– В этом городе, мистер Гейтс, ощутима атмосфера напряженности. Напряженности и предвкушения. Такая же точно атмосфера была в Бангкоке в прошлом году, как раз перед революцией. Отдельные признаки, каждый из которых сам по себе не покажется подозрительным, заметны повсеместно. Икаса непопулярен в народе. Никто об этом не скажет вслух, но так или иначе продемонстрируют при первой же возможности. Обратите внимание на почте или где-нибудь еще, как они кулаками пришлепывают марки на конверты. Посмотрите в баре, как превосходные портреты президента случайно обливают вином. Только вчера я видел, как полицейские разогнали группу разговаривавших между собой людей – всего пять человек. Они могли обсуждать новости боя быков или стоявшую неподалеку девушку в красном, но полиция разогнала их. Сегодня в полдень был убит продавец лотерейных билетов. Его оставили на улице с перерезанным горлом, хотя, чтобы скрыть убийство, вполне можно было дождаться темноты и бросить тело в море, где о нем позаботились бы акулы. И это тоже было в Бангкоке: осведомителя, в качестве примера для других, заставляют замолчать. Но в Сан-Доминго, где я был сегодня утром, обстановка иная…
– Не хотите же вы сказать, что полиция режет народ!
– О нет. Человека убили за то, что он мог иметь дело с полицией. – Он остановился, огляделся как аист и снова догнал президента. – Что-то готовится, мистер Гейтс. Что-то готовится.
– А как все это связано с пропавшим авиалайнером?
– Пока не могу сказать. Я еще не готов изложить свои гипотезы.
– Уиллис, давайте считать, что они уже созрели, и обсудим их.
– Похоже, что местные жители совершенно не желают разговаривать о пропавшем самолете, даже вспоминать о нем. Они все внезапно глохнут, и эта глухота продолжается до тех пор, пока речь не заходит о бое быков или девушке в зеленом платье из бара. Но и те, кого мы называем официальными кругами, также не стремятся обсуждать эту историю. Никто не хочет о ней знать. Это, конечно, чрезвычайно интересно, Расследование замалчиваемого события, без сомнения, является самым трудным расследованием. Единственное реальное упоминание – краткий обзор новостей двухлетней давности, который я нашел в подшивке "Ла-Насьон", ежедневной газеты, выходящей в Сан-Доминго. Я переписал заметку.
Он достал изящный бумажник, вынул из него лист бумаги и вручил его Гейтсу. Они остановились Пока Гейтс читал красивый почерк Уиллиса, тот присматривался к человеку, стоявшему в подъезде на другой стороне проспекта. Судя по всему, это был полицейский детектив. Во всем мире этих парней учат никогда не стоять на открытом месте, там, где каждый так бросается в глаза. И действительно, ведь сама идея рамы заключалась в том, чтобы сосредоточить внимание на заключенной в ней картине.
Гейтс читал, шепотом проговаривая про себя слова:
"Во время скандала в Пеон-баре, неподалеку от армейских казарм, двое офицеров, пытавшихся восстановить порядок, получили ножевые ранения, от которых немедленно скончались. Это были капитан "Густо" Римиз из Ла-Валлеры, тридцати лет, и лугартениенте Хозе Торрес, тридцати трех лет, из Сан-Доминго. Предпринято тщательное расследование."
Когда Гейтс перестал бормотать, Уиллис сказал:
– Это приблизительный перевод. Посетив Пеон-бар я провел негласное но тщательное собственное расследование. Эти двое офицеров были пилотами с гидросамолета, базирующегося на озере Асул.
У Гейтса хватило здравого смысла не притворяться понимающим там, где он не видел никакого смысла.
– Ну и что?
– Обратите внимание на дату, мистер Гейтс. Четвертого марта 1961 года. Именно в этот день исчез авиалайнер № 10.
– Полагаю, это замечательно. – Он стоял, чувствуя себя неловко в промокшей от пота одежде, и решил про себя, что в один прекрасный день наберется решимости и скажет Уиллису: "Я плачу вам чертовски хорошие деньги не за загадки – мне нужен товар".
