Было только два часа ночи. Аэропорт находился примерно в двадцати минутах езды через парк Августина Гомеса и заводской район. Вместо военного грузовика на сей раз был предоставлен современный черный "плимут" – седан без номерного знака. Водитель был незнакомым. Парейра и один из вчерашних лугартеньентес сели на заднем сидении по бокам от Рейнера.
В аэропорте был обычный ночной персонал да группа усталых людей человек в тридцать с небольшим. Они рассматривали новости на расположенной высоко под потолком панели с бегущей строкой.
Проходя через главный зал, майор с лейтенантом держались вплотную к Рейнеру, так что даже порой толкали его плечами. Он подумал, какому же наказанию может подвергнуться Парейра, если его заключенный удерет. Серьезному, если судить по предосторожностям.
– Я хотел бы положить кое-что необходимое в сумку на молнии, – сказал Рейнер майору, когда его зарегистрировали в авиакомпании.
– Ваш багаж будет с вами на борту. – Парейра давно уже отбросил обращение "сеньор".
– Нет, он будет в багажном отсеке.
– Тогда возьмите один из чемоданов с собой.
– Они все довольно большие, а такие строго запрещается вносить в салон.
– А где сумка?
– Дадут в представительстве авиакомпании.
Парейра посмотрел вокруг. Не было никакой толпы, в которой мог бы затеряться их подопечный; лишь кучка пассажиров продолжала рассматривать табло.
– Ладно, – согласился он. Теперь, когда до посадки в самолет осталось всего пятнадцать минут, майор все сильнее волновался. Вместо того чтобы идти по бокам от Рейнера, и он и лейтенант теперь держались прямо у него за спиной. Они возвратились в офис T.O.A. Дежурный был незнаком Рейнеру; они прежде не виделись ни здесь, ни в Лондоне. Ему дали сумку с эмблемой T.O.A.
– Я могу быть еще чем-нибудь полезен вам, мистер Рейнер?
– Пригодилась бы баночка с мазью для невидимости.
– Простите?
– Не обращайте внимания. Вылетаем вовремя?
– Насколько я знаю, да, сэр.
Рейнер закурил.
– Вам нравится здесь?
– Я надеюсь привыкнуть к жаре.
– От нее сильно устаешь, не так ли?
Обернувшись, Рейнер увидел, что к Парейре и лейтенанту присоединились два сержанта полиции аэропорта. Похоже было, что майор вызвал их прямо из зала выхода на посадку. Дежурный в представительстве Трансокеанских авиалиний выглядел обескураженным.
Рейнер не мог поверить в то, что его процедура высылки настолько важна, и для того, чтобы поместить его в самолет, требуются майор, лейтенант и два сержанта. Если бы от него ожидали слишком больших неприятностей, то, скорее всего, спрятали бы стрелка за деревом, как не так давно сказал ему консул. Или майору поручили бы организовать его "побег" во время перевозки, во время которого задержанный был бы застрелен.
Это не имело никакого значения. У него не было времени, чтобы обдумывать эти проблемы. До отлета оставалось двенадцать минут. Конвой из четырех вооруженных полицейских подвел Рейнера к весам; восемь глаз пристально смотрели, как он доставал вещи из чемоданов и перекладывал их в небольшую сумку. Но даже если бы у него в багаже был пистолет, он вряд ли успел бы сделать больше двух выстрелов навскидку, прежде чем сам оказался изрешеченным пулями.
Возможно, красноглазый был более проницательным, чем казался со стороны. Он мог сказать Парейре: "Мне кажется, что ваш заключенный слишком легко отнесся к высылке. Не спускайте с него глаз".
Группа пассажиров двинулась к выходу на посадку.
– Следуйте за мной, – вдруг приказал майор. Аэропортовские сержанты провели их через служебные помещения, и они оказались на асфальтированном поле раньше остальных пассажиров.
