Иван глубоко вздохнул и подхватил Галю на руки.
- Ванька, надорвешься! - засмеялась она тем особенным смехом, глубоким и тихим, который всегда сводил его с ума.
- Своя ноша не тянет, - ответил он, зарываясь лицом в волосы, пьяняще пахнущие зелеными яблоками.
Иван принес ее в комнату и положил на постель. Галина смотрела на него снизу вверх, улыбаясь тревожной, почти неуловимой улыбкой, и уличные огоньки отражались в ее глазах - совсем как семь лет назад, когда они впервые остались вдвоем.
Мир сжался до размеров комнаты, в которой их тела слились в единое целое, стремясь к мучительному и блаженному мигу, когда вспыхнут тысячи солнц - и погаснут в звенящей истоме…
Галина давно спала, положив голову ему на плечо и уютно посапывая, а Иван все никак не мог заснуть, запутавшись в размышлениях о завтрашнем дне. Зачем Чешенко понадобилось проводить обыск? И как он обосновал это прокурору? И что вообще делать с этим Самохваловым? Что ему предъявить?
Утро вечера мудренее, решил он наконец, осторожно освободил плечо, повернулся на бок и заснул.
Кто бы знал, как легко мне стало, когда ее кровь полилась на пол лифта. Она, похоже, не слышала, что я иду за нею. И даже не успела испугаться, только удивилась, когда мои пальцы сдавили ей шею. Главное было оставить чистым лицо. Чтобы еще раз посмотреть на него - мертвое. Да, женщина уже была мертва, а ее глаза, глаза Лады, смотрели на меня. Черные волны с шумом откатывались куда-то вдаль, и глухо, издалека, срываясь на хрип, голос Лады умолял: "Нет! Нет!"
Кто бы ни была эта несчастная, застывшая в луже крови, ей пришлось заплатить за всю ту боль, которую причинила мне Лада. Конечно, эта женщина ни в чем не провинилась передо мной. Но в чем была моя вина, когда Лада унижала и мучила меня? Женщина, которую мне пришлось убить, была красива той же холодной, жестокой красотой, что и Лада. Кто знает, может, и рядом с ней был человек, растоптанный, оскорбленный, за которого мне удалось отомстить?
Дорога домой казалась бесконечной - тело просило отдыха. Напряжение двух последних дней исчезло, уступив место блаженному чувству покоя и расслабленности. Можно было наконец вспомнить обо всем - о ненавистной… и до сих пор любимой.
Оттуда, где Она сейчас, Ей не достать меня, не заставить снова и снова страдать. На какое-то время Она не властна надо мной, и я могу думать о Ней, вспоминать, почти не испытывая боли.
Иван проснулся рано, и решение оформилось само собой, как будто проснулось еще раньше. Пусть Чешенко поступает как знает. Похоже, советов и чужих мнений он вообще не терпит. Так что не стоит нарываться. Он, Иван, вообще в этом деле сбоку припека.
Но что-то внутри зудело, будто сомневалось. Иван с детства привык доверять себе. Не внутреннему голосу, который грозно командует: "Пойди туда, сделай это, а того не делай!", а смутным ощущениям, которые и словами-то описать невозможно, какой-то полумистической цветной дымке. Если ему удавалось расшифровать тайные знаки, что происходило далеко не всегда, и следовать им, жалеть не приходилось. В этом не было ничего сверхъестественного - ясновидения или еще чего-нибудь в этом роде. Он читал об "информационных окнах", которые открываются, когда Вселенная проходит через нуль энергетической синусоиды, но это было сложно и непонятно. А потом Ивану объяснили, что такое часто происходит с детьми, которые чудом выжили в экстремальных обстоятельствах: резко обостряется чувство опасности и связанная с ним интуиция.
Семилетнему Ваньке довелось с полчаса провисеть вниз головой, зацепившись рубашкой за ветки высоченного дуба, а потом, когда его уже почти сняли, сорваться на землю. Десять дней в реанимации, слезы матери, гипс…
С тех пор он научился здраво оценивать обстановку и просчитывать возможный риск, за что неоднократно слышал от безбашенных приятелей обидные словечки вроде "трус" и "маменькин сынок". За одиннадцать лет работы в органах бывало всякое, но даже из самых опасных переделок он выходил в худшем случае с царапинами и синяками. Нет, Иван никогда не прятался за других, просто в критический момент в сотую долю секунды приходила уверенность в необходимости пригнуться или выждать несколько мгновений.
