- Аркадия опять нет в городе, он уехал, вон, эсэмэску мне прислал. Так что, если бы не вы, сидеть мне, как вы говорите, в кутузке до его приезда. Ну что же за напасти такие на мою голову!
- Анна Николаевна советует к ворожее вас сводить, говорит, порчу на вас навёл кто-то, вот и случаются всякие казусы, - вспомнил Игорь.
- Ваша Анна Николаевна - просто чудо, - улыбнулась Людмила. - Только некому и не с чего на меня порчу наводить. Это просто день рождения у меня скоро, вот и посыпались… события.
- День рождения? Когда?
- Двадцать пятого, через одиннадцать дней. У меня всегда так: за месяц до дня рождения и месяц после жизнь как-то из колеи выбивается. А в день рождения я вообще обычно реву. Нет, правда. Почему-то такое настроение каждый раз гадостное, как будто хороню кого.
- Тяпун вам на язык! - хмыкнул Игорь. - Давайте-ка без похорон обойдёмся, хватит нам вчерашней катастрофы с поездом и сегодняшней разбитой головы вашего Льва Романыча. Слушайте, а у вас нет какой-нибудь врагини?
- У меня? Нет. А почему вы спрашиваете?
- Потому что, похоже, вашего сценариста и вправду какая-то дама по головушке тюкнула. А потом в милицию позвонила, сюда их вызвала. Подгадала, чтобы те приехали и вас, тёпленькую, рядом с его окровавленным телом застукали и повязали.
- Игорь, вы меня пугаете, - её голос сорвался в хрипоту.
- Погодите бояться, - нетерпеливо отмахнулся Захаров. - Сначала про врагиню вспомните. Есть у вас какая-нибудь знакомая женщина, чтобы на вас похожа была?
Людмила задумалась.
- Ну, Настёна похожа прической и цветом волос. Но она полнее меня, и мы подруги.
- Ну, иногда и подруги…
- Нет, исключено. И потом, её нет в Москве, они с Василием в санаторий уехали. Ой!
- Что? - подобрался Игорь, решив, что она вспомнила.
- Мне же цветы сегодня нужно у них полить! А я с этой ногой!
- Людмила, да соберитесь вы! Вам ментовка дело шьёт, а вы о цветочках думаете! Кто ещё похож на вас так, чтобы сценарист мог сослепу обознаться?
- Не знаю… Варвара!
- Кто это?
- Сестра Аркадия. Мы с ней одного роста и примерно одного сложения. Нам Аркадий недавно из Франции одинаковые блузки привёз. Вот эти, - она разгладила свою кремово-зелёную шёлковую кофточку.
- Как она к вам относится?
- Никак. Кажется, слегка недолюбливает и презирает. Но этого слишком мало, чтобы придумать… такое вот.
Она опять замолчала, вспоминая, и Захаров сдался, поняв, что зря теряет время.
- Ладно. Поехали обратно на Поклонку, будем вашу ребятню искать, договариваться, чтобы в свидетели пошли.
Они закрыли квартиру, оставив всё, как было, забрав только листы со сценарием, измазанные в крови. Людмила решила, что наберёт текст и с таких, иначе Княгиня получит какой-нибудь инсульт с инфарктом от того, что срываются сроки по фильму.
Парня в чёрно-зелёной майке и девушки в розовой футболки и каскетке, похожей на половинку дыни, на дорожках Поклонной горы уже не было. Зато катались другие подростки, и они знали этих, и рассказали, что их можно будет найти завтра с двенадцати до четырёх. По крайней мере, те собирались прийти, если не передумают.
- Всё, не могу больше, - Людмила опустилась на ближайшую скамейку и почувствовала, что поиски свидетелей словно забрали у неё остатки сил. И нога вдруг опять разнылась так, что наступать на неё не было никакой возможности.
- До машины дойдёте? - сел рядом Игорь.
- Вряд ли. Из меня как будто весь воздух выпустили. И нога болит.
- Ладно, давайте, - он повернулся к ней спиной и пригнулся.
- Что давать? - не поняла она.
- На спину забирайтесь, на закорках вас понесу.
- Да вы что! Люди же кругом!