Рейнер шел ровным шагом, не оглядывался по сторонам, но внимательно обшаривал поле взглядом. Оно было хорошо освещено прожекторами на высоких мачтах, а авиалайнер № 12 стоял менее чем в пятидесяти ярдах от здания аэропорта. Цистерны заправщиков уже не спеша отъезжали от самолета, а грузовик-стартер находился на своем месте, соединенный двойными кабелями с разъемами в днище фюзеляжа. Багажный транспортер отъехал, и наземная команда T.O.A. закрывала двери багажного отсека. Навигационные огни на концах крыльев, стабилизаторе и днище самолета уже мигали. До взлета оставалось пять минут.
Шанса не было. Рейнер находился среди вооруженных охранников, а поблизости даже не имелось никакого укрытия. Стоит побежать, как его догонит пуля.
Они подошли к трапу. Два сержанта заняли места по бокам. Лейтенант остановился чуть поодаль, его рука праздно лежала на кобуре. Майор дошел вместе с арестованным до самой лестницы. Рейнер обернулся и посмотрел на белый от яркого света асфальт между трапом и зданием аэропорта. Дежурный представитель T.O.A. не вышел проводить его, и это было очень удачно.
– Прошу вас подняться на борт самолета.
– Естественно, команданте.
Поднимаясь по трапу, он видел, что большинство пассажиров уже покинуло накопитель. Бортпроводница вела первую группу к самолету.
Войдя в салон, Рейнер услышал через открытую дверь кабины голос радиста. Тот разговаривал с диспетчерской аэропорта, проверяя связь.
Передний трап, которым воспользовался Рейнер, увезли.
Полицейские отошли на несколько шагов и вытянулись, чтобы лучше видеть. Бортпроводник закрыл дверь; лязгнули замки.
Через три-четыре минуты заработали счетверенные реактивные двигатели, и начальник наземной команды встал на свое место у кромки левой консоли крыла. Он жестом показал, что все турбины в порядке, и дал знак, разрешающий пробег. Когда самолет чуть заметно двинулся, он отдал салют и отошел в сторону, чтобы не попасть под удар реактивной струи.
Майор Парейра отпустил двоих сержантов, а сам вместе с лейтенантом отправился назад, в здание аэропорта.
Глава 11
Гайавата Мозес длинной кривой иглой вплетал в сеть новую пеньковую нить. Прямо у его ног бился прибой. Эль Анджело ушел на лодке в странное время – чуть позже полудня. Вместе с ним ушел сеньор Пуйо. Они взяли снасти, целую корзинку с эмпанадами и две бутылки вина, но мальчик знал, что они отправились не за рыбой, так как не взяли с собой ни наживки, ни приманки.
Стараясь изо всех сил, он чинил большую сеть, хотя пальцы уже были в крови. Работа должна быть закончена засветло, потому что так велел ему Эль Анджело. Она просто не может не быть законченной, поскольку эти слова исходили из уст Эль Анджело. Когда Гайамо был ребенком, он поверил чьим-то словам: если бы на закате Эль Анджело стал вот тут, на песке, посмотрел на запад, поднял бы свои ручищи и сказал солнцу, что оно не должно сегодня уходить в море, оно навсегда осталось бы над горизонтом и ночь никогда не наступила бы.
Гайамо не был уверен, что больше совсем не верит в это. Эль Анджело не был похож на других людей; порой его бородатое лицо было таким же спокойным, как и лицо распятого на кресте в церкви Сан-Доминго. Он однажды увидел его, когда на святыню упал косой солнечный луч, и заплакал от красоты.
Он никогда не задавал вопросов эль капитано, не считая, конечно, ухода за лодкой и тому подобного. Сегодня он ужасно хотел спросить, но не осмелился. Сегодня на берегу снова появился тот же человек, что месяц назад: человек с бородой и в широкополой соломенной шляпе. В Пуэрто было много людей с бородами, а некоторые из рыбаков укрывались от солнца под большими соломенными шляпами, но этот человек не был рыбаком.
