3 февраля 1978 года
Если бы нью-йоркская футбольная команда "Джетс" не тренировалась на территории университета Хофстра, он был бы известен лишь теми, кто в нем учился. Остальные - и я в том числе - постарались бы забыть годы бесцветной игры, прошедшие с победы "Джетс" в Суперкубке-69 над "Кольтами". Полагаю, это учебное заведение было основано семьей голландских переселенцев, наживших состояние на промышленной заготовке леса на севере Мичигана. А почему они избрали для университетского городка Юниондейл, Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк, не представляю. Ни один из студентов, которых я спрашивал, этого не знал и знать не хотел.
Я с трудом нашел комнату в общежитии, где жил Патрик Малоуни. По всей видимости, "изучение марихуаны" здесь очень популярная специализация.
Южная часть университетского городка была очень живописной, в духе "Лиги плюща". Но ее, как и многие другие школы, расширили в момент демографического взрыва, так что 60-е и 70-е годы нанесли ущерб ее архитектуре: вновь построенные здания больше всего напоминали доты времен войны на побережье Нормандии. Комната, в которой жил Патрик Малоуни, выходила на площадку, где "Джетс" поддерживали форму, и размещалась в одном из четырех белых корпусов, величиной затмевавших все остальные строения. Ничего не скажешь, построено со вкусом. Мне пришло в голову, что по ночам они кидают перекладину между двумя зданиями, чтобы нападающий "Джетс" мог тренироваться.
Я не смог полюбовно договориться с охранником на входе, показал ему свой жетон, но он отрицательно покачал головой, и я направился в сторону лифта.
- Нью-йоркское управление полиции теперь выдает своим тросточки? - искренне удивился он. - Это что-то новенькое с тех пор, как я ушел со службы.
- Специальное снаряжение для команды инвалидов. Мы гоняемся за адвокатами, навязывающими свои услуги пострадавшим в несчастных случаях, - ответил я. - Давно в отставке?
- В апреле будет пять лет. Ни дня не пожалел с тех пор, как подал документы.
Да, верно. Он "ненавидел" мундир так сильно, что снова пошел на службу - охранять студентов и наркоманов за четыре бакса в час. У меня не было никакой охоты обсуждать с ним проблему, и я перевел разговор на Малоуни. Может, его полицейские навыки пойдут мне на пользу. Идея оказалась не слишком плодотворной.
- За последние несколько недель вы здесь первый. Вначале каждый отставной полицейский планеты считал своим долгом наведаться к нам. Я раздавал номерки, как в отделе деликатесов в супермаркете. Меня интервьюировали каждые десять минут.
- Как насчет еще одного раза?
К моему удивлению, он сказал, что помнит Малоуни. По его словам, Малоуни отличался от других студентов тем, что всегда был по-настоящему вежлив и безупречно одет.
- Всегда говорил мне "доброе утро" или "добрый вечер". Называл меня "сэр". Мои собственные дети не говорят мне "сэр", - пожаловался охранник. - А стрелки на его брюках были такими острыми, что вы смогли бы ими резать бумагу. Другие студенты одеваются как бродяги, в лучшем случае от них дождешься невнятного "привет". Местный обычай. Они потеряли уважение к мундиру. Матери сжигают повестки о призыве на службу… Будь моя воля, я бы…
Я перебил его, прежде чем он пустился в рассуждения о нейтронной бомбе президента Картера, хотя его напыщенная речь попала на больное место. За десять лет общество сделало большой шаг вперед. ОПЕК и Симбионистская армия освобождения сыграли свою пагубную роль, но у нас еще свежи в памяти наступление во время Тэта, Селма и Техас. На ране образовались струпья, но из-под них все еще сочится кровь. Я должен об этом помнить.
Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, я думал о том, что сказал о Патрике охранник. Я не был уверен, что его слова заслуживают доверия. Может, он говорил то, что я хотел услышать. Полицейские грешат этим, как и обычные люди. Может быть, семейство Малоуни взяло его в оборот и подмазало, чтобы он играл в их пользу. А может, у него просто все перемешалось в памяти: газетные сообщения, слухи, реальность и вымысел. Но я все равно не мог сбрасывать со счетов его слова, слишком уж правдоподобно они звучали, особенно о стрелках на брюках Патрика. Такую мелкую деталь незачем было бы придумывать. К тому же у меня из головы не шли по-военному идеальные складки на брюках Малоуни-старшего при нашей первой встрече в кафе "У Молли".
Хотя в коридоре и не воняло марихуаной, ее сладкий запах витал в воздухе как счастливый призрак. Теперь я могу наконец, не боясь греха, признать, что мне нравится этот аромат. Я провел пальцем по стене. Она была клейкой от смолы. Отчаявшиеся дети, подумал я, могли бы словить кайф, полизав стены.