Иногда до него доходили бродящие по управлению легенды, в которых он выступал как какой-то Джеймс Бонд, безупречный и неуязвимый. И только близкие и друзья знали, каким он может быть - растерянным, сомневающимся, раздраженным - как и все люди.
За завтраком Иван пытался прислушаться к себе, понять, о чем сигнализирует подсознание. Но Галя задавала какие-то вопросы, Аленка вертелась и с шумом втягивала в себя чай, поэтому сосредоточиться не удавалось.
Голова вчера явно не зря подавала сигналы. Похоже, что погода действительно изменится. Открывая "ракушку", Иван отметил, что сквозь низкие тучи прорываются голубые кляксы, а ветер дует уже с востока.
"Замерзнет все опять", - подумал он.
По дороге на работу Иван пытался разложить по полочкам то, что вчера вечером удалось собрать с миру по нитке об Андрее Самохвалове. Хотя и давнее, кое-что нашлось у "экономистов". Хвост этот тянулся еще с советских времен. Говоря о своем друге как о "честном" бизнесмене, Бергер или кривил душой, или искренне заблуждался. Став заметной фигурой, Андрей Васильевич действительно искусно лавировал между законами и криминальными структурами, стараясь не нарушать первые и не раздражать вторые. Но вот начальный капитал он заработал на нескольких весьма грязных сделках со стратегическим сырьем.
Самохвалов вышел из самой последней волны комсомольских работников, которые только-только приподнялись над массами и не успели еще как следует откусить от заветного пирога, и тут-то комсомол тихо скончался. Однако Андрей за полтора года работы в обкоме успел обрасти некоторыми полезными связями. Это, а также деловая хватка плюс элементарная удача позволили ему провернуть несколько чрезвычайно выгодных операций, да так, что органы всех мастей, доподлинно зная о его причастности, только разводили руками. С тех пор он был "на контроле", но предъявить ему ничего ни разу так и не удалось.
С распадом Союза Самохвалов пошел в гору. В деловых кругах он считался везунчиком, но те, кто знал его хорошо, понимали, что это везение основано прежде всего на знании рынка и неординарном уме. Самохвалов, окончивший финансово-экономический институт с красным дипломом, по едва заметным признакам умел определять грядущие перемены и из всех кризисов и прочих превратностей выходил не только не в убытке, но еще и с прибылью, которой не забывал делиться с кем надо.
Приехав на работу, Иван пообщался по телефону со следователем и отправил Костика за ордером, а затем снова углубился в себя, пытаясь определить, что за едва заметная дымка с утра будто подернула все его мысли. Но сосредоточиться и поймать наитие за хвост ему так и не удалось.
Самохвалов жил в старом доме на Фонтанке. Не было никаких сомнений, что Бергер сразу же после разговора с Иваном известит о нем приятеля. Сначала Чешенко хотел задержать Самохвалова сразу же, чтобы тот не успел в случае чего улизнуть, но передумал и ограничился простым наблюдением. Двое наружников следили за подворотней, сидя в машине. Самохвалов никуда не выходил.
- Там еще черный ход есть, - сказал, выбираясь из машины, старший, - но двор не проходной, так что выйти можно только здесь. Чердаки закрыты. Мы ему в полседьмого позвонили - вроде не туда попали. Так что он там.
Иван с Костей и Чешенко с Севой поднялись на второй этаж.
- Интересно, а что вы рассчитываете найти? - Сморщив нос, Костя задал вопрос, который вчера изрядно интересовал Ивана. - Орудие преступления? И стволы-то сразу сбрасывают, а уж нож…
- Не считайте меня глупее себя, пожалуйста, - сухо оборвал его следователь. - Разумеется, не нож.
- А что тогда?
