- Мои предки тоже нас не поймут, - загадочно улыбаясь, добавила Светка. - Но не будем портить Юльке день рождения…
- Выходит, ко мне? - удивился Макаров. - Мои соседки рехнутся! Я же в коммунальной квартире живу, девочки!
- А мы всего на четверть часика! Мы же быстренько! Нас никто не услышит! Мы тихо, как мышки! - загалдели на два голоса мои дорогие подруженьки. Они очень музыкально умеют галдеть.
- Ох, девки, что вы со мной делаете! - воскликнул Макаров. - Ладно, бес с вами. Только не торчите у служебного входа. И марш отсюда, а то я из-за вас выход провороню!
Он сорвался со стула, одернул сюртук и исчез.
- Ф-фу! - вздохнула Алка. - Юлька победила!
- Еще по кофе! - приказала Светка. - Тебе сегодня предстоит бессонная ночь.
* * *
В конце концов, однажды это должно произойти, думала я, сколько же можно выжидать. И девчонки правы - пусть это произойдет сейчас и с ним. Неизвестно, когда еще представится такой случай.
Правда, если я и этой ночью не приду домой, то завтра утром найду на лестнице чемодан со своими манатками. Перспектива неприятная. Но с мамкой я потом как-нибудь помирюсь.
Мы стояли на другой стороне улицы, против служебного входа, и подруженьки в оба уха накачивали меня бодростью и оптимизмом. Они утверждали, что Макаров клюнул, что он та-а-ак смотрел на мою корзинку с бриллиантами! Я попробовала спросить у них - а что потом? Даже если наутро в нем проснется совесть и он сделает мне предложение (один шанс из миллиона!), то как мне расхлебывать все это вранье? И ладно бы он на меня смотрел, а то на корзинку!
Тогда они меня спросили, чего же я в конце концов хочу. Хочу ли я быть сейчас с Макаровым? А если нет - чего же я здесь торчу? И не пора ли мне домой к маменьке? Чай, заждалась?
Если бы я знала, чего я хочу!
Он вышел и прямиком направился к нам. И мы пошли к нему домой. Я знала, в каком доме он живет, не знала только, что во дворе. Это нужно войти в подъезд, пройти его насквозь и пересечь наискосок потрясающе вонючий дворик. Там - другой подъезд, вернеее - черная лестница того же дома. И по ней-то мы и поднялись на шестой этаж в гости к Макарову. Это была длиннющая коммунальная квартира. И он жил в самом конце коридора. У него была маленькая узкая комната, почти без мебели. Жутковатый дворик, чьи ароматы я почуяла, подойдя к окну, и эта сырая комната, и вообще… Он мог клюнуть на генеральскую дочку и на золотую корзинку! Ужасно, невероятно, только человек, живуший в таких нечеловеческих условиях, может не выдержать и клюнуть на папеньку-миллионера. Я вдруг поняла, в чем дело. Все мы выдерживаем испытание на прочность до определенного момента. А потом ломаемся. Мне страшно не хотелось, чтобы и Макаров сломался.
Подруженьки тоже как-то притихли в этой комнате. Они живо отыскали посуду и сервировали столик. Теперь следовало осуществить самое сложное - после шампанского им незаметно смыться, а мне остаться. Светка велела мне выпить побольше, чтобы расслабиться. К этому я морально приготовилась, но не могла представить себе, как Светка с Алкой будут наощупь выдираться из этой коммуналки. Макаров говорил про каких-то соседок-старушек, - представляю, с каким восторгом они будут выпроваживать моих заблудившихся подруженек.
Этими соображениями я развлекала себя, чтобы не думать - а что будет потом. Я видела такие эпизоды в кино. Только там и он, и она хотели этого и знали, как себя вести. И это было красиво. Я же не представляла, как это может произойти именно со мной. Он подойдет, поцелует… еще поцелует… Но не может же взрослый человек целоваться всю ночь подряд, это же не Эдик-униформист! Он начнет раздевать меня… с кофточки! Ну, это еще не страшно. А когда же он сам разденется? В кино он раздевает ее, а потом - бац! Он уже без ничего. И что мне делать, пока он будет раздеваться?..
Они разлили шампанское и спросили, о чем я задумалась. Потом мы чокнулись, выпили, и Светка стала требовать, чтобы Макаров непременно меня поцеловал. Я прямо не узнавала ее. Выпила она хорошо если полфужера, а шуму подняла на целую бутылку. Потом она скорчила мне рожу, и я поняла - она притворяется подвыпившей, чтобы ей больше было позволено. И Алка тоже притворилась.