- И что люди? Что такого особенного они увидят?
- Чок-чок, - неожиданно улыбнулась Людмила.
- Чего? - теперь опешил Игорь.
- Чок-чок увидят. Папа так говорил, когда меня маленькую на спине катал: "Поехали чок-чок".
- Ну, значит, поехали чок-чок, - согласился Игорь, и она не стала больше спорить, обхватила его руками за шею, ногами за бока, и он, поддерживая женщину за ноги, поспешил к машине. Донёс, поставил осторожно, открыл двери, помог сесть в салон и вдруг усмехнулся.
- Сказать, о чём я подумал, когда вы "чок-чок" сказали?
- Что я на солнце перегрелась?
- Нет, что вы на что-то эдакое намекаете. Ну, помните итальянский фильм "Сеньор Робинзон", где ему туземка про динь-динь говорит?
Людмила вспомнила - "диньдинем" в фильме называли секс - и смутилась, не зная, как реагировать на слова Игоря. Он что, имеет в виду, что их отношения становятся излишне близкими? Или что он, как спаситель, имеет право на что-то большее, чем "спасибо"? И вообще, как в таких случаях надо отвечать мужчинам? И надо ли? А вдруг она подала ему какую-то надежду, и он теперь ждёт продолжения? Дать ему отпор? А вдруг обидит хорошего человека, и он ничего такого в голове и не держал? Просто добрый очень, порядочный, вот и возится с ней, невезучей.
Она аж взмокла, перебрав все эти мысли за какую-то минуту.
- Ну что, на Луговую? - повернулся к ней Игорь.
- З-зачем?
- Ну а как вы одна с такой ногой жить собираетесь? Хотя нет, сначала надо вас в травмпункт свозить, пусть вам больничный выпишут.
- Нет, что вы, какой больничный! Мне сценарий завтра дописывать! - всполошилась Людмила, мигом позабыв про свои щекотливые предположения.
- Да? И как же вы до работы добираться будете?
- На такси, - поникла она, сообразив, что если Аркадий не оставил денег, то её финансов с учётом такси хватит ровно на два дня.
- А вам обязательно в вашей конторе сценарий дописывать?
- Нет, можно и на домашнем компьютере…
- А хотите другой вариант? Я вас сегодня отвожу на Луговую. Завтра с утра - к вам на работу, вы забираете остальное, что нужно в комплект к этим вашим окровавленным бумагам, потом мы заезжаем ко мне за ноутбуком, потом договариваемся здесь с ребятишками, что они свидетелями пойдут. А потом возвращаемся в деревню, и вы спокойно, на свежем воздухе ваяете этот свой сценарий, и заодно Анна Николаевна лечит вам вашу многострадальную конечность. А? Едем?
Людмила хотела отказаться, но поняла, что не может. Воспоминание о покое дома на Луговой нахлынуло с такой силой, что даже сверчки услышались, и ощутился вкус малины на губах. И она сдалась, согласилась и даже мысленно цыкнула на скользкую мыслишку, что Игорь, предлагая ей это, на самом деле создаёт все условия, чтобы она отблагодарила его по полной программе… Нет, с её стороны гадко так про него думать. Он не такой. И она не такая. Она замужняя женщина, которая никогда не изменяла и не собирается изменять собственному мужу. И если у неё в башке завелись какие-то глупости, навеянные дурацкими сериалами и женскими романами, то это её личные проблемы. И нечего их навешивать на хорошего человека, который помогает ей от чистого сердца.
Игорю же очень хотелось её поцеловать. С того самого момента, как тащил её на закорках и чувствовал мягкие руки на своей шее, грудь, упруго прижимавшуюся к спине, тугие икры в ладонях. Она тихонько дышала у него над ухом, пока он нёс её под горку к припаркованной машине, и в голове крутился этот дурацкий "динь-динь" и картины, как он мог бы так же придерживать её за ноги, но совсем при других обстоятельствах.
