Начался спектакль, Елена вышла на сцену. Она хорошо знала монологи - да и в целом роль распутной Маргариты Готье не требовала особой игры - потому на реплики отвечала, особо не вслушиваясь, больше оглядывала зал в поисках новых лиц.
В первом ряду Елена заметила настойчивого господина в бежевом, встреченного недавно у дома Старого Леха. Не сказать, что он обладал примечательной внешностью, однако запомнился.
Сдержал обещание.
- Что вам нужно? Чтобы я стала вашей любовницей? - по замыслу реплика должна была прозвучать рассерженно. Однако, произнося ее, Елена словно делала предложение, пытаясь поймать взгляд зрителя.
Интересно, заметен ли столь слабый посыл из зала?
- Но ведь я вам уже сотни раз говорила, что я этого не хочу…
Господин в бежевом послал воздушный поцелуй.
Алекс редко смотрел представления. Надо надеяться, что он не изменил себе и теперь.
* * *
Макар весь день прошатался по улицам, тратя время впустую. А ведь мог бы пойти и наняться крючником в доках, предложить помощь на базаре, снова обойти лавки и мастерские. Хотя бы поденно - а там, кто знает, вдруг бы и настоящую работу нашел?
Между тем, хозяин барака, где находилась каморка - дом для самого Макара, его матери, сестры и двухлетнего сына - вчера опять приходил за арендой. Подождать еще немного отказывался. Частями брать не хотел. Сквернословил и грозился выдворить Веселовых с полицией. Мать с сестрой плакали, но не разжалобили.
Оставалось надеяться, что случится чудо - либо женщины нежданно смогут штопкой заработать столько, что покроются все долги.
А все проклятый сыщик Червинский и Макарова глупость.
Однажды - в ту пору его уже прогнали с завода - он отправился искать заработка в порт. Рабочий как раз присматривался, к кому подойти, когда его окликнул хорошо одетый господин:
- Эй, бродяга!
Макар не выглядел настолько плохо, однако, вопросительно глядя, приблизился. Может быть, нужно отнести чемодан или - ну а вдруг? - потребовались руки для разгрузки целой баржи. В таком случае нет никакой разницы - кто, как и кого назвал.
- Заработать хочешь?
Макар с готовностью кивнул.
- Тогда отойдем.
Отошли. Господин достал кошелек.
- Мы бросим его на дорогу. Я спрячусь там, за стеной, а ты встанешь поодаль и примешься наблюдать. Как только кто любопытство проявит - ты тоже подойдешь. Дескать, еще раньше заприметил. Если кто совсем ободранный, то сразу лопатник хватай, и говори, что твой. Если кто пожирнее, то тут предложишь поднять. Если не возьмет, то подберешь сам и дашь ему в руки. Но внутрь смотреть не позволяй. А потом выйду я и скажу, что мой. Открою и пойму, что в нем не хватает. Ты покажешь мне свой лопатник и скажешь, что у тебя там два рубля - я возьму и проверю, пересчитаю твое.
- Но у меня нет. Ни денег, ни кошелька…
- Тьфу, гольба. Возьми, - господин вынул из кармана очередной бумажник и протянул Макару. - Вот, значит, пересчитаю твое, а потом его попрошу. Если он упираться примется, то ты тоже поднажми - якобы, ты же свое показывал. Потом он даст мне лопатник, и я - деру. И ты тоже не зевай, рви со всех ног. Потом встретимся за складами и все поделим. Ну как?
Предложение не вязалось с щеголеватой наружностью, а она, в свою очередь, с грубым выговором. Однако, прельстившись легким, хоть и нечестным, заработком, Макар после минутного колебания согласился.
Забросили кошелек, стали ждать. Вскоре один из прохожих заинтересовался и наклонился. Макар быстро направился в его сторону. Заметив, господин тут же отпрянул и спешно ушел. Все в точности повторилось и в другой раз.
- Псс… - позвал наниматель из-за угла. - Иди сюда, бродяга!
Макар подошел.
