"Все! – пришел в сознание Антона ответ. – Я иду к Феликсу и спрашиваю у него, что он хочет за Свету. Пусть у нас с ним были не самые лучшие отношение, когда мы учились в школе, но... мне все равно. Я согласен на все, лишь бы Света была со мной. Бизнес Феликса явно криминальный, а на таком уровне жизнедеятельности всегда возникает необходимость в людях, которым нечего терять. Я согласен работать на Феликса всю свою оставшуюся жизнь. Согласен на все – и дерьмо выгребать из его сортира и людей резать. На войне и не такое приходилось делать и что – я жив-здоров и ни на что не жалуюсь. Все! Решение принято и теперь остается только одно – претворить его в жизнь".
– А я и говорю этому козлу, – разорялся Артурчик, – сколько веревочке не вится, а конец все один будет. Застрелят в разборке или в тюряге сгниешь... А он смеется только. Ну и смейся, хрен с тобой. Да только вот – я заметил – что-то и вправду ему везет. Очень уж везет. Так даже не бывает – как ему везет. Ни разу с ментами напрягов не было, и с братками всегда по-мирному рулил. Как будто у него ангел-хранитель на небесах есть. Хотя какой у такого ублюдка ангел-хранитель... Скорее всего – черт-хранитель какой-нибудь... Дьявол.
Антон открыл глаза.
– Слушай, – прервал он трепотню своего приятеля, – а как мне на Феликса можно выйти?
– О! – удивился Артурчик. – Я же тебе про него битый час рассказываю. Постой, а зачем он тебе нужен? Ты разве не знаешь, чем он занимается? Криминал чистой воды.
– Знаю, – ответил Антон.
Артурчик внимательно посмотрел на него. Долго смотрел.
– Ты чего это? – спросил он наконец. – Решил в люди выбиться? Деньги начать зарабатывать. Так вот что я тебе скажу – не с того конца ты начал ума набираться. В криминал лучше не лезть – дороже обойдется. Финал у таких товарищей один и тот же – могила да тюрьма. Только – я вот говорю – Феликсу прямо удивительно везет. Все дела его гладко идут, будто ангел его хранит. То есть – черт! Ха-ха...
– Как выйти-то на него? – морщась от болтовни Артурчика, повторил свой вопрос Антон.
– Телефон у меня где-то был, – вспомнил Артурчик и достал из кармана куртки громадную записную книжку – такую пухлую и засаленную, что она больше всего напоминала поваренную книгу, – ага, вот... – нашел он нужную страницу и показал ее Антону, – записывай...
Записав телефон, Антон снова откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Он совсем не слушал болтовню своего приятеля – только время от времени открывал глаза, на секунду отрываясь от своих мыслей и с некоторым удивлением смотрел на сидящего рядом с ним человека, не понимая – кто он и что он здесь делает.
* * *
Бар "У Михалыча" в десять часов вечера был закрыт и на двери его висела табличка – "Извините, у нас банкет".
Виновник торжества – длинноволосый и вертлявый дылда Васик – чинно восседал за центральным столом в окружении своих многочисленных приятелей и друзей, знакомство с которыми он свел – по большей части – на пьянках, попойках и других подобных мероприятиях, черными мушиными точками густо отметивших картину его жизни.
Как раз напротив Васика возвышался над столом и взволнованно что-то орал человек по прозвищу Пункер – хороший знакомец Васика еще по старинным сатанинским тусовкам. Кожаная одежда Пункера была причудливо украшена металлическими заклепками, а на голове торчал тщательно напомаженный зеленый гребень – так называемый, "ирокез".
– Мужики! – вопил порядочно уже пьяный Пункер. – Наше братство терпит чудовищные потери! Из стройных рядом алк... ик... алкоголиков и придурков уходит в омут семейной жизни великий мастер пьяных безобра... ик... безобразий и бесчинств! Так давайте же отметим это событие так... ик... так... ик... чтобы ему стало стыдно за свой необдуманный поступок и так... ик... так... ик... так... ик... – когда неудержимая икота заставила заздравную речь уподобиться тиканью часов, Пункер замолчал и рухнул на стул.