Нет, не мог бы. Он понял это сразу же, как пустил пробный шар с этим самым "диньдинем", и увидел, как она смутилась и растерялась, не зная, как реагировать на его слова. Странная она была эта Людмила. Совсем не похожая на других женщин, которые кокетничали, строили глазки, пытались произвести впечатление. Ничего она не пыталась на него произвести. Была такая, как есть - бесхитростная и очень милая. Простая, но за простой этой угадывалась глубина. Повезло этому индюку, её мужу. И где он, интересно, пропадает, пока его жена в неприятности вляпывается? Командировки у него… Может, бабу себе завёл? А поездками отмазывается? Интересно, если и в самом деле так, и Людмила об этом узнает, у него появится шанс её хотя бы поцеловать? А то ведь сунуться к ней сейчас с такими намёками - всё равно, что грязными лапами за чистое хвататься. У кого там, у Маяковского, про сапоги и бабочку души?
Морок желания близости отпустил его только в травмпункте, куда он всё-таки отвёз Людмилу, и где врач с красными веками и распухшим носом - аллергия у него была, что ли? - наново перемотал ей ногу, велел не нагружать минимум неделю и сделал запись в своих бумагах. Игорь отметил себе, что запись есть и, в случае чего, её можно будет предъявить на суде. Потом помог женщине вернуться в машину - на этот раз без лишней интимности, Людмила смогла допрыгать, опираясь на его руку. Потом ехал и слушал, как она дозванивалась, судя по тону, до начальницы и объясняла про ногу и про сценариста, а та ахала и охала громовыми раскатами, так, что даже ему было слышно.
- Ольга Николаевна, вы не волнуйтесь, я сценарий взяла, дома буду работать, за два дня всё сделаю. Только сестре Льва Романовича сообщить надо, чтобы приехала, а то квартира брошена, и документы его нужны.
- Я скажу Лиде, пусть займётся, - пророкотала трубка. - Как же всё это не вовремя!
- Извините, - смутилась Людмила, чувствуя себя виноватой, но Княгиня отсоединилась.
- Что, крутое начальство? - повернулся к ней Игорь.
- Ольга Николаевна? Да, она с характером, - кивнула Людмила. - Волевая очень, на ней все программы держатся. А мы - на подхвате. И она очень не любит, когда что-то идёт не по плану.
- Не любит… - хмыкнул Захаров. - Я вот тоже не люблю, только жизнь никого не спрашивает - ломает все планы как нечего делать.
- Это так, - вздохнула Людмила, - но всё равно неловко получилось…
- Люда, да вы что? - изумился Захаров. - Сценариста вашего чуть не убили, вы в пятницу чуть не погибли, а теперь на одной ноге скачете - какое тут "неловко"? А если бы в тот раз всё закончилось трагично, вы бы с того света тоже перед вашей начальницей извинялись?
- Игорь, вы не понимаете… У меня есть обязательства, и я должна их выполнять. А мои личные обстоятельства не должны мешать делу.
- А что за дело такое, что вы готовы пожертвовать личными обстоятельствами?
- Важное дело, мы возвращаем стране её историю.
- То есть?
- Мы разыскиваем за границей частные архивы, где сохранились свидетельства времён гражданской войны. И работаем с ними, возвращаем в страну, статьи пишем, фильмы снимаем документальные. Вы только представьте - история без купюр, без идеологии, просто куски жизни в письмах и дневниках.
- Представляю. Но почему ради чужой прошлой жизни нужно жертвовать своей сегодняшней - понять не могу.
- Ой, ну как же вам объяснить, - хлопнула она по коленке ладошкой. - Ну что такое моя жизнь? Простая жизнь простого человека. А тут - история, и я - как будто её свидетель и участвую в том, чтобы донести неизвестные факты и рассказать о них современникам! Знаете, как они любили родину, те люди, эмигранты первой волны! Нас приучили в школах - беляки, эксплуататоры, царские прихвостни. Войну проиграли, страну продали, в общем, полные ничтожества, которых совершенно справедливо победили красные большевики. А начинаешь читать их письма, или стихи, или смотреть фотографии - какие чистые, глубокие, искренние люди. Как они чувствуют, как хранят верность, как много значит для них понятие чести! В наше время, по-моему, этого уже нет. А какие лица на фотографиях! Особенно женские - ясные, светлые, без тени фальши!