- Ты чего их расшугиваешь-то сразу? Ты тихо подходи, гуляючи, а не напролом при.
Пришлось очень постараться, чтобы выполнить пожелание. Макар даже принялся тихо насвистывать, всем видом показывая праздного гуляку, однако снова безуспешно. Едва завидев его, человек, привлеченный находкой, устремился прочь.
Повезло на четвертый раз. Невысокий господин с бакенбардами, заметив кошелек, присел на корточки. Подняв голову, он приметил гуляющего Макара и поднялся, но уходить и не думал. Ждал.
- Ваш? - спросил прохожий.
- Нет. Но я на него смотрел, - ответил Макар, надеясь ничего не перепутать. Невысокий молчал, и потому пришлось продолжать: - Гляжу - неужто что лежит? Кошелек или нет? Любопытно.
- Да…
Указания выветрились из головы, и Макар не сразу смог сообразить, что нужно сделать.
- Посмотрим? - наконец предложил он.
- Можно.
Макар поднял находку.
- Полный, похоже, - заметил он. - Поглядите?
Прохожий протянул ладонь, и Макар положил на нее кошель.
Господин куда-то косился, и, проследив за его взглядом, рабочий увидел своего нанимателя.
- О, вот где мой кошелек! - радостно изумился он.
В ответ прохожий схватил его за плечо. Тот дернулся и бросился наутек, а вот Макар остался. Крепко взяв его за локоть, сыщик Червинский - а это был именно он - потащил задержанного в полицейский участок.
Там Макар рассказал всю историю и отдал бумажник, оставленный нанимателем - набитый, как выяснилось, резанной бумагой.
- Если не врешь, то ты - полный дурак, - у Червинского от смеха аж слезы выступили. - Неужели думаешь, что он бы с тобой поделился?
Сыщик собирался - по крайней мере, так следовало из его слов - на первый раз отпустить Макара. Но потом, как на грех, вошли те самые городовые, которые схватили на забастовке. Казалось, в рабочем не имелось ничего примечательного, однако они все равно признали.
- О, это же стачечник, что у нас в прошлом месяце гостил. Снова какую смуту затеял?
- Нет, ваш политический в простые подкидчики переметнулся, - ухмыляясь, ответил Червинский.
Тогда и последовало предложение: либо Макар отправится за решетку, как опасный рецидивист… либо разнюхает и расскажет сыщикам, кто такие невидимые и где их можно найти.
Так он впервые узнал о банде, что ныне сживала его вместе с семьей со свету.
- У нас в бумагах ты будешь зваться "Свист" - потому что свистел, как идиот. Кто же так шумит в вашем деле? Встречаться станем не здесь, а в гостинице "Офелия", в пятнадцатом номере. Я дам тебе ключ. Если нужно привлечь меня на улице - не подходи, сморкайся. И я тоже так сделаю. Сообщения для меня оставляй у портье… Постой-ка - ты ведь, поди, неграмотный?
- Грамотный, - с гордостью ответил Макар, окончивший даже не приходскую школу, а несколько классов реального.
- Вот и прекрасно. Значит, как что узнаешь, пиши мне записку со временем, и оставляй Феоктисту. Я тебе тоже буду через него сообщать, когда мы должны увидеться. Ты часы-то понимаешь?
- Помилуйте! На заводе работал…
Выбора не имелось - предложение пришлось принять без раздумий. И с тех пор Макар уже месяц мотался по улицам, навострив крупные уши, да подслушивал по трактирам. Он мимоходом выведал много секретов, но ни один из них невидимых не проявлял.
Единственное, чего Макар до сих пор опасался - это ходить в Старый город, как того требовал сыщик. Говорили, будто кварталы оврага для тех, кого ищет Червинский, дом родной. Но уж слишком опасно, а Макар и без того о неприятностях не скучал. Его дважды побили, заподозрив, что на чужие карманы заглядывается.
Но это не страшно: синяки заживут. А вот снова возвращаться домой с пустыми руками очень совестно.
