- Не совсем… Я хотел поговорить с актрисой. Пожалуй, вы могли бы оказать любезность и сообщить, когда к ней удобнее подойти, - не начинать же знакомство с рассказа о происшествии?
- Кто же ваша прелестная госпожа? - игриво и весьма развязно полюбопытствовала дама в синем. Подойдя ближе, Бирюлев отметил, что выглядит она усталой и порядком обтрепанной.
- Елена Парижская.
Улыбки погасли.
- Надежда, позови Алексея Иваныча.
- Но у него ведь гости… - возразила дама, но тут же встала и скрылась за кулисами.
Бирюлев вертел намокшую от потных рук шляпу.
- Располагайтесь, сударь, - предложил господин, указывая на места в первом ряду. - Наш эээ… владелец этого театра сейчас наверняка подойдет.
Репортер занял одно из сидений. На другом приметил газету конкурентов. Внизу стояли пустые бутылки, на поручнях - пепельницы. "Париж" слыл современным заведением.
Тем временем, под свет ламп из-за кулис вышли двое. По черным рубахам до колен да широким штанам, заправленным в сапоги, в них не удалось бы заподозрить людей искусства. Куда более уместно они бы смотрелись, поджидая путников в подворотне.
Первый - высокий, худой, стриженный коротко, как арестант, с неопрятной редкой бороденкой и разбитым лицом - показался смутно знакомым. Да это же тот самый рабочий, что служил Червинскому! Но что он тут делал?
Второй - ростом пониже, но куда крепче, с грязными темными волосами, давно не знавшими ножниц и доходившими до ворота - коротко приказал:
- Выйди вон, Щукин.
Бирюлев несколько оторопел, однако полный господин, не споря, покинул сцену.
Черный, скривившись в неприветливой ухмылке, спрыгнул в зрительный зал.
- И кто тут у нас?
- Я…
- Это тот газетчик. Я тебе про него говорил, - рабочий поспешил следом. - Еще про меня обещал написать.
- Вот как?
- Алекс, ты бы не трогал его, - вдруг попросил агент, еще более усилив тревогу Бирюлева, которому и без того стало весьма неуютно.
Черный потрепал его по плечу:
- Что ты, Макарушка? Когда же мы так гостей принимали? Никакого понимания, - заметил уже в сторону репортера.
Он сел рядом, справа, спутник - слева.
Черный закурил, намеренно выдохнул дым прямо в лицо Бирюлеву, но тут же сделал вид, что отгоняет его ладонью. Костяшки рук были разбиты в кровь. Прищурившись, он внимательно разглядывал Бирюлева. Глаза - будто горящие головни: в сплошных красных прожилках и темные до черноты - в полутьме совсем не виден зрачок.
Вмиг вспомнив все слухи, которые ходили о театре и даже казались весьма пикантными, репортер пожалел о визите и перевел взгляд влево. Рабочий, очевидно, тоже нервничал - непрестанно притопывал.
Прежде сыщик рассказывал об обыске в театре… Точно. Теперь понятно, что он тут делает. Еще бы не тревожиться - ведь Бирюлев знаком с Червинским, а значит, может раскрыть его помощь полиции.
Но что же это за место на самом деле? Впрочем, на сей раз ответ, пожалуй, лучше не знать.
Репортер принялся разглядывать неровный дощатый пол.
- Слушаю, - черный, наконец, закончил осмотр.
- Я пришел поговорить с госпожой Еленой. Если она вернулась.
- Откуда?
- А ведь там был он. В тот вечер, у театра, - вмешался рабочий.
- Я тебя спрашивал?
Нужно что-то сказать. Только кто знает, каких ответов тут ждут?
- Я слышал… точнее, видел, что госпожа Елена пропала. Около месяца назад. И подумал, что она уже могла возвратиться.
- И как же такое случилось?
- Я вышел за ней после спектакля. Она превосходно играла - и я захотел выразить свое восхищение…
Черный рассмеялся - громко и неприятно.
- Тут это так называется? Да ладно - она редкая шалашовка.
Бирюлев смутился, но заставил себя продолжить.