Он медленно шел по берегу и когда приблизился к группе рыбаков, те прервали разговор. Человек посмотрел на их лица, ничего не сказал и пошел дальше. Наткнулся на других, и те посторонились, некоторые из них улыбнулись пришельцу, освобождая ему дорогу. Он заговорил только с одним человеком, и это был Эль Анджело. Они совсем недолго постояли рядом, глядя на океан. Гайамо подслушал кое-что из их разговора.
Хорошо ли ловится рыба?
Она ловилась хорошо. В океане было множество рыбы.
И много лодок, чтобы выловить ее?
Там было пятьдесят лодок. Больше пятидесяти.
Гайамо не все слышал и тем более не понимал услышанного. Любой на берегу сказал бы, что он еще слишком молод для того, чтобы понимать серьезные вещи. Он был с Пепито и другими, когда они затевали это дело с феррокарриль, но они сказали, что он еще слишком молод, чтобы что-то знать. Возможно, они были правы; он плохо разгадывал загадки, плохо складывал числа и не умел читать. Но ему хотелось узнать, кто этот человек, неторопливо прогуливавшийся по берегу. Иногда он думал, что это мог бы быть Иисус. У Иисуса была борода, но не было широкополой соломенной шляпы. Люди говорили, что Иисус должен прийти снова. Гайамо верил в такие вещи, ведь он уже был предупрежден знамением креста в море.
Эль Анджело привел лодку к берегу почти на закате. Мальчик, помогавший вытаскивать лодку лебедкой на берег и укладывать на стапель, все время хотел спросить Эль Анджело, кто же был этот человек, сверкавший глазами из-под большой соломенной шляпы. Но он знал, что Эль Анджело ничего ему не скажет.
Они не ловили рыбу, хотя в океане было множество рыбы. Снасти были все так же свернуты.
Луис Пуйо шел один от берега и не разговаривал ни с кем, хотя люди, мимо которых он проходил, обращались к нему. У начала лестницы, идущей наверх, к бару Вентуры, собралась толпа, но он не остановился, пока не увидел санитарную машину, пытавшуюся пробиться сквозь скопление людей. Тогда он возвратился, протиснулся между людьми и увидел человека, который сидел, облокотившись на нижнюю ступеньку. Его лицо можно было узнать, так как голова откинулась назад, на каменный парапет, а не вперед, где на горле зияла страшная рана. Кто-то успел посыпать опилками длинный кровавый ручеек, над которым уже с гудением вились мухи. Луис Пуйо окинул убитого всего одним взглядом и пошел дальше. Это был Монтайя, продавец лотерейных билетов. Поднос стоял рядом с трупом, но билетов на нем не было. Однако Пуйо понимал, что Монтайю убили не для того, чтобы ограбить. Для того, чтобы отобрать лотерейные билеты, вовсе не обязательно перерезать человеку глотку. Билеты исчезли позже, потому что есть люди, желающие поживиться даже у мертвых.
Луис Пуйо направлялся в некую комнату, находившуюся на узкой улице близ конца набережной. Он должен сказать им, что его сын выглядел худым и бледным, и упомянуть, что видел труп продавца лотерейных билетов. Они могли даже знать, кто это сделал, но это не имело значения. Имело значение только то, что это было сделано.
Глава 12
Президент Трансокеанской авиакомпании целый час дожидался в гостинице "Мирафлорес" появления Уиллиса.
В течение этого часа он спросил у двух разных портье, где мистер Рейнер, и получил тривиальный ответ: "Уехал, не оставив адреса". Гейтс решил, что его сотрудник выполнил полученное из Лондона указание и улетел домой. Но все же он, сам не понимая почему, беспокоился из-за Рейнера. Запрос Рейнера по поводу того, чтобы остаться здесь, в Пуэрто-Фуэго, произвел несколько странное впечатление, но в нем не было заметно никаких вызывающих интонаций. А теперь Рейнер был на пути домой.