Денег Червинский не давал, хотя шулеры, что играли в кабаке, говорили, будто бы ищейки хорошо платят своим "лягачам". Кажется, так они называли таких, как Макар. И да, еще грозили убить каждого, кого вычислят.
Устав слоняться и совсем запыхавшись, унылый Макар сел на скамейку в сквере у нового деревянного театра. Там, судя по звукам, уже началось представление.
Червинскому нужна история… История, подслушанная где-то на улицах.
Макар громко рассмеялся пришедшей в голову мысли, напугав прохожих.
3
Как только Бирюлев вернулся, Ирина села за рояль.
Она терзала инструмент весь остаток ночи. Рыдающие, надрывные звуки пронизывали дом. О сне не могло идти речи, даже если зажимать уши двумя подушками.
Сперва Бирюлев мужественно терпел, ворочаясь с боку на бок и мечтая о внезапной глухоте. Однако, пару часов спустя все же сдался. Любая громкая сцена лучше подобной нескончаемой пытки. Хотя, конечно, оставалась тревожная вероятность, что и после разговора Ирина продолжит играть.
- Наслушаться не могу, Иришенька, - ласково, как только мог, сказал репортер, спустившись в гостиную.
Поцеловать или нет? А, чего уж там. Бирюлев подошел к пианистке и наклонился, однако она резко дернулась, больно ударив головой в челюсть.
Пальцы же продолжали вонзаться в клавиши, вынуждая их завывать от боли.
Если бы только уронить на них что-нибудь тяжелое…
Бирюлев устроился в кресле и взял с кофейного стола субботнюю газету. Его материал снова занял первую полосу. "Невидимые убийцы: полиция признала бессилие". Смело. Признаться, думалось, что Титоренко сменит заголовок на менее бунтарский. Впрочем, и так тоже вполне неплохо.
- Жорж, мне нужно одиночество для раздумий.
- Хорошо. Вернусь наверх.
- Не только сейчас. Вообще. Я не могу так больше.
Начиналось.
- Ирина, отчего ты не желаешь ничего слышать? Придумываешь разное. Для твоей ревности нет никаких оснований. Я ведь столько раз объяснял: у меня работа, - в доказательство Бирюлев выставил перед собой газету.
- У нас достаточно средств…
- Нет. Я устал от разговоров о том, что проживаю средства жены, - репортер нисколько не лгал. Действительность оказалась не столь приятной, как представлялось, будучи двадцати одного года отроду.
- Я намерен сам нас обеспечивать, - интересно, а что бы вышло, если бы он сказал "себя"?
- Дело вовсе не в твоей работе, Жорж, - устало отозвалась Ирина. - Она ведь лишь предлог. Ты должен уйти… Уходи, прошу тебя. Прямо сейчас.
- Ты в самом деле меня выгоняешь?
- Да. Это мой дом, - жестко сказала она, но, спохватившись, тут же добавила: - Мне просто нужно подумать.
Бирюлев не раз представлял, как прозвучат подобные слова. Первое время - со страхом, а потом, пожалуй, и не без смутного тайного ожидания.
Он молча отправился в спальню и достал чемодан. Чего действительно жаль - так покидать привычный уют.
Пока что можно пожить у отца.
Бирюлев начал складывать вещи, когда вошла Ирина.
- Поклянись мне, что ты не лжешь! Что не ходишь к женщинам. Хотя о чем я прошу… Все ведь сама видела.
"Да, Иришенька! Самому удивительно, но на сей раз ты права".
Бирюлев достал нательный крест и для убедительности поцеловал.
- Клянусь.
Она прижала руку ко лбу.
- Жорж… Если я ошиблась, то… Впрочем, нет. Мне все равно нужно остаться одной. Возвращайся завтра. Пожалуйста.
Ирина вышла, но, к счастью, отправилась не обратно к роялю, а в кабинет. Вскоре Бирюлев услышал, как она позвала оттуда:
- Маша, принеси чаю.
Разбирать ли вещи обратно? Он подумал и поставил полусобранный чемодан в гардероб. Кто знает, когда застигнет очередная гроза?
