Рико оставил меня у машины, а его слова все еще звучали в моих ушах. За десять лет знакомства с ним это была самая мудрая мысль, которую он произнес. Я не мог отделаться от вопроса: чего не желали видеть Малоуни?
1 февраля 1978 года
(рано утром)
На сей раз, когда зазвонил телефон, я видел сон. Я открыл глаза, и сон испарился.
- Да, - пробормотал я, вглядываясь сонными глазами в красные цифры на моем радиобудильнике: 3:20.
- Это Салли… Детектив Саллив…
- Я узнал, - зевнул я. - Просто медленно соображаю после трех. Что случилось?
- У нас утопленник. Похоже, это может быть парень Малоуни. Служба спасения как раз сейчас вылавливает его.
- Где?
- Гоуэнус-канал, у нефтяных цистерн братьев Сирилло.
- Знаю это место, - сказал я. - Его видно с автострады.
- Оно самое. Слушайте, если поторопитесь, сможете попасть на место до того, как они его увезут.
Разговаривая, я натягивал брюки. Я не знал, зачем я делаю это. Я не был родственником и не мог участвовать в опознании. У меня не было лицензии детектива, а даже если бы и была, меня официально не нанимали.
- Эй, Салли, - удивился я, - зачем вы мне позвонили?
Он ответил, как истинный прагматик:
- Вы заплатили за мой ланч? Никто не раскошеливался больше чем на чертову чашку кофе.
Он повесил трубку. Меня его объяснение не удовлетворило. Начать с того, что я не поверил рассказу Салли о фотографии - неизвестно, кто оставил на столе, нашел дурака! Насколько я знал Рико, он наверняка предложил Салли долю в моем винном магазине. Если Рико не остановится, у нас с Ароном будет больше партнеров, чем у конторы "Беллсток и Блум". Если вы не поняли сравнения, посмотрите список продюсеров в ночной передаче "Кино за миллион долларов".
Доехал я быстро. Пробираясь к грязной воде Гоуэнус-канала, думал, что никогда не видел утопленников, по крайней мере настоящих. Конечно, когда я работал на Кони-Айленде, у нас было несколько утонувших, но они пробыли в воде недолго. Я слышал, что вода творит ужасные вещи с плотью. Наши ветераны всегда рассказывали истории о том, как чудовищно раздувает утопленников вода. Если у покойника был тугой ремень или цепочка на шее перед тем, как он попал в воду, его тело может оказаться ужасно обезображенным.
- Представь себе это следующим образом, - рассказал мне однажды на рождественской вечеринке отставной полицейский из Службы спасения. - Берешь надутый шарик, рисуешь на нем лицо и перетягиваешь резинкой в том месте, где должна быть шея. При этом кожа у них голубовато-белая, и скажу тебе, это не очень-то красиво.
Тот же парень рассказал мне байку об утопленнике, которого перетаскивали с территории одного участка на территорию другого, и так он пропутешествовал вдоль почти всей береговой линии Манхэттена. Он сказал, что его вытащили из воды только тогда, когда до высокого начальства дошли слухи о том, что полицейские делают ставки, за сколько времени утопленник совершит полный круг вокруг острова. Не то чтобы я до конца поверил в эту историю, но я работал в нью-йоркской полиции достаточно долго, чтобы просто от нее отмахнуться.
Я прошел мимо группы копов, не выставляя напоказ свой жетон, но, чтобы подойти ближе к воде, отыскал детектива, ведущего дело, объяснил насчет сломанного колена и сказал, что работаю на Малоуни. Это не произвело на него никакого впечатления, но он решил, что вреда не будет, если я взгляну на труп. Тело некоторое время находилось в воде, сказал он, но очевидных признаков преступления нет. Он не думает, что это тело Патрика Малоуни.
- Мужчина кавказского типа, мертвый, весь раздулся, - так он определил ситуацию. - Это Малоуни?
Когда мы подошли к мешку с телом, я почувствовал легкое головокружение, почти тошноту. Что-то я стал брезглив. Внезапно меня охватили сомнения. Частью мозга я понимал, что скучаю по своей работе больше, чем признаюсь себе. В глубине души я был разочарован тем, что, в отличие от Рико, никогда не получу шанс заработать золотой полицейский жетон, и даже тем, что в последний раз нахожусь на месте преступления здесь, на пронизывающем холоде, где воздух пропитан вонью мазута. С другой стороны, возбуждение и зависть к Рико вызвали у меня недовольство собой.