– Спасибо, братан!!! – заревел через стол Васик. – Я знал, что ты меня действительного того... Ты один меня того... уважаешь.
– И это еще не все! – снова поднялся Пункер. – Мы тут с друзьями для тебя такой... ик... с-сур-рприз приготовили! Это все потому что мы тебя уважаем так... ик... так... ик... так... ик...
Бармен Семен, который вместе с тремя официантами остался обслуживать компанию празднующий, качая головой, наблюдал за банкетов.
– Вот уроды... – бормотал он себе под, – и откуда их столько понабралось? Волосатые, с какими-то немыслимыми прическами на башках... Серьги в ушах, в носах... Одеты так, будто из фильмов ужасов сбежали... Кошмар! Куда хозяин смотрит – таких лохов позорных в помещение пускать... Я бы вот...
Тут бармен Семен умолк – к стойке бара подошел какой-то старичок явно бомжеватого вида и попросил кусочек хлеба с колбасой.
– На столе все, – ответил было Семен, но старичок не отставал – из невнятного его бормотания Семен понял, что бутербродов с колбасой на столе уже не осталось и теперь нужно делать новые.
"А этот-то откуда здесь? – пыхтел про себя бармен Семен, яростно кромсая батон колбасы. – Он уж совсем... беженец какой-то"...
– Пожалуйста, – с милой улыбкой протянул Семен бутерброд старичку.
– Спасибо, – прошамкал старичок и отошел обратно к столу, жуя бутерброд и беспрестанно благодаря создателя за то, что тот сегодня утром свел его за бутылкой портвейна с таким чудесным человеком, как Васик.
* * *
– Ну, как? – спросила меня Даша.
– Пока все нормально, – ответила я ей, ничего перед собой не видя, кроме мельтешения пьяных лиц, – напились все, что это вполне закономерно. Было бы удивительно, если бы на этом сборище нашелся хоть один трезвый человек. Надо же – кого только Васик не назвал на свой мальчишник. Здесь, Даша, даже один бомж есть. Его Васик, наверное, на улице подобрал. Такой бомж – классический. Смотреть даже страшно.
– Вполне в стиле Васика, – проговорила Даша, – слушай, – спросила она вдруг, – я все никак не могу понять – как это у тебя получается – ты сидишь в своей квартире, смотришь в стену, а видишь все, что происходит в баре "У Михалыча"? Просто невероятно...
– Я вижу не все, что происходит, – поправила я, – а все, что видит сам Васик. То есть – вижу глазами Васика. Все просто – я установила астральный канал между своим сознанием и его. Что-то вроде секретной видеокамеру, знаешь, такие устанавливают в банях, где имеют обыкновения отдыхать генералы МВД. Только одно неудобство – я не могу прерваться. Если прервусь... в таком случае мне не удастся снова наладить астральный канал. Да и еще... перед глазам все плывет... Я, кажется, пьянею... Да – точно! Пьянею. Это, пожалуй, основное неудобство... Если Васик будет продолжать хлестать водку в том же духе, через пару часов, я буду пьяна, что называется, в лоск. Ведь канал установлен не между зрительными нервами, а между сознанием моим... Ик... Ой, извини... и его сознанием.
Волна опьянения накрыла меня с такой силой, что я замолчала – язык заплетался страшно. Надо будет попросить Дашу приготовить мне кофе... Интересно, а на следующий день я буду похмельем мучится? Скорее всего нет – ведь опьянение наступило благодаря воздействию импульсов опьяненного Васикова сознания, не благодаря употреблению мною спиртных напитков.
Впрочем, кто знает...
– Сделай мне кофе, по-пожалуйста, – тщательно выговаривая слова, попросила я Дашу.
– Ага, – услышала я голос своей подруги.