- На улице она говорила с господином, но я не рассмотрел его в темноте. Обещала с ним встретиться… Они простились, и он отъехал в автомобиле. Тогда я позвал госпожу Елену - она обернулась. И тут из-за дерева кто-то вышел и схватил ее. Он, кажется, зажал ей рот и потащил к мостовой, где стояла телега. Больше я ничего не видел. А после того, как мне рассказали о визитах госпожи Елены к моему отцу, я решил зайти в театр и спросить, не вернулась ли она. Впрочем, из вашего вопроса я уже понял, что этого так и не произошло.
Отрадно все-таки, что репортеру так и не довелось поближе познакомиться с прекрасной актрисой.
- Значит, к отцу.
- Видите ли… - как к нему обратиться? - Сударь. Госпожа Елена его знала. Полагаю, они виделись незадолго до преступления. Моего отца ограбили и убили.
- Хм… - Черный на миг задумался, почесывая лоб. - Макарушка, ты бы нам выпить, что ли, принес? А то что о нас подумает…
- Бирюлев. Георгий Сергеевич. А вы?
- Я Алекс. Это мое заведение.
Репортер кивнул, не уточняя.
- Он зовет себя "Приглядчик", - сообщил, вставая, рабочий.
- Хорошее слово. С Макаркой, вижу, знакомы.
- Мы встречались прежде, и не раз, - подтвердил Бирюлев, едва удерживаясь оттого, чтобы упомянуть Червинского.
Макар скрылся за сценой.
- Так где они виделись?
- Не пристало говорить подобные вещи о даме… Тем более, что она ваша… ээ? Супруга? Так что простите заранее. Но вопрос для меня весьма важен, и потому отвечу прямо: в его доме. Соседи видели, как она утром выходила оттуда, и узнали ее на афише.
- В доме… А где он жил?
- На другом конце города. В квартале Березовом.
Стоило ли уточнять?
- Тихое место. Когда же все вышло?
- Я нашел тело отца 3 июня, в воскресенье. Он лежал в своей постели. Полагаю, его опоили.
Алекс стер с губ табачные крошки, сплюнул на пол.
- Надо же. И ограбили, говоришь?
Бирюлев кивнул.
- Ты кому-то рассказывал про нее?
И зачем бы ему так позорить память отца?
- Нет.
Вернулся рабочий, принес бутылку и три стакана. Поставил на поручень, разлил.
- Понимаете, я просто хотел расспросить госпожу Елену… Вдруг бы она что-то вспомнила и это смогло помочь в расследовании? Понимаете, ведь на моего отца напали невидимые… Вы наверняка о них слышали.
- Невидимые? - Алекс резко обернулся. Бирюлев вздрогнул.
- Да. Те, что убивают коллекционеров.
- А как же - слыхал. Ну что, за знакомство, Приглядчик?
Бирюлев глотнул, но тут же отставил стакан: гадость несусветная. То ли вино, то ли спирт.
- И как? Что думает полиция?
Репортер, опасаясь отказывать новому знакомому, рассказал, как идет следствие. Не утаил и свое недавнее участие, а также постигшее их с Червинским фиаско.
- Полагаю, сыщики и сейчас пытаются выйти на невидимых, - завершил он.
- За эту бирюльку легавые просили от пятихатки. Но все равно ушла быстро.
- Как? - не понял Бирюлев.
- Да просто. Вчера еще слышал, что продана она через перекупа.
- Но… Кому?
- Не спрашивал. Мне-то какой интерес? Я хлам не собираю.
Отгоняемые мысли вернулись, жужжа, как встревоженный рой.
- То есть, вы хотите сказать, что сыщики на самом деле продали вещь, украденную у убитого? Доказательство преступления?
- Я ничего не хочу, - Алекс подкурил очередную папиросу и отбросил спичку далеко в угол. Бирюлев проследил за ней взглядом. - Ты лучше у них спроси. Послушай, что скажут.
Репортер встал.
- Спасибо, что уделили время, и простите за напрасное беспокойство.
- Я бы помог тебе с Маруськой. Да только вот уже почти месяц сам ищу эту суку.
- Если бы вас не очень затруднило… Тут адрес газеты и мой домашний, - Бирюлев достал из кармана визитку и протянул хозяину заведения. Пожалуй, не стоило, но назад уже не вернуть.
Алекс пожал плечами.
- Ты неправильно держишь, - заметил рабочий, и обратился к Бирюлеву: - Не говорите Червинскому, что видели меня здесь.
