* * *
На пороге лавки старьевщика Бирюлев на миг замер, собираясь с решимостью.
Несмотря на уверения Червинского, что где-то поблизости двое полицейских, было весьма беспокойно. А если они сразу обо всем догадаются? Если что-то пойдет не по плану? Если сыщик опоздает, или - с него станется - вовсе решит не вмешиваться? Что тогда?
Бирюлев вошел. В нос ударил запах прошлого - не едва уловимый, приятный дух времени, а затхлая вонь ношенного, потрепанного, тысячу раз использованного дешевого старья.
Внутри стояли двое. Старьевщик - небольшой, сутулый, с редкой бороденкой и в пенсне - он чем-то неуловимо напомнил Червинского. И посетитель, тоже низкорослый и худой, крючконосый, неопрятный. И что, вот они-то и есть - невидимые?
Не найдя подобающих слов для приветствия, репортер откашлялся - хотя в том не имелось необходимости: оба и без того на него смотрели.
- Чего изволите, сударь? - спросил старьевщик.
- Мне бы… Хм… Слышал я, у вас одна интересная вещь продается.
Лавочник, улыбаясь, воздел руки к потолку.
- И не одна, а много! Смотрите сами. Или же чего определенного желаете?
- Да. Дыню.
- Хорош товарец, - заметил старьевщик.
- Так это я, - ответил крючконосый.
- Могу ли я… взглянуть на то, что вы продаете?
- Неее. Я ничего и не продаю, и даже не покупаю. Весь издержался.
- Ну… - Бирюлев вспоминал рекомендации Червинского. - Говорят, кое-что все же продаете. И я готов купить это за любую цену. Мне не важно, как у вас оказалась статуэтка, но я во что бы то ни стало хочу ее вернуть. Она дорога мне, как память о покойном.
- О чем вы, сударь?
- О бронзовой фигурке. Она, как я полагаю, исчезла из дома моего отца.
- Как так? Ее похитили? - с вежливой улыбкой, за которой виделось чуть ли не издевательство, осведомился старьевщик.
- Повторяю - это не имеет для меня значения. Ищу я и прочие вещи: бронзовый колокольчик, золоченую маску, брошку в форме жука… Древние монеты, потом еще… - увы, без описи пришлось довериться одной только памяти.
- С ними вы точно опоздали - стоило спрашивать сразу, - сказал лавочник.
- Так и они здесь были? - не смог удержаться Бирюлев, рискуя вывести беседу из нужного русла.
Старьевщик пожал плечами.
- Вы знаете, у кого они сейчас? Вдруг новый владелец согласится… перепродать?
- Я вряд ли могу помочь вам, сударь… Разве, если что случайно услышу. Сами понимаете: базар - место оживленное… Какие только слухи не доходят.
- Были-были. То есть вообще, не здесь, конечно, а так… - вмешался крючконосый Дыня. - Глядишь, я, может, и поспрашивал бы. Если о цене договоримся. А?
Чувствуя, как в висках бьется кровь, репортер изо всех сил пытался собраться с мыслями.
- Да… Согласен. Буду признателен. Но больше всего меня интересует погребальная статуэтка. Отец лично привез их из Египта… И они бесконечно важны мне.
- Их? Вы сказали - их, - уточнил старьевщик.
- Их было пять, если мне не изменяет память.
- Пять, - повторил лавочник.
- Кого-то вы мне напоминаете, сударь… А не родственник ли господину Коховскому? - вглядываясь в лицо Бирюлева, осведомился крючконосый.
- Личные вопросы при торговле не уместны, - репортер повторил заготовку Червинского.
- И то правда.
- Жаль, что я снова ошибся адресом. Сожалею об отнятом у вас времени, - Бирюлев сделал вид, что собирается уходить.
- Погодите, сударь! Вы ведь хотели кое на что поглядеть?
- Смотреть впустую смысла нет. Я намерен купить - при условии, если это действительно то, что ищу.
- Так, может, сразу и проверите? Только цена, скажу сразу, немаленькая.
- Не имеет значения. Она здесь?
Крючконосый кивнул и направился к двери.
- Прежде закроемся.
Бирюлеву стало не по себе пуще прежнего. Придет ли Червинский?
Дыня опустил щеколду. Старьевщик, тем временем, достал что-то из-под стола.
- Ну вот.
Фигурка женщины высотой в две ладони, со схематичным скорпионом на голове. Когда-то она лежала в объятиях мягкой бумаги в одной из покрытых непонятными надписями коробок.