Как хорошо, что я попросила ее посидеть со мной рядом, пока я буду следить за развеселой вечеринкой Васика. Ведь, кроме пьяных рож и постоянно опрокидываемых рюмок я ничего не вижу и не увижу, пока не прервется канал. Так что, человек, который нальет мне кофе, отведет меня под руку в ванную или в туалет, мне просто необходим.
Та-ак, посмотрим, кажется, там что-то интересное начинается – Васик упал лицом в салат. Примерно, минуту, я не видела ничего, кроме краешка тарелки и слипшихся вместе кусочка колбасы и перышка лука. Потом Васика разбудили, сильно хлопнув по плечу, он немедленно опрокинул в себя очередную стопку водки и, окончательно проснувшись, поскакал на середину зала, где, как выяснилось, уже начинались танцы.
Вот и хорошо, а я-то уж было испугалась, что этим вечером ничего больше не увижу, кроме обильно покрытых майонезом компонентов салата. Впрочем, перышко лука, прилипшее Васику на лоб, тоже здорово мешало мне смотреть.
– Твой кофе, – мягко прозвучало рядом со мной.
Я протянула ладони, приняла в них горячуюю чашку – и едва не выронила ее из рук, потому что...
* * *
Как оказалось, наблюдать за пьянствующими безумцами было очень интересно. Наверное, еще и потому, что алкогольное опьянение, прочно оккупировавшее сознание Васика через канал астральной связи – практически в полной мере – передалось и мне. Правда, немного мешало прилипшее ко лбу Васика перышко лука – закрывало обзор.
Но потом я об этом неудобстве и думать забыла – началось такое...
* * *
– Вы, наверное, не туда пришли, – увещевал кого-то стоящий у дверей бара охранник, – вам, наверное, не сюда нужно было батюшка...
Батюшка? Как в этом вертепе мог оказаться православный священник? Но если верить долетевшим до меня словам охранника бара "У Михалыча", так оно и было.
– А-а-а... Пусти меня в дом сей... сын мой заблудший, – на мгновение заглушил шум гремевшей пьянки густейший бас, – ибо ошибаешься ты и на праздник этот я приглашен... твою мать...
Ой, ну что бы Васику обернуться и посмотреть, кто это пожаловал на его мальчишник – ведь я могу видеть только его глазами. Но Васик в этот момент был занят – он увлеченно отплясывал на освобожденной специально для него от лишних предметов барной стойке какой-то зажигательный латиноамериканский танец. При этом он в упоении ритма закатывал глаза, так что я почти ничего не видела, кроме каких-то радужных пятен, круживших передо мной в пляшущей темноте – наверняка несуществующих пятен, рожденных пьяной фантазией Васика исключительно для того, чтобы расцветить чем-нибудь ту самую темноту.
Охранник, тем не менее, как я слышала, все еще не пускал священника, несмотря на то, кстати говоря, что за последнего активно вступился Пункер, успевший нажраться до невменяемого состояния.
– Жизнь человеческая, – гудел бас явно нетрезвого священнослужителя, – и создана для того, чтобы совершать ошибки. Но подумай, сын мой... Как тебя?.. А, ладно, не важно... Подумай – если бы этих ошибок было бы меньше, насколько легче стало бы тебе жить... бы... Короче говоря, ты меня пустишь или нет, козел безр-родный?
– Не велено никого пускать после десяти часов вечера, – уныло проговорил охранник.
– Ты заблуждаешься, сын мой... Я приглашен и следовательно, я могу зайти...
– Не велено...
– Пусти б-батю!!! – вклинился в разговор фальцет Пункера. – Пусти, говорю, а то башню пробью сейчас! Я вот Васика позову, а он тебя ув-волит. Ик... П-п-понял? У него папаша, знаешь, кто? Я тебе сейчас дам так... ик... так... ик... так... ик...
– Мне сказали, что не велено...