Детектив жестом попросил техников открыть мешок с телом. Когда они начали расстегивать молнию, накал противоречивых эмоций усилился. Если это Малоуни-младший, семья может начать привыкать к существованию без Патрика, а я вернусь к обычной жизни, какой бы она ни была. Те несколько дней, в которые я занимался делом Малоуни, обнажили печальную истину: я не готов к той жизни, которая ждет меня впереди. Я привык считать винный магазин мечтой Арона, хоть мы и объединили наши сбережения. Нет, я бы никогда не отступился, я просто не мог представить себя сидящим целыми днями за стойкой и обсуждающим сравнительные достоинства мерло и божоле.
Однако, несмотря на все переживания личного характера, я с удвоенной силой желал, чтобы это был не Патрик. По правде говоря, я испытывал жгучее любопытство. Чем жил Фрэнсис Малоуни? Какую правду о своем сыне скрывала от всего света его семья? Что случилось с Патриком Малоуни и почему? Если это его тело, на некоторые из вопросов можно будет получить ответы, но это произойдет помимо меня. Как ни абсурдно, я не был готов разделить разгадку участи Патрика Малоуни ни с полицейскими, ни с коронером.
- Это не он, - услышал я свои слова, произнесенные с нескрываемым облегчением.
- Как вы можете об этом судить? - с сомнением произнес детектив. - Он на человека-то не похож, так как же…
- Нет татуировки на правом предплечье.
Детектив вытащил бумажку из кармана и, водя по ней пальцем, старательно прочитал описание. Он показал мне бланк.
- Ничего не сказано об особых приметах, ничего о татуировке.
- Эй, - я поднял руки вверх, - я лицо неофициальное, так что выясните все с семьей.
По выражению лица я понял, что ему это не понравилось и он не намерен мое присутствие терпеть. Я поблагодарил его, повернулся и пошел прочь. На полпути к машине я заметил, что навстречу мне через толпу полицейских пробирается Фрэнсис Малоуни. Я схватил его за руку, чтобы остановить. Лицо его ничего не выражало.
Вначале он меня не узнал. В его маленьких ледяных глазках я прочел: "Кто ты, черт подери? Убери от меня свои лапы!" Но вот в глазах мелькнула искра узнавания, он выпятил нижнюю губу, слегка наклонив голову, как бы говоря: "Ну, ты меня поразил, жидовский ублюдок. Как ты узнал раньше меня?"
Но больше всего меня поразило выражение его лица, когда я сообщил ему новость:
- Это не Патрик.
На бесстрастном лице отразилась вся гамма противоречивых чувств: облегчение отчаянно боролось с чувством вины и разочарованием. Первое все же победило. Странно, но я не мог осуждать его за разочарование. Плохая новость всегда лучше неизвестности. Даже если у Малоуни с сыном были проблемы, которых я не понимал, недели жизни в неизвестности были адом для семьи.
- Почему вы так уверены? - спросил он.
Я прислонил свою трость к здоровой ноге, вытянул правую руку и пальцем левой указал на нее. Он прикинулся тупым:
- Что такое, Прейгер, азбука глухонемых?
- Нет татуировки. И я не видел серьги.
Это тоже произвело на него впечатление, он разозлился и, оттолкнув меня, прошел вперед. Как я узнал про татуировку? Что еще мне известно из того, что он хотел бы держать в секрете? Спроси он прямо, я бы ему не сказал. Чтобы выиграть в противоборстве с человеком, который привык быть хозяином положения и хранить опасные секреты, я должен был стеречь свои собственные, по крайней мере делать вид, что они у меня есть. На место, где только что стоял Малоуни, протиснулась черноволосая женщина в морском плаще. Около 30 лет, рост около 5 футов 6 дюймов. Приятные голубые глаза, треугольное лицо и слишком тонкие губы. Ее левая рука без обручального кольца слегка дрожала, пепел с сигареты падал на плащ. Во время нашего короткого разговора с Малоуни она стояла в нескольких шагах слева от него. Я смутно ощущал ее напряженное внимание, но у меня не было причин предполагать связь между ними. Она обратилась прямо ко мне:
- Вы уверены?..
Я не стал спрашивать в чем.
- Совершенно уверен, хотя…
Она не дала мне закончить, погладила мимолетным жестом по руке, поблагодарила улыбкой и побежала к воде. Что-то в этой улыбке зацепило меня, от прикосновения по руке словно ток пробежал.
Было 4:30, когда я вернулся к своей машине. Я решил, что поеду домой не сразу, и направился к Бруклинскому мосту. Купил по дороге кофе и бейгел, припарковал машину на Бруклин-Хейтс и нашел свободную скамейку на набережной. Хотя панорама Нижнего Манхэттена раскинулась передо мной во всей своей красе, похожая на колоду плохо перемешанных карт, я мог думать только об улыбке той женщины.