"Селкет" - прозвучал в голове голос отца. - "Покровительница мертвых".
- Да, это точно она…
- Шестьсот целковых, сударь.
У Бирюлева столько не водилось даже близко. И что теперь?
Он достал кошелек, сделал вид, что перебирает купюры, стараясь оттянуть время.
Где же они? Где?
В лавке было душно. Струйка пота, пробежав по лбу, скатилась прямо в глаз.
Дверь затрещала под ударом. Старьевщик схватил статуэтку - но спрятать уже не успел. В лавку вошел Червинский - и с ним пара городовых.
Наконец-то!
- Поставь на место!
Лавочник с ненавистью взглянул на Бирюлева.
- Вышла ошибка, господа, уверяю вас! Мне нужно сказать пару слов тому, кто у вас за старшего, - залебезил он.
Дыню, который метнулся к двери, прижали к полу.
- Вы промахнулись! - вторил он.
- Неужели? - Червинский взял в руки Селкет. - Разве не та самая, что украли из дома Коховского, а потом - из нашего участка?
- Она, она и есть, - пылко соглашался Дыня. - Но не в этом ошибка, в другом. Умоляю - выслушайте!
- Забирайте их.
- Да нельзя нам! - взмолился старьевщик. - Не губите, сударь! Не берите грех на душу. Давайте сразу все проясним… Иначе не жить нам.
- Есть только одна причина, по которой я могу о таком подумать: вы прямо сейчас скажете, откуда она здесь. И проведете нас к продавцу… А там будет видно.
- Так мы и без того на ваших работаем, - заметил старьевщик.
Бирюлеву почудилось, будто не только он сам, но и Червинский удивился.
- Оба?
- Ну да, - подтвердил Дыня. - А эту штуку обратно ваш и принес. Он в самом деле продать велел. Ыый, пустите, бога ради, дышать невмочь.
Ерзая по полу, он пытался вывернуться, но городовой удерживал прочно.
- Кто?
- Сыщик тоже… Тимофей Степаныч. Бочинский, кажется.
- Продать?
- Ну да, продать. А мне - комиссию обещал. Шестую аж часть!
Червинский ожесточенно чесал шею, оставляя красные полосы.
- А те вещи… Которые исчезли. Вы сказали, что и они здесь были, - вернулся Бирюлев к тому, что больше всего волновало.
- Не знаю! Вот хоть убейте - не знаю, кто их принес! - заорал старьевщик, округлив глаза так, что они едва не выступали из-за пенсне.
- Кто такие - невидимые?
- Так про то, сударь, и в Старом городе не догадываются… Господин Бочинский велел разведать, да только ничего не слышно совсем. Уж и думают, будто не люди вовсе, а духи какие, - затараторил придавленный Дыня.
Червинский задумался. Бирюлев же, напротив, никак не мог ухватиться за мысль.
- Ведите в участок. Обоих. Там разберемся. А это я пока с собой забираю.
Неаккуратно убрав Селкет в карман, Червинский подал знак Бирюлеву и вышел из лавки.
- На сегодня, пожалуй, расстанемся.
- Но что все это значит? Я ничего не понимаю.
- Я тоже. Но, во всяком случае, мне стоит для начала с глазу на глаз поговорить с Бочинским… Прощайте, Бирюлев.
Повернувшись, Червинский быстро пошел прочь.
Бирюлев сперва смотрел ему вслед. Потом, обернувшись, стал наблюдать, как городовые выводят из лавки старьевщика и Дыню. Вокруг уже собиралась толпа.
* * *
Макара долго тошнило, а потом он так и улегся, уткнувшись лицом в пол. Все нутро раздирала боль - как та, что в детстве, когда он, несмотря на запрет матери, съел пару пригоршней горькой ягоды с улицы.
Над головой Алекс с Медведем то ли обсуждали что-то, то ли препирались. Один говорил зло и быстро, переходя на шипение, другой гнусаво бубнил. Однако смысл слов не достигал сознания.
Затем кто-то из них уходил и возвращался, громко топая подкованными сапожищами. Конечно, это Медведь. Алекс передвигался бесшумно.
- Все, барыня, завязывай слезы лить. Пойдем.
Макар вздрогнул и покрепче зажмурился.
- Тощий, ты меня слышишь?
Если они уйдут, а он останется, то разговора с домашними не избежать. И как им объяснить то, что здесь случилось и в чем Макар сам ни шиша не понял?
Степка с его лавкой оказался ребяческой шалостью.
- Да…
Он встал, потряс головой, стряхивая пелену перед глазами. Ну, то есть перед одним: второй после недавнего урока Алекса еще не открылся.