Гейтс был исполнен энергии, которая требовала выхода. Он уже изучил карту города, висевшую на стене, и теперь прохаживался по залу, украшенному арками, пальмами и испанскими плетеными кожаными украшениями. Затем он снова смотрел на карту и опять принимался ходить по залу, пока на одежде не выступили пятна пота. В конце концов он был вынужден потребовать литр наранхильи со льдом и сесть. Сидеть было хуже, чем ходить, потому что от бездействия он начинал волноваться и становился раздражительным. Он продолжал потеть.
Он думал об Уиллисе, как любой другой думал бы о человеке, с которым должен встретиться. Он восхищался холодным самообладанием Уиллиса почти десять лет. Уиллис никогда не спешил, но все же никогда не опаздывал. Он никогда не смотрел на часы, но всегда точно знал время. Со сверхъестественной энергией змеи он спокойно скользил с места на место и успевал раньше тех, кто несся на подгибающихся ногах – к этим людям относился и сам Гейтс. Если бы Уиллис знал о приезде президента T.O.A., то, конечно, оказался бы здесь за пять минут до появления Гейтса. Президент авиакомпании не сообщил о своем приезде никому. Лишь один сотрудник службы перевозок, на благо себе, узнал президента, когда тот шел через аэропорт Сан-Доминго. Он не хотел, чтобы Уиллис или Рейнер ожидали его. Изрядной долей своих успехов Гейтс был обязан молниеносным налетам. Его отец, трудившийся на бирмингемском медеплавильном заводе, сказал ему когда-то: "Пользуйся каждой возможностью удивлять людей, сын. Это подхлестнет их – и ты на коне".
Он подозревал, что помимо его собственного, прямого, способа удивлять людей существовали и другие. К числу последних относился и метод Уиллиса "подхлестывать", изучая издалека слабости людей, а затем играть на них. Уиллис был прежде всего наблюдателем и хорошо справлялся со своим делом, но он мог изучать вещи и людей только прячась за невидимую стену, которую создавал своим поведением. Она позволяла ему скрывать от других свои блестящие глазки.
Гейтс умел удивлять людей и знал, какие это приносит преимущества. Поэтому ему было нелегко с такими людьми, как Уиллис, которые могли умело ответить сюрпризом на сюрприз. Но он все же восхищался качеством, которое порой называл членам правления. То была невозмутимость (или равнодушие).
Уиллис, совершенно свежий с виду, легкой походкой вошел в гостиницу перед самым закатом. На нем был полотняный костюм и парусиновые туфли. Могло показаться, что он только что появился в городе, сойдя с борта круизного лайнера.
– Ну, если это не мистер Гейтс… – Удивленный тон был деланным, будто он увидел президента в окно, но не собирался говорить об этом. Может быть, так оно и было.
– Привет, Уиллис. Я надеялся, что вы все же появитесь. Не хотите выпить?
– Охотно. Ром здесь очень хорош.
– Ром? Вам от него не жарко? – Дурацкий вопрос: Уиллису могло бы стать жарко разве что от адского пламени. Да и там большая часть жара была бы поглощена стеной.
– Мне нравится его аромат, – со своей кривой улыбкой сказал Уиллис. К ним уже шел официант, очевидно, получив какой-то телепатический заказ. Когда Гейтс захотел выпить апельсинового сока, ему пришлось несколько раз крикнуть в шахту лифта; только после этого к нему подошли.
– Уиллис, эти парни понимают по-английски?
– Возможно, сэр.
– Тогда пойдем куда-нибудь в тихое местечко, где можно спокойно поговорить. Для начала: вы знаете наверняка, что Рейнер отправился в Лондон?
– Думаю, что скорее всего так. Его депортировали.
– Его – что?
– Я говорил об этом с консулом. Видели, как полицейские вчера рано утром сажали мистера Рейнера в самолет.
– Почему?
– Ему в багаж подбросили неподобающую литературу, сообщили об этом полиции и "посоветовали" проверить его. В таком случае депортация – достаточно вежливое мероприятие.
– Откуда вам это известно?
– Я заметил, что он выехал из гостиницы две ночи тому назад, и заинтересовался.
