* * *
- Ну вот, видишь, - сказал Гаврилов, - я же говорил, что это Кремон.
Но я этого не видела.
Я, собственно, прискакала к нему в гостиницу случайно. Выпрыгнув из приемной, я поняла, что не могу сейчас никуда нестись, что может явиться мамахен и ее нужно перехватить, но ноги сами вытащили меня из цирка. И тут возле входа притормозило такси и оттуда вышел прибабахнутый Яшка. Я кинулась к опустевшему такси.
Через три минуты я была в гостинице. Гаврилов действительно, как и обещал, валялся на тахте и читал Пикуля. Цирковые не очень любят читать, они больше развлекаются видиком. А еще ходят по театрам. Я как-то видела Кремовскую, собравшуюся в театр. На ней было такое платье, что зрители, наверно, смотрели не на сцену, а на Кремовскую - с золотыми цветами и драпировками какого-то сверхпарижского фасона. А туфли со строчкой из камушков под брилики! А парик! Это мы в цирке знаем, что она носит парики, но в театре-то этого не знают! Парик был лучше, чем настоящие красивые волосы. Это был цвет натуральной блондинки, очень живой, и грим, конечно, был подобран - лучше не надо. На Кремовской были очки-хамелеоны, так что морщины под глазами она удачно спрятала. И выглядела на тридцать лет.
- Я не к тому, что Кремон, а к тому, что Кремовские оказались в городе гораздо раньше, чем все думают, - ответила я.
- Ну, и какое же это имеет значение?
- Не знаю. Пока не знаю. Но ведь и никому не известно, что они делали все утро и весь день. Может, они встретились с Кремоном? Может, он их искал? Может, они его искали?
- Ну, так я тебе скажу, что они делали, - вздохнул Гаврилов. - Когда Галина поняла, что жива, она первым делом доползла до зеркала, а потом полезла в ванну. Она же не спала ночь, у нее же физиономия шестидесятилетней женщины! Естественно, все время до представления она занималась собой.
- Зная, что возле цирка крутится Кремон?
- Черт ее разберет.
- Она же не для того прилетела ночью, чтобы залезть в ванну!
- Видимо, она послала Валерку искать Кремона. Это - скорее всего.
- Буйковы об этом ничего не говорили.
- А что, она обо всех своих делах докладывает Буйковым? Она пожаловалась тете Рите, что прилетела вся разбитая, и больше ничего. А тетю Риту, естественно, как женщину, тоже интересовало только это - как себя чувствует Кремовская и как она выглядит.
Меня умиляет это "тетя Рита"! В цирке все пожилое поколение - "тети" и "дяди". Я сама слышала, как здоровенный акробат лет сорока сказал "дядя Юра Никулин", ей-богу! Конечно, я понимаю, откуда это берется. Если ребенок день и ночь торчит с родителями в цирке, для него весь коллектив - дяди и тети. Ребенок вырастает, словечко остается. И все-таки - это безумно смешно!
Но, с другой стороны, Гаврилов был прав - Кремовская не обязана докладывать Буйковой о всех своих проблемах.
- И все-таки я не верю, что это Кремон, - сказала я. - Почему он тогда сунул коробку в бочку? А если это не Кремон, которому дядя Вахтанг дал ключ от гримерной Кремовских, то и уж и не знаю - наверняка кто-то из программы! Только свой человек станет прятать коробку в цирке!
- Прекрати эти домыслы, - приказал Гаврилов. - И так мы с тобой ходим и подозреваем, подозреваем, подозреваем! Все косятся на Любаню, Любаня косится на дядю Вахтанга, мы с тобой косимся на Кремовскую. Не все ли равно, кто взял камушки, если они нашлись и известно, куда они попали? Вот когда все это узнают - и будет полный порядок. Все равно же программа разъедется по разным городам. Невозможно жить и работать с людьми, если все время думать - рядом с тобой потенциальный вор!
Он говорил бестолково, но я его поняла. Действительно, мне, как человеку со стороны, легко развешивать ярлыки. Действительно, нужно избавить от следователя Любаню, это наша первейшая задача. Ну, с ней-то мы справимся в воскресенье.
Но почему Кремон преследовал дядю Вахтанга?
Я хотела спросить об этом у Гаврилова, но раздумала. Во-первых, откуда ему знать?
Во-вторых, он обрадуется и начнет фантазировать. А я нюхом чую, что эта парочка алкоголиков тут ни при чем.
В общем, я уже собралась бежать в цирк, как вдруг мне в голову пришло такое арифметическое соображение.
- Послушайте! - сказала я. - Ведь в Любанином контейнере уже копались два раза. А в номере - ни разу! К ней же наверняка придут! Пока она в цирке! Понимаете?
- Перестань, - сердито сказал Гаврилов, - ты уже свихнулась на Любанином контейнере.
- Вор уверен, что Любаня случайно нашла коробку и прячет ее у себя! А где она может спрятать? Или в цирке, или в гостинице! И поскольку вор - кто-то из программы, он явится сегодня или завтра! Потому что послезавтра три представления и ему будет не до того. А в понедельник большинство программы разъезжается. Яшка улетает в понедельник вечером, Костанди едут поездом…
- Он явится! - передразнил Гаврилов. - А если это не он, а она? Ты же говоришь - в темноте разобрала только силуэт! А если это женщина в брюках? Ладно, хватит трепа. Потрындели - и будет. Беги в цирк, помоги Любане, а то у нее все из рук валится. Ребенка к себе забери на часик, ляльку какую-нибудь ему придумай…
- А вы все-таки прислушивайтесь, что там, в коридоре, - не унималась я. - Если в Любанином замке будут ковыряться - вы все-таки посмотрите, кто это.
- Ладно, - согласился он. - То-то Любаня обрадуется, когда узнает, что я охраняю ее номер!
Всю обратную дорогу я бежала. Запыхалась до того, что пять минут прочухивалась. Но моя мамахен, наверно, просто пригрозила, что явится в цирк. Значит, скандал просто переносится на вечер и в домашнюю обстановку. На всякий случай я решила смягчить его и позвонила ей на работу.
- Здравствуй, - сказала я. - Ты, пожалуйста, за меня не волнуйся. Я жива, цела и невредима.
В трубке молчали.
- Я застряла у Буйковых, помнишь, я тебе говорила, это муж и жена Буйковы, музыкальные эксцентрики, и они уложили меня спать, - сказала я. - Вот и все. А с утра я не могла позвонить, потому что было много работы. Просто завал.
Тут дверь директорского кабинета открылась, и я поняла, что директор слышал мои последние слова.
- Извини, ко мне пришли, - сказала я и положила трубку.
- Завал - это ты, Юля, правильно подметила, - сказал директор. - У тебя и сейчас завал. Тебе придется прийти завтра с утра, иначе до понедельника ты не справишься.
И он положил мне на стол целую папку бумаг.
- Ладно, - ответила я. - Давайте, нагружайте, пока я в отпуск не ушла.
- А когда у тебя отпуск?
- Через две недели. У меня же сессия начинается.
- Так скоро?
- Я хочу кое-что сдать досрочно, вместе с очниками, - объяснила я. - Чтобы не растягивать это удовольствие.
- Умница! - одобрил он. - Там, в бумагах, кстати, одно письмо на английском языке. Переведи, хорошо?
- Переведу.
Он ведет переписку с американскими импрессарио, а еще с какими-то бельгийцами и и шведами, и все по-английски. Бельгийцы и шведы пишут на довольно примитивном английском, переводить их несложно, хотя противно от этой синтаксической неуклюжести. А американцы пишут вольно и такое иногда закрутят, что ни в одном словаре не найдешь.
Наверно, меня держат в цирке исключительно за английский язык. Потому что секретарша из меня плохая. Я работаю медленно, да еще все время удираю - то к Любане, то к Светке, то еще куда.
И я села работать, потому что у меня был план - прийти домой пораньше, чтобы скандал не растянулся до полуночи. Иначе я просто не смогу встать в субботу утром и вовремя явиться в цирк. А ссориться с директором мне сейчас ни к чему. Мне с ним еще работать и работать. По крайней мере, те несколько лет, что я буду учиться. А дальше посмотрим.
* * *
Кто-то научил мою мамку новому способу скандалить. Она молчала, как комсомолец на допросе. Я пришла, поздоровалась - ноль внимания. Я вынесла мусор, приготовила ужин, позвала ее к столу - никакого результата. Тогда я поела сама и села читать. Она молча вырвала у меня из рук книгу и шваркнула на пол. Я пошла и помыла посуду, потом подобрала книгу и села с ней на диван с твердым намерением - если она еще раз такое себе позволит, хлопнуть дверью и действительно уйти ночевать к Буйковым.
Потом она включила телевизор, и мы молча смотрели с середины какое-то кино. А потом, не говоря ни слова, улеглись спать.
Наверное, она считает, что это педагогический прием.
Утром она, так же выдерживая характер, встала и приготовила завтрак только для себя. На ее лице было написано: "Я вынуждена жить под одной крышей с сумасшедшей и развратной дочерью, но большего от меня никто не добьется! Именно так - жить под одной крышей!"
Я ее отлично поняла. И ответила примерно тем же. Я сварила себе яйцо, сделала бутерброд, выпила кофе, потом помыла тарелку с чашкой, поставила их отдельно, туда же положила ложку, вилку и нож. Это значило: "Я вынуждена жить под одной крышей со скандалисткой, и единственный путь перетерпеть это несчастье - раздел совместно нажитого имущества!" Почему, в самом деле, она меня попрекает каждым лифчиком и каждой парой трусиков? Я же отдаю ей всю зарплату и даже не спрашиваю, на что уходят мои алименты!
А что было бы, если бы я унаследовала ее характер? Ой, это же была бы война миров! Она говорит, что я вся в отца, такая же непробиваемая флегма. А никто не гнал замуж за непробиваемую флегму. Это была ее инициатива, а инициатива наказуема.
В цирк я пришла, как полагается, к десяти. Директор явился через пять минут, и мы сели сочинять ответ американцу. Он предлагал фразу по-русски, а я решала - смогу ее прилично перевести на английский, или такой оборот вообще не переводится. И это было смешно - судьба какого-нибудь миллионного контракта, возможно, зависела от того, как директорская секретарша знает стилистику! Потом он оставил меня наедине с бумажками, но ненадолго.
- Юля, попробуй-ка по своему телефону позвонить в гостиницу! - высунувшись в дверь, велел он. - Мой, наверно, не соединяет.
Я попробовала, но пять минут билась без толку - сперва длинный гудок, потом какое-то короткое хрюканье и тоненькое "бип-бип-бип". Об этом я ему и доложила.
- Тогда будь другом, сгоняй в гостиницу и скажи этой растяпе Сусанне Рафаэльевне, что она еще час назад должна была принести мне… ну, она знает что. А теперь уже двенадцать. Прогуляешься заодно - гляди, распогодилось!
Действительно, на город напала жара. И я поверила, что наконец пришло лето.
Выскакивая из цирка, я налетела на Кремона. Он остановил меня.
- Добрый день, - совершенно галантно сказал он и даже слегка поклонился. - Вы не подскажете, в бухгалтерии кто-нибудь есть?
Я хотела брякнуть, что откуда в субботу кто-нибудь возьмется в этой самой бухгалтерии? И тут подумала - если директор вызвал меня и если по случаю отъезда программы срочно подбиваются все бабки, то, может, и наши бухгалтерши на месте?
- Я не знаю. Вы пойдите, посмотрите.
- А Вахтанга Рубеновича вы сегодня не встречали?
- Не встречала, - сразу же вспомнив погоню, выпалила я. - А он вам очень нужен, да? Может, ему что-нибудь передать, если я его увижу?
- Передайте одно - его искал артист Кремон, - с достоинством отвечал Кремон. Он весь взмок, и стоять рядом с ним было неприятно. В такую жару кожаный пиджак - это идиотизм. Хотя кто же знал, что так припечет? Во всяком случае, Кремон, собираясь в наш город, этого знать не мог.
Он вальяжно прошел в коридор, ведущий в бухгалтерию. Даже если там никого нет - он подождет под доской "Народный контроль", где специально для таких ожидающих стоят два стула и лежат на подоконнике старые журналы.
Конечно, по дороге я заскочила в промтоварный магазин.
У меня есть и свои деньги, о которых мамка не знает. Я честно зарабатываю их. Беру сорок копеек с листа, на своей бумаге. У меня есть постоянные клиенты, и я имею побочный доход рублей в пятнадцать-двадцать ежемесячно. Жутко много!
Возле гостиницы меня нагнал Гаврилов.
- Опять? - спросил он. - Опять вообразила себя майором Прониным?
И процитировал хвост какого-то неизвестного мне древнего анекдота: "Из унитаза на него смотрели проникновенные глаза майора Пронина!"
- Нет, меня к Рафаэльевне послали, сама не знаю за чем!
Сусанна Рафаэльевна - директриса нашей цирковой гостиницы, очень приятная дама, но вот ее панический ужас перед техникой вошел в легенды. Говорят, однажды кто-то попытался преодолеть этот ужас и долго объяснял Рафаэльевне устройство утюга. "Ну, теперь понятно?" - спросил он. "Это божественно…" - с трепетом ответила Рафаэльевна. Очень может быть, что она лично повредила телефон.
Мы вместе вошли. В гостинице было тихо-тихо. Все торчали в цирке и паковались. Завтра три представления, будет совершенно не до того. Я не люблю этих последних дней работы программы. Люди, с которыми общались два месяца, вместе смеялись, пили кофе, решали финансовые вопросы, менялись книгами, бегали на видики, вдруг мгновенно отдаляются. Они уже там, далеко, в другом городе, они уже живут какими-то надеждами, связанными с этим городом, хотя какие там надежды! Такая же второсортная гостиница, тот же ритм жизни - утром или днем репетиции, вечером представление, то же полное презрение со стороны газет и телевидения. Или сердитая и скучная рецензия, после которой все ходят недовольные, или какие-нибудь сопли-вопли - ах, цирк, ах, сила, смелость и грация! И это тоже никому не нужно.
- А я думал, выслеживаешь грабителя.
- Чего его выслеживать! Сидит возле бухгалтерии и ждет Рубцову! - поддела я Гаврилова. Он же твердит, что не обошлось без Кремона?
- Бедная Рубцова! Опять будет выслушивать, сценарий нового номера, - пожалел се Гаврилов. - Я бы этого Кремона вообще в цирк не пускал. И так бездари хватает, а тут еще дочки-сыночки.
- Зато цирковая династия.
- Если бы талант передавался по наследству - вот это была бы династия! А то - вырос в цирке, ничего, кроме цирка, не знает, и лезет на манеж!
- Можно подумать, что вы не в цирке выросли!
- С чего ты взяла? Я в цирк с ипподрома пришел.
Я уставилась на Гаврилова. То, что все наши девки-конюхи пришли с ипподромов, и Любаня в том числе, я знала. Сманили их, пообещали - вот будешь хорошо себя вести - возьмем в номер! А они, наверно, вели себя плохо, так и осели на конюшне. Но Гаврилов!.. Уму непостижимо!
- И сразу в номер?
- Представь себе. Джигитам нужен был верхний. А я маленький, страха не знал, вот они и нашли дурака… Постой… ты же к Рафаэльевне собиралась?
Он это воскликнул вовремя - я уже взялась за дверную ручку, чтобы войти к нему в комнату.
- Это вы мне зубы заговорили, - буркнула я. - Джигиты, ипподромы…
Я повернулась и пошла назад. Но вдруг застыла, как монумент.
Дело в том, что в гостинице три этажа, и на каждом - длинный коридор с поворотом. Чтобы попасть к Гаврилову, как раз и нужно миновать поворот. Рядом с ним живут Костанди, а рядом с Костанди, у самой лестницы, комната Любани.
И вот я, беседуя с Гавриловым за поворотом, естественно, ничего не слышала, а когда выходилана лестницу - услышала, что у Любани в комнате кто-то есть.
Я могла поклясться, что Любаня в цирке! На цыпочках я прокралась по коридору и ввалилась к Гаврилову.
- Спятила? - очень любезно поинтересовался он.
Чуть ли не заикаясь, я объяснила ему, в чем дело.
- Она действительно в цирке, - сказал Гаврилов. - Я уходил, она оставалась. Черт знает что!
- Видите, я была права!
Он так посмотрел на меня, что я немедленно заткнулась. Права! Теперь не до того, кто первый сказал "э!" Теперь надо что-то делать.
Мы вышли в коридор. Любанина дверь была закрыта, но когда Гаврилов приложил к скважине ухо, я поняла - он что-то слышит.
- В гостинице сейчас никого быть не должно, - Гаврилов явно решался на что-то неожиданное. - Ты сейчас выйдешь на лестницу и спустишься этажом ниже, так, чтобы в три прыжка быть у Рафаэльевны. Если ты услышишь шум, мой голос или крик какой-нибудь, немедленно к Рафаэльевне, перекрывайте выход, звоните в милицию… нет, в цирк! Но я постараюсь обойтись без шума. Ну?
Он подождал, пока я спущусь, и налег плечом на дверь. Дверь не поддавалась. Тогда он отступил на два шага и попросту вышиб ее ногой. Она открылась вовнутрь, и Гаврилов вошел в Любанин номер. Дверь за ним закрылась.
Я стояла на лестнице и ждала шума, воплей, грохота… ну, звуковых эффектов! Их не было. И мне сразу полезла в голову чушь - а что, если преступник услышал, как мы возимся под дверью, взял что-нибудь тяжелое и встал в засаду?
Гаврилов - в комнату, а его - по затылку! Поймали падающее тело, положили на кровать и ждут второго участника группы захвата.
Я уж собралась было с криком штурмовать кабинетик Рафаэльевны, как на лестничной площадке появился Гаврилов.
- Порядок, - сказал он. - Считай, что тревога была ложная.
- Это как же?
- А вот так. Пошли к Рафаэльевне.
Он взял меня за локоть, как тогда ночью, в цирке, и повел.
- Кто там был? - вырываясь, спросила я.
- Никого не было. Ну, идешь ты или тебя волоком тащить?
Я смирилась, он довел меня до кабинета, а там проконтролировал, чтобы я получила сопровождаемую ахами да охами пачку какой-то документации и мирно покинула гостиницу.
Но на улице уже не он в меня, а я в него вцепилась.