– Мне тоже так кажется. Гидросамолеты работают в океане и, конечно, удобно базировать их на озере совсем рядом со столицей. Возможно, эти два пилота патрулировали район, когда самолет шлепнулся в воду, знали что-то об этом, и их заставили замолчать. Человек в Пеон-баре сказал мне, что после этого скандала больше никто не умер от ран, раненных просто не было. Как вы говорите, замечательно. Я, естественно, намерен разобраться с этой историей, но на это потребуется время. Слишком уж мало народу соглашаются обсуждать ее, наподобие моего друга из Пеона.
Они подошли к металлическим столикам и опустились в кресла, чтобы выпить. Гейтс решил не ломать себе голову над содержанием заметки. Когда он видел совпадение, то узнавал его. Уиллис пробыл здесь лишь несколько дней, и было вполне естественно, что он раскапывает любые фрагменты, которые на первый взгляд кажутся существенными.
– Значит вы еще не видели Линдстрома?
– Еще нет.
– Или хоть кого-нибудь из оставшихся в живых?
– Нет.
– Два дня назад я получил телеграмму от Рейнера. Он сообщил, что считает необходимым довести его до конца. Я полагаю, что у него здесь было что-то, подлежавшее завершению. Что это могло быть?
Уиллис произнес еще одну импровизированную короткую речь.
– Скорее всего, ничего определенного, хотя он оказал мне большую помощь, сообщив о версиях, которые разрабатывал. Они полностью совпадали с моими собственными, и для любителя он, по моему мнению, поработал хорошо.
– Настолько хорошо, что его выставили из страны!
– Не "настолько" хорошо, а "довольно" хорошо. Нужно было замести свои следы, а у него не хватило для этого опыта. Но он, казалось, был уверен в том, что Линдстром скрывается здесь, и его прячут местные жители. Он также сказал мне, что опознавал уцелевшего пассажира…
– Пассажира?!
– Мадемуазель Видаль, актрису с достаточно серьезной репутацией но малой международной известностью. Она работала в "Комеди Франсез". – Последовала непродолжительная пауза. – Должен заметить, мистер Гейтс: мне кажется, что он сказал мне о ней гораздо меньше, чем мог.
– Это несерьезно. Рейнер не заглядывался на женщин, и даже если бы и заглядывался, то не затеял бы интригу во время такого важного расследования!
– Я не стал бы ручаться, мистер Гейтс. Урожай может созреть в самый неподходящий момент. Все мы помним, Цезарь был ужасно занят именно тогда, когда бросился в объятия Клеопатры.
– Но мы-то говорим о Поле Рейнере! – Гейтс был разочарован в Уиллисе. Бедный охранник превратился в романтика. Он сказал с нажимом: "Дело в том, что если еще кто-то, кроме Линдстрома, остался в живых, то случай становится куда более сложным и опасным. Конкуренция среди мировых авиалиний чрезвычайно сильна. Вы сами это знаете. Аварии создают авиакомпаниям мощную антирекламу – именно поэтому после историй с лайнерами десятой модели нас постиг такой шторм. Но теперь мы восстановили доверие публики. Кроме того странного случая с лопнувшей шиной, да застрявшего шасси в Шенноне, несчастных случаев с лайнерами-12 не было с тех самых пор, как мы поставили их на маршруты. И поэтому T.O.A. не желает снова и снова получать плохую рекламу. Несмотря на это я созвал экстренное собрание правления в ту же минуту, как получил от этого бортпроводника сообщение о том, что он видел живого Линдстрома. Никто не сможет сказать, что я пытался замолчать эту информацию – и вы об этом знаете. Вы были на двух из этих собраний."
– Да, я там был.
Гейтс оглянулся, но не понизил голоса. Он и в других ненавидел эту привычку. Если у вас есть, что сказать, то плюйте на все и говорите прямо.