- А что-нибудь. Незарегистрированное оружие, например, или наркотики. Что-нибудь такое, что позволит ему сменить обстановку, где нам с ним разговаривать будет сподручнее.
- Так задержали бы просто на трое суток, к чему такие навороты?
- Во-первых, молодой человек, если мы его просто, как вы говорите, задержим на трое суток, он станет в позу: а докажите! Во-вторых, набегут адвокаты и с визгом отобьют его под подписку. А все эти подписки о невыезде, знаете ли… Вот если у него землю из-под ног вышибить, тогда уже и беседовать можно. Основательно.
Пожав плечами, Костя позвонил в дверь - раз, второй. В квартире стояла тишина, потом наконец раздались шаги.
- Кто? - спросил хриплый голос.
- Милиция, - Иван поднес к глазку раскрытое удостоверение.
Защелкали замки, дверь открылась. На пороге стоял растрепанный, заросший щетиной мужчина неопределенных лет, одетый в спортивные брюки и майку. Он был похож скорее на бомжа, чем на преуспевающего бизнесмена.
- Проходите, - мужчина посторонился. - Я вас ждал. Проходите… куда хотите.
Зайдя в гостиную, Костя с Севой присели на бежевый велюровый диван, Юрий Федорович устроился в кресле у журнального столика. Иван, по своей давней привычке, встал к окну. Обстановка производила впечатление, и он подумал, что Марину можно понять.
- Мне вчера звонил Вячеслав Бергер, - хрипловатым голосом сказал Самохвалов.
Он сел напротив Чешенко и закурил. Спохватившись, предложил сигареты остальным, но все отказались.
- Могу я узнать, как все произошло?
Следователь, будто не слыша, достал бланк протокола допроса.
- Будем беседовать сразу здесь или повестку к нам желаете? Здесь? Ну и отлично. Паспорт ваш, будьте добры. И распишитесь вот тут, об ответственности за дачу ложных показаний.
Самохвалов достал из кармана висящего на спинке стула пиджака паспорт. Чешенко переписал из него данные, положил его перед собой и, помолчав пару секунд, спросил:
- Где вы были в ночь на семнадцатое февраля, Андрей Васильевич?
- Дома. Вы подозреваете меня?
Видно было, что Самохвалов изо всех сил старается выглядеть спокойным. Но стиснутые челюсти и мелко дрожащие руки, которые он пытался спрятать под мышками, выдавали его волнение.
- Кто-то может это подтвердить?
- Нет, я был один.
- Какие-нибудь соседи, страдающие бессонницей? - Вопрос был формальным, но задать его следовало, вроде как в американском боевике должна была прозвучать классическая тирада о праве хранить молчание.
- Нет. В соседней квартире живут две абсолютно глухие бабки.
- Андрей Васильевич, - вступил Иван, - у вас нет алиби и у вас был мотив для убийства.
- Мотив?! - Самохвалов наконец-то потерял самообладание.
- За неделю до свадьбы вы узнаете, что ваша невеста - проститутка со стажем и что она морочила вам голову, чтобы прибрать к рукам ваши денежки. - Чешенко отложил ручку. - Чем не мотив - обида, ревность, уязвленное самолюбие. Конечно, смахивает на мелодраму, но, говорят, в жизни и не такое бывает. Может быть, вам кто-то звонил ночью?
- Звонил? Ну конечно! - Глаза Самохвалова загорелись надеждой. - В полвторого мне звонил деловой партнер. Из Америки. Вы можете проверить, ведь операторы все звонки фиксируют - и исходящий номер, и время.
- Подождите, вам звонили на сотовый?
- Да, - неуверенно ответил Самохвалов.
Иван посмотрел на него с долей сочувствия.
- Вы, Андрей Васильевич, простите на добром слове, но у вас, похоже, от переживаний крыша слегка… того. Я голову имею в виду, а не другую крышу. Мне ли вам говорить, что по сотовому и в туалете можно говорить, и на месте преступления?
Самохвалов, похоже, действительно с перепугу соображал неважно. Он шевелил губами и был похож на крошку-идиота, не хватало только слюней пузырями.