6 августа 1998 года
(ближе к вечеру)
Если уж нью-йоркские "Джетс" и "Гиганты" могут играть в Нью-Джерси, а аэропорт Цинциннати находится в Кентукки, нью-хейвенскому хоспису Святой Марии сам бог велел располагаться в Хемдене. По крайней мере, это все еще штат Коннектикут. Хоспис, как и многие другие викторианские здания на Уитни-авеню, был изысканно украшен пряничными завитушками, полукруглыми верандами и узорчатой кровельной дранкой. Цветовая гамма - желтые, коричневые, темно-зеленые с желтоватым отливом тона - не вызывала у меня эстетического трепета, но, учитывая близость к озеру и пышному парку, я понимал, почему епархия выбрала это место для хосписа. Я поделился этой мыслью с регистраторшей.
- О, - ответила она, - нам действительно повезло! Богатый выпускник Йеля несколько лет назад завещал эту усадьбу церкви. Раньше мы располагались в Нью-Хейвен - между притоном наркоторговцев и заброшенным супермаркетом.
Это все объясняет, подумал я. Я пошел по коридору, чтобы найти сестру Маргарет, но регистраторша позвала меня:
- Вы мистер Прейгер?
Я почувствовал, как у меня оборвалось сердце.
- Он уже…
- Нет, мистер Брайсон еще не покинул нас, но… - Теперь она почти шептала.
- Значит, у него все в порядке.
- Ни у кого здесь не может быть все в порядке, мистер Прейгер!
- Простите. Я не то имел в виду.
- Я поняла, - кивнула она.
Я в этом не был уверен, но снова сказал, что хочу видеть сестру Маргарет, монахиню, которая звонила мне рано утром.
- Она у мистера Брайсона вместе с отцом Ицолино.
- Последнее причастие?
- Боюсь, что да. Но нам следует надеяться, мистер Прейгер.
Я едва сдержал усмешку.
- Может быть, - предположил я, - если бы мистер Брайсон знал, что я здесь, он бы продержался еще немного. Что, если я…
- Простите, но это невозможно. - Потирая подбородок, женщина размышляла, что делать. - Сестра! - Она помахала рукой женщине в синей рясе и простой косынке, скрывавшей подбородок и шею.
- Посмотрю, что смогу для вас сделать. - Монахиня взяла меня за руку. - Это займет несколько минут. За этой дверью - маленькая часовня, если хотите спокойно помолиться
- Спасибо, сестра, - улыбнулся я, - не хочу проявлять неуважение. Я еврей и…
- Он тоже был евреем, - сказала она, указывая на распятие. - Схожу посмотрю, смогу ли я найти сестру Маргарет.
Я спросил у регистраторши, откуда я могу позвонить по мобильному телефону, никого не побеспокоив. Вон там вестибюль, сказала она, сразу за часовней. Там мне будет удобно.
Пустой вестибюль выходил на красивую покатую лужайку, цветущий сад и озеро. Я набрал номер дочери. Ожидая соединения, я разглядывал часы на стене, проверяя по ним свои. Было 4:50, через четыре минуты исполнится ровно восемнадцать лет с момента Сариного рождения. Набор прозвонил уже тридцать раз, но Сара не отвечала, я подумал, что хоспис - слишком мрачное место, чтобы звонить отсюда дочери с поздравлениями. А может, и нет. Может, это прекрасное место для любого деяния…
Кто-то тронул меня сзади за плечо.
- Мистер Прейгер? - Женский голос позвал меня по имени.
Я отключил телефон и повернулся.
- Я Мо Прейгер.
- А я - сестра Маргарет, и я так рада вас видеть! - Она протянула мне руку. - Спасибо, что приехали.
- Я тоже, - промямлил я, - хочу сказать, я рад, что проделал этот путь. - Думаю, я не сумел скрыть удивление тем, что на монахине была голубая униформа медицинской сестры.
Она заметила мое смущение.
- Да, мистер Прейгер, у меня есть диплом медицинской сестры. Некоторые наши гости называют меня "М в квадрате" - медсестра и монахиня. Немного юмора в хосписе. Это необходимо, как и вера.
Сестра Маргарет была сложена как снежная баба с медными монетками-глазками и носом-кнопочкой. Даже сохраняя серьезное выражение лица, она излучала спокойствие, которое заполняло всю комнату. Я подумал, что эта женщина - бесценна в заведении, где большинство людей уже подошли и даже постучали в последнюю дверь.
- Как мистер Брайсон?
