Умудрённый жизненным опытом читатель, наверное, уже догадался, что тот, кто устроил в жизни девушки все эти неожиданные перемены, преследовал свои цели. Эти цели известны каждому человеку, потому что каждый хотя бы раз в жизни сталкивался с этой предсказуемой, но всегда неожиданной резкой переменой в своей судьбе. На очередном свидание Маша опустила вниз глаза и грустно сказала:
- Нам придётся расстаться. Меня переводят в тыл.
- Почему? Я поговорю с командиром, и ты останешься здесь.
- Командир здесь бессилен.
Николаю показалось, что он ослышался. Стереотип личности с неограниченными возможностями, не знающего поражений и стальной волей, был нарушен и нарушен был самым дорогим человеком.
- То есть как это бессилен?
- Я беременна, Коля. У нас с тобой будет ребёнок.
Одного мгновения хватило, чтобы Николай не только понял, что произошло, но и осознал ту перемену, которая произошла. Жизнь в одно мгновение наполнилось конкретным содержанием. Его недавнее бытие внезапно увиделось таким никчёмным, что закалённый в боях "партизан" на время потерял дар речи. Николай понял вдруг для чего ему дана жизнь на земле, в чём заключается великая миссия мужчины. Ему вдруг стало стыдно, что раньше он не знал этого. Лицо его покраснело, и глаза отвернулись от Маши.
- Ты не рад этому? - испуганно спросила девушка.
- Я просто стал другим человеком.
- То есть как это другим?
- Я стал отцом, - почему-то прошептал Николай.
- Ты ещё не стал, он ещё не родился.
- Он ещё не родился, а я уже стал.
Николай осторожно прижал к себе девушку и поцеловал.
- Меня в Ленинград сначала хотели отправить - к маме, - торопливо стала объяснять Маша. - Но город сейчас на осадном положении, туда нельзя. Поэтому решили в глубокий тыл отправить. Как осаду с города снимут, я сразу домой перееду. Я живу на Фонтанке, дом 53 квартира 24. Запомни. Мы с мамой и ребёнком тебя будем ждать.
- Не сомневайся, не забуду. Как закончим, сразу домой - на Фонтанку.
- Знать бы ещё, когда вы закончите.
- Недолго осталось. Одну вавилонскую башню мы уже рванули, ещё одна осталось - в Берлине.
Разве дано человеку знать будущее? Разве могли думать молодые люди, что дорога к Берлину растянется ещё на целых два года? Разве было им ведомо, что никакого дома номер 53 на Фонтанке нет и в помине. Вместо него на берегу реки возвышалась пустая коробка с пустыми глазницами окон, грозящая каждую минуту обвалиться. Конечно, они не могли предположить, что именно в тот момент, когда договаривались о встрече, окоченевшую маму на улице обнаружит полуживой дворник. Он постарается убрать мертвое тело с дороги, но сил не хватит. Утром дежурный грузовик с дружинниками, проезжая по улицам города и собирая трупы, заберет её и отвезёт на Пискарёвское кладбище. Там по обнаруженным в карманах документам, сделают запись в книге и похоронят её в общей могиле. А ещё через час при очередном артобстреле эта книга сгорит.
Глава 5
Мы часто слышим выражение: "история ничему не учит". На первый взгляд полный абсурд. Но если отбросить эмоции и обратиться к той же истории, то можно сделать единственный вывод - ничего абсурдного в выражении нет. А что касается нашей жизни, то она как раз и подчиняется законам абсурда. Страна, которая сокрушила вавилонскую башню, создаваемую нацистами, ещё не закончив самой разрушительной и кровопролитной войны, начала строительство собственной башни, по мнению её строителей, самой высокой в мире: выше неба, выше самого Бога.