- Даже если вы действительно разговаривали по сотовому и разговаривали дома, вам ничто не могло помешать после этого сесть в машину и быстренько смотаться на Кузнецовскую. Причем без особой спешки. Колычеву убили между двумя и тремя, а езды отсюда до ее дома по пустым улицам минут пятнадцать.
- Вы вообще могли никуда не ездить, - добавил Сева. - Думаю, вам вполне по средствам нанять кого-то.
- Бред! - Самохвалов начал приходить в себя. - Я могу позвонить адвокату?
- Разумеется, но чуть позже. Костя, поищи понятых. К сожалению, - Чешенко повернулся к Самохвалову, - нам придется произвести обыск. Вот санкция прокурора. Кстати, ваша невеста не была беременна?
- Что?! - задохнулся Самохвалов.
- Да так, проехали. Мы можем приступать?
- Пожалуйста, ищите! - Самохвалов привстал, развел руки в шутовском поклоне и снова плюхнулся на диван.
Обыск занял уйму времени. Площадь квартиры, видимо, бывшей коммуналки, впечатляла. Понятые, две пожилые женщины, были заняты разглядыванием картин и безделушек. Иван, открывая бесчисленные ящики и дверцы, чувствовал все большее и большее раздражение.
- Похоже, по нулям! - сказал он Косте, просматривая книги.
- А что ты хотел? - отмахнулся тот, заходя в ванную.
- Есть! - раздался через пару минут его удивленно-торжествующий голос.
На полу под раковиной, за коробками стирального порошка, лежала опасная бритва с бурым пятном на лезвии - будто ждала их и улыбалась.
- Для начала достаточно. Ну, что скажете, Андрей Васильевич? - спросил Чешенко, аккуратно упаковывая бритву в пакетик.
- Это моя, - тихо, как проштрафившийся ученик, ответил Самохвалов.
- Вы что же, бреетесь таким кошмаром? - не поверил Иван.
- А это запрещено? Она еще от отца осталась. Я брился и, наверно, порезался.
- Да? Вы уверены?
Самохвалов кивнул, но тут вдруг глаза его испуганно расширились.
- Черт! Это кровь Марины! Черт, все против меня! - невнятно произнес он, уткнув лицо в ладони.
- Откуда на бритве кровь Колычевой? - все так же бесстрастно поинтересовался следователь.
- Она взяла ее с полки, не знаю зачем, порезалась и уронила за коробку. Я занялся ее рукой. А вечером мы ходили в супермаркет, и Марина купила мне "Жиллет".
- Андрей Васильевич, - записывая показания, сказал Чешенко, - позвоните, куда вам надо, ну, на работу там, адвокату, потому что мы вынуждены вас задержать. Понятые, распишитесь вот здесь, пожалуйста, и можете быть свободны.
Судмедэксперт Гаврилов, ссутулившись, сидел за компьютером и набирал какой-то текст, время от времени отпивая кофе из надтреснутой голубой кружки. Рядом на салфетке лежал бутерброд с сыром. Сквозь редкие седые волосы на макушке Семеныча трогательно просвечивала розовая, как у младенца, кожа. Попадая не на ту клавишу, он забавно морщился и ворчал, и вообще тот, кто не знал Семеныча хорошо, мог подумать, что это совершенно безобидный и беззащитный дедушка. Но лишь до тех пор, пока тому не приходила охота высказаться.
- А, это вы? - Семеныч развернулся на стуле так резко, что взвизгнули колесики, и с хрустом потянулся. - Никак на понижение пошли? Выгнали, что ли, из управы?
- Да нет, - Ивану почему-то стало неловко, словно он в чем-то провинился. - Вроде надсмотрщика.
- Ясно. А что тогда побегушничаете? Впрочем, меня это не касается. Я вот как раз ваше заключение печатаю, если подождете, то заберете.
- Что-то интересное? - спросил Иван, с опаской присаживаясь на колченогую табуретку.
- Смотря что вы считаете интересным. Секса не было дня два как минимум. Зато было другое. Я не поленился у нее в животе поковыряться, уж больно типичные пятна под глазами у жертвы, коричневые. "Предчувствие ее не обмануло". Беременна была ваша клиентка, хотя и недолго. Порядка четырех недель. Если другого мотива для убийства не найдется, сойдет и этот.