Пошли к черному ходу - точнее, Макар просто брел следом, потому как даже не знал, где тот находится.
Тяжелую дверь заело, однако Медведь справился.
Вышли к телеге. Велели за ней смотреть, а сами вернулись в театр. Словно со стороны Макар видел, как они вытаскивают своего гостя - завернутого в простыню, которую невесть где нашла мать. Погрузили.
Алекс не заставлял. Всего лишь прикрикнул. Нет, Макар сделал все сам.
Онпопытался подкурить папиросу, но не получилось: руки дрожали. Да что там - всего трясло.
Медведь сел править, Алекс забрался в телегу.
- Тощий, тебя еще долго ждать?
Макар поспешил.
Поехали.
Алекс откинул подвязанную дерюгу. Стало темно.
На ухабе подкинуло - человек застонал.
Живой.
Макар засунул в рот палец и принялся ожесточенно грызть, чувствуя ком в горле. Спутник что-то насвистывал.
- А мне уже можно домой? - точно, как щенок заскулил. Самому противно.
- Что, у тебя есть дом?
Снова подбросило. Алекс выругался, выглянул за дерюгу.
- О, уже и приехали.
В овраге телега долго ворочалась. Наконец, остановились. Вытащили гостя. Макара выходить не просили.
- Ну что, Медведь? К Колесу?
- Мгм!
До чудной избы добрались быстро. Уселись за стол в первой комнате. Конопатая хозяйка принесла еду и самогон. Макар захмелел в момент, едва только хлебнул. И принялся пить стаканами, не закусывая.
- Аленка, притащи-ка сразу лохань, - добродушно предложил хозяин.
Пойло вызвало в голове странные волны: Макар будто то отплывал в пригожую даль, то вдруг резко возвращался к реальности.
- Ну, мать твою… Гляжу, Алекс, тебя снова вчистую с катушек снесло. Зачем его-то? Если уж так приперло - поймал бы кого на улице, что ли. Ну, теперь жди ответа.
- Он мог что-то рассказать.
- Да ну? Будто ты о том думал. Я тебе сразу говорил - все будут молчать. Разве ты и сам не понимаешь, а? Никому тут такое дерьмо не нужно.
- Ну все уже, завязывай. Даже Тощий так не гундосит, - Алекс рассмеялся, приобняв Макара.
Нынче он пребывал в превосходном расположении.
- Хорош, Колесо. Не впервой, - поддержал Медведь, подмигнув.
Макар повеселел. Хмель вытеснял мучительные раздумья.
Чудная изба постепенно наполнилась незнакомцами. Впрочем, таковыми они были только для него. Все остальные здоровались с пришедшими за руку, завязывались беседы.
- Ну, за воскресный день!
- Выпьем!
- Так что, играем? - предложил один из гостей.
- Играем!
- Разве что на интерес? В кармане совсем пусто…
- Ага. На пальцы, - заметил хозяин, хмуро глядя на Алекса.
- Да пошел ты. Иди, настриги?
- Тощий, садись ближе. Научу, как обещал, - предложил Колесо.
Играть оказалось просто. Макар сообразил сразу. Втянулся: интересно.
Не прошло и часа, как он полез ко всем обниматься. Гости выдались дружелюбные - отвечали взаимностью да шутили.
- Девок, что ли, позвать, - лениво предложил кто-то.
- Зови, - одобрил Алекс.
Макар вернулся к нему - сел рядом.
- Я же вот что хотел… - пьяно хихикнул. - Того, Степкиного, к участку подбросили. Да только Червинский сказал, что никого искать и не вздумает.
- А с чего бы вдруг вышло иначе? - ухмыльнувшись, Алекс легко щелкнул его по лбу. - Вот ты шкура. Но молодец. Так и делай.
Довольный Макар расхохотался.
15
Их было пять: три бога и две богини. Все из одной гробницы.
Закрыв глаза, Бирюлев так и видел фигуры расставленными на полу. Все вровень - высотой в две ладони, тусклые, позеленевшие, но при том - печально-торжественные.
Селкет, защитница мертвых - с длинными глазами и скорпионом. Анубис псоглавый, проводник царства смерти - герой многонедельных кошмаров, что мучили по ночам. Амат, пожирательница грешных душ - наполовину лев, наполовину крокодил. Длинноухий Сет, воин зла. Сокар с головой сокола - повелитель умерших.
- Что у тебя там в них, а? Небось, собачатина? Оттого так и прохватило? - внизу, под самыми стенами гостиницы, громко возмущался косматый ремесленник в засаленной поддевке.