- У вас сейчас такое лицо, - сказал Игорь, и она сбилась с тона.
- Да ну вас, я серьёзно, а вы с комплиментами.
- Это не комплимент. У вас глаза светятся, когда вы рассказываете про этих людей из прошлого. Мне показалось, что вам там лучше, чем в нашем времени.
- Ой, нет, я бы так не сказала. И в наше время много хорошего. Я, когда в школе работала, таких деток учила - просто прелесть.
- Вы учитель истории?
- Нет, я учитель начальных классов. Успела свой первый набор до третьего класса довести, а потом Соньку родила, ушла из школы. Потом Аркадий помог сюда устроиться, в Фонд исторического наследия. На самом деле, очень престижное место, поездки заграницу и всё такое…
- И где вам больше всего понравилось? - заинтересовался Захаров. Людмила смутилась.
- Я пока нигде не бывала, как-то всё не складывалось. А вот Лидуша в начале мая во Францию ездила, и скоро ещё трое наших туда поедут для фильма снимать.
- Лидуша - это кто?
- Сотрудница наша, ассистент режиссёра и корреспондент.
- А генеральша ваша тоже везде ездит?
- Генеральша? А, Ольга Николаевна! Она не генеральша, она Княгиня. Ей вообще весь мир открыт. Она ведь гражданка Монако, просто живёт в Москве.
- Хорошо устроилась, - кивнул Игорь. - В общем, вы меня почти убедили, что вы служите человечеству и поэтому готовы пожертвовать даже личным здоровьем.
- Да ничем я не жертвую! - не согласилась Людмила. - Просто, если мне поручили, я обязана это сделать. И вообще, хватит уже обсуждать мою работу, а то я начинаю чувствовать, что занимаюсь какой-то ерундой. Давайте лучше про вас поговорим.
- А что про меня говорить, - улыбнулся Игорь. - Со мной всё ясно. Я - муж на час.
Глава 7
Ветки прогорели, языков огня уже не было, лишь угли мерцали малиновым. Игорь сдвинул их в сторону, высыпал картофелины на горячую землю и сгрёб угли обратно.
- Не сгорит? - забеспокоилась Людмила.
- Нормально, как раз испечётся.
Они сидели в дальнем углу участка под старой яблоней. Костёр разожгли на кострище, где старики обычно сжигали траву и сухие ветви. Печь картошку придумал Игорь, тем более что в подполе у Анны Николаевны прошлогодних запасов сохранилось - до следующего урожая не съесть.
Людмила потыкала палочкой в уголёк, он рассыпался. Заботясь о её ноге, Игорь вынес под яблоню красное пластиковое кресло - такие обычно ставят в уличных кафе, ускадил в него Людмилу, и чтобы достать до угольков, она тянулась, отставив в сторону травмированную ногу. Сидеть у костра было покойно. Особенно после сегодняшнего сумасшедшего дня и охов стариков по поводу новых Людмилиных напастей.
- Знаешь, я, оказывается, лет двадцать не сидела у костра и примерно столько же не ела печёной картошки.
- Я тоже, - принял Игорь её "ты". Огонь сближал, и это их выканье, которое ему уже начало надоедать, здесь было неуместным, как какой-нибудь кринолин или цилиндр.
Игорь ловко подхватил раздвоенной веткой, эдакой мини-рогатиной, уголёк и поднял его к лицу, прикуривая. А она продолжала:
- Хотя могла бы, наверное, когда к родителям приезжала в Ставрополь, костерок развести. Но почему-то даже и не думала об этом.
Людмила смотрела, как малиновые угли сереют, потом наклонилась и дунула. Пара уголей тут же пыхнула оранжевым, и на несколько секунд появился огонь.
- Не надо, не дуй, - попросил Игорь. - А то картошка и в самом деле обуглится.
- Ладно, не буду. Знаешь, сейчас вдруг подумалось: а почему я, выйдя замуж, будто жить себе запретила?
- В каком смысле?
- Ну, как будто взяла и зачеркнула всё, что у меня раньше было. Как будто меня, Люды Романовой, и не стало больше на белом свете. А появилась совсем другая женщина, Людмила Михайловна Богатова, жена, мать, порядочная женщина, которая должна делать только то, что должна.