Я нашел бывшую комнату Патрика. За дверью надрывался "Лед Зеппелин". Для басов дверь не преграда, так что у меня аж ступни завибрировали сквозь подошвы. Запах марихуаны здесь ощущался сильнее. Я снова постучал, но безрезультатно: фальцет Роберта Планта все забивал. Я попытался стучать ногой. Не повезло, ноль попаданий из трех попыток. В конце концов я толкнул дверь, она оказалась не заперта, и, поскольку никто меня не пригласил, я вошел сам.
Спиной ко мне и лицом к стереопроигрывателю сидел парнишка. Я удивился, что от такой громкой музыки у него не течет кровь из ушей. Он курил кальян в форме черепа, с упоением посасывая мундштук. Я остановился полюбоваться живописью: никаких дурацких черных постеров, одни только репродукции обложек альбомов популярных групп. Слева была изображена призма на черном фоне "Темной стороны Луны". Справа я увидел кузнечика с альбома "Steely Dan's Katy Lied". В затылок мне недобро уставился "Акваланг". Арон всегда считал мое пристрастие к рок-музыке свидетельством незрелости. Может, и так. Но ведь Арон называл Вудсток сигналом к космическому апокалипсису.
Я не удосужился объявить о своем приходе, а просто похлопал парнишку по плечу. Он испугался, выплюнул порцию сока себе на джинсы, а траву из кальяна вылил на пол.
- Эй, приятель! - заорал он. - Что за…
Решив избежать лишнего вранья, я показал ему жетон.
- Ой, парень, - запричитал он, - мне теперь хана. Мои предки…
- Успокойся. Дыши глубже. Это не облава, - сказал я. - Сделай потише. Я только хочу поговорить.
Он послушно убавил громкость. Думаю, он готов был мне руки целовать. Хорошо, надеюсь, это сделает его сговорчивым.
- Как тебя зовут?
- Митч, - проблеял он, - но все зовут меня Дуби.
Удивительно. Я внимательно просмотрел список соседей Патрика по общежитию. Никаких Митчей, никаких Дуби. Я прочел имена вслух и спросил Дуби, есть ли кто-нибудь поблизости.
- Они теперь здесь не живут, приятель, - сказал он, успокаиваясь. - После того как этот чудак Малоуни проделал трюк Гудини, они разбежались по другим корпусам. Думаю, их слишком доставали.
Я удивился, почему никто, включая бывшего полицейского на входе, не сказал мне, что соседи Малоуни смылись. Я молча курил и рассматривал стены. Мое восхищение не осталось не замеченным Дуби.
- Очень круто, правда?
- Твоя работа? - удивился я.
- Ни в коем случае, приятель, - засмеялся он. - У меня даже человечки из палочек не получаются. Они здесь уже были, когда я сюда въехал. В ванной нарисован "Унылый Блюз". Очень жаль, что он не нарисовал ни одного альбома "Зеп" или "Заппа".
- Да, жаль. Не знаешь, кто из парней…
- Наш Гудини, то есть Патрик. Смотрите, он подписал их все в углу.
Дуби был прав. В левом нижнем углу каждой стенной панели виднелись инициалы "ПММ". Конечно, это не потолок в Сикстинской капелле, но на меня рисунки произвели впечатление. Просто поразительно.
- Вы его разыскиваете? - спросил Дуби.
- Я и все остальные. Ты назвал его странным. Почему?
- Я не имел в виду ничего плохого, - начал оправдываться Дуби. - Я жил в этом же коридоре, и мы с ним даже словом ни разу не перекинулись, разве что "привет-привет". Вы понимаете? Но он был именно странный. Не знаю…
- Попытайся.
- Он был… Объяснить. Ну-у типа… Вы когда-нибудь видели тот фильм с Дэвидом Боуи?
- "Человек, который упал на землю"?
- Во-во! А вы для полицейского, того…
- Спасибо, но вернемся к фильму.
- Простите. Итак. Ну, вы знаете, Боуи был вроде чужеземца. И Патрик тоже. Он не соответствовал. Он жил в том же коридоре, но был отдельно от всех.
Я терял терпение с этим Дубстером и молился в душе об одном: чтобы он не тянул резину.
- Ты можешь привести пример?
Он указал пальцем на злобный "Акваланг" над моим плечом.
- Он нарисовал все это. Но парни мне говорили, что он никогда не слушал музыку. Ну, ненавидел ее. Стремился сбежать или запереться в своей комнате, когда другие врубали. Они сказали, что он расписывал стены, чтобы подлизаться к ним. Вроде обмена, понимаете?
- Что на что он хотел обменять?
Дуби задумался:
- Чтобы они его терпели, полагаю. Если они шли в бар или на стадион, брали его с собой.
