Наконец, у нас имеется фотография трупа, сделанная вскоре после происшествия. Можно ли по фотографическому снимку установить, был ли перенесен покойный с кровати на пол?
Тарковин внимательно выслушал следователя и, немного подумав, посоветовал произвести эксгумацию трупа: это поможет ответить на некоторые из поставленных следствием вопросов. Профессор согласился стать одним из экспертов и предложил привлечь к этому еще доктора медицины Галина и городского судебно-медицинского врача Геллера.
В тот же день следователь вместе с санитарным врачом и милиционером приехали на Новогородское кладбище. Среди крестов и мраморных памятников они довольно быстро отыскали могилу профессора, которая была покрыта давно увядшими цветами и засохшими венками. Рыхлая земля легко поддавалась заступу. Наконец, лопата ударилась о крышку гроба. Кладбищенский сторож, приглашенный в качестве понятого, спустился в разрытую могилу и обвязал цинковый гроб веревками. Затем его осторожно извлекли и опустили на мраморную плиту соседнего памятника.
Подъехала похоронная пролетка, гроб погрузили на нее и доставили в морг, где уже ждал профессор Тарковин со своими ассистентами. Через некоторое время туда же приехали Зинкин и прокурор.
Секционная представляла собой довольно просторное светлое помещение, где стояло несколько высоких продолговатых столов, обитых белой жестью. Рядом уже лежали скальпели различных размеров, блестящие пилы и пилочки. Эксперты облачились в длинные до пола фартуки и резиновые перчатки.
Сазонову еще не приходилось присутствовать при эксгумации, и сейчас он с тяжелым чувством наблюдал за действиями экспертов.
- Мы решили воспользоваться манекеном и на нем установить, с какого расстояния застрелился или был убит Панкратьев, - разъяснил Тарковин, - револьвер вы принесли?
Сазонов протянул профессору "Смит и Вессон" и три патрона к этому револьверу. Тарковин приставил дуло к голове манекена и нажал на спуск. Глухо прозвучал выстрел. Остальные два выстрела были сделаны с расстояния 25 см и 1 метра. Сгрудившись вокруг, эксперты с интересом рассматривали образовавшиеся в результате выстрелов пулевые отверстия. При выстреле в упор отверстие было окружено сероватым налетом, а чуть ниже были видны остатки продуктов сгорания пороха и внедрившиеся несгоревшие порошинки.
При выстрелах с других расстояний серого пояска вокруг не было и следов сгорания пороха оказалось меньше. Значит, Панкратьев застрелился (или был убит) выстрелом в упор. Затем Тарковин продиктовал протокол вскрытия медицинской сестре, примостившейся за небольшим столиком у окна:
- 1927 года, сентября 20 дня в морге первой городской больницы по предложению нарследователя 2‑го участка милиции Ташкентского округа Сазонова в присутствии начальника уголовного розыска г. Ташкента Зинкина и прокурора Туманова было произведено вскрытие трупа Панкратьева...
...Заключение. На основании данных вскрытия трупа и предварительного его осмотра судебно-медицинская экспертиза дает следующие ответы на вопросы следствия, - продолжал диктовать профессор. - Причиной смерти Панкратьева является сквозное огнестрельное ранение головы. Установить, был ли он в состоянии опьянения перед смертью не представляется возможным, так как алкоголь очень быстро разлагается в организме, вскрытие же произведено, - Тарковин взглянул на висящий на стене календарь, - через полтора месяца после смерти...
На вопрос следствия, мог ли жить Панкратьев некоторое время после ранения, следует ответить утвердительно...
Сазонов и прокурор даже подались вперед, внимательно посмотрев на профессора, который, четко выговаривая каждое слово, продолжал:
- При означенном ранении возможно, что центры движения не были нарушены, как и проводящие пути, а следовательно, он мог производить после выстрела сознательные движения...
- Иван Васильевич, - перебил профессора Сазонов, протягивая ему фотоснимок, - а нельзя ли по этому снимку определить, было нанесено ранение на месте нахождения трупа или тело было перенесено после выстрела с другого места, в частности, с кровати?
Тарковин поднес фотоснимок к свету. Несколько минут эксперты внимательно рассматривали фотографию.
- Тут можно сделать лишь предположительное заключение, - сказал, наконец, профессор. Он чуть подумал и продолжал диктовать протокол: - Принимая во внимание обстоятельства дела - способ переноски тела с кровати на пол, - можно предположить следующее: учитывая, что левая половина тела и спина совершенно не запачканы кровью, а кровь скопилась впереди трупа в результате кровотечения из виска, следует полагать, что Панкратьев до наступления смерти лежал на правом боку, то есть, он умер именно в том положении, как указано на фотографии.
На другой день был получен и результат судебно-химического анализа: наличия каких-либо ядов в организме покойного не было обнаружено.
Акт судебно-медицинского вскрытия был передан Сазонову 22 сентября утром, и в тот же день он докладывал Зинкину:
- Я остаюсь при своем мнении, что профессора убила жена. Она ввела в заблуждение следствие тем, что якобы перенесла тело после выстрела на пол. Если это самоубийство, то странно, почему в ствол револьвера не затекла кровь - ведь слева от покойного была лужа крови?
Я считаю, что в действительности дело было так: рано утром, возможно, Марина Андреевна действительно пошла на базар, тем более, что это подтверждает точильщик, а когда вернулась, то заявила мужу, что собирается от него уходить. Возникла ссора. В состоянии крайнего возбуждения Марина выхватила "Смит и Вессон" из-под подушки профессора и выстрелила в упор. Растерявшись, она спрятала револьвер, но затем, опомнившись, положила его на стол. Вот почему в ствол оружия не затекла кровь и его вначале не видел свидетель, первым оказавшийся на месте происшествия.
Возможно, Марину мучило сознание того, что она слишком поспешно вышла замуж за пожилого человека, и все оказалось не так, как она представляла себе. Этого поступка она не могла простить себе, а тем более мужу. Мне кажется, что жестокое разочарование, постигшее Марину, и является одной из причин убийства. Теперь, стремясь защитить себя, она нагромождает одну ложь на другую.
Зинкин, однако, возразил:
- Думаю, что обвинение в убийстве предъявлять еще рано; снова напрашивается вопрос: зачем она убила мужа, когда можно было просто уйти от него к матери? А вдруг она была исполнительницей чужой воли, послушной марионеткой в чьих-то руках? И потому следует еще раз разобраться во всех фактах. Особенно настораживает одно обстоятельство. Ведь по церковным законам самоубийц не хоронят по религиозному обряду. Как же удалось Марине сделать это?
- Да, об этом мы не подумали. Этот факт тоже свидетельствует не в пользу Панкратьевой, - сказал Сазонов с непреклонностью в голосе. - Я в этом не сомневаюсь.
В жаркий сентябрьский полдень (в тот год даже во второй половине сентября в Ташкенте стояла тридцатиградусная жара) Сазонов направился в церковь. Очутившись в прохладе темного собора, он обратился к молодому дьячку с просьбой проводить его к священнику Стадницкому.
- Отец Арсений исповедует прихожанина, и через несколько минут выйдет.
Сазонов огляделся вокруг. Кафедра священника была отделана мореным дубом. Алтарь с позолоченным иконостасом выглядел весьма внушительно и украшал помещение. Фигуры двенадцати апостолов, выполненные в дереве прекрасным скульптором, в полутьме казались живыми людьми.
- Кто меня спрашивает? - В дверях появился пожилой священник в длинной, до пят, безупречно сшитой рясе, с небольшим золотым крестом, висевшим на тонкой узорной работы цепочке из того же металла. Волнистая грива волос ниспадала ему на плечи.
- Я из милиции, - представился следователь, - хотел бы выяснить одно обстоятельство.
- Пройдемте в ризницу, - предложил священник и проводил Сазонова в небольшую комнату, заставленную церковной утварью. У входа стояли небольшой стол и несколько стульев.
- Вы отпевали профессора Панкратьева? - спросил следователь, усаживаясь на массивный дубовый стул.
- Нет, этим занимался священник Туровский, но мне известно об этом случае.
- А ведь самоубийц не принято отпевать и даже иногда их хоронят за пределами кладбища.
- Действительно, по церковным законам это так, но бывают и исключения, - медленно произнес священник, внимательно разглядывая Сазонова маленькими, глубоко спрятанными глазками.
- Это когда же?
- Если больной страдал душевной болезнью.
- Но ведь Панкратьев был нормальным человеком.
- Расскажу все по порядку. В начале августа ко мне явилась женщина, которая принесла письмо от владыки, адресованное мне. Епископ Фока писал, что подательница сего - жена профессора Панкратьева, покончившего жизнь самоубийством. Покойного епископ хорошо знал и просил оказать содействие в разрешении церковных похорон.
Я ответил письмом, что для погребения необходима справка от врача, удостоверяющая психическое заболевание застрелившегося. Как мне стало известно, на другой день епископ Фока вручил медицинское заключение о душевной болезни профессора священнику Туровскому, который и отпевал покойного.
- Вот как! - воскликнул Сазонов. - А где же мне найти Туровского?
- Он будет только завтра.
И следователь решил пригласить этого свидетеля к себе для официального допроса.
Туровский оказался седеньким тощим старичком. Он был весьма напуган вызовом в милицию. Трясущимися руками вынул из кармана полосатых брюк бумажку (в связи с вызовом в официальное учреждение священник надел штатский костюм) и протянул ее Сазонову.
"Удостоверяю, - прочел следователь, - что лично мне известный профессор Панкратьев покончил жизнь самоубийством в состоянии несомненной душевной болезни, которой он страдал более двух лет.
Доктор медицины епископ Фока.
5 августа 1927 года".
На круглой сиреневой печати Сазонов разобрал: "Доктор медицины Доливо-Добровольский".
- Так что я ничего противозаконного не сделал, - прерывающимся от волнения голосом сказал священник. - Если есть справка, мы хороним по церковным обычаям.
- Кто такой епископ Фока?
- Наш пастырь и наставник.
- А где его можно увидеть?
- Он служит хирургом в городской больнице.
- В городской больнице? - переспросил Сазонов.
- Да, он не только священнослужитель, но и замечательный врач, профессор-хирург.
- Вот как! - воскликнул следователь, и только тут до его сознания дошла подпись - "доктор медицины епископ Фока".
- И такое бывает?
Священник развел руками и угодливо кивнул. Сазонов подписал ему пропуск, и тот с поспешностью покинул кабинет следователя.
Городская больница находилась на улице Жуковского. У дежурной сестры Сазонов попросил разрешения пройти к профессору Доливо-Добровольскому.
В ординаторской ему навстречу поднялся человек огромного роста с большой окладистой бородой. Длинные волосы выбивались из-под надвинутой глубоко на лоб белой шапочки. В уголках его рта проглядывали черточки иронического высокомерия. Верхняя пуговица халата была расстегнута. Он вопросительно посмотрел на следователя сквозь стекла очков.
Сазонов предъявил удостоверение, достал из бумажника сложенную вдвое справку и протянул ее Доливо-Добровольскому.
- Это ваше заключение?
Профессор взял своими большими белыми руками документ, для чего-то повертел его и, наконец, сказал:
- Мое.
- Вы утверждаете, что Николай Петрович страдал душевной болезнью. Он обращался к вам по этому поводу? - Сазонов устроился в кресле поудобнее, положил ногу на ногу и, спросив разрешения, закурил.
- Нет, я его не лечил, но много знал о нем. Судя по всему, он был психически неуравновешенным человеком. Уже одно то, что он хранил в течение года в своем доме труп сына, говорит о многом! О его странных поступках рассказывала и первая жена Панкратьева. Поэтому, когда ко мне пришла Марина Турбина и сообщила, что муж застрелился, я ни на минуту не усомнился, что сделал он это в состоянии аффекта, - Доливо-Добровольский помедлил несколько секунд, собираясь с мыслями. - Если бы речь шла о том, чтобы выдать справку в какое-нибудь государственное учреждение, я бы, конечно, воздержался, но мне просто хотелось помочь вдове Панкратьева и упростить процедуру церковных похорон. Я здесь никакого криминала не усматриваю.
- Тем не менее, любое медицинское заключение следует выдавать на основании осмотра больного. Хочу вас спросить о другом: вам приходилось беседовать с Мариной о ее муже?
- Первый раз она обратилась ко мне с просьбой обвенчать ее с профессором, ну а потом, по-моему, уже в день смерти мужа.
- Считаете ли вы, что профессор покончил с собой из-за того, что страдал душевным недугом?
- Это, вероятно, не так. По-видимому, у него были и серьезные причины для самоубийства. Я слышал, что семейная жизнь у Панкратьева не сложилась: с первой женой он разошелся, второй брак оказался не совсем удачным, его первенец умер, а приемный сын оказался проходимцем... А тут еще серьезные неудачи в исследованиях по очищению крови... - Доливо-Добровольский снял очки и стал протирать их белоснежным платком. - Ну, нормальные, уравновешенные люди в этих случаях не стреляются. Некоторые же, как Николай Петрович, имеют неустойчивую нервную систему, а тут еще револьвер под боком.
- Вы считаете, что Панкратьев был религиозен?
- Профессор несомненно был верующим.
- Ну, а о самоубийстве профессора вы больше ничего не знаете?
- Я вам все сказал.
* * *
Маргонин и Сазонов заканчивали обедать в ресторане "Националь".
- Итак, - сказал Сазонов, пригладив усы и отодвинув в сторону тарелку с недоеденным пловом, - я все-таки считаю, что Панкратьева убила Марина.
- Мотивы? - Маргонин посмотрел на официанта, который принес два стакана чая, кинул в стакан кусочек сахара и, позвякивая ложечкой, начал медленно его размешивать.
- Авторитет церкви все время падает, что отражается на доходах священнослужителей. А тут еще появляется ученый, который ведет опыты по оживлению животных и собирается перенести их на человека. Мало того, он не предал земле тело своего сына. А ведь согласно Ветхому завету, воскреснуть мог только господь! И профессор становится опасным для церкви человеком, - Сазонов вытер лицо большим батистовым платком. - Ученого решают устранить. Но как это сделать? И тут помог случай.
Панкратьев женится на молодой религиозной женщине: несколько человек видели, как она целовала крест у священника Благовещенской церкви. Марина попадает под их влияние. А тут еще бесконечные ссоры с мужем, ей приходится разрываться между ним и матерью. Но Марина никогда не решилась бы на убийство, если бы ее руку не направляли священнослужители.
- И кто же конкретно? - спросил Маргонин, допивая чай.
- Пока ничего определенного сказать не могу. Но личность Доливо-Добровольского для меня непонятна. Говорят, он хороший хирург, но оказалось, что он еще известен как епископ Фока. И как это один и тот же человек может сочетать в себе материализм врача с поповскими бреднями о боге?
- Еще что-нибудь закажете? - к столу подошел официант.
- Две чашечки кофе, пожалуйста, - попросил Маргонин и, когда официант отошел от стола, вопросительно посмотрел на Сазонова. - А разве ты установил, что существует преступный сговор между Мариной и Доливо-Добровольским?
- Пока еще нет. Но меня насторожило следующее. Несколько дней назад мне позвонила по телефону некая Малышева, сама врач, и сообщила, что в день смерти Панкратьева видела Марину, разговаривавшую с Доливо-Добровольским у его дома.
- Судя по материалам дела, она в тот день говорила с ним о возможности церковных похорон, - возразил Маргонин.
- Но ведь Доливо-Добровольский, к тому же, незаконнно дал заключение о психическом заболевании Панкратьева, хотя ни разу его не осматривал.
- Для чего же он, по-твоему, это сделал?
- Возможно, чтобы побыстрее похоронить покойного и скрыть следы преступления. - Сазонов возбужденно взмахнул руками. - Понимаешь, тут всплывают интересные факты. Оказывается, судебный врач Будрайтис допустил серьезный просчет. Он должен был произвести вскрытие тела профессора тотчас же после смерти. Но Будрайтис этого не сделал. Почему? Далее. Он, как выяснилось, хорошо знаком с Доливо-Добровольским и даже приносил ему домой снимок с места происшествия, якобы для консультации, действительно ли смерть Панкратьева наступила на полу или тело перетаскивали с кровати на пол.
- А ты допрашивал Будрайтиса?
- К сожалению, пока это невозможно. Будрайтиса на днях оперировали по поводу камней в желчном пузыре, он сейчас лежит в больнице в тяжелом состоянии, и свидание с ним не разрешают. Я усматриваю между этими двумя фактами несомненную связь.
- Но это тебе придется еще доказать, а я хотел бы тебе показать один документ. - И Маргонин, вынув из бумажника сложенный вчетверо лист бумаги, протянул его собеседнику.
"Его высокопреосвященству Никандру, митрополиту Ташкентскому и Туркестанскому, - прочел Сазонов, разбирая знакомый прыгающий почерк Панкратьева с большими заглавными буквами. - Милостивую резолюцию Вашего высокопреосвященства на вступление в брак получил и приношу Вам сыновнюю благодарность. Смиреннейше прошу Ваше преосвященство, милостивейший владыко, разрешить венчание священнику отцу Михаилу у меня на дому (дом собственный). Доктор медицины Н. П. Панкратьев. 10 марта 1927 г." Ниже была приложена личная печать профессора.
- А вот заключение экспертизы, свидетельствующее о том, что письмо написано лично Панкратьевым.
- Как к тебе попало это письмо? - насторожился Сазонов.
- Несколько дней назад Зинкину позвонили из канцелярии митрополита и сообщили, что у них хранится документ, который может представлять интерес для следствия по делу о смерти Панкратьева. Я тотчас же поехал туда, и секретарь митрополита вручил мне это письмо. Вначале у нас возникло сомнение в его подлинности, ведь его можно было сфабриковать, воспользовавшись бланком с личной печатью профессора, поэтому мы и направили его на экспертизу.
- Но почему митрополит решил сообщить об этом письме в уголовный розыск?
- Вероятно, он внимательно следит за печатью, - разъяснил Маргонин. - Когда в газете появилась статья об этом событии, он и решил себя обезопасить.
Они помолчали. Настороженность не покидала Сазонова. Это было заметно по его напряженному лицу. Маргонин усмехнулся.
- Ты, Георгий Викторович, небось, думаешь, что я подкапываюсь под твою версию. Но это не так. Я тоже был уверен в своей; но потом оказалось, что это пустышка. Мы делаем с тобой одно дело, но иногда очередной поиск заходит в тупик. Нужно найти в себе силы и начать все сначала. Что же поделаешь? Такая у нас работа.
Сазонов спешил с докладом к Зинкину, но оказалось, что начальник уже сам разыскивал его. В кабинете уже находился Маргонин. Он сидел верхом на стуле и что-то доказывал начальнику угро.
- Вы читали сегодняшнюю местную газету? - спросил Зинкин, откинувшись на спинку кресла и хмуро глядя на Сазонова.
- Не успел. - Следователь присел, обратив на Зинкина внимательный взгляд.