- Мы призываем души господ Бирюлевых, Батуриных, Павлова, - монотонно начал мсье Жан, перевирая вопрос.
- А что должно произойти?
- Души придут и заговорят с нами через мсье Жана…
- Есть тут кто? Бирюлев? Батурин? - хозяин вглядывался в пустоту над столом. - Батурин? Здесь господин Батурин! Спрашивайте, господа.
- Кто… - начал Бирюлев, но Червинский перебил:
- Как вас зовут?
- Да разве можно? - снова шикнули на прибывших. - Будто сами не знаете!
Мсье Жан замешкался.
- Я - отец, - через миг сообщил он.
- Чей? - спросил Червинский.
- Того, кто желал слышать Батурина.
- Так их двое.
- Я - отец второго.
Стало быть, Дмитрия? Бирюлеву вдруг сделалось не по себе.
- Что за вещь забрали у вашего брата? Ее привез мой отец…
- Она не имеет цены. Жизнь готовы отнять, чтобы к ней приобщиться.
- Но что это? - вмешался Червинский.
- Древняя редкость… Зеркало, через которое смотрят века…
- Для чего она служит?
- Символ веры, - уверенно сообщил мсье Жан, пристально смотря в никуда.
- В чем его важность?
- Золото! Он из чистого золота.
- А вот и нет, - громко отодвинув стул, Червинский встал, в миг разрушив все волшебство. - Идемте, Бирюлев. Перед нами - мошенник.
- Да как вы смеете?!
- А вы? Наживаетесь на суевериях! Тьфу…
Репортер последовал за Червинским. Они спешно покинули дом.
Наталья не присоединилась.
- Но почему?..
- Она из бронзы, эта египетская богиня мертвых. Я слышал, их было несколько, но увы - гибель вашего друга Батурина затруднила возможность удостовериться.
- Погребальная статуэтка, - Бирюлев вдруг вспомнил укутанное в мягкие ткани содержимое запретной коробки. - Именно такие и привозил мой отец.
14
Ранним воскресным утром, когда город еще только начинал пробуждаться, сыщик Червинский тихо поднялся по ступенькам гостиничной лестницы. На третьем этаже повернул направо и, достав из кармана ключ, который всегда носил при себе, отпер дверь.
Доверенный - "глаза в Старом городе" - по обыкновению, курил в кресле. Низко опустив коротко стриженную, словно у каторжника или солдата, голову, бывший заводской рабочий рассматривал дощатые половицы.
- Ну, рассказывай, что хотел. Только надеюсь, на сей раз и впрямь что-то дельное. А то, знаешь ли, вышел ни свет, ни заря, да еще в неприсутственный день, - Червинский аккуратно присел на край скрипучей кровати.
Веселов вскинул голову. Левая половина его лица сливалась в единый вспухший кровоподтек. Глаз заплыл. Разбитый и явно сломанный нос искривился на бок.
- Вот это да, - присвистнул Червинский. - Кто тебя?
- Да так… Ничего особого.
- Небось, в овраге неудачно погостил? На днях там у них бурная ночка выдалась.
- Да не… Чепуха, говорю же… Сам виноват. А что такое?
- Подкинули нам вчера с утра под порог участка какого-то работягу. Мало того, что забили насмерть, так еще и без уха и глаза. Вырезали. Насолил, видать, кому-то изрядно.
Веселов не то, что вздрогнул - дернулся.
- Что-то слышал?
Он быстро помотал головой. Поморщился, крякнул, потрогал нос.
- Не… Просто страсти вы говорите. А кто он?
- Да кто ж знает. Дружки-то - тоже вроде рабочие либо мастеровые - принесли его к нам, крикнули, что из оврага подняли - да и врассыпную. Думают, поди, что мы по одному его виду тут же сами все выясним и виновных поймаем.
- А разве нет?
Червинский рассмеялся. Нынче он пребывал в добром настрое.
- Ты, Свист, все такой же - словно малое дитя. Ладно, это все равно неважно. Скажи-ка лучше, где невидимые, раз написал, что знаешь.
- Они сегодня весь день будут продавать вашу вещь.
Сыщик подался вперед.
- Где?
- У старьевщика на базаре. Нужно спросить Дыню. Да только сперва покажите, что покупать пришли. Иначе не поверят и разбегутся.
- Хм… Митрофанова тоже там ее продавала. Это и вправду интересно, Свист. Вот, возьми, - Червинский вынул из кармана смятый рубль и положил рядом с собой на кровать.
- Спасибо, - Веселов не смотрел в глаза.
И в какой переплет угодил на сей раз?
Сыщик собрался выйти - но, распахнув дверь, обнаружил за ней Приглядчика. Весьма опрометчиво было так и не сменить адрес и по-прежнему оставаться у него под боком.
