повиновения, воздавали почести, как это положено на Руси, своим спасителям и кумирам. И ни командир, а уж тем более ни его помощники, не могли сдержать этот стихийный, но воистину искренний порыв.
Каждый даже самый маленький руководитель знает, что если процесс невозможно подчинить, то его необходимо возглавить.
Посетовав на внезапный выход отряда из подчинения, командир махнул рукой и откупорил бутыль со спиртом.
Командирская землянка неожиданно превратилась из командного пункта в уютное питейное заведение, где можно отвлечься от суеты мирской и окунуться в воспоминания или мечты, это уж как кому вздумается. Здесь под завесой табачного дыма и под спиртными парами исчезала субординация. Здесь действовал только один закон - закон мужской дружбы. Начиная вспоминать одну из историй, рассказчик говорил до тех пор, пока кто-нибудь из слушателей не замечал в рассказе неточность. Он сразу же поправлял автора, и продолжал рассказ, сам не упуская инициативы до тех пор, пока следующий не заметит очередной неточности. Так продолжалось до тех пор, пока алкоголь не стал ограничивать свободу языка.
Ферзь попытался в очередной раз поправить рассказчика, но так и не сумев выговорить слова, которое вертелось у него на языке, посмотрел на командира и с удивлением спросил:
- А где же наш чекист?
Действительно, Кузьмы в землянке не было.
Однако лейтенант НКВД ни в коей мере не хотел обидеть своих товарищей. Напротив, он, обходя группы партизан, рассевшихся у костров, выслушивал рассказы про подвиги в которых сам принимал непосредственное участие. Заметив правую руку командира, партизаны наливали герою его законные сто грамм, и отвертеться от этого уже не было никакой возможности.
Подойдя к очередной группе, Кузьма сел на пень.
- … я слышу, он говорит, что Василия к герою представили, а командира в полковники произвели, - говорил один партизан собравшимся.
- Сразу к герою? - переспросил другой.
- Да вот, чтобы я провалился на этом месте! - побожился партизан. - Одного к герою, а командира к полковнику.
- Врёшь ты всё! - раздался рядом пьяный голос, - не могли ему полковника присвоить.
- Это почему же?
- А потому что он вообще не военный. Он бывший штабс-капитан и барон.
- А ты почём знаешь?
Партизан, который нелестно отозвался о командире, понял, что ляпнул лишнего и предпочёл не отвечать. Однако, слово, хоть и сказанное по-пьяни, не воробей. Оскорбление, было нанесено, и смыть его могла только кровь.
- Ах ты, гнида! - разнеслось по лесу, как эхо.
Партизаны повскакивали со своих мест и дали волю кулакам. Нет никаких сомнений, что если бы не подоспевший дежурный наряд, обидчика просто бы разорвали на клочки.
Кузьма не зашёл, а скорее заполз в командирскую землянку.
- А вот и чекист! - радостно воскликнул Ферзь. - Ты где это так без нас нажрался?
Однако чекист, не обращая ни на кого внимания, добрался до командира и прошептал ему в самое ухо:
- Я его нашёл.
- Кого?
- Политрука.
Кузьма пошатнулся и упал. Землянка содрогнулась от молодецкого храпа.
Праздник, который так спонтанно начался, также спонтанно и закончился. Проснувшись рано утром, партизаны занялись своим нелёгким ратным трудом.
Командир, разрабатывая планы операций, старался свести потери отряда к минимуму. Во-первых, партизанский отряд всё-таки не войсковое подразделение, а во-вторых, и, наверное, в самых главных, что пополнения отряду ждать было неоткуда. Нельзя конечно сказать, что противник вообще не наносил никакого ущерба: были и раненые, были и убитые, но это было скорее исключением, чем правилом. Тактика внезапных передислокаций и строжайшая секретность делали отряд неуязвимым. Каждый командир выполнял свою задачу, даже представления не имея о конечном замысле всей операции. И только в командирской землянке разрозненные приказы стекались в одну общую задачу, превращаясь в стремительную и неожиданную для врага, вылазку. Однако, в последнее время, после резкого увеличения отряда, секретность достигла таких размахов, что даже обитатели командирской землянки не знали всего, что задумал их командир. Частое и длительное отсутствие Кузьмы, конечно, было замечено, но раз командир об этом ничего не говорит, значит, и спрашивать бесполезно. Полковник действовал в чётком соответствии, хотя и с немецкой, но верной поговоркой: "что знают двое, то знает свинья".
Умелая тактика командира снискала ему славу непобедимого. И поэтому разгром разведроты, которая вышла на задание в составе тридцати человек, а вернулась в составе трёх, вызвал эффект разорвавшейся бомбы.
- Мы даже не поняли, что нас атакуют, - докладывали уцелевшие бойцы.
- Всё произошло стремительно. Когда начали понимать, что творится, всё было кончено.
- А почему вас двое? - спросил командир. - Мне докладывали, что из окружения вышли трое.
- Третий в госпитале, - объяснил партизан.
- Он тяжело ранен?
- Не могу знать.
Партизан начал высказывать свои соображения относительно ранения третьего, но командир его как будто не слушал. Зато его помощник Кузьма, который сидел в тени и наблюдал за происходящим, ловил каждое слово.
- Как же вам удалось спастись? - спросил командир.
- Когда нас стали расстреливать, все бросились кто куда. Все погибли. Спаслись только мы. Это просто чудо какое-то.
- Можете идти, - тихо сказал командир.
- Что? - не поняли партизаны.
- Я говорю, что вы свободны.
Бойцы, обескураженные таким внезапным разворотом, пожали плечами, и вышли из землянки. Полковник остался наедине с Кузьмой.
- Там был коридор, - сказал командир после продолжительной паузы.
- Вне всякого сомнения, - подтвердил Кузьма.
- Кто был третьим, узнал?
- Это он.
- Он не мог знать об операции. Информация проходила по трём каналам. Чтобы всё узнать, надо было сложить три составные части.
- Значит, он их сложил.
- Эта рота погибших на твоей совести, Кузьма.
- Я разорву эту тварь на части! - скрипя зубами, ответил лейтенант.
- Нельзя. Тогда ты никогда не вычислишь остальных. Он один не мог этого сделать.
Кузьма, красный, как рак, вытянулся перед командиром и приложил руку к пилотке.
- Разрешите идти?
- Иди. И смотри не ошибись, как бы он ещё одну роту не положил, а то и больше.
Раскрыть сеть предателей было для Кузьмы делом чести.