Оделся, нахлобучил соломенную шляпу, подкрутил усы. Зевнул.
Дни установились жаркие. Выйдя, Бирюлев зажмурился от яркого света.
- Пончики? - поинтересовалась, неслышно подкравшись, уличная торговка.
Очень кстати. Взяв у нее хрустящий бумажный пакет, репортер подозвал извозчика и отправился к небольшому кирпичному дому на другой конец города.
Постучав дверным кольцом, прислушался, мысленно торопя ленивую прислугу. Но та не спешила. На базар ушла? Не открывал и отец. Воскресенья он обычно проводил у себя, но сегодня, похоже, как назло решил выйти в гости.
Ключ же, в довершение неудач, остался в ящике письменного стола. Бирюлев на всякий случай обшарил карманы - но лишь убедился, что память не подвела.
Возвращаться к Ирине, да еще и вопреки ее просьбе, решительно не хотелось. Можно было только ждать.
Репортер направился к скамейке через маленький сад, где распустились приятные глазу голубые колокольчики. Устроившись поудобнее и достав папиросы, он снова взглянул на дом.
Кажется, или дверь черного хода приоткрыта? Уходя за покупками, кухарка, она же и горничная, очевидно, не стала запирать прямой путь на кухню.
Догадка оказалась верной. Но, заходя внутрь, репортер вздрогнул от предчувствия. Его встретил тот самый удушливый, тошнотворный запах, что и месяцем ранее в доме соседа - старого Грамса.
Не желая даже додумывать, Бирюлев, заткнув нос платком, заглянул по очереди в кухню, столовую, гостиную, кабинет.
Отец лежал на кровати в своей спальне - и, судя по всему, уже давно.
Одинокий пожилой господин, он всю жизнь собирал древние ценные редкости.
Да, дверь не заперли. Первый взгляд, полный ужаса и отчаяния, не нащупал и веревок. Однако Бирюлев был готов поручиться: это снова невидимые.
Еще в пятницу репортер так радовался их появлению на улицах - а теперь вот и сам с ними столкнулся.
* * *
Лавка оказалась пуста. Не дозвавшись хозяина, Матрена принялась переминаться с ноги на ногу, разглядывая самовары, щербатые тарелки да поношенные тулупы с блеклыми пуговицами. Потом, устав от безделья, откашлялась, поправила платок и снова крикнула:
- Есть тут кто?
Как и следовало ожидать, никто отозвался. Неужто в чем-то ошиблась? Но сказано было точно: приходи к полудню в лавку старьевщика, что на базаре. Она такая здесь одна. Уже полдень. Что не так?
Похоже, вновь не судьба сегодня дела наладить. Что за напасть! А прачка и к господам опять не явилась. Поспешила путь-то назад отрубить. Теперь надо сильно постараться, чтобы все поправить, пока новый покупатель не сыщется. Прислуги свободной - пруд пруди.
Пожалуй, придется вновь на хворобу младшего плакаться. Авось и пожалеют, хоть и недоброе это дело - недуги кликать.
Над дверью звякнул колокольчик. Вошел небольшой ссутуленный человек в пенсне.
- Матрена? - неприятно взглянул из-за стекол круглыми немигающими глазами.
- Она самая, я.
- Принесла?
Ну конечно, нашел дуру. Как будто она вчера на свет родилась - ходить по таким вот лавчонкам, да не с пустыми руками. Тут можно, глядишь, не только бирюльки лишиться задаром, но и жизни.
Не спроста ведь со Старым Лехом из-за вещицы так обошлись.
И в прежний-то раз как боязно было ее на показ доставлять. Возвращаясь, Матрена все оборачивалась. А потом, в потемках, снова вынесла сверток из дома и хорошо схоронила, никому про то не сказав.
- Покупателя увижу - так тотчас принесу, - расплылась она в неискренней улыбке.
- Так не пойдет. С чем я тебя поведу к нему, дурная ты баба? Он не тебя желает увидеть.
- Кто покупашка-то?
- Не твое дело. Тебе продать нужно или что?
- Ну… Я в первый раз тебя вижу - почем мне знать, что не обманешь? Может, ты товарец-то заберешь - и был таков?
- Я что тебе, городушник? Зачем ты вообще сюда явилась?
- С покупашкой пришла повидаться. Мне сказали, что мы сперва встретимся, а потом уж договоримся, - твердо сказала Матрена, отбросив напускную приветливость. - Коли он есть, то веди. Коли нету - другого кого найду.
Прачка сделала вид, что собирается уходить. Лавочник, постояв миг в раздумье, остановил:
- Постой-ка.
- Чего? Передумал?
- Ага. Нет никакого покупателя. То есть он - это я.
- От оно как. Чего ж сразу не сказал? Что тянул?
- А ты принесла, что должна? На что мне смотреть? О чем с тобой говорить?
- Так принесу я, принесу. Нынче же, коли скажешь.
- Нет. Завтра неси. Меньше народу на базаре.
- И то верно, - подумав, Матрена поддалась любопытству: - А на что тебе? Продашь?
- Может, оставлю, а может, и продам опосля.
- Небось, втридорога?
- Тебе-то что за печаль? Кумекаешь - мало выторговала?
- Верно говоришь. Накинешь?
- Нет. Это крайняя цена. Ты и без того заломила.
- Так куда мне прийти? Сюда?
- Да, сюда же. К полудню.
- Ну, добро.
Матрена отправилась в обратный путь. Издалека, еще не подойдя к берегу, почуяла дым и заслышала крики. Сердце, не согласуясь с головой, подсказало: горел именно ее дом. Приподняв юбку, чтобы не путалась, прачка припустила бегом.
Чутье не обмануло… Однако соседи тушили уже догоравший огонь. Благо, река находилась прямо под боком, да и люд поблизости жил, за свое добро шибко переживающий: перекинется пожар - весь квартал вмиг выгорит.
Поблизости, наблюдая за суетой, заливались слезами младшие, перепачканные в саже, словно черти.
Схватив ведро, Матрена присоединилась к гасителям.
Вскорости огонь потух окончательно. Сердечно поблагодарив соседей, прачка вошла в дом. Снаружи все выглядело куда хуже: на деле же выяснилось, что выгорели только сени да часть кухни, а комната и вовсе не пострадала.
Еще неделю назад событие бы надолго выбило Матрену из колеи, но сейчас она ощущала только легкое сожаление. Хибара, как и вся рухлядь в ней, так и так давно уже ни на что не годились.
Осмотрев ущерб, прачка вернулась на двор и устало рухнула на завалинку. Подбежали дети.
- Это вы, пакостники, учинили? - беззлобно спросила она.
- Нет, мама! Не мы! Мы на речку ходили, пришли - а тут дядьки! Они вещи на улку кидали, а нас прогоняли. А потом все подожгли-ии… - заныл сын.
- Что за дядьки? - замерев, насторожилась Матрена.
- Чужие какие-то. Мы прежде их не видали.
Убираться нужно, прямо завтра же, как только лавочник заплатит. Матрена соберет всех своих птенцов и в очередной раз совьет новое гнездо где-нибудь подальше отсюда.
- Сестра-то ваша где? - утирая нос младшему, спросила прачка.
- Ее дядьки забрали. С собой увезли на телеге! - оба, вспомнив, вновь громко заголосили.
Матрена вздрогнула.
- Куда они поехали? - принялась трясти сына.
- Туда, - он неопределенно указал в сторону дороги. Ну, а какого ответа она ждала?
- Они что-то сказали? Хоть что?
- Да. Обзывались, - кивнула девчонка.
- И все? Просто так, не пойми с чего?
- Да-да! А еще велели передать мамке привет от старикаа-аа…
Матрена в сердцах оттолкнула ребенка.
Истории, которые рассказывали у дома Старого Леха… Невидимые убийцы?
Они - сомнений нет - точно искали сверток. Сразу догадались, что он у Матрены.
Боже, что она наделала?