– Позови, сын мой, Васика, позови! – снова забасил священнослужитель, – ибо друг он мой хороший и приглашен я был на праздник сей лично им. Ах, как мы кагора нажабались с Васиком в прошлом году! Я даже обедню не смог отслужить, потому что икал. Я почему-то от кагора постоянно икаю. Пришлось Васику за меня отдуваться. А что? Волосы у него длинные, бороду мы ему за пять минут состряпали из пакли и моего старого шарфа... Рясу надели. И все у него прекрасно получилось. Только в самом конце он уже от себя стал добавлять, а это уже зря, конечно... Что же он тогда пел?.. Ага! Однажды два ежа, бля... Упали с дирижабля... Эх! Эх! Эх! – во все горло проорал священник.
Услышав куплеты, видимо, хорошо знакомой ему песни, Васик наконец-то соизволил прекратить свои хореографические упражнения и обратить внимание на то, что происходит у входной двери.
А когда он обернулся и увидел – и, конечно, я увидела – прочно занимавшего весь дверной проем грузного священника в самой настоящей рясе, с массивным крестом на груди, то заорал что-то нечленораздельно, но явно радостное и побежал к священнослужителю, занесшего уже грозящую длань над головой трусливо гнусившего что-то охранника.
Охранник хотел было отскочит в сторону, но наткнулся на мотылявшегося неподалеку Пункера.
– Щас дам как! – взревел Пункер.
– Не надо... – вдруг пискнул охранник, неизвестно к кому обращаясь.
– Внемли мне, сын мой заблудший! – пробасил священник широко размахиваясь.
Ого, кажется, сейчас начнется драка. Охранник вроде неслабый мужик, но рядом с гигантом-священнослужителем он выглядит просто пигмеем. А тут еще и Пункер сжимает свои кулачонки, а тут еще и бармен Семен подозрительно выглядывает из-за своей стойки и снимает уже с аппарата телефонную трубку...
Но скандал, слава богу, угас, не успев как следует разгореться.
Заметив приближающегося к нему Васика, священник расплылся в радостной улыбке и, не опуская поднятой для удара руки, осенил втянувшего в плечи голову охранника крестным знамением. Пункер икнул, шагнул в сторону и упал, пропав из моего поля зрения. Бармен Семен вздохнул, покачал головой, но все-таки положил телефонную трубку.
– Васик! – заорал священнослужитель.
Оттолкнув в сторону совершенно стушевавшегося охранника, он бросился к Васику с распростертыми объятиями.
– Отец Никодим! – подпрыгивая на ходу, заверещал Васик.
Где-то, примерно, на середине зала они встретились и пали друг другу в объятья.
– Вкусим чашу греха смертного, – гудел бас священника, а я видела только его густую бороду и толстенную цепочку на шее, – вкусим чашу греха и познаем порок, ибо лучше самим съесть отравленный хлеб, чем оставить его ни в чем не повинным людям...
– Водки! – заорал Васик, очевидно, прекрасно разбираясь в витиеватых словоблудиях священнослужителя. – Святой отец выпить хочет!
– Хочу, хочу!!! – энергично закивал головой отец Никодим. – Ибо сказано – выпившему добавить... Непременно – добавить...
Обнявшись, приятели проследовали к банкетному столу. То, что происходило потом, не представляло для меня никакого интереса. Во-первых, потому что опьянение окончательно заволокло мое сознание, а во-вторых... Что может быть интересного в том, как громадного роста православный священник отплясывает на банкетном столе кан-кан, тряся подолом рясы и вскидывая ноги на манер распутных девиц из парижского варьете.
Я за всю свою жизнь и не такое видела.
Глава 3
Инесса Бурдукова вернулась домой много раньше обычного. Швырнув ключи от машины на диван, а мобильный телефон в кресло, Инесса упала на всклокоченную постель, неубранную с утра и разревелась.
Истерика ее продолжалась, примерно, полчаса. А через полчаса во входной двери щелкнул замок. Инесса Бурдукова на мгновение примолкла, затаив дыхание, а когда убедилась в том, что это пришел домой ее муж, разрыдалась с новой силой.
Степан Леонидович Бурдуков – немолодой уже, дородный человек с породистой, гладко причесанной головой, зашумел в просторной прихожей, снимая пальто. Раздевшись, он по привычке глянул в в большое – от пола до потолка – зеркало, пригладил начинающие уже седеть волосы и механически подумал о том, что неплохо было бы сходить в приличный салон, где ему уберут появившуюся вдруг недавно седину.
"Надо же хорошо выглядеть, когда на тебя смотрят миллионы телезрителей по всей стране, – подумал Степан Леонидович, – все-таки должность обязывает. Недаром наш шеф говорит, что телеведущий – это лицо канала"...
Тут из спальни до него донеслись звуки плача.
– А это еще что такое? – пробормотал себе под нос Степан Леонидович и направился в спальню.
Увидев собственную жену рыдающей в молочном море всклокоченной постели, Степан Леонидович Бурдуков нисколько не удивился. К истерикам Инессы Бурдуковой он привык давно – с самого начала замужества.
"Что на этот раз? – тоскливо подумал он. – Опять гаишники ей нахамили? Или какой-нибудь идиот стукнул ее новенькую "Шевроле"? Или в супермаркете ее обсчитали. Она всегда расстраивается, когда ее обсчитывают. Подумать только – она от меня на ежедневные карманные расходы получает столько, сколько какой-нибудь директор какой-нибудь заштатной школы не получает за несколько лет упорной работы. И она из-за нескольких сотен расстраивается... Слезы льет. А ведь, казалось бы, чего ей слезы лить? В жизни ни дня не проработала, с грехом пополам окончила школу, получила аттестат зрелости, купленный ей ее же папашей, и тут же выскочила замуж. Целыми днями занимается тем, что ходит по магазинам и покупает обновки... которые надевает, может быть, раз году... Когда мне приходится ее выводить на тусовки какие-нибудь... Во ревет, аж икать начала... А, может быть, она опять мобильник свой потеряла? Да нет, вот он валяется"...
– Инночка, – позвал Степан Леонидович, осторожно присев на краешек постели, – что случилось, солнышко мое?
Инесса Бурдукова отняла от подушки заплаканное лицо, посмотрела в овечьи глаза мужа и зарыдала еще громче. Хотя, громче, казалось бы, некуда.
"Это надолго теперь, – подумал Степан Леонидович, – что же случиться могло? Машину угнали? Да хрен с ней, новую куплю... Неужели?.. Не-ет, только не это... Пожалуйста, господи, только не это..."
От внезапно пришедшей ему на ум мысли Степан Леонидович даже изменился в лице. Он нервно потер руки и подумал было уже о том, что вот Аркадий Аркадиевич приглашал его сегодня в бане – в хорошую баню в Марьиной Роще.
"Можно было поехать в баню, – тоскливо подумал Степан Леонидович, – зачем отказался? Тем более, завтра выходной день. Мог бы отзвониться домой в обеденный перерыв и рвануть... И там бы и позвонил кое-кому"...
Появившийся в сознании Степана Леонидовича образ заставил его губы расплыться в мечтательной улыбке. Степан Леонидович томно прикрыл глаза и почти полностью уже погрузился в негу сладостных грез.
Пронзительный вопль вернул его к действительности.
– Лыбишься?! – заверещала Инесса, снова оторвавшись от подушки. – Смеешься? Всю жизнь ты, мудак, надо мною смеялся и сейчас продолжаешь! Я для тебя... А ты!.. Да как же это так могло получиться, чтобы я вышла замуж за такого идиота, как ты?..
Рыдания опять перехватили ее горло. Инесса ткнулась было в подушку, но желание высказаться, очевидно, было сильнее ее и она, глотая слезы, заголосила снова:
– Ирод! Чурка бессловесный! Только и умеешь, что делать умное лицо перед камерами!!! И никто! Никто, кроме меня, не знает, какой ты идиот! Ты знаешь, что со мной сегодня случилось?
– Инночка, – беспомощно проговорил Степан Леонидович, – ты...