Выходит, догадка о его роли в театре оказалась неверной. Иначе он бы точно ни за что не проболтался о сыщике.
- Весь город уже, видно, знает о твоих с ним забавах, болван, - заметил Алекс, еще больше запутывая репортера.
- Разумеется, не скажу. Еще раз благодарю вас. До свидания.
- Прощай.
Легко поклонившись в дань приличиям, Бирюлев поспешил из театра.
Кто бы знал, что его посещение окажется куда более впечатляющим, чем встреча с торговцами краденым.
* * *
Скрипучая дверь, царапнув нервы, закрылась.
Алекс только замахнулся - не особо и злился - как Тощий отскочил и взвизгнул:
- Больше не буду встревать! Да?
Куда бы деться: никчемушный щупленький франт заставил беспокоиться. Впрочем, дальше разговор сам собой зашел в такое удачное русло, как и намеренно не всегда повернешь. А ведь Алекс уже было задумался, что с ним делать.
- Что за дерьмо тут написано?
- Ну как же? Он ведь сам и сказал - адреса, - Тощий вгляделся в карточку. - Вот только живет он не там, а в "Офелии". В номере десять, на втором этаже. А что, мы к нему заглянем?
- Любопытный ты, твою мать, шибко стал. Там видно будет.
Франтишка - Маруська точно еще никому не отказала - точно не служил Легкому. Приглядчик - какое напыщенное прозвище - повторил все то же самое, что и прежде другие. То есть, либо они сговорились - и Легкий, и Тощий, и Надька, и франт - либо не врали.
Только зачем ей заткнули рот? Напоказ?
- Как думаешь, расскажет Червинскому?
- Если бы не бирюлька - наверняка. Он из такой породы.
- А теперь?
Вышло весьма занятно… Алекс рассмеялся:
- Найдутся другие темы. Пошли.
Колесо, как выяснилось, не слишком заскучал в компании Тощих. Он сидел на полу и во всю резвился с младенцем, отчего тот визжал, забавляя тем самым и баб.
Увидев Алекса на пороге гримерки, встал, отряхиваясь.
- Впрямь что важное?
- И да, и нет. Про то, где Маруська - опять ничего.
- Ну, а я о чем? Не хотят вражды. Никто не желает, вот и молчат, не вмешиваются. Тут уж или сам что узнаешь, или случай какой. Могли бы и вместе осмотреться. Что-нибудь бы, да и вышло. А так делать, как ты… Только судьбу искушаешь. Эх, ни в чем меры не видишь!
Колесо говорил дело. И сейчас, и прежде. Всегда.
Он вообще не ошибался - скучный, правильный Колесо. Все вещал заунывно, как старуха-гадалка. "Зачем же калечить?" "Не бери лишнее, если самому не надо". "Не убивай без нужды". "Остановись - на что тебе?" "Слишком много вы крови пустили - точно добром не кончится". "Не ходи с ними. Не в этот раз".
Они тогда едва на дворе не подрались. И Алекс ушел. А Шило - молодой, но толковый - увязался следом. Посмеялся над тревогами Колеса. Но вот если бы Алекс ему запретил - то он бы остался. Да. Только у Легкого из семи и вовсе вернулись назад только двое - он сам да Тулуп. Там уж так вышло, что каждый за себя. А Шило сам захотел. Знал, что делал.
Алекс потом долго поминал Колесо с его пророчествами недобрым словом. И за то, что удачу сглазил, и беду накликал. Даже подозревать начал в том, что знал больше, чем говорил. Но, когда остыл и все сопоставил, то понял, что Колесо оказался прав.
Послушал бы его в тот раз - все бы вышло иначе. Не было бы ничего - ни пути через лес, залитого собственной кровью, ни театра, ни Маруськи.
Любопытно, как бы все сложилось? Определенно лучше - но как?
Прежние советы Колеса заглушал азарт. Но и сейчас хотелось их слушать не больше.
- Так что там за новости принесли?
Алекс отмахнулся.
- Тощий, скажи.
- Про легавых-то? Колесо, да ты разве не знаешь?
- А, вы все про то… Ну да, ловко.
Из глубины театра донесся истошный вопль.
* * *
- Что это? Что тут такое, я тебя спрашиваю?
