Надежда умирает последней. Это не просто поговорка, это истина, которая не требует доказательств. Ну, какие шансы были у Политрука остаться в живых? Предатель, изменник Родины, взятый на месте преступления с поличным, по всем законам и понятиям не имел ни малейшего шанса остаться в живых. Но он, как и всякий - надеялся. Надеялся на чудо, ибо только оно в таком положение могло спасти его. И чудо произошло. Рано утром, когда природа ещё не проснулась, его выволокли из арестантской землянки и повели в лес. Дойдя до лесной опушки, Ферзь развязал ему руки и сказал:
- Беги, сука. С удовольствием лично удушил бы тебя, но командир решил, что такую грязную работу должны сделать немцы.
Политрук даже не подозревал, что умеет так быстро бегать. Ноги несли его как крылья. Он не замечал на своём пути ни канав, ни завалов. Ему казалось, что вот сейчас грянет выстрел, и он упадёт. Никто даже не похоронит его. Дикие звери разорвут мёртвое тело и растащат кости. Но выстрела не было. И только когда ноги вынесли его на дорогу, Политрук успокоился. Надежда, которая не покидала его в такой безвыходной ситуации, оправдалась. Политрук отдышался и уже спокойно пошёл по дороге.
- Хальт! Аусвайс! - послышался окрик.
Пётр обернулся и увидел дух немецких полицейских. Он достал из голенища сапога свой пропуск и протянул солдатам.
- Доставьте меня срочно в штаб к штурмбанфюреру Шольцу, - попросил он.
Шольц внимательно выслушал рассказ своего агента.
- Это ты здорово с заложником придумал.
- У меня другого выхода не было. Это единственная возможность остаться в живых.
- Да, за такое никто бы не пощадил.
Штурмбанфюрер задумался и улыбнулся.
- Красиво получится - уничтожить весь отряд на глазах у всего начальства. Что-то вроде битвы гладиаторов, ты не находишь?
- Эти гладиаторы не с пустыми руками придут.
- Ну это мы предусмотрели. Встреча будет подготовлена. А мне понравилась твоя идея.
- Какая?
- Я действительно возьму тебя на совещание. После такого шоу, главные исполнители должны раскланяться перед публикой. А я представлю тебя этой публике. Глядишь, кто-нибудь из начальства тебя и приметит. А то и чин дадут. Не век же тебе в агентах ходить? Ну и я лишний раз засвечусь. Как тебе эта идея?
Политрук пожал плечами.
- Зря ты стесняешься. Ты что думаешь, при отступлении ваших полицейских мы с собой потащим? Как бы ни так. Оставим на съедение красным. Другое дело если у тебя чин есть - здесь всё, как положено.
- Да разве я против?
- Значит решено. На совещание идём вместе. Посидишь у адъютанта, если понадобишься, тебя вызовут.
Полковник со своим окружением рассматривали водонапорную башню. Кузьма лежал у провода и ждал команды командира, чтобы привести в действие взрывное устройство.
- Взрывчатки то много заложил? - спросил он у Ферзя. - Надо чтобы эта башня всех их накрыла.
- Обижаешь, начальник. Там не только от башни, от всего квартала ничего не останется.
- Ещё пятнадцать минут осталось, - сказал полковник, взглянув на часы.
- А тоннель прямо внутрь башни идёт? - спросил Василий Ферзя.
- Там даже выход в подвал есть. Я слышал, как они там разговаривали.
- И что они говорили?
- А шут их знает. Лают на своём собачьем языке, ничего не понятно.
- Сейчас взорвём эту вавилонскую башню и сразу всё понимать начнём, - сказал командир.
- Почему вавилонскую? - поинтересовался Василий.
- В святом писание сказано, что давным-давно люди возгордились и решили стать выше самого Бога, - начал рассказывать полковник. - Для этого они в городе Вавилоне начали строить высокую башню, выше неба. Господь увидел это и перемешал языки людей так, чтобы они перестали понимать друг друга. После этого строительство прекратилось, а люди разбрелись по всему свету. Башня потом разрушилась.