– Вы знаете, что я послал ему телеграмму с приказом вернуться?
– Да, мистер Гейтс, но мне показалось, что он не слишком-то обрадовался ему. – Уиллис с умеренным интересом смотрел на негодование начальника. – Мне сказали, что он был арестован.
– Вам сказали! Кто?
– Один из местных портье.
Раздражение Гейтса все усиливалось. Ему самому сказали, что Рейнер просто выехал.
– Арестован!
– Да. На следующее утро я отправился к консулу узнать, нельзя ли чем-нибудь помочь. Но к тому времени самолет мистера Рейнера уже шесть часов находился в полете, а консул успел связаться с Сан-Доминго и узнать, как все происходило. – Он точно в нужный момент сделал глоток белого рома и взглянув на Гейтса через край стакана.
– Они не имеют права так обращаться со служащим Т.О.А.! Почему вы не телеграфировали мне? – Он выглядел очень раздраженным.
– Сеньор Гейтс! – раздался голос портье, спешащего со сложенным листком бумаги.
– Это я.
Гейтс развернул телеграмму.
"РЕЙНЕР ДЕПОРТИРОВАН СЕГОДНЯ В 3 УТРА ТОЧКА УТВЕРЖДАЕТ ЧТО БЫЛ ЛОЖНО СКОМПРОМЕТИРОВАН ТОЧКА УИЛЛИС".
Телеграмма была отправлена вчера в 09.00.
– Вашу телеграмму переслали мне из Лондона. – Гейтс толкнул телеграмму через стол Уиллису. Он был слишком разражен способностью Уиллиса вытаскивать кроликов из шляпы, чтобы извиниться за слишком поспешные выводы. – Почему им потребовалось выставить его из страны?
Уиллис медленно, как радар, повернул свою длинную узкую голову. Портье уже скрылся из поля зрения.
– Я думаю, стало известно, что мистер Рейнер интересуется тем же самым, что изучаю здесь я. Местным жителям это не нравится. На моих чемоданах стоят очень хорошие замки, а здешний климат меня вполне устраивает. – В уголках его маленьких прозрачных глаз появились чуть заметные морщинки, означавшие довольную улыбку.
– Ей-богу, я займусь этим вместе с послом! – Гейтс встретил спокойный отрезвляющий взгляд своего подчиненного. – Конечно, после окончания расследования.
– Да, мистер Гейтс. Сейчас нам совершенно не нужна излишняя реклама. В любом случае, вы хотели, чтобы мистер Рейнер вернулся домой, ведь правда?
– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог это сделать? – спросил Гейтс, твердо глядя Уиллису в глаза.
– О, нет.
– Вообще никаких? – Этот прямой пристальный взгляд в зале заседаний вынуждал многих признаваться в том, что они надеялись скрыть.
– Я уверен, что это не был его соотечественник.
– Я вовсе не предполагаю, что это ваша вина, Уиллис. – Хотя, конечно, Гейтс именно это и предположил.
– Я думал о Линдстроме, – вежливо сказал Уиллис.
Гейтс сделал большой глоток из своего стакана.
– Вы видели Линдстрома?
– Еще нет.
– Но думаете, что он здесь?
– Да.
– Послушайте, есть здесь хоть какое-нибудь место, где можно поговорить?
– Это удобно сделать на открытом воздухе. Мы могли бы заодно посмотреть закат.
– К черту закат.
Они поставили на стол пустые стаканы, и Уиллис своими короткими целеустремленными шажками повел шефа на Авениду-дель-Мар. Солнце уже почти касалось поверхности океана, но земля все еще хранила его жар и асфальт под ногами был горяч. Из домов начали появляться люди; казалось, будто все они одурманены после жаркого дня.
– Красивый бульвар, – пробормотал Уиллис.
– Очень. Ну, Уиллис, что вам удалось выяснить?
Сотрудник службы безопасности начал разговор издалека, тщательно подбирая слова, будто докладывал правлению компании о подделке счетов: