* * *
Накануне лекарка предложила Алексу выпить из пузырька.
Выпил. Что терять? Травить насмерть - глупо, а так - почти с пустыми карманами вышел.
Из-за этого зелья он всю ночь был, как дурной. Точно после малинки - не соображал толком. Его трогали, поворачивали, прямо над головой слышались голоса - ничего не разбирал. А потом и полностью провалился в забытье.
Утром открыл глаза. Не отравили. Голова кружилась, но боль затихла. Рубаху сняли, пузо перемотали бинтами. Сквозь них лишь небольшая капля крови выступила.
- Жить точно будешь, Лексей, - ласково сказал со стула напротив тот самый гость, что принес сообщение. - Приглянулся ты моей сестрице, поди. Уж так хлопотала.
- Молчи, Макарка! - прошипели от двери.
Топ-топ-топ. Девка поспешила сбежать.
Алекс осторожно спустил ноги с кровати. Встал. Ничего хорошего, но идти сможет.
- Отлежался бы еще, - заметил рабочий.
Как в порядке вещей - будто Алекс его давний приятель. А нравы тут, похоже, как в Старом городе.
Он забрал у хозяина папиросу и затянулся, садясь на кровать.
- Твои сказали, что ты пропал.
- Ну да, так и вышло. В участок меня утащили. Только матери не скажи, - спохватился. - Для нее - я работал.
- За что?
- Ох… Да лавку мы брали, - стыдился? Новичком прикидывался? - Кто-то нас сдал. А Ванька решил, что я… Ух, что теперь со мной будет…
- Точно, ты.
- Да ты что?! Нет, не я! - громче, чем стоило, возмутился Макарка. Так и остальные - бабы его - сюда сбегутся.
- А как бы ты тогда вышел? Только так.
- Ей-богу, не я… Там совсем другое, - он даже сжался.
- Что?
- Не могу сказать, Алексей. Иначе мне вилы.
- Да ладно. Знаю я, в чем твое дело, - Легкий выручил, как иначе?
- Вправду знаешь? Тогда расскажи.
Ребенок встал в кровати, и, грызя погремушку, уставился на Алекса.
- Не здесь. Пойдем, выйдем.
- Петька, думаешь, разболтает? Так не говорит он.
- Где его мать?
- Померла в родах. Вроде как из-за того, что прежде младенца травила. Года не прожили.
Не слишком-то любопытно.
- Вот что, Макарка. Просто скажи, где твой хозяин держит Маруську - и я уйду.
- Да что за хозяин-то? В толк не возьму, - похоже, злился.
- Тот, что велел ко мне в театр прийти.
Низко опустил голову.
- Ну да, ты точно все знаешь. Эх, не жить мне… Но ту даму не видал я в участке. Вот те крест. Увидел - узнал бы в миг.
- Причем тут участок?
- А куда еще ее мог отвести Червинский?
Таких имен за Легким прежде не водилось.
- Это еще кто?
- Да сыщик же мой… Ты ведь сам сказал. Он и велел в театр прийти.
Рабочий принялся гладить себя по бритому темени.
Алекс молчал. Следовало бы дать ему в зубы, но на это не было сил.
- Ты послушай сперва, как все вышло… А потом и суди.
Рассказал. Алекс долго смеялся.
Врал, конечно. А если нет - то такого кретина еще земля не носила.
- Вот… И велел про невидимых выяснить… но как? - Макарка закончил свою историю, а потом как будто опомнился: - Лексей, ты это… В театр пока не ходи.
- А что так?
- Так я… Слыхал я в участке, что облава там будет.
С чего вдруг? Если только Маруська язык распустила.
- Ну, пусть ищут. Нет там ничего.
Алекс снова улегся.
- Ты поспи. А я на берег схожу. Сыщик велел. Там баба живет, которая у невидимых что-то украла.
- Да что за невидимые? Не слышал про них. Вернешься - расскажешь, кто такие.
Алекс залез в карман. Странно, но все на месте.
- Держи. Дай своим.
- Ты это брось…
- Пожрать пусть купят.
- Ну ладно, если так, - Макарка радостно ощерился. - Спасибо, брат! А ты не такой, как мне показалось.
- Все. Уйди.
- Поправляйся тут. А вечером я вернусь. Еще поговорим.
Рабочий вышел.
- Мама, беги в лавку! Еды возьми, да водки другу - он любит, - услышал Алекс, снова погружаясь в сон - на сей раз уже вполне спокойный.
* * *
Накануне мать не стала ни о чем спрашивать, толкнула в спину:
- Поглядела я, какие у тебя друзья… С кем спутался! Ну, иди, иди.
Макар сделал шаг в комнату - и испугался так, что аж сердце в пятки ушло. Чего он уж точно не ожидал - так обнаружить на своей кровати Алексея из театра. Да еще и раненого. Но только это к лучшему: мать с сестрой всю ночь о нем хлопотали, особо Макара не беспокоя. А наутро вообще оказалось, что он не так плох, как думалось. Не только с пониманием отнесся, но еще и деньгами помог… Да, недоверчив стал Макар. Стоило бы тех приятелей опасаться, с кем в лавку лазил. Вот от кого следует ждать беды.
А что, если найти Степана и все ему объяснить? Вдруг он тоже поймет? Но нет: что-то внутри бунтовало против такого решения. Не поймет. Наоборот, надо бы вообще на глаза ему не показываться, подальше от греха.
Идти далеко - а на беду еще и дождь разошелся. Макар с укором посмотрел в темное небо, а потом терпеливо продолжил путь. Шел пешком: выбрасывать деньги на извозчиков не привык.
Нужный дом увидел, едва спустившись на берег. Вот он, почерневший.
У порога горько рыдала русалка лет четырнадцати с длинной льняной косой. Грязная, худая.
Макару внезапно сделалось так жаль, что он едва не забыл, зачем сюда пришел. Но, впрочем, вовремя опомнился.
- Что льешь слезы, сестрица? Кто обидел? - подойдя поближе спросил, как мог, весело.
Она подняла лицо - глаза светло-серые, как вода в реке. Злые.
- Чего тебе надо? - спросила сквозь слезы.
- Я от матушки вашей вести принес.
Девчонка встрепенулась.
- Ой… Прости… Кто ты?
- Макар.
- А я - Ульяна. Пойдем в дом, - она отодвинула простыню, загораживающую обгоревший дверной проем.
О, боже. Теснота, грязь, убожество. Ванька-мануфактурщик и впрямь жил похуже, чем сам Макар - а он-то еще думал, что нет беднее угла, чем собственный. Мебели, разве что, побольше. Но только что за мебель!
- Садись, - девчонка указала на табуретку у стола. Села и сама, сложила руки в линию под подбородком.
Макар устроился кое-как, едва не задевая головой обугленный потолок.
- Когда горели?
- Неделю назад. Подожгли чужие, да и сестрицу старшую заодно забрали.
- Как так?
- Да как… Обычно. Меня не было, когда все случилось. Мало что знаю, - на светлые ресницы вновь набежали слезы. Она быстро протерла глаза. - Так что с мамкой-то?
- В участке сидит. За кражу.
- Да. Нам уже передали. Надолго?
- Бог весть… У самих невидимых, говорят, что-то украла, - закинул наживку Макар.
Ульяна округлила и без того большие глазищи:
- У кого?
Простыня дернулась. Друг за другом появились двое маленьких, лет восьми - десяти, похожие, как капли воды, друг на друга и на старшую сестру.
- Улька, смотри! Мы рыбу поймали. Сами удочку сделали, - мальчишка гордо поднял добычу, которую принес прямо в руках.
- Брось в ведро, потом разберусь, - отмахнулась девчонка и принялась теребить застиранную пожелтевшую скатерть. - Как теперь нам жить, скажи, Макар? Мать в тюрьму, видать, пойдет. Сестру увели… Брат пропал…
- Брат? - Макар задумался, говорить или нет. Но решился. - Брат твой Ваня тоже в участке. И он за кражу.