- Прямо, как про фашистов писано, - сказал Василий. - Немцы тоже посчитали, что они должны быть выше всех на земле. Мы сейчас разрушим эту вавилонскую башню, и люди снова начнут понимать друг друга.
- Однако пора, - сказал командир, взглянув на часы. - Немцы народ пунктуальный.
Кузьма повернул ручку взрывного механизма. Раздался сильный взрыв, но башня даже не дрогнула. Через несколько секунд она медленно покачнулась и стала оседать. С каждым мгновением скорость падения увеличивалась и наконец, башня с оглушительным грохотом рухнула, покрыв пылью целый квартал.
- Ура! - грянула русская речь.
- Почему ура? Кто дал команду выводить сюда отряд? - возмутился полковник.
- Ура, ура! - гремело всё громче и громче.
- Андрей Петрович, дорогой, да это же наши наступают! - крикнул Кузьма. - Смотрите танки!
Действительно, со всех сторон слышался лязг гусениц и крики русских солдат. Немцы уже не сопротивлялись. Лишённые командиров, поглощённые пылью, они, как тараканы выползали из завалов с поднятыми вверх руками. К общему победному кличу прибавилось ещё четыре голоса. Барон, вор, НКВДшник и рядовой стояли во весь рост, никого не опасаясь, и обнимались. Вавилонская башня была разрушена, им больше нечего было бояться.
Глава 4
Партизанский отряд, что называется, стоял "на товьсь" и ждал приказа от своего командира для удара по отступающим войскам противника. Стоял и не знал, что их командир со своими помощниками находятся уже далеко за линией фронта в штабе Красной армии.
Генерал армии в окружение своего штаба заслушивал доклад командира партизанского отряда.
- Вы умудрились нарушить план всего наступления, - говорил генерал Андрею Петровичу. - Наши части вообще не понесли никаких потерь. Противник был так шокирован, что просто сдался без всякого сопротивления.
Генерал повернулся к своему адъютанту и приказал:
- Полковника…
- Вронского, - подсказал Андрей Павлович.
- Полковника Вронского представить к правительственной награде. И без проволочек, пожалуйста.
- Товарищ полковник, - продолжал генерал, - я ещё раз благодарю в вашем лице отряд за помощь, оказанную в наступлении. Отряд свою задачу выполнил и может быть расформирован.
- Это не правильное решение, - сказал полковник.
Офицеры штаба переглянулись между собой. За всю их службу они не могли припомнить случая, когда кто-нибудь мог так возразить генералу.
- Однако…! Вы смелы не только в бою с противником.
- Война ещё не закончена. Все партизаны добровольно связали свою судьбу с освобождением Родины и в настоящий момент представляют собой закалённое в боях и опытное воинское соединение.
- Но это не регулярная часть.
- Разве в регулярных частях мало добровольцев?
- Добровольцы есть, но над ними поставлены профессиональные командиры.
Не дождавшись приказа своего командира, и решив, что с полковником случилась беда, отряд боевым порядком сам выдвинулся к расположению противника. Каково же было удивление партизан, когда вместо немцев они увидели своих. Первым желанием партизан было кинуться навстречу освободителям, закричать "Ура!", обнять их, но воинская дисциплина, к которой приучил своих бойцов товарищ полковник и субординация, взяли верх над нахлынувшими эмоциями. Отряд некоторое время постоял перед Красной армией и снова скрылся в лесу.
Естественно, что такое большое скопление вооружённых людей не осталось незамеченным. Командир передового полка вызвал к себе командира разведроты и приказал ему:
- Возьмите своих разведчиков, найдите партизан и прикажите прибыть в расположение полка.
Разведка скрылась в лесу, а полковник пошёл отдавать распоряжения по благоустройству партизанского отряда.