- Не знаю, Алексей Иваныч! В коробке за дверью стояло! Не видели наши, кто принес!
Вот бы выпить сейчас. Макар огляделся в поисках бутылки - наверняка там еще что-то осталось - и вдруг, не пойми с чего, вспомнил урок географии. Держа в руках указку, он стоял посреди класса и показывал на карте, прикрепленной к доске, Италию. Карта была странной: на ней весь мир - круг. А сама страна, которую следовало найти, походила на сапог. Так объяснял сам учитель - проще запомнить. Мать в этот час уже собирала на стол, а Дашка - ей стукнуло, может, лет пять - подражала: поила чаем из крошечной чашки куклу. Батька в ту пору еще не помер. А что вышло бы, если бы он и вовсе остался жив?
- Ааааа! Нет! Умоляю!
Алекс что, решил изуродовать и Щукина?
На днях, когда он напился и потому был в добром настрое, Макар отважился задать вопрос, который все не шел из головы.
Зачем?
Не так в лоб, конечно, как Колесо: "что ты творишь". Ну, так они и знали друг друга, видимо, много лет.
Нет, робко: "а для чего мы это сделали?"
- А почему нет?
Наверное, в этих словах был смысл. Просто Макар пока не понял - но Алексу виднее.
Он ведь вообще не ошибался. И вот с Червинским тоже. Макар бы ни в жизнь не догадался - однако Алекс показал все со стороны. И до чего ловко вышло!
Мерзкий, правда, осадок, да. И совсем ничего не ясно, кроме того, что сыщики поступили гадко с самим Макаром.
Если бы не наказ Червинского - он бы, поди, не сидел так долго без дела и не встретил снова Степку. А если бы и столкнулись - то разве он согласился бы?
И уж, конечно, в таком случае Макар бы не повстречал и Алекса.
Хорошо это или плохо?
Так сразу и не понять. Но только тогда он бы остался собой прежним, который ни черта в жизни не смыслил.
Репортер все равно наверняка не удержится, разболтает Червинскому. Что же сделать такого, чтобы он замолчал?
Надо будет спросить у Алекса, когда тот опять высадит бутылку-другую.
- Да ты что? Пальцы, да? Так я и без тебя вижу. Или, думаешь, совсем тут, с вами, паскудами, ума лишился? Я не о том тебя спрашиваю.
- Да разве я могу знать?!
А вот и бутылка. Почти полная! Глоток, другой, третий.
- Тощий, а ну иди сюда!
Похоже, все же придется взглянуть, что им принесли. Хотя и без того ясно, что лучше бы такое не видеть.
- Что это за дерьмо, вашу мать? Легкий совсем поехал?
- Алекс, подожди. Давай спокойно подумаем, - увещевал Колесо.
- Что он, сука, хочет сказать?
Алекс достал что-то из коробки и швырнул в повизгивавшего, красного Щукина.
Но она не опустела.
Макар заглянул и не сдержал тошноту.
Там, в бурой лужице, лежали тонкие женские пальцы.
И Алекс, и Колесо выругались.
- Ну… Тощий, да как так? Ну, эка невидаль, - осудил Колесо.
- Ага. А я-то уж думал - все, с таким завязали.
- Эх… Как сам, так ничего, да? Ладно, Алекс. Давай соображать. Первым делом - это тебе ответ.
- Ну так и без того ясно. Но что он значит? Должен же быть хоть какой-то смысл?
Алекс почесал лоб, прочертив на нем бурую полосу. Руку он, очевидно, выпачкал об коробку.
- Жаль, что мы сами не видели, кто ее принес. Может, разговорим Толстого?
- Ну, давай попробуем. Только он, если бы знал, не стал молчать - трусливая дрянь.
- Нет! Умоляю, господа!
- Но точно не Машкины? А то вдруг позабыл.
- Сам-то взгляни, - Алекс наклонился и достал из коробки предмет.
Макара опять разобрал рвотный позыв.
- Тонкий, короткий. Девке лет шестнадцать - восемнадцать.
- А Маруське почти двадцать шесть. И когти у нее длинные да острые.
- Ну, их и отрезать можно… Слушай, вот не стал бы ты ерундой заниматься - мы бы сейчас головы не ломали.
- Давай лучше думать о том, что есть.
Макар вернулся к бутылке, надеясь, что больше не позовут.