- Уже кое-что. Кстати, мы в квартире тест нашли, положительный. А еще?
- Какой ненасытный! - хмыкнул Семеныч. - Да как вам сказать? И да, и нет.
- То есть?
- Сейчас покажу.
Закончив печатать и послав документ на печать, Семеныч вывел на экран компьютера какой-то снимок, похожий на абстрактную картинку в черно-белых тонах.
- Вот смотрите. Я попросил сделать ультразвуковое исследование. Это, - стрелочка мышки забегала по экрану, - сонная артерия. Вот рана, вот излитие в ткани. А вот это, - стрелка уткнулась в размытый серый контур сантиметра на два ниже, - след от пальцев. Помните, я говорил, что ее придушили и остался следок. Если бы она не умерла, то был бы очень яркий и красивый синяк.
На экране появился другой снимок, поменьше и почетче.
- Это вот в натуральную величину. Следов ногтей на коже нет, а должны бы быть, скорее всего, почти коротко подстрижены. Подушечки отпечатались четко, следок почти перпендикулярно артерии, а это значит… Это значит, что преступник придавил жертву стоя и что они были примерно одного роста, плюс-минус пять сантиметров. Вот вам и примета, хотя и хилая. Убитая у нас сколько? Ага, метр семьдесят пять. Для женщины прилично, а для мужика так себе, средний рост.
Принтер пискнул, выплюнув отпечатанный лист.
- Себе хотите экземпляр? - спросил Семеныч, и Иван торопливо кивнул.
- Далее. Отпечатки двух пальцев, судя по всему, среднего и указательного левой руки. Вот тут странно, - Семеныч задумчиво потер переносицу. - Или убийца стоял сзади жертвы, но тогда непонятно, как он умудрился не глядя сделать такой аккуратный разрез. Или же он стоял спереди, но тогда ему пришлось бы почти прижать ее к себе. Во-первых, он должен был в таком случае заляпаться кровью, во-вторых, она скорее всего упала бы не вперед, а назад, лицом вверх, а в-третьих, она бы сопротивлялась. Если, конечно, это были не любовные объятия.
- Не исключено, - пробормотал под нос Иван. - А если он левша, и это отпечаток правой руки?
- А вот это исключено! - отрезал Семеныч. - Тогда кончики пальцев были бы направлены в сторону спины. Вон манекен в углу, посмотрите сами.
Иван брезгливо, стараясь не касаться руками запыленного муляжа со вскрытым брюхом, прикинул, как могли располагаться убийца и жертва, и вынужден был с экспертом согласиться.
Принтер выдал отпечатанный снимок, и Семеныч протянул его Ивану.
- Приложите-ка свои пальцы. Что скажете?
Иван попытался вместиться в контуры, но ничего не вышло.
- Мои подушечки короче и шире. Тогда у него, наверно, и пальцы должны быть длинные и тонкие?
- Должны быть. Равно как и сама кисть. А узкая кисть и тонкое запястье чаще всего бывают у людей астенического сложения.
- А что, нельзя разве на узкую кость нажрать центнер жира? - возразил Иван.
- Легко! Только пальцы толстеют в первую очередь. Стало быть, убийца ваш среднего роста и худощавого или, скажем наверняка, среднего телосложения. Не густо.
- В поле и жук мясо, - усмехнулся Иван.
Семеныч фыркнул.
- Вам никто не говорил, что когда вы так ехидно улыбаетесь, то похожи на иезуита? - с сарказмом поинтересовался он.
Включив чайник в розетку. Женя села на диванчик, откинула голову на спинку и закрыла глаза. Ноги гудели. Ну и денек сегодня выдался! Две плановые операции днем, каждая часа по три, и экстренная ночью. Была бы уж она строго операционной сестрой, без этих диких дежурств сутки через двое, работала бы с одним и тем же хирургом, в бригаде. А так… Ванька на подхвате. Где горит - туда и беги. Ушла бы, да куда? Можно подумать, где-то лучше.