– С другой стороны, Уиллис, следует помнить еще вот о чем. Технический отказ, случившийся не из-за плохого технического обслуживания, ложится на изготовителя самолета. Ошибка пилота или экипажа оборачивается непосредственно против авиакомпании. Именно поэтому я предпринял немедленные действие по проверке доклада Марша. Уиллис, это расследование должно быть проведено, но со всей возможной осмотрительностью. Пока мы не уверены в том, что Линдстром жив, нам не нужна никакая огласка. Мы не хотим без веской причины вытаскивать на свет Божий подробности бедствия двухлетней давности. Вы понимаете меня?
– О, да. Именно поэтому вы послали меня сюда, чтобы заменить мистера Рейнера. Он мог бы…
– Я доверяю Рейнеру, – решительно сказал Гейтс, – настолько же, насколько и вам. А это значит – на сто процентов.
– О, вполне… и благодарю вас. Это не имеет никакого отношения к его надежности. Я лишь хотел сказать о его оценке положения, в которое мы попали. Именно это я имел в виду.
– Тогда вы правы. Но вы здесь, прежде всего, потому что вы – опытный следователь, а он нет. К тому же у него до черта работы в Лондоне, и именно поэтому я со всей определенностью дал ему указание вернуться.
Уиллис кивнул своей вытянутой узкой головой. Читая между строк речи президента компании, сверяя результат с зеркалом, выявляя противоречия и прочитывая все заново в свете своего знания людей, а особенно Гейтса, он в конце концов сделал вольный перевод прочитанного: "В настоящее время мы хотим, чтобы об этой штуке никто не знал. Рейнер, оставаясь здесь, представлял бы для на опасность, и поэтому я отозвал его".
– Если, – продолжал Гейтс, – в живых остался еще кто-нибудь, кроме пилота, например, та женщина, о которой говорил Рейнер, тогда у нас будет еще кто-то, чтобы проверить историю Линдстрома. Но что меня волнует – почему эта женщина не объявилась открыто?
– Возможно, по той же самой причине, что и у Линдстрома.
– И какая же эта причина?
– Я не знаю.
– Тогда выясните.
Уиллис позволил морщинкам собраться в углах глаз. Он слишком хорошо был знаком с Гейтсом, чтобы не понять: это был не безапелляционный приказ служащему, а знак доверия. Президент компании знал, что если кто-нибудь был в силах что-то выяснять, то этим человеком был Уиллис.
– Когда вы собираетесь вернуться в Лондон, мистер Гейтс? – Президент Гейтс предпринял вояж в десять тысяч миль, чтобы сообщить Уиллису всего одну вещь: что расследование должно оставаться секретным, на тот случай, если не удастся передать его министерству авиации и обнародовать, а это что-нибудь да значило.
– Завтра, если вы не раскопаете что-нибудь еще. Не стану говорить о том, будто я надеялся что вы уже нашли Линдстрома – вы слишком недавно занимаетесь этим делом, но, когда я собирался сюда, подспудная надежда на это у меня была.
– Конечно. Кто знает, может быть мне повезет за то время, пока вы будете здесь. За двадцать четыре часа может случиться так много. – Он рассматривал человека, переходящего проспект, пытаясь угадать, узнал ли он его и Гейтса.
– Ладно, Уиллис, я не собираюсь торчать в этом богом забытой печи ради неизвестно чего. Подумаю о том, что вы мне рассказали, а потом мы еще поговорим. Может быть к тому времени у меня в голове проклюнутся одна-две мысли.
– Уверен, мистер Гейтс, что так и будет. – Теперь он ясно видел, что человек действительно узнал их, и поэтому перешел дорогу. Он шел, чтобы поговорить с ними.
– Не хотелось в этом признаваться, Уиллис, но мне стало намного легче от того, что Рейнер покинул эту страну, даже несмотря на то, что для этого были использованы слишком решительные меры.
– Да-да, – негромко пробормотал Уиллис. – Но мне кажется, мистер Гейтс, что ваша радость преждевременна, поскольку мистер Рейнер сейчас подходит к нам.