Очевидно, он заметил Червинского, поднялся следом и все подслушал.
- Вы станете покупателем, - сходу предложил сыщик, опережая возможные расспросы.
Для плана, который зрел в эту самую минуту, франтоватый газетчик, имеющий личный интерес, годился как нельзя лучше.
- Что? Как так? - поразился Приглядчик.
- Встретимся позже и все обсудим. Только в участок не приходите. После полудня я буду вас ждать в доме дяди. Да, и обязательно захватите вашу опись! Нужно точно понять, что пропало.
- Я как раз за ней и шел…
- Вот и славно!
Оставив Приглядчика, Червинский поспешил вниз.
* * *
Ранним утром Бирюлев, и в самом деле, собирался за описью в дом отца. Хотелось успеть, пока на улицах немноголюдно. Грядущий печальный визит не вызывал желания светски раскланиваться со встречными и прерывать путь обсуждениями погоды.
Однако стоило выйти из номера, как по лестнице промелькнула фигура Червинского.
Что же обсуждал сыщик со своим агентом, которым так козырял накануне перед Натальей? Не сдержав любопытства, Бирюлев прокрался следом.
Из пятнадцатого номера отчетливо слышался бас. Репортер без малейших усилий узнал все, что хотел - и с трудом смог поверить. Неужели невидимые и впрямь объявились?
Он как раз раздумывал над тем, чтобы наведаться на базар и украдкой взглянуть на лавку старьевщика, когда сыщик вышел и огорошил предложением. Бирюлев сразу и не нашел, что ответить.
Ничего, он сможет отказаться позже, когда принесет опись. С другой стороны… все произойдет днем, прямо посреди оживленной толкучки, да еще и на глазах у Червинского. Пожалуй, все-таки стоит сперва послушать, что именно предложит сыщик.
Выходя на улицу, Бирюлев пощупал карман - ключ от свежего замка, врезанного после несчастья, точно находился на месте.
Но воспользоваться им было непросто.
Остановившись напротив дома, репортер долго глядел на закрытые ставни, не решаясь даже подойти к двери.
Опись наверняка где-то в кабинете. Быть может, в письменном столе… Или сверху на книгах в шкафу… Память услужливо рисовала знакомую уютную обстановку - неизменно внося в нее последним штрихом тело отца.
- Господин Бирюлев?
Соседка со смешной фамилией. Беленькая. Она оказалась кругла и до крайности мала ростом. Бежевый зонт от солнца, светлые перчатки - явно шла на прогулку.
- Доброго дня, Елизавета Семеновна, - поклонился репортер.
- И вам доброго… До чего же хорошо, что вы сами здесь показались. В прошлый раз вы ведь адреса не оставили - так я и надежду утратила с вами повидаться.
Госпожа Беленькая сделала шаг к репортеру, обдав нелепым в летний день запахом нафталина.
Он выдавил из себя улыбку:
- Чему же обязан честью?
- Я уже после вашего ухода подумала, что следовало вам рассказать. Тут вот ведь что… Кое-кто у Сергея Мефодьевича в последние дни все же бывал. Дама, - последнее слово соседка шепнула, смутившись.
- Неужели? - изумился Бирюлев. За двадцать лет, минувших со смерти матери, отец ни разу не давал повода заподозрить его в романтическом увлечении.
- Ну да. Как-то поднялась я рано да встала у окна. Вы не подумайте худого: дом-то мой напротив Сергея Мефодьевича. Куда мне еще смотреть, как не на него? Вот и стою, гляжу - сбоку дверь отворилась. С черного хода вышла дама - молодая, пригожая. Села тотчас же в коляску и уехала.
Что ж, отец имел право строить свою жизнь, как считал нужным. Однако отчего-то слушать о том неприятно.
- Но рассмотреть я ее успела - уж больно мила. А знаете, на кого похожа? Вот на нее, - госпожа Беленькая указала кивком на афишную тумбу, сиротливо приткнувшуюся у кромки мостовой.
Бирюлев взглянул. Наполовину оборванная и успевшая выгореть на летнем солнце, афиша приглашала посетить пьесу "Три сестры". С нее призывно смотрела Елена Парижская.
- Невероятно.
- Красивая барышня, да? Я бы даже подумала, будто это именно она…
Прекрасная Елена, на которую столь долго засматривался сам репортер - навещала отца? Немыслимо. Но где они могли встретиться? Чем он ее привлек? Старший Бирюлев не слыл театралом - а уж любителем закулисных развлечений и подавно - и не владел состоянием. Актриса же вряд ли отличалась бескорыстием и интересом к археологии.
Похоже, репортер и вправду не знал слишком многого.
- Простите, если я во что чересчур личное вмешалась по неосторожности. Не хотела вас огорчать. Но решила, что нужно рассказать…
Стоило бы разузнать обо всем у самой Елены… разумеется, если бы ее не похитили. В любом случае следует наведаться в театр и попробовать что-нибудь выяснить.
Новость отвлекла от воспоминаний - Бирюлев, наконец, отпер дверь дома.
С усилием отгоняя мысли, что стучались в голову, он обошел комнаты, натыкаясь то тут, то там, на уцелевшие следы разгрома, оставленные не то полицейскими, не то преступниками, и принялся за поиски описи.
Первый час репортер просматривал содержимое ящиков аккуратно. Но чем больше времени проходило, тем меньше оставалось выдержки.
Еще через час он начал сбрасывать бумаги прямо на пол и проглядывать их там, откидывая все ненужные в надежде найти единственную.
Но ее не было.
Однако прежде опись существовала. Отец точно не стал бы уничтожать ее. Не сдавал и в банковский сейф, давно осмотренный Бирюлевым.
Выходит, ее тоже украли.
* * *
Прошла ночь… И наступил день. По крайней мере, так казалось из чулана: сперва свет пропал, затем появился.
Дверь открылась, Ульяну подняли на ноги с сундука, на котором она сидела, встряхнули. Голова закружилась. Отметив, что видит перед собой вихрастого, Ульяна сползла на пол.
Взбодрил стакан теплой воды, вылитый за шиворот. Противно. Она пискнула, потерла шею.
- Ишь, какая нежная. Прямо как благородная. Отнеси ее в мой кабинет.
Ульяну подняли, протащили по коридору, посадили на стул.
- Что за жизнь - даже в воскресный день никакого покою. Веришь, нынче еще до рассвета пришлось подняться?
- И не говорите, Николай Петрович. Да еще и у того, одноглазого, родня выискалась. Слыхали? Заявлять о пропаже с утра явились - так кто-то из наших им тело и показал. Признали. Ну, стало быть, пришлось все оформлять.
- Эх. И кто только додумался? Мало нам с этими возни. И что? Кем он хоть был?
- С Павловской мануфактуры работник. И что его, дурня, в Старый город потянуло?
- Платят нынче им мало. Вот они на поиски лучшего и лезут. Ума-то нет, - сыщик достал из стола какую-то бумагу, поднес к лицу Ульяны. - Видишь?
Она зажмурилась.
- Оживи-ка ее. Совсем разморило малахольную.
Городовой принялся щипать за щеки. Ульяна потрясла головой.
- Ну, теперь снова смотри, - линии из чернильных знаков оказались прямо перед глазами.
- Я грамоте не обучена. Попить бы…
- Налей.
Она с удовольствием опустошила стакан, несмотря на противный привкус.
- Это, Ульяна, признание, что твоя мать подписала. Угадай, в чем созналась? Эх, молчальница. Ладно, подскажу. Кого она убила? Ну?
- Старую госпожу?
Полицейские переглянулись.
- Павлову?
- Не знаю, как звать.
- Ну да, и ее тоже. И хозяина прежнего…
Ульяна схватилась за голову. Она не могла понять, зачем мать так поступила. Не сама ли разве велела всегда до последнего упираться?
Вихрастый словно прочитал ее мысли:
- Не понимаешь - отчего призналась? Но твоя мать все сделала правильно: если раскается, то упростит нам работу, а себе - участь. Она ведь может и на свободу выйти.
Ульяна широко распахнула глаза.
- Правда?
- Конечно. Для того и нужно-то всего ничего: сказать, кто ей помогал.
- Никто. Она сама.
Сыщик не одобрил.
- Снова врешь. А я-то думал, мы друг друга поняли. Хорошо, давай по-другому. Твои братья с ней к господам ходили? Подсобить там, отнести что-нибудь.
- Нет. Сами с утра до ночи горбатятся, с нами не живут.
- Да уж, тяжела судьбина - по ночам шарить по лавкам. А сестра твоя что поделывает? Небось, желтый билет имеет?
- Дуня не такая! Она маме всегда помогает!
- Значит, и в городе с матерью появлялась?
Сыщик принялся что-то быстро записывать.
- Не знаю я! Не видела ничего. В услужении была, - спохватилась Ульяна. - Недавно домой вернулась.
- Рассчитали?
Она вздохнула.
- А почему? Что ты натворила, а, Ульяна?
- Кольцо хозяйкино померить взяла… А хозяева решили - украла.
- Продала, поди? У скупщика на базаре?
- Нет. Его сразу отняли, а меня - погнали…
- Вот видишь? Они с рождения косятся на то, что плохо лежит. Только из пеленок выползают - и добрых людей грабить, - засмеялся вихрастый, обращаясь к городовому. - Значит, Ульяна, ты не хочешь, чтобы мать к вам вернулась. Иначе давно бы рассказала, на кого та работала.
- Я не знаю! Не знаю!
- Ладно, девка. Не ори. Сейчас подпишешь свои слова - и сможешь уйти. Только, чувствую, встретимся мы с тобой скоро.
Сыщик снова взялся за ручку. Закончив писать, промокнул лист, пододвинул вместе с карандашом:
- А то заляпаешь все чернилами. Ставь крестик.
Она неумело провела две линии там, где указывал тонкий палец.
- Все, иди. До встречи.
Накинув платок, Ульяна бросилась из участка.
* * *
- Пошли вон отсюда, - Алекс толкнул незваного гостя в спину.
Неказистая сестра Тощего - Дунька? Дуська? - не заставила просить дважды: опрометью бросилась в коридор.
Старуха замешкалась. Глядя во все глаза, поглаживала кушетку, на которой сидела.
- Ты не слышала?
- Ох, да, да…
Встала, боком сделала шаг к сундуку, где возился младенец, вынула его и припустила следом за дочерью.
- Ну, поглядел?
- Да, смотрел… Раз уж поймал - чего теперь отпираться? - развязно ответил гость. - А я тебя хорошо помню. Ты к нашим часто заходил.
Молодой: лет двадцати, может, меньше. Алекс его не узнал.
- Где моя Марья? Где эта сука?
- Не знаю!
Алекс сдернул с кровати простыню - и где Тощие ее только нашли? Оторвал кусок. Медведь повалил щенка на пол.
- Да что вы творите?
- Где она?
- Не знаю я! Не спрашивал. Брат точно привозил какую-то девку - но где она сейчас, не знаю. Ты что…
Медведь разжал ему челюсти. Через миг обрывок ткани занял рот. Однако гость все равно продолжал бубнить, безумно вращая глазами и хватая пальцами воздух. Не понимал, что происходит.
- Как думаешь - знает?
- Мумм…
- Ну, проверим.
Оторвав еще несколько полос, Алекс с Медведем привязали визитера за руки и за ноги к кушеткам и подтянули так, чтобы повис в воздухе. Он извивался.
Подняв стул, Алекс взвесил его - не слишком легок? Но ничего более подходящего все равно не было. Пришлось пустить в ход то, что есть.
- Эээ… Хорош уже? - спустя какое-то время спросил Медведь.
Алекс отбросил стул и вытащил тряпку изо рта гостя.
- Вспомнил?
Тот жадно дышал и морщился.
Подождали, пока придет в себя.
- Твою мать… Ты глухой? Ну, вот не знаю я! Хоть убей - не знаю.
Пнув его в подбородок, Алекс услышал, как приоткрылась дверь. И как про нее забыли? Краем глаза отметил: заглянул Тощий, но тут же отпрянул.
Алекс догнал его в паре шагов, втолкнул в гримерку Маруськи. Подпер ручку поднятым с пола стулом, вернулся к гостю.
- Так где, говоришь, эта сука?
Он тряс головой.
- Не, этот точно не знает, - заключил Медведь.
Алекс вернул тряпку на место. Достал из кармана нож, наклонился и полоснул щенка по щекам - сначала по одной, затем по другой. Тот задергался, замычал, крепко зажмурился.
- Да хватит… Зачем?
Не хватило: Алекс с силой полоснул еще раз.
- Эээ… Ты это, завязывал бы.
Алекс утер рукавом со лба пот вперемешку с кровью.
- Стемнеет - скинем в овраг. Только сперва телегу надо взять.
- Ага. Так что? За телегой?
- Погоди-ка. Тощий?
Тот пристально глядел в окно. Интересно, что же там такого любопытного?
На зов обернулся. Вид потерянный.
Вот и хороший повод.
- Знаешь его?
- Никогда не видел!
- Возьми-ка, - Алекс протянул нож.
Тощий колебался. Довольно долго. Но потом все-таки подошел.
- Отрежь ему палец.
- Ну ты чего? - взвился Медведь. - Хватит с него и рожи. А?
- Ты меня слышал, Макарка?
- Я не могу, - отступая, пролепетал Тощий.
- Тощий!
- Нет. Так нельзя… Ну, нельзя же!
- Значит, не станешь?..
- Хорошо! Хорошо, - Тощий встал перед гостем на колени.
Медведь выругался.
- А, делай что хочешь… Только долго пилить. Можь, хоть щипцы взять?
- Не надо. Ну, чего ждешь?
- Да не надо правую! Бери меньший.
Тощий всхлипнул и неловко схватился за крепко сжатую в кулак руку.
- Да вашу мать! Мы тут так до самой ночи просидим.
- Ага, - Медведь подошел, наступил на кисть тяжелым кованым сапогом.
Кое-как отделив от ладони палец, Тощий принялся за дело.