Чем ближе приближалась долгожданная победа, тем меньше боевых друзей оставалось в полку. После перевода Маши в тыл, Кузьму забрали в политуправление, а сегодня и Василия с тяжёлым ранением отправили в тыл. Вполне естественно, что настроение у командира партизанского полка нельзя было назвать приподнятым. Он ходил хмурым, смотрел на всех исподлобья и отвечал колкостями на фразы совершенно безобидные. Этот стресс снять было легко. Следовало взять бутылочку и распить её вместе с Ферзём, вспоминая боевые подвиги своих друзей. Но и здесь произошла осечка. Командиру следовало присутствовать в штабе армии на политинформации. От этого настроение полковника ещё больше испортилось.
Сидя в душном зале, уставшие слушатели делали вид, что очень увлечены докладом, который делал молодой офицер из политуправления. Командиры полков и их заместители безучастно смотрели на трибуну. Веки постепенно сужались и вскоре смыкались вовсе. Голова клевала носом, и раздавалось тихое сопение, при этом, если слушатель нечаянно переходил на храп, его тут же локтём толкал сосед и будил. Главное в этом деле было не проспать здравицы в адрес Сталина или Коммунистической партии. Но здесь осечек не было. Стоило докладчику произнести стандартную фразу, как все вскакивали со своих мест и начинали неистово аплодировать.
Андрей Петрович прекрасно знал, как вести себя на подобных мероприятиях. Он никогда не храпел громко и всегда аплодировал там, где это надо, поэтому претензий со стороны командования к нему не было. Эта политинформация ничем не отличалась от тех, которые проводились всегда, и усталый полковник удобно устроился в кресле, надеясь использовать время доклада для отдыха. Всё бы так и произошло, если бы не одно обстоятельство: Тема политинформации была - роль политрука в первичном звене воинского подразделения. Слово политрук подействовало на полковника, как красная тряпка на быка. Оно не только ухудшило и так отвратительное настроение, но привело Вронского в ярость.
- …несомненно, - говорил докладчик, - ведущая роль партии, проводимая в войсках через политруков, стала залогом победоносного наступления Красной армии.
Андрей Петрович отвернулся и выругался про себя.
- Текущее политическое положение, - продолжал докладчик, - диктует новое поведение военнослужащих. Командиры, должны ограничить контакты советских солдат и офицеров с представителями, так называемых, союзников.
- Почему, так называемых? - не выдержал полковник.
- Потому что целью противника является деморализация нашего воина, - ответил докладчик.
- Так они из союзников превратились в противников?
Острые локти офицеров впились в бока полковника.
- Ты думаешь, что несёшь? - шептали справа и слева. - Тебя же затаскают потом.
Но полковника, что называется - понесло. Весь негатив, который скопился внутри, выплеснулся наружу, и сдержать его не было никакой возможности. Докладчик опешил от слов полковника. Он не привык, чтобы ему вообще задавали вопросы. Иногда вопросы всё же предусматривались, но в этом случае их задавали специально подготовленные люди и, разумеется, только те к которым докладчик был подготовлен.
- Я не говорил, что они наши противники, - еле выговорил лектор.
- Как же не говорили, все слышали, как вы охарактеризовали наших союзников?
Политработник внезапно понял, во что он вляпался. Если в управление узнают, как он без санкции руководства назвал союзников, увольнение со службы было бы самым лёгким наказанием, на которое рассчитывать не приходилось. Офицер посмотрел в зал, сотни глаз сверлили его глазами. От безразличия к докладу не осталось и следа, абсолютно все с азартом смотрели на политработника, который должен был как-то вывернуться из силков, расставленных полковником.
- Я имел в виду идеологических противников, - прохрипел докладчик.
- Что же это за идеология такая, если она угрожает самой сильной армии мира? - не унимался Андрей Петрович. - Вы считаете советского воина в идеологическом плане слабее солдат союзников?
В зале послышалось лёгкое хихиканье. Докладчик, красный как рак, понял, что от него просто так не отстанут.
- Лично я считаю, что в идеологическом плане наших воинов сильнее союзников.