Глава 13
Уиллис плавным движением поднялся. Гейтс тоже увидел Рейнера и раздраженно вскочил.
– Рейнер, но ведь все говорят, что вас выслали!
Рейнер осмотрелся и негромко сказал:
– Осторожнее, сэр.
Уиллис тем временем молниеносно осмотрел вновь пришедшего, фиксируя все детали со скоростью кинокамеры. Рейнер выглядел усталым и нездоровым. Он как-то странно держал левую руку. Исхудавшее и искаженное непривычной гримасой лицо заросло щетиной. Полотняный костюм был ужасно измят. Он выглядел так, словно ускользнул от полиции после серьезной схватки. Так что в словах Гейтса насчет того, чтобы крепко застрять в Пуэрто-Фуэго, несомненно, была значительная доля истины.
– Садитесь, Рейнер, – сказал Гейтс уже тише, – садитесь. – Он подвинул к столу для Рейнера еще одно кресло. Все уселись. Несколько секунд никто ничего не мог сказать. Гейтс был взволнован. Уиллис наблюдал за происходящим, а Рейнер думал, насколько удачно, что он оказался здесь.
Он только что отправил по почте, через лондонское отделение Трансокеанских авиалиний, обещанное письмо Эдвардсу. Боже, благослови Эдвардса и везение…
Капитан Эдвардс в последнюю минуту перед запуском двигателей был занят предполетной проверкой и не видел что руководителя лондонского аэропорта T.O.A. доставили в самолет полицейские. Рейнер занял переднее место у окна, чтобы майор Парейра мог видеть его до тех пор, пока самолет не выедет со стоянки. Он все еще не мог поверить, что полицейские могут соображать насколько плохо, особенно здесь, на экваторе, где нужно жить вдвое медленнее, чем в других местах.
Они знали, что он работал в T.O.A. и имел определенную власть во всех аэропортах, куда летали самолеты компании. Они должны были знать – а может быть им это и не пришло в голову? – что трехчасовой утренний рейс Сан-Доминго–Лондон осуществлял самолет Т.О.А. Все время короткой поездки от казарм Каса-Роха до самой двери самолета он ожидал, что они увидят впереди красный свет. Но они его не увидели.
Когда самолет тронулся со стоянки, начался период ожидания. В ближайшие три минуты должно было решиться, действительно ли он пересечет ту границу на высоте в один сантиметр. Чтобы достигнуть начала взлетно-посадочной полосы № 9 самолету требуется примерно две минуты. По истечении первой минуты, он прошел по салону в пилотскую кабину, предъявив стюардессе служебное удостоверение. Экипаж был занят донельзя, но с этим ничего нельзя было поделать.
– Капитан Эдвардс…
– Привет, сэр! Не знал, что вы на борту.
Радиооператор все еще проверял связь с башней. Штурман готовил карту. Мимо окон проехала линия синих мигающих огней. Потом машина чуть приподнялась и вновь резко опустилась на шасси, схваченная гидравлическими тормозами. Реактивные турбины негромко скулили снаружи.
– Знаете, Эдвардс, я оставил в гостинице портфель с важными бумагами. Не нужно сейчас останавливаться, а вот когда выедете на взлетно-посадочную полосу, выпустите меня, пожалуйста. Это не задержит вас.
Эдвардс поднял на него глаза; его лицо ничего не выражало.
– Немножко не по правилам, сэр. Мы на пробежке.
– Все будет в порядке. Я пошлю на ваше имя письмо в Лондон, и вам будет, чем оправдаться перед начальством. – Он смотрел, как наземные огни выстраиваются в прямые линии: авиалайнер № 12 выруливал на взлетно-посадочную полосу.
– А ваш остальной багаж на борту, мистер Рейнер?
– Да, но я заберу его в Лондоне. Я прилечу туда следующим рейсом.
Эдвардс пощелкал тумблерами и сказал:
– Сэр, я и впрямь не знаю, как поступить.
Начальник лондонского аэропорта стал терять терпение.