Девчонка ахнула.
- Неужто вместе с мамкой?
- Нет, по отдельности привели.
Ульяна снова зарыдала в голос. Маленькая сестра подошла, принялась успокаивать, гладя по плечам и с тревогой заглядывая в лицо.
- Один брат у нас остался, в подмастерьях ходит. Всех ему не прокормить. А я работать не могу: их оставить не на кого, - всхлипывая, девчонка показала на детей.
Помочь бы… Но чем? Самому бы кто помог. Вспоминая, где в предпоследний раз брал деньги, Макар даже слегка покраснел.
Неловко спрашивать о том, для чего явился, но что делать?
- Ульянушка, а с кем ваша матушка сойтись могла? Чтобы все это сделать? Может, кто болтает чего?
Девчонка взглянула с недетским подозрением.
- Ей бы помогло, если бы кто другой нашелся. Она ж совсем не так виновата, как говорят. Ведь ее еще и в убийстве винят… - Макар припоминал все, что слышал.
- Нет! Только не снова! - ужаснулась Ульяна.
- Что - снова? - спросил мальчишка.
- А ну-ка идите оба на улицу!
- Ну прямо… Там дождь, - заупрямились дети.
- Живо! - закричала старшая. Испугавшись, брат с сестрой шмыгнули на двор.
Ульяна схватила Макара за руку.
- Братец, скажи только - кого мамка опять убила?
- Говорят, что хозяина своего, - он совсем не был уверен в том, что делает. Похоже, его поняли неправильно - и прямо сейчас рассказали именно то, что и хотел знать Червинский. - Господина Коховского. Хотя ведь его, вроде как, невидимые порешили…
- Да какие невидимые, - всхлипнула Ульяна. - Все она, все она…
9
Выйдя из номера, Бирюлев поспешил к лестнице. Он задумался и едва не смел Червинского - тот как раз спускался с третьего этажа.
Сыщик разозлился:
- Вы за мной шпионите?
Его, несомненно, привели сюда амурные дела с барышней, которую нужно держать в секрете.
- А может, это вы за мной следите? - возразил репортер.
Не отвечая, Червинский быстро двинулся дальше. Бирюлев пустился за ним:
- Погодите! Я как раз шел к вам.
- Не могли подождать в участке? Не утерпели? - сегодня сыщик пребывал в крайне скверном расположении. - Ваше любопытство точно не доведет до добра. Должны же вы хоть немного понимать, что причиняете вред?
- Не стоит так кипятиться, - усмехнулся репортер. - Не первая ваша тайна.
Червинский резко остановился - Бирюлев чуть не влетел в него снова.
- Нет. Не понимаете. Идемте в участок. Вам совершенно незачем здесь находиться.
- Ну, тут уж не вам решать…
Сыщик скривился.
- Вы намерены испортить все как раз сейчас, когда у нас наконец-то возникли зацепки?
- О чем вы?
Наверху заскрипели ступеньки.
Червинский втянул губы внутрь, оттопырив щеки - как всегда, когда его что-то волновало. Взял репортера под руку, повлек вниз.
- Поговорим позже.
Тот кивнул и понимающе улыбнулся.
- Георгий Сергеевич, ваша почта! - окликнул портье.
Бирюлев освободился:
- Надеюсь, по тому вопросу, что я и хотел с вами обсудить.
- Так вы пришли не за мной? - с явным облегчением уточнил Червинский. - Вы что, сами здесь остановились?
Репортер пожал плечами. Он только сейчас сообразил, что прежде не сообщал сыщику адрес, по которому прятался от Ирины.
Письмо и впрямь было от вчерашнего собеседника - больше ни от кого другого и не могло - но Бирюлев не успел его вскрыть.
В холл спустилась вовсе не барышня легких нравов, как ожидалось. Это оказался рабочий - тот самый, худой и долговязый, которого Червинский не так давно избивал в участке. Вроде бы он представился Веселовым.
На сей раз все встало на свои места.
Доносчик, похоже, тоже узнал репортера. Он замер, растерянно посмотрел сперва на него, потом на сыщика, и громко высморкался в ладонь.
- Дурак, - вполголоса, но отчетливо произнес Червинский.
Рабочий вновь скрылся на лестнице. Сыщик последовал за ним. Не отстал и Бирюлев - его вдруг переполнил озорной интерес.
Быстро поднялись цепочкой на третий этаж, вошли в номер - куда хуже и теснее, чем занимал репортер.
- Я сказал: посиди! Подожди! Выкури несколько папирос! Куда тебя понесло? - взвился, замахиваясь, Червинский.
- Так утро ведь… Никого нет. Вы же сами говорили: приходи совсем рано, чтобы никто не увидел. Вот я и решил, что уже можно, - отступив на шаг, рабочий, защищаясь, вытянул вперед длинные руки. - Дело у меня. Торопиться надо.
- Дело? Снова в лавке какой, поди? - сыщику все же удалось изловчиться и отвесить смачную оплеуху, невзирая на выставленный частокол. - Мне теперь придется новое место для встреч искать. А ты так и вовсе больше ни на что не годишься. Все, хватит с меня. В тюрьму пойдешь за свои проделки.
- Простите! Я не хотел! Я же вам помог! - громко басил Веселов.
На Бирюлева оба не обращали никакого внимания.
- Кто теперь о Матрехе-то станет спрашивать, как не я? Не поверят там, если кто новый придет, а вопросы одни… Сбегут невидимки ваши!
- Да что же ты трепаться-то продолжаешь?
Репортер заинтересовался.
- Невидимые? Вы наконец что-то узнали?
Червинский оттолкнул своего доносчика и присел на край кровати.
Рабочий громко сопел.
- Я ничего не сделал!
- Лучше молчи, дурак.
Бирюлев решил проявить великодушие.
- Не вижу смысла предавать огласке ваше свидание, - улыбнулся он.
- Я не могу на вас положиться. Если местные пронюхают, кто он - убьют. Да не просто горло где тайком перережут, а так, чтобы другим неповадно было.
Доносчик громко цокнул языком.
- Сам виноват, дурная башка!
- А о чем это он говорил? С кем встречался?
Сыщик ответил уклончиво:
- Появились подозреваемые. Сразу двое, а то и все трое. Скоро будут для вас новости.
- Но кто? Хотя бы намекните. Он, кажется, сказал - Матрена? - Бирюлев взглянул на рабочего, но тот стоял, низко опустив голову. - Не та ли, что у покойного Коховского служила?
- Скажу вам так: все-таки рано мы прислугу со счетов списали, - подумав, ответил Червинский. - Но кое-кто стоит и над ней…
- Кто?
- А вот это мы пока не выяснили. Теперь-то чего ждешь, Макар? Иди! Письмо у Ферапонта оставлю. К полудню во вторник за ним придешь и из него все узнаешь.
Указав головой на дверь, закрывшуюся за рабочим, Червинский заметил:
- Глуп. Раньше был совершенно бесполезен. Уже и не ожидал я, что из него выйдет толк, но в последнее время Веселов стал просто неоценим. Мне бы совсем не хотелось, чтобы он вдруг исчез.
- Понимаю ваши опасения, - равнодушно согласился Бирюлев, наконец открывая конверт.
В записке имелось всего несколько слов, однако их хватило, чтобы унять желание раньше времени обсуждать вчерашний вопрос с полицейским.
- Вы хотели рассказать мне об этом письме, - заметил Червинский.
- Я ошибся. Тут ничего важного.
Сыщик усмехнулся.
Выйдя из сырой затхлости гостиницы в теплый день, репортер глубоко вдохнул.
Прислуга Коховского, да? Вспомнились слова Аксиньи о том, что Матрену задержали, да обугленный дом у реки.
Раз Червинский опять не сказал ничего определенного, Бирюлев попробует сам все выяснить.
* * *
Ульяну не замечали. Она долго топталась в углу, робея и не находя решимости самой обратиться к кому-то из грубых людей в серой форме. По детству накрепко затвердила, что от них нужно держаться подальше, и теперь никак не могла себя пересилить.
Наверное, Ульяна бы так дотянула до вечера и вернулась домой, не солоно хлебавши, если бы к ней не подошла незнакомая баба в плотном черном платке и глухом, несмотря на жару, платье. Траур носила.
- Ждешь кого или спросить хочешь? - спросила участливо.
- Матушка моя тут… Повидаться бы… - еле слышно шепнула Ульяна.
- Так что молча стоишь? Который час на тебя гляжу.
Баба властно - совсем, как мать - взяла за руку, подвела к полицейскому, что сидел за столом у входа в темный коридор:
- Проведать пришла.
- Это кого? Может, не велено.
Баба в трауре вопрошающе взглянула на Ульяну, а та от волнения едва фамилию свою не забыла. Даже во рту пересохло. Наконец, тихо пискнула:
- Митрофанову…
- А звать как?
Полицейский принялся листать толстую распухшую книгу.
- Матреной…
- За что?
- За кражу…
- Точно в нашем участке?
- Да… Макар сказал, к вам привели, - выпалила Ульяна. И тут же обругала себя: откуда ему знать про Макара?
Городовой долго переворачивал страницы, пока нашел:
- Есть такая. Ну, ладно, разок можно и проведать. Пошли. Говорить через окно будешь. При мне.
- Отчего так? Меня прежде прямо внутрь пускали, - удивилась Ульянина помощница.
- И тебе нельзя было. Больше не пустят, не тревожься. Эй, Лопырев!
- Чего? - отозвались из-за тонкой стены.
- Выходи, сменишь.
Полицейский повел по коридору, но недалеко. За углом оказалось помещение - такое же, как приемная, только разделенное перегородкой с окном.
Провожатый приоткрыл его, крикнул:
- Митрофанова! Поди сюда!
Через миг Ульяна услышала материнский голос - и едва не заплакала:
- Да? Чего?
- Пришли к тебе. Радуйся.
Наклонив голову, дочь заглянула внутрь:
- Мама!
Лицо на другой стороне - серое, разом постаревшее. Неужто и впрямь она?
- Улька!
- Мама! - больше Ульяна не могла сдерживаться, всхлипнула.
- Поживее давайте, - поторопил полицейский.
- Как вы там?
- Живем. Витюшка денег дал…
- Дети здесь, с тобой?
- Нет…
- Неужто бросила? - ахнула мать.
- На Аксинью-соседку оставила. Емельянову. А Ванька тоже здесь?
- Да. Вам Макарка, небось, передал?
- Он тоже был. Только сперва дядька чужой зашел. Мама, как ты? Когда вас выпустят?
- Ох, и не знаю, Улька… Проси Витьку помочь, больше ничего тут не поделать.
- Мама!
- Про Дуньку слышно что?
- Нет…
Краем глаза Ульяна заметила, как к провожатому подошел другой полицейский и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул.
- Голодные? - прижав к глазам кулак, спросила Матрена.
- Нет, мама. Ты не тревожься. Дети каждый день рыбу ловят. Я пеку.
- Ох, горюшко…
- Ну все, повидались и полно. Пошли, - городовой взял Ульяну за плечо, отстранил от оконца.
- Мамочка, мы тебя ждем! - закричала она.
- Улюшка!
Однако пошли не к выходу, а дальше по коридору. Затем свернули, встали у порога тесного кабинета.
- Вот, как просили.
Всклокоченный небольшой человек, сидевший за столом, глянул - будто ножом пырнул.
- Стало быть, Митрофановой дочь. Ну, проходи.
Не дожидаясь, пока Ульяна послушается, полицейский ввел ее, бросил на стул.
- Как зовут?
Она молчала, размазывая ладонью слезы по щекам.
- Немая?
- Куда там. Только трещала, что твоя сорока.
- О чем?
- Про брата, который им деньгами помог.
- Что, и другой есть? Не наш?
- Вроде того.