- Чего же тогда вы боитесь? Разгромили фашистов в военном плане, разгромим и американцев в идеологическом. Или политруки к таким сражениям не готовы?
Лектор готов был провалиться сквозь землю. Любой ответ на вопрос проклятого полковника всё больше и больше заводил его в тупик. Докладчик стоял с открытым ртом, трясся, как осиновый листок и не знал, что ответить. Зал уже не хихикал. Он заливался гомерическим смехом.
- Если бы войсками руководили не командиры, а политруки, - кто-то выкрикнул из зала, - наша армия не могла бы противостоять даже африканскому племени!
К трибуне вышел генерал с красным от злости лицом.
- Кто это сказал? - строго спросил он.
Смех тут же смолк.
- Я спрашиваю, кто это сказал?
- Это провокация, товарищ генерал, - проскулил докладчик.
- С вами разговор будет особый. Марш отсюда! Я снова спрашиваю, кто сейчас опорочил Коммунистическую партию Советского союза?
Ирония аудитории сменилось на недоумение. Никто даже и предположить не мог, что обыкновенную шутку вывернут в антисоветскую деятельность. Однако все прекрасно понимали, что если генерал, который конечно был из политуправления, вывернул всё в эту сторону, то последствия для шутника будут плачевными. Именно поэтому охотников выдавать остряка не нашлось.
- Ну, хорошо, - прорычал генерал. - Разговор продолжим в другом месте.
Политинформация была закончена. Все разошлись по своим хозяйствам и стали ждать последствий, которые не могли не последовать.
Первого в политотдел вызвали того, с чьей лёгкой руки и начался этот инцидент. Андрей Петрович сидел в кабинете напротив трёх старших офицеров НКВД. Один офицер вёл протокол, другой - подполковник, задавал вопросы, а третий - майор, сидел видимо для мебели.
- Значит, вы не слышали, кто это сказал? - уже в третий раз спросил офицер.
- Я только задавал вопросы докладчику.
- Это мы знаем. Все ваши вопросы занесены в протокол.
- Что же вы от меня хотите?
- У нас есть основание считать, что вы специально задавали такие вопросы, которые спровоцируют антисоветскую выходку.
- Наоборот. Мои вопросы утверждали, что советский войн в идеологическом плане гораздо сильнее союзников.
- Дело не в воинах.
- А в чём же тогда?
- Дело в представителях партии в войсках. Вы усомнились в их компетенции.
- А разве генерал не усомнился в компетенции докладчика, когда выгнал его с трибуны?
- Мы сейчас обсуждаем не генерала и не докладчика.
- А кого, меня?
- Да вас, - вдруг вступил в разговор майор. - Кем вы были во время гражданской войны?
- Штабс-капитан.
- А каков ваш дворянский титул?
- Барон. А это имеет какое-нибудь значение?
- Конечно, имеет.
- По крайней мере, когда я командовал партизанским отрядом, а потом и полком, это значения не имело.
- Когда вы командовали партизанским отрядом, это значение не имело, а вот когда вы стали командовать полком…
- Я не сам себя назначил на эту должность.
- Война заканчивается, господин штабс-капитан.
- Товарищ полковник, - поправил майора Андрей Петрович.
- Да, да, я так и хотел сказать. Так вот, будущее немецкой армии, я полагаю, вам известно. Она скоро просто прекратит своё существование. Поэтому противником её можно уже не считать. Что же касается наших союзников: американцев и англичан, то их армии никто уничтожать не собирается, сейчас, по крайней мере. И сейчас, в свете политического противостояния, именно эти государства являются нашими главными идеологическими противниками. Именно это и пытался вам растолковать докладчик. К сожалению, у него этого не получилось. Он испугался ваших звёзд на погонах. Ему не удалось определить, что вопросы задаёт не советский полковник, а штабс-капитан белой армии.
- Ну, вы и хватили!
- Да, да, вы не ослышались. В идеологической борьбе вы так и остались штабс-капитаном…
Далее диалог превратился в монолог, пересказывать который нет никакого смысла, ибо читатель, давно отвыкший от коммунистической пропаганды, прочитав не более пяти строк, непременно отложит книгу и уже никогда не возьмётся читать автора, страдающего, как минимум шизофренией.
В словах майора не было и намёка хоть на какую-нибудь логику. Она целиком состояла из цитат партийных документов и выступлений политических деятелей различного уровня. При этом майор, вероятно желая показать полковнику своё превосходство в идеологических познаниях, не упускал ни одного съезда и пленума партии, начиная с октября семнадцатого года. Андрей Петрович сначала слушал оратора внимательно, пытаясь разобраться, что собственно он хочет сказать, но потом, поняв, что это совершенно невозможно, только делал вид внимательного слушателя, а сам удалился в своё прошлое.
Ему вспомнились кадетские годы, когда он был совсем мальчишкой. Это было самое лучшее время его жизни. Там не было никакой политики, никаких партий - была только преданность императору и отечеству, а ещё было детство весёлое и беззаботное. Но почему-то всё вдруг внезапно изменилось. Война четырнадцатого года вырвала его из рая. Кадетский корпус был окончен по ускоренной программе, и молодого поручика у которого и усы-то толком ещё не росли, бросили в самое жерло первой мировой войны. Ни офицеры, ни тем более солдаты не понимали: для чего вообще нужна эта война? Кто против кого сражается? Кто кого хочет завоевать? Этого не знали ни немцы, ни русские. На всё воля божья и царя-батюшки, ибо только он и есть помазанник и наместник всевышнего на земле нашей грешной. Однако помазанник, казалось, совсем забыл о своих подданных. Эшелоны с боеприпасами и провизией приходили к фронту всё реже и реже, а вследствие этого, составы с калеками и ранеными отправлялись в тыл битком набитые всё чаще и чаще. Не припомнить, кто первый пустил эту фразу, но вскоре с чьей-то лёгкой руки солдат стали называть пушечным мясом. Такой цинизм резал уши, но к нему вскоре привыкли, и стали так называть не только солдат, но и офицеров. Неудачи на фронте, конечно, расстраивали воинов, но верность присяги и стойкость к превратностям судьбы заставляли честно выполнять свой воинский долг.
Ни успешное наступление противника, ни землетрясение, ни даже всемирный потоп - отречение государя-императора от престола заставила могучую и казавшуюся незыблемой державу содрогнуться и пошатнуться. Офицеры и солдаты не понимали, кому им служить. Командиры, лишившись в одночасье централизованного командования, самостоятельно пытались противостоять врагу, неизменно неся одно поражение за другим. Временное правительство, которое было спешно создано в Петрограде, занималось чем угодно, но только не нуждами армии. Про неё попросту все забыли.
Как черви после дождя, в полках повылезали различного рода агитаторы. Кого тут только не было! И кадеты, и эсеры, и анархисты. Социал-демократы, конечно, тоже были, но они как-то не отличались от всех остальных. Каждый оратор был щедр на обещания, но ничего путного предложить не мог. Солдаты и офицеры с удовольствием собирались на митинги, воспринимая их, как развлечение между боями. Они посмеивались над агитаторами и старались своими вопросами поставить выступающего в безвыходное положение. Как только он замолкал и не знал что ответить, аудитория приходила в восторг: начинала свистеть, кричать и топать ногами. Это были минуты истинного наслаждения для измученных в окопах солдат. На этих представлениях забывались все тяготы и невзгоды войны. Серьёзно к выступающим стали относиться после того, как один оратор провозгласил лозунг: "Земля - крестьянам, фабрики - рабочим". Хихиканье среди солдат сразу прекратилось. Вопросы стали задавать не для того, чтобы загнать оратора в тупик, а чтобы узнать, как получить себе в собственность землю. И хотя офицеры понимали, что эти лозунги ничто иное, как абсолютная утопия, ничего с солдатами поделать не могли - мужик тянулся к земле, а значит к большевикам. И если офицеры продолжали подтрунивать над большевиками, обзывая их пустобрехами, то рядовые ждали приезда агитаторов и смотрели на них, как на единственную реальную политическую силу. И сила эта не заставила себя долго ждать: Под давлением тех же агитаторов, начались братания на фронте. Солдаты втыкали штыки в землю и уходили домой, надеясь получить свой заветный кусок земли. Армия, как силовая структура государства, началась разваливаться. Митинги стали протекать ежедневно, на них большевики пытались разъяснить солдатам основы марксизма, но кроме: "земля - крестьянам" и "заводы - рабочим" те ничего не понимали. К каким только сравнениям агитаторы ни прибегали, что только ни придумывали - ничего не помогало.
Андрей Петрович стал вспоминать эти сравнения, но почему-то ничего не мог вспомнить.
- Гидра капитализма! - вдруг громко, как будто с митинга семнадцатого года прозвучал голос майора.
- Точно. Именно гидра. Как это я вспомнить не смог? - сказал Андрей Петрович.
- Что не могли вспомнить? - не понял майор.
Полковник моментально перенёсся из прошлого в настоящее. Вместо революционного митинга он находился в помещение политуправления, а вместо агитатора на него смотрел майор.
- Извините, это я так… Вспомнил прошлое.
- Вы что, не слушаете меня?
- Отчего же? Очень даже слушаю. Вы остановились на гидре капитализма.
Майор недоверчиво посмотрел на полковника и снова продолжил свою вдохновенную речь.
После октябрьского переворота армия окончательно развалилась. Те, кто хотел получить в собственность землю и фабрики, оказались в Красной армии, а те, кто олицетворял собой ту самую гидру, был вынужден оставаться в белой. Увы, но Господь бог уже перемешал к тому времени языки людей. Корнилов говорил на одном языке, Деникин на другом, а Врангель на третьем. Каждый, вместо того, чтобы объединять разбитую лихолетьем страну, пытался, не слушая других, самостоятельно решить задачу, которая решалась только сообща. Вместо того чтобы объединяться, и красные и белые втянулись в братоубийственную резню неслыханную по жестокости. Андрей Петрович, к тому времени уже штабс-капитан, занимал место заместителя начальника штаба. В его обязанности входило разработка тылового обеспечения отступающих войск. Штаб, организованный наспех в одной комнате вмещал и службу тыла и разведку, и контрразведку.
Андрей Петрович отчётливо вспомнил, как в комнату, где он работал с документами, привели избитого до полусмерти пленного красноармейца. Поручик контрразведки подвёл его к командиру полка и отрицательно помотал головой.
- Ничего не говорит, сволочь!
- Расстрелять, - коротко ответил командир.
От этих слов сердце чуть не остановилось у штабс-капитана.
- Господин полковник, остановитесь! Ну, нельзя же так!
Полковник вопросительно посмотрел на штабс-капитана. Тот подошёл к командиру и начал шептать ему на ухо:
- Господин полковник, я же готовлю план отхода наших войск за границу.
- Ну и что? - не понял командир.
- Убивать то зачем? Всё равно это уже ничего не решит. Он же такой же русский, как и мы с вами.
- Ах, вот оно что! - перешёл на крик командир. - Значит вы здесь все чистенькие, а я один грязненький! А не кажется ли вам, штабс-капитан, что из-за таких же чистоплюев мы и проигрываем эту войну? Молчите? То-то же. Так вот, дорогой мой, вам не удастся остаться в этой бойне чистеньким. Вы поняли? Я повторяю свой приказ - расстрелять! И приведёте его в исполнение вы штабс-капитан!
При этом полковник зло посмотрел на Андрея Петровича и достал револьвер.
- Ну!? Не слышу!
- Есть расстрелять, - тихо ответил заместитель начальника штаба.