- Иии, сударь! Побойтесь бога! Мяско отборное! - верещала уличная торговка.
Вместе с их криками сквозь распахнутое окно проникала жаркая, липкая духота.
Однако Бирюлев, задумавшись, не замечал ни того, ни другого.
Отец почти сразу раздал их, не оставил в доме ни одной. Мать тогда уже тяжко болела. И потому, когда потребовала убрать страшных идолов прочь, он с легкостью согласился. Отдал, или, может, продал - к тому времени почти совсем поистратился.
И вот, спустя немногим менее двадцати лет, египетская богиня и Бирюлев встретились снова в лавке старьевщика.
На душе остался смутный осадок, не дававший покою.
Происшествие крайне хотелось обсудить с сыщиками. Но увы: с тех пор, как в воскресенье Бирюлев увидел спину уходящего Червинского, застать их не удавалось. В участке говорили только одно - работают.
Между тем, для Титоренко такого ответа явно бы не хватило, а весь прежний запас историй и домыслов исчерпался. В надежде на скорое появление настоящих новостей, репортер сегодня вовсе не пошел в газету.
Но что же все-таки случилось в лавке? Репортер долго о том размышлял, стараясь не давать голос норовящим высказаться сомнениям.
Вероятно, Бочинский тоже собирался, как и они с Червинским, поймать невидимых "на живца". Но только, чтобы преступники ничего не заподозрили, поступил куда более хитро. Сперва тайком вытащил богиню из сейфа, и тем самым создал убедительную легенду о краже. А потом, когда все улеглось, решил приманить невидимых. Он намеренно не поставил других полицейских в известность о своих планах, чтобы никто их не выдал. Решил действовать один - довольно смелый поступок. Однако безграмотное вмешательство младшего коллеги все испортило.
Но… так ли уж верен подобный расчет?
Отчего бы именно невидимым покупать статуэтку, да еще и за такую баснословную цену? Зачем, если им под силу ее просто украсть?
Значит, полицейские убедились в наличии связи между жертвами и пришли к выводу, что преступники ищут содержимое египетских гробниц. Причем по какой-то причине оно им настолько важно, что они готовы даже перекупить один из предметов.
Однако на все вопросы Бирюлева о связях между жертвами Червинский отвечал одинаково: пока полицейским не удалось установить их характер.
Возможно, конечно, что они по-прежнему просто скрывали все новые сведения от Бирюлева. Только и всего. Это раздражало, хотя объясняло многое.
Но не убийство отца.
Ожидание вестей изматывало. Нужно сделать хоть что-то.
И для начала - все-таки заглянуть в театр.
В понедельник его дверь, как и в большинстве подобных заведений, оказалась заперта. В этот день актеры отдыхали.
Вчера же визит отменили скверный настрой и усталость.
Спустившись вниз и проходя мимо Ферапонта, Бирюлев поинтересовался:
- Для меня что есть?
Тот ожидаемо покачал головой. Кроме Червинского, Натальи и убитого Батурина больше никто до сих пор не знал, что репортер сменил адрес.
Жара оглушала. Сняв с головы соломенную шляпу, Бирюлев принялся ею обмахиваться - однако волны горячего воздуха не могли освежить.
В сквере, где разместился "Париж", репортера чудом не сбил с ног бегущий навстречу маленький оборванец. Едва разминувшись, Бирюлев поглядел ему вслед. Нищих на улицах становилось все больше.
Перед входом стояла большая коробка - подарок актрисе от благодарного поклонника? Очевидно, спешивший на деле оказался посыльным.
Бирюлев толкнул створку массивной резной двери - она громко взвизгнула, затем заскрипела. Вместо ярких электрических огней встретил прохладный полумрак: театр, вечерами более похожий на кабаре, днем преображался.
В глубине, со стороны зала, слышались голоса. Репортер пошел в их сторону, миновав пустынный темный вестибюль. Перед спектаклями он наполнялся разгоряченными голосами и громким смехом. Тут и там мелькали пестрые одежды. Сквозь невзыскательную публику было не протолкнуться.
Прямо на сцене, под искусственными лучами, на расставленных полукругом стульях сидели полный господин и дама в синем вечернем платье. Она громко зевала, прикрывая рот тонкой ладонью.
- Здравствуйте, сударь. Представление вечером. Желаете билетик купить? - господин опередил Бирюлева. Он радушно улыбался, отчего на щеках выступали ямки, и выговаривал "р", как "нь".