- Погодите, девки, погодите! - сопротивлялся Макаров. - Сперва надо спросить Юлю, она-то сама этого хочет?
Я молча сделала шаг к нему. Хочу я ли этого? Если честно - только этого я и хочу. Больше мне пока ни к чему. Я хочу, как Керубино у Бомарше, унести на своем лбу счастья на целую вечность.
Он взял меня за плечи. Я ощутила легкий запах - грима и одеколона. Я совсем близко увидела его лицо, и тоненькие мелкие морщинки, и запавшие глаза, и светлые пушистые брови… Надо было подставить щеку. Я подставила губы, и он легко прикоснулся к ним своими губами. Свершилось. Губы у него были теплые и сухие.
Краем глаза я заметила, что Светка с Алкой отступили к двери. Наверно, думали, что сейчас он поцелует меня по-настоящему? Но он отступил и посмотрел на них так, что они вернулись к столику.
Вообще они - молодчаги. И оделись попроще, чтобы я на их фоне сверкала. Светка - в материнский свитер, совсем необъятный, а Алка - вообще в старые штаны, хотя штаны ей не очень идут, она маленькая. А ведь тряпок этих у Алки завались, у нее-то и батя, и мамка на нее одну вкалывают.
За столиком они опять подняли галдеж. На поцелуй он не клюнул - так они выкинули ему старую приманку, цепочку с корзиной. Светка потребовала корзинку примерить, потом ее нацепила Алка, а мне в декольте повесили Алкину керамическую розу, и она мне пришлась больше по душе.
- Хоть вечер походить в бриликах! - трагически взывала Светка. - Когда еще доведется! Жаль, никто не видит!
Макаров смотрел на нас и смеялся. Мы действительно затеяли очень смешную возню вокруг корзинки. И тут в коридоре зазвонил телефон. Макаров насторожился. Действительно - в дверь постучали.
- Николенька, вам Ирина звонит!
- Иду, Анна Тимофеевна! - бодро отозвался Макаров и выскочил из комнаты.
- Полундра! - скомандовала Светка, - Мы с Алкой смываемся, ты остаешься. Скажешь, что мы сей секунд вернемся. Заставь его допить шампанское! И сама выпей!
- Ой, стойте, вы куда? - я вцепилась в Алку. - Вы же отсюда не выберетесь!
- Выберемся! Там простая защелка, я посмотрела, - и Алка запросто отцепилась от меня. - А ты сиди и жди Макарова!
Алке хорошо - она тренируется! На голову ниже меня, а мне, здоровенной тетке, ни разу не удалось с ней справиться… Похудею - пойду тренироваться, решено.
Но тут появился на пороге Макаров.
- Девочки, наш банкет кончается! - сказал он. - Ко мне гости едут. Так сказать, смена караула. Так что придется нам сегодня расстаться.
И он стал торопливо собирать фужеры.
Алка со Светкой растерялись. Этого предусмотреть они не могли. Оставалось сделать хорошую мину при плохой игре.
- Николай Ильич, да мы сами помоем! - первой очнулась Светка. - И порядок сейчас наведем! Алка, протри стол! Юлька, вытряхни в окно салфетку! Где здесь кухня-то?
Она страшно любит показывать, какая она хозяйственная, и поэтому всегда нами командует. А чуть что - вспоминает, что она старшая, что ей сам бог велел командовать маленькими.
- Кухня в конце коридора, - сказал Макаров, - только ничего вы там мыть не будете. Посуду моют хозяева. Вот вернусь со съемок - шампанское за мной.
- А эту бутылку мы вам оставим. Для гостей, - и тут Светка испытующе посмотрела ему в глаза.
Я, хотя и была в полном блэк-ауте, но заметила, что весь вечер между ними шла какая-то особая игра. Макаров обращался исключительно к Светке, а она пробовала командовать и им, даже не то, чтобы командовать, а ощупью определяла границы своей власти. Алка - та просто баловалась. И то, что Макаров сказал "шампанское за мной", относилось к Светке больше, чем к нам с Алкой, вместе взятым.
- Спасибо, - сказал ей Макаров. - Очень любезно с вашей стороны. В долгу не останусь.
И он вывел нас на лестницу. Дверь захлопнулась.