- Если он не вписывался в компанию, почему не сменил соседей?
- Похоже, он устал это делать, приятель. Бобби сказал…
- Роберт Клингман? - спросил я. В голове у меня возник образ матери Клингмана, развивающей потенциал личности.
- Ага, Роберт Клингман. Он сказал, что Патрик после первого курса менял соседей по общежитию каждый семестр. Послушайте, он был ненормальный. И слишком часто улыбался, понятно?
Я не понимал. Из того, что сказал Дуби, я понял только, что Патрик Малоуни отчаянно стремился приноровиться. Мне, полицейскому-еврею, легко было поставить себя на его место. Я помнил, что был готов терпеть многие неприятности, лишь бы меня приняли товарищи. Я требовал от Дуби новых примеров странностей Патрика, но он просто пожимал плечами и говорил, чтобы я отстал, но я чувствовал - он что-то скрывает. Я снова надавил, напомнив о жетоне в кармане и о том, что сравнительно небольшое количество его любимой травки обеспечит ему бесплатное жилье в Аттике по закону Рокфеллера о наркотиках. Он прикинулся оскорбленным. Я веду нечестную игру. Я же обещал, что облавы не будет. И не будет, сказал я, если он перестанет врать.
Дуби сдался и поднял руки вверх:
- Ладно, вы победили. Но чтоб никаких слухов по общежитию… вы понимаете. Я хочу сказать - вдруг парень мертв, ну и все такое, а я…
Я сказал, что понимаю, но нет никаких доказательств смерти Патрика. Может, то, что он собирается сказать мне, как раз и поможет найти парня!
- Однажды вечером я зашел, чтобы одолжить у Бобби Клингмана альбом "Yes". - Тон Дуби внезапно сделался серьезным. - Я вошел. Было холодно, входная дверь никогда не закрывается, в комнате Бобби никого не было, но я слышал, что в другой комнате кто-то есть. Я подумал, выкурю-ка косячок. И тут увидел, что дверь Патрика закрыта неплотно, и заглянул. Хотел заговорить с ним, но он вел себя как ненормальный.
- Как?
- Патрик был в одном белье и ходил задом наперед, стараясь обойти комнату ровно по квадрату. Он все ходил и ходил и посматривал через плечо назад, чтобы убедиться, что его ноги попадают в точности в свой след. Я не знал, что делать. Не хотел смущать парня, понимаете. И, черт, я совсем одурел от наркотиков и уже почти всунул туда голову. Ну вот, а он кончил ходить по квадрату и оделся.
- Ну и что. - Я пожал плечами. - Оделся.
- Но не так, как одеваюсь я и все нормальные люди. Он принялся считать вслух обратным счетом, от двадцати, шептать себе под нос, взял одежду, которая лежала свернутой на кровати, и надел на себя все прежде, чем досчитал до нуля. И тут снова стал считать нормально и по счету разделся. Все аккуратно свернул и начал по новой. Я заметил: сначала он надевал все на правую сторону: правый носок, правую штанину, правый рукав. А когда раздевался, делал все наоборот. Сначала все снимал с левой части тела. Мне стало страшновато, я понял, что не имею права больше подглядывать. Я на цыпочках отвалил, но тут вошел Бобби и бросил книжку на пол.
- Патрик увидел тебя?
- Да. - Дуби наклонил голову. - Наши глаза типа встретились, и я почувствовал себя подлецом. Я ничего никому не сказал об этом, ничего, даже когда сюда пришли полицейские.
Я пожал Дуби руку. Я поблагодарил его и сказал, что уважаю его за то, что он сохранил в тайне ритуал Патрика. Перед уходом я посоветовал ему закрывать входную дверь, мало ли кто может подглядывать или вдруг войдет.
Первоначально я собирался найти всех соседей Патрика, но теперь этот план потерял смысл.
Воспоминания Дуби, сидящего в конопляном дыму, вдохнули жизнь в образ Патрика Малоуни. Он перестал быть для меня абстракцией, приобрел человеческие черты, стал человеком страдающим, чудным, со своими секретами. Дуби дал мне более сильный стимул, чем Фрэнсис Малоуни с его кнутом и пряником. Я найду Патрика, я, и никто больше, и не важно, сколько времени у меня на это уйдет.
Когда я выходил из общежития, меня окликнул охранник. Я проигнорировал его - в наказание за неискренность в рассказе о соседях Патрика. Один философ однажды сказал: быть - значит быть замеченным. Надеюсь, бывший коп придет однажды к такому же заключению.
*
Направляясь к студенческому центру, я обдумывал две возможности: найти офис студенческого самоуправления или попытаться отыскать студенческую поликлинику. Поскольку факт причастности Патрика к студенческому совету был для меня очевиден, а об его обращении к докторам по поводу его, так сказать, ритуалов мне ничего не было известно, я выбрал первый вариант.