– Ну, смотрите. Если вам хочется развернуться, снова въехать на стоянку и отвечать на вопросы пассажиров, что случилось с самолетом, то так и поступайте. Вы капитан.
Это было последнее, что ему следовало сказать. Долгие уговоры могли бы вызвать у пилота подозрения. Пора остановиться.
Парейре, младшему офицеру и этим двоим сержантам следовало смотреть за самолетом, чтобы убедиться в том, что тот не повернет обратно из-за какой-нибудь технической неполадки. Но они были уже в полумиле от него и могли разглядеть только силуэт самолета с высоким хвостовым оперением, мрачно темнеющий среди галактики огней. Башня также следила за самолетом. По радио уже было получено разрешение на взлет, и теперь Эдвардс видел на приборной панели зеленый свет.
Рейнер взял под мышку свою сумку, чтобы показать, насколько он не сомневается в том, что сейчас выйдет. Он подумал, что упоминание о пассажирах поможет ему. Начальник движения всегда напоминал подчиненным, что спокойствие пассажиров превыше всего. Этот принцип вбивался в бедняг-пилотов на всех этапах подготовки.
Был и еще один момент. Дайте хорошему пилоту длинную свободную взлетно-посадочную полосу и все приборы, установленные на взлет, и он проклянет необходимость поворачивать обратно. Рожденный летать – ненавидит ползание.
– Ладно, сэр. Только не забудьте послать письмо.
– Обязательно пошлю.
Штурман открыл дверь и отстегнул аварийный трап.
– Не беспокойтесь, я спрыгну. Спасибо, джентльмены, счастливого полета.
Прыжок с высоты в шесть футов изрядно встряхнул больную руку, но это не имело значения. Рейнер оказался с нужной стороны границы. Отбежав за крыло, он взмахнул рукой, турбины взревели, а тормоза отпустили колеса. Машина начала набирать скорость, и он отступил, пятясь задом, закрывая глаза от пыли и горячего ветра, испускающего керосиновое зловоние. Лайнер оторвался от бетона, звук сотряс землю, а через минуту самолет уже скрылся из виду; остались лишь мигающие красные и белые огни на фоне черной гряды вулканов. Затем пыль улеглась, а самолет накренился, ложась на курс, уводящий в просторы океана.
Рейнер проверил застежку сумки, и направился вдоль крайних огней в сторону Сан-Доминго. До его слуха теперь доносился лишь слабый шорох среди звезд. Катачунга.
Бюро проката автомобилей фирмы "Пан-агуадор" открывалось только в восемь утра. Два часа из образовавшегося промежутка времени Рейнер проспал, найдя укромный клочок земли, усыпанный конфетти и остатками петард от фейерверка. Конечно, электрическая бритва была бесполезна, но он сполоснулся, найдя в звездном свете ручеек, сбегавший через край переполненного водяного резервуара, а затем выпил в первом попавшемся баре, чтобы избавиться от привкуса хлорки во рту.
Он обратился в "Пан-агуадор" потому, что там его знали лично. Фирма пользовалась исключительным правом на обслуживание пассажиров T.O.A. Конечно, в этом был определенный риск, потому что Рейнер желал бы, чтобы при данных обстоятельствах его видело в этой стране как можно меньше народу, но ведь у него не было паспорта, который потребовалось бы предъявить в любой другой фирме. Он выбрал маленький автомобильчик "Дина-компакт", такого же серого цвета, как камни, среди которых была проложена горная дорога, по которой ему предстояло направиться. Он не стал покупать в дорогу никакой еды, но взял три бутылки минеральной воды и несколько пачек сигарет.
На шоссе, ведущей к побережью, наверняка должны были стоять полицейские посты. Рейнер отъехал на десять миль от столицы, миновал промышленный район и огромный язык вулканической лавы цвета слоновьей шкуры, расцвеченный лишь торчавшими тут и там пучками жухлой травы. Затем дорога, петляя, начала спускаться в усыпанную валунами долинку, лежавшую на тысячу футов ниже.