- А почему ты должна делать только то, что должна?
- Не знаю. Теперь не знаю. А до вчерашнего дня думала, что просто должна, и всё. Потому что так принято, потому что так положено, потому что я надёжный и ответственный человек и на меня можно положиться.
- Это в смысле, положить побольше, чтобы воз везла? - хмыкнул Игорь.
- А сейчас смотрю на костёр, и думаю, - продолжала Людмила, поведя плечом на его реплику, - вот задавило бы меня тогда поездом, а я так ничего для себя в этой жизни сделать и не успела… Ну, разве что Соньку родила. А всего остального, о чём девчонкой мечтала - не успела.
- А о чём ты мечтала?
- Весь мир объездить. В Париж съездить и залезть на Эйфелеву башню. В Венеции поплавать на гондоле. В Средиземном море искупаться. А ещё работать в школе, учить первоклашек, а потом плакать от избытка чувств, когда они, уже старшеклассниками, будут прощаться со школой на последнем звонке. У меня в начальных классах учительница была, Анна Борисовна, очень добрая, любила нас, как родных. И когда наш десятый "Б" на последнем звонке стоял, её к нам пригласили, и она плакала. А я думала, что это, наверное, и есть счастье - видеть, какими людьми становятся дети, которых ты научила…
- По-моему, не такие уж и несбыточные мечты, - замаетил Захаров. - Вполне осуществимые. Съездить в Париж на неделю не так уж дорого, меньше тысячи евро.
- Да, я знаю. Только у меня всё никак не получается накопить, - Людмила улыбнулась, будто оправдываясь. - И от фонда поехать пока не сложилось.
- А школа? Что тебе мешает вернуться к своим первоклашкам, если так мечтается?
- Да как-то отвыкла я от школы. Там ведь свой микроклимат, своя субординация, свои порядки, - пожала она плечами и опять уставилась на угли. Подул ветерок, и они вдруг разродились редкими лепестками огня. Не рассказывать же ему, что в школе зарплата на треть меньше той, что ей платят в Фонде, а денег и так всегда в обрез.
- Да, микроклимат в школе тот ещё! - согласился Игорь и поворошил угли, чтобы погасли. - Мы, помню, в интернате, учительницу географии мычанием с ума сводили. Сидели на уроке и мычали с сомкнутыми губами, а она просто бесилась оттого, что не могла понять, кто из нас гудит. Орёт, обзывается, а нам, балбесам, весело.
- Ты жил в интернате? - посмотрела на него Людмила.
- Да. Я без родителей вырос. Отца не знаю, мама погибла, когда мне семь лет было - пьяного водителя вынесло на автобусную остановку. Пострадало пять человек, погибла только она.
- Бедный, как же тебе пришлось…
- Да ладно, выжил ведь. Старики очень помогли, у них своих детей нет, я за родного. Меня Сергей Савельич из-за забора высмотрел и в гости к себе пригласил.
- Как это, из-за забора?
- Да так. Я в интернате тяжело приживался - домашний ведь ребёнок был. А пацаны там те ещё оторвы. Ну, и травили меня поначалу, Харей звали - это потому что Захаров. А я, чтобы не нарываться, уходил от них и сидел под кустом у забора. Место у меня там было, своё. А Савельич меня вот такого увидел, и "Эй, пацан, ты чего грустный такой? Хочешь в гости ко мне пойти?"
- И ты пошёл? Прямо так сразу, и не побоялся?
- Ну, не сразу. Сначала рассказал, что меня зовут Игорь Захаров, а директора интерната - Любовь Никитична. И Савельич договорился с директрисой, чтобы я к ним с Анной Николаевной в гости ходил на каникулах и по выходным.
- Повезло тебе.
- В этом смысле да. Старики просто мировые. Они даже хотели опеку оформить, но им не разрешили - Савельич с судимостью, а у Анны Николаевны порок сердца.
- Савельич - с судимостью? - изумилась Людмила. Этот крупный породистый старик, красивый даже в свои семьдесят с хвостиком, никак не вязался с образом преступника.