Дверь в здание, где находился офис студенческого самоуправления, была открыта настежь. Здесь меня тоже встретила музыка. На этот раз Джонни Митчелл звучал не слишком громко, не угрожая временной потерей слуха. Я грустно улыбнулся. Мне никогда раньше не приходило в голову, что чем старше мы становимся, тем реже наша жизнь сопровождается музыкой. Я вспомнил, что в доме моих родителей музыка звучала всего час во время "музыкального шоу" по субботам. Даже мне новости по радио начали заменять музыку и стали моей звуковой дорожкой.
В офисе длинноногая девушка в ковбойских сапогах и белых брюках танцевала с папкой в обнимку. У нее были прямые плечи, водопад кудрявых каштановых волос и профиль с невероятно высокими скулами. Я застыл на несколько секунд, наблюдая за движениями ее губ, когда она вдохновенно произносила под музыку слова вновь обретенной любви. Я вспомнил недавнее признание Дуби о его болезненном любопытстве и постучал костяшками пальцев в дверь.
Она повернулась ко мне с улыбкой, без намека на смущение на бледном личике, словно сошедшем с миниатюры Викторианской эпохи. Ее звали Мария. Я не похожа на Марию, сказала она. Мы пришли к мнению, что скорее уж я похож на итальянца, но не она. В конце концов она спросила, чего я хочу. Имя Патрика Малоуни согнало улыбку с ее лица и отбило охоту слушать Джонни Митчелла.
Да, она его знала. Нет, он ей не нравился. Он выполнял свою работу в совете, но без энтузиазма. Притворщик, потребитель.
Я сказал, что у меня сложилось совсем другое впечатление о нем.
- Конечно, - сказала Мария, - но… - Она замолчала и покраснела.
Я настаивал.
- Но что?
- Меня просто тошнит от всей этой ерунды в газетах, - прошипела она со злостью.
- У вас был роман?
- Роман? Нет. Он никогда не предложил бы мне встречаться, а я никогда бы не согласилась.
- Почему? - удивился я.
- Что почему? Почему не предложил бы или почему я не согласилась бы?
- Выбирайте сами.
- Он бы не предложил, потому что я слишком красивая, - сказала она без тени смущения.
- А если бы попросил…
- Я думаю, он был противный даже до того… - Она снова замолчала. - Он просто был странный, вот и все.
- До чего? Послушайте, Мария, - сказал я, показав ей свой жетон. - Я не пресс-атташе этого парня. Я хочу его найти, а не номинировать на звание святого. Если он подонок, то подонок. Не мне судить. Если у вас есть на него что-нибудь гадкое, выкладывайте.
- Не мне судить… - Она подошла к столу и что-то написала на розовом листочке. - Вот, - сказала она, пойдите поговорите с ней.
Я взял бумажку.
- Извините, Мария, я не хотел вас расстроить. Но вы тоже вывели меня из равновесия. Никто прежде не говорил, что я похож на итальянца.
Она едва заметно улыбнулась. Идя назад по коридору, я надеялся услышать голос Джонни Митчелла, но все было тихо.
Адрес, который дала Мария, находился за пределами университетского городка, довольно далеко от него. Я подумал, не поискать ли мне студенческую поликлинику, но теперь сомнений было еще больше, чем после визита к Дуби. Даже если бы я нашел кого-нибудь из чиновников, способных ответить на мои вопросы, я не знал, о чем именно спрашивать. Несомненно, Патрик Малоуни не был обычным человеком, он являл собой сложную фигуру. Хорошо нашим фотоизображениям - ни тебе причуд, ни странностей, ни врагов.
Расположенный южнее Глен-Коув, Бруквилл оставался частью "Золотого берега" Лонг-Айленда. Он перестал быть прибежищем неприлично богатых людей, хотя нельзя сказать, что мэрия планирует выстроить здесь стоянку для домиков на колесах Вы вряд ли назвали бы любой из домов, разбросанных вдоль шоссе № 107, поместьями в полном смысле этого слова. Да, они были больше бруклинских, но годились разве что для хранения "боинга-737".
Дом Нэнси Ластиг - ее имя и этот адрес дала мне Мария - поражал воображение. Он был построен в колониальном стиле из красного кирпича и стоял в конце замощенной булыжником въездной дороги. На фоне заснеженного пейзажа он казался сошедшим из рекламного клипа рождественского пива. Я припарковал машину рядом с красным "порше", видимо, автомобилем садовника.
Ковыляя по ступеням крыльца, я увидел пару глаз за стеклянной входной дверью. Кто-то наблюдал за моими усилиями, которые напоминали выход клоуна на арену цирка.