Мы молча смотрели друг на дружку.
- Прокол, - подвела итог Светка. - Пошли. Здесь нам больше делать нечего.
Она собрала двумя руками свою буйную гриву, всю из спиралей, обжала вокруг головы и стала некрасивая, как до химии. Потом резко подкинула волосы вверх и дала им упасть на плечи. Алка с завистью посмотрела на это облако. Она сто раз пыталась отрастить длинные волосы, и ее сто раз подбивали сделать очередную супермодную стрижку. Сейчас она вообще как новорожденный ежик.
- А интересно, - сказала Алка, - он клюнул или не клюнул? Ведь гости - это явление временное. Запомнил он, что Юлька богатая невеста, или не запомнил?
- Черт его знает… - задумчиво ответила Светка. - По-моему, прокол полный. Ведь нельзя опять все так подгадать - чтобы и корзинка с бриллиантами, и день рождения… Кто ж его дважды подряд будет отмечать?
- Юль, а ты чего молчишь? - спросила Алка. - Ты не обижайся, ладно? Кто же знал, что к нему приедут гости?
- Может, это и к лучшему, - пробормотала я с огромным облегчением.
Мы вышли на улицу. По крайней мере, одна польза от этого прокола была - я успевала домой до полуночи, и очередной скандал мог даже и вовсе не состояться.
Они посадили меня на трамвай. И только проехав две остановки, я схватилась за шею. На шее у меня висела керамическая роза.
Я выскочила из трамвая и помчалась назад. Похоже, что мы в суете оставили корзинку на подоконнике.
Не знаю, хватило бы у меня отваги опять подняться на шестой этаж и позвонить Макарову. Может, и хватило бы, но я увидела у тротуара светлую машину - похоже, "девятку". Это явно была машина генеральской дочки. Теперь, по крайней мере, я хоть знала, как ее зовут, - Ирина.
Поблизости я углядела телефон-автомат. Двушка у меня была - я набрала номер Алки. И выяснила, что у Алки корзинки нет, и что проклятая корзинка действительно осталась на подоконнике. Светка размахивала ею на фоне окна - она, видите ли, ловила бриликами лунный свет!
Выхода не было - я потащилась домой.
Надо было пораньше утром позвонить Макарову и объяснить ситуацию. Именно пораньше, а то даже неизвестно - когда и чем он отбывал на свою киносъемку.
Дома я вынула из пакета коробку с драгоценностями и простилась с ними. Пора было кончать эту игру в миллионершу. Я поняла, что настоящих миллионов мне не видать, как своих ушей, а ловушек Макарову я больше ставить не буду. Надо уметь проигрывать с достоинством.
Забрать у него эту корзинку несложно. Сделать вид, что я нашла коробку в бочке, тоже несложно. И пусть уж милиция разбирается, кто ее в эту бочку засунул!
* * *
Пока я принимала решение выйти из игры, пробило три часа ночи. Естественно, я все на свете проспала и ворвалась к себе в приемную без трех минут десять.
Первым делом я накрутила макаровский номер.
- Алло! Позовите, пожалуйста, Николая Ильича! - официальным голосом сказала я.
- Николай Ильич уже улетел. А кто его спрашивает?
- Это актерский отдел киностудии, - оглянувшись, не подслушивает ли начальство, соврала я. - Вы не в курсе, каким рейсом он улетел?
- Да, наверно, самым первым, - добродушно сообщил женский голос. - Я еще спала.
- Спасибо, извините за беспокойство.
Я положила трубку. Ситуация осложнялась. У моих ног стоял пакет, в пакете лежала коробка с драгоценностями, а сунуть ее в бочку я не могла - одной штуковины не хватало.
Я шустро печатала гарантийные письма, когда к приемную вошла Кремовская и антиподистка Вейнерт.
- Директор у себя? - спросила Кремовская. Я кивнула, продолжая печатать. Она заглянула в кабинет, но шеф трепался по телефону и помахал ей рукой - мол, погоди минуточку!
- Не хочется верить, что это Люба, - сказала Вейнерт. - Такая девчонка хорошая!
- Весь номер у них сволочной, и Любка эта - тот еще подарок из Африки! - возразила Кремовская. - Ты ее ребенка видела? Водит его в каких-то лохмотьях, прыщи какие-то у девчонки, болячки на ногах! Я-то как раз верю, что это ее работа. Она дежурила в ту