- Не очень хорошо. - Она нахмурилась. - Рак поразил большинство жизненно важных органов. И хотя он не хочет разделить со мной свою ношу, подозреваю, у него на душе есть нечто, чем он хочет поделиться с вами, прежде чем покинет нас. Полагаю, только это удерживает его в земном мире.
- Могу я пойти и взглянуть на него, сестра?
- К несчастью, он так страдал от боли, что мы вынуждены были загрузить его морфином. В данный момент он без сознания. Придет в себя через несколько часов, если…
- …вообще когда-нибудь придет в сознание, - закончил я за нее.
Она предложила мне что-нибудь съесть. Район Нью-Хейвена, с гордостью сообщила она, славится своей пиццей, выпеченной в настоящей кирпичной печи. Здесь, в нескольких минутах езды, есть несколько прекрасных пиццерий. До одной можно дойти пешком, но ее она не рекомендует. У них сыр слишком соленый. Она запишет мой номер сотового телефона и позвонит, когда состояние мистера Брайсона улучшится и он сможет говорить.
Я колебался.
- Можно я спрошу вас кое-что, мистер Прейгер?
- Конечно.
- Я прочла статью, которую хранит мистер Брайсон, о Патрике Малоуни, но мне неясно, как это связано с вами. - Она слегка покраснела. - Признаюсь, я слишком любопытна.
- А меня очень интересует мистер Брайсон. Скажите, сестра, бывает ли у "М в квадрате" обеденный перерыв? Если да…
- Я позвоню и закажу пиццу. Какой у вас номер телефона? Я оставлю его у регистратора. Мы будем здесь через пять минут, если что… Ой, - она вернулась, записав номер у стойки, - какую пиццу предпочитаете?
- Любую, только без анчоусов.
В знак одобрения она подняла вверх большой палец и побежала к конторке. Я еще раз набрал номер Сары, но точное время ее рождения прошло несколько минут назад. Мне снова не ответили.
2 февраля 1978 года
Борясь с действием кофе, я три раза прикладывался к бутылке "Катти Сарк". Когда я еще служил в полиции, мне с большим трудом удавалось уберечься от алкоголизма. За два последних дня, между ланчем с Салли и этим утренним "стаканчиком на ночь", я уничтожил больше крепких спиртных напитков, чем за последние несколько месяцев. За многие годы у меня на глазах старый добрый Джон Ячменное Зерно вывел из строя больше хороших полицейских, чем все бомбы, пули и взятки, вместе взятые. Схема всегда была одна: стаканчик, чтобы расслабиться после смены, два, три, и очень скоро пространство между сменами превращается в проспиртованную зону жизни.
Я встал ближе к обеду, чувствуя, как от меня несет перегаром и кофе. Я смутно помнил, что мне что-то снилось, но не мог сказать, кто или что. Прежде всего я подумал об улыбке той женщины в морском плаще и решил, что это она мне снилась. Слава богу, что не утопленник.
Я несколько раз безуспешно пытался дозвониться Рико на работу. В конце концов я рискнул позвонить ему домой и услышал голос второй миссис Триполи. Вначале она говорила так, будто получила ужасное сообщение из онкологической клиники. Не думаю, что женщина ненавидит персонально меня, но подозреваю, что она считает всех приятелей Рико из полиции потенциальной угрозой. Наш разговор прошел без враждебных выпадов. Она интересовалась, продвинулся ли я в поисках Патрика. Я ответил, что пока трудно сказать. Она даже справилась о моем колене.
Рико, сказала она, отправился в командировку во Флориду, чтобы забрать свидетеля, находящегося в бегах и пожелавшего дать показания по одному из его дел. Она точно не знала, когда он вернется, наверное, дня через два-три. Под конец я спросил адрес и телефон Малоуни. Она колебалась, ей было любопытно, почему у меня все еще нет этих сведений. Я хотел сказать ей правду, но передумал. В конце концов, я уже большой мальчик. Маме не приходится разрезать мой бифштекс, хотя я бы не возражал.
- Я потерял бумажку с номером.
- Какой вы честный! - Она невольно переняла мой ироничный тон и медленно продиктовала нужные мне сведения.
Я колебался, спрашивать ли у жены Рико, кто та женщина, что я встретил у канала, но решил не испытывать судьбу. Она обещала передать Рико, если тот позвонит из Флориды, чтобы он позвонил мне. Я поблагодарил.
Я сидел, глядя на обрывок конверта, на котором записал адрес и телефон семейства Малоуни. Пожалуй, нужно туда съездить, рано или поздно придется это сделать. Потом, решил я. Было холодно, и колено болело. Но чем глубже я погружался в дело об исчезновении Патрика Малоуни, тем яснее понимал: причину искать нужно в доме, где он жил и откуда ушел.