Разведчики, углубившись в лес, поняли, что найти партизан не так-то просто. Целая армия, которая на их глазах растворилась в считанные секунды, практически не оставила после себя никаких следов. И если бы не высокий профессионализм разведчиков, вряд ли приказ полковника был выполним. Поплутав в лесу несколько часов, разведчики обнаружили базу партизанского отряда.
- Стой! - услышал командир роты сзади себя окрик.
- Это свои! - ответил он.
- Стой, стрелять будем!
Рота остановилась.
- Я командир разведроты отдельного мотострелкового полка! Командир полка приказал вам прибыть в наше расположение.
Разведчики снова двинулись к партизанам.
- Руки вверх!
Несколько автоматных очередей с разных сторон разрезая ветки деревьев, засыпали ими головы разведчиков.
- Вы что с ума сошли? - крикнул командир роты, но руки всё же поднял.
- Возвращайтесь к своему полковнику и доложите, что у нас свой полковник есть и без его приказа мы ничего делать не будем. А если силу захотите применить, то мы тоже зубы показывать умеем.
Генерал так и не решил, что ему делать с партизанским отрядом. Он хотел пообещать Вронскому, что согласует этот вопрос на самом верху, но не успел. В кабинет вошёл адъютант и доложил, что у него очень важное сообщение.
- Что там ещё? Докладывай.
- Партизаны без приказа командира не желают выходить из леса. Дело чуть до перестрелки не дошло.
Генерал вопросительно посмотрел на полковника.
- Субординация, - ответил тот улыбаясь.
- Да, однако, дисциплина у вас поставлена на должном уровне!
Генерал задумался и продолжил:
- Полковник Вронский, приказываю вам отбыть в расположение отдельного добровольческого полка. А вы, товарищ начальник штаба, подготовьте все документы для зачисления нового полка в состав дивизии.
Вронский козырнул, развернулся и направился к выходу. В дверях он остановился и посмотрел на генерала.
- Товарищ генерал, есть ещё вопрос, который надо решить.
- Включение в состав дивизии нового полка дело непростое. Вопросов будет много. Идите полковник, всё со временем решим.
- Этот вопрос надо решить немедленно.
Настырность полковника уже начинала надоедать генералу, но помня о том, что тот сегодня был героем дня, он уступил.
- Докладывайте.
- Я бы хотел этот вопрос решить конфиденциально.
И здесь генерал уступил.
- Совещание окончено. Все свободны. Полковнику Вронскому остаться, - приказал генерал.
Офицеры разошлись. У адъютанта в приёмной остались сидеть Кузьма, Василий и Ферзь.
Сидеть пришлось долго. Целый час двери кабинета были закрыты. Генерал несколько раз вызывал к себе адъютанта и требовал связать его с Москвой.
Наконец двери отварились и в них показались командующий армией с полковником. Генерал подошёл к партизанам и остановился. Те непроизвольно встали со стульев и вытянулись в струнку.
- Товарищ Иванов, - обратился генерал к Ферзю, - Советское правительство за мужество и героизм, проявленное в борьбе с фашистскими захватчиками, снимает с вас судимость и присваивает вам воинское звание - рядовой.
- Служу трудовому народу! - ответил теперь не Ферзь, а рядовой Красной армии Николай Иванов.
- Больше ко мне вопросов нет? - спросил генерал полковника.
- Никак нет. Разрешите отбыть в свой полк?
- Отбывайте.
Привыкание партизан к новой жизни были недолгими. Командир сдал всю документацию отряда в архив особого отдела армии, и обзавёлся новой. Людей одели в форму, изъяли трофейное оружие, выдали новое и поставили на довольствие - всё, как положено по уставу. Единственное, что осталось от прежней жизни, было название. Что бы ни значилось в бумагах штаба, полк всегда называли партизанским. Так и шёл партизанский полк по дорогам войны в составе регулярной Красной армии.
Учитывая огромный опыт работы в тылу врага, полк использовали в основном для разведки. Проводя рекогносцировку, ударная группа неожиданно вторгалась в оборону противника на несколько километров, выпуская несколько разведгрупп, которые уходили в глубокий тыл. Ударная группа держалась до тех пор, пока группы не возвращались с задания. После этого партизанский полк отступал на прежние рубежи. Данные разведки обрабатывались в штабе полка и отправлялись в дивизию, откуда поступали в армию. Такая тактика работала безотказно и обеспечивала сведениями войска перед решающим наступлением. Однако щадящей эту службу назвать было нельзя. Войска, удерживая натиск противника до подхода своих групп, несли большие потери и поэтому полковой госпиталь еле успевал обрабатывать раненых после каждой рекогносцировки. Командир, жалея свою элиту, старался не посылать её в самое пекло, но война есть война и без пекла здесь не обойтись. После очередного задания рядовой Иванов очнулся в полковом госпитале, который бойцы в шутку называли святой инквизицией. Святой, потому что здесь многим возвращали жизнь, а инквизицией, потому что лечили здесь в полевых условиях со всеми вытекающими отсюда последствиями. Николая вырвал из небытия чей-то душераздирающий крик.
- Мать твою за ногу! Что же вы суки делаете!
- Доктор, что мне делать, он матерится? - услышал Николай с другой стороны девичий голосок.
- Это хорошо, что матерится, - отвечал мужской голос. - Главное не допустить болевого шока. У нас с анестезией сейчас напряжёнка.
Николай открыл глаза и увидел перед собой симпатичную девушку. Она задрала одеяло и стала рассматривать его тело. После только что услышанных воплей, веки Николая инстинктивно сильно сжались, ожидая нечеловеческой боли. Однако боли не последовало.
- Ого! - воскликнула девушка.
- Что так всё плохо? - спросил Николай.
- Ну, это кому что нравится.
- Не понял, вы про что?
- А вы про что?
- Я про ранение.
- А я про татуировки, - засмеялась сестра.
- А, вы про это?
- Вы, наверное, верующий?
- Почему?
- Церковь нарисована с куполами.
Ферзю вдруг стало так смешно, что он не смог сдержаться и расхохотался. Сестра испугалась и убежала.
- Доктор, что мне делать, у меня раненый хохочет? - услышал Николай её голос в стороне.
- Что значит хохочет? Когда хохочет это совсем плохо.
Доктор подошёл к Николаю.
- Что с вами голубчик?
- Она сказала, что я верующий.
- Ну и что?
- А ты сам посмотри.
Врач приподнял одеяло и посмотрел. Доктор заулыбался, он хотел сдержать смех, но тоже не смог.
- Здесь всё в порядке, - успокаивал он сестру сквозь смех. - Никакой он не верующий.
Доктор ушёл, а девушка, красная, как рак, подошла к Николаю.
- И всё-таки, какое у меня ранение?
- Перелом обеих конечностей и контузия, - смущённо ответила сестра. - Ранения не опасные, но полежать придётся, пока ноги срастутся.
Николай больше ничего не спрашивал, однако девушка не отходила от него.
- А вы тот самый партизан будете? - робко спросила она.
- Какой тот самый?
- Ну, из которых наш полк сформирован.
- Из них. А что тут такого? В нашем полку большинство бывших партизан.
- Нет, я имела в виду тех, с кого начался партизанский отряд.
- Из тех.
- Ой, как интересно! Да ведь про вас тут легенды ходят!
- Легенды? Это интересно. Расскажешь мне? А то я ни одной не слышал.
- Что же я вам расскажу? Я сама ничего не знаю.
- Неужто ничего? Своё имя знаешь?
- Маша.
- Вот, уже кое-что. А откуда ты?
- Из Ленинграда.
- Училась или работала?
- Школу закончила. Хотела в институт поступать, а тут война. Поступила на курсы медсестёр.
- Значит после курсов сразу сюда?
- Нет.
Маша вдруг заметила, что раненый вместо того, чтобы рассказывать о себе, расспрашивает о ней.
- Обождите, обождите, - протараторила она. Мы же сейчас о вас говорим, а не обо мне.
К сожалению, её надеждам не суждено было сбыться. Какой-то раненый позвал сестру, и Маша вынуждена была прервать беседу.
Однако, разве способна маленькая, хрупкая девочка прервать то, что уже началось? Непреодолимая сила, подвластная разве что только Богу, уже наметила себе цель, и то, что с замиранием сердца ждёт каждая девушка и чего боится больше всего на свете - свершилось.
Именно эта сила выстраивала события так, что Маша в те редкие свободные минуты, которые выпадали при её службе, оказывалась у кровати Николая и слушала его рассказы о партизанских подвигах. Именно она, эта сила, как магнитом, тянула её к раненому с перебитыми ногами, чтобы рассказать ему о себе и о довоенной жизни. И даже когда Маша не хотела подходить к нему, опасаясь замечаний начальства за излишнюю заботу к определённому человеку, всё равно она оказывалась у него, и начальство, непонятно почему, не замечало этого. Поняв, что сопротивление высшим силам совершенно бесполезно, она, игнорируя насмешки и обидные шутки подружек, при каждом удобном случае бежала к своему "партизану" и сидела у него до тех пор, пока её не позовут.
- Завтра тебе снимают гипс, - сообщила она Николаю при очередном посещении. - Я буду учить тебя ходить.
- Зачем?
- Затем, что твои ноги не будут слушаться тебя. Я уже и костыли подобрала.
- И куда же мы будем ходить?
- Сначала по палате, потом по коридору, ну а после и на природу можно.
- Давай сразу на природу.
- Сразу нельзя. Сразу доктор не разрешит.
Ноги действительно отказались слушаться после снятия гипса. Несколько шагов по палате вышибли из сильного мужчины столько пота, сколько вышибает десятикилометровый марш-бросок в полной амуниции.
- Я предупреждала тебя, - успокаивала раненого Маша. - Не переживай, дальше будет легче. Ты неправильно держишь костыли. Надо не висеть на них, а держаться на руках.
Видя, что раненый с непривычки намял костылями себе под мышками, сестра откладывала в сторону его деревянные ноги и подставляла свои плечи, чтобы помочь дойти до койки. Стоило только Николаю вместо костылей обнять стройный девичий стан, силы сразу откуда-то появлялись.
- А может быть лучше вообще без костылей?
- Можно и без них, только попозже.
- Жаль, я бы и сейчас не отказался.
Как ни хотелось Николаю вместо костылей опираться на Машу, реабилитация протекала по сценарию, который прописал врач, а воплощала сестра. Сначала были прогулки по палате, затем по коридору и только после этого они вдвоём покинули стены госпиталя. Правда, после этого Николай смог перехватить инициативу. Оказавшись вне зоны влияния медиков, "партизан" сам выбирал маршруты и, разумеется, они были недосягаемы для посторонних глаз. Насладившись уединением в полной мере, маршруты достигли границ командира полка, где медицинские власти были бессильны. Маша очень быстро стала своей у полковника с его верными друзьями. И уже ни одно застолье, ни одно мероприятие не обходилось без весёлой молоденькой девочки с её звонким и зажигательным смехом. Ни косые взгляды медицинских сестёр, ни ворчание врачей, ни недовольство даже самого начальника госпиталя, ничего не могло изменить - Маша стала неотъемлемой частью элиты полка: командира, Кузьмы, Василия и Николая, а против элиты, как известно, бессильны все. Но даже в этом незыблемом правиле есть исключения. День разлуки, о котором даже и подумать не могли молодые люди, всё же наступил, и даже всемогущий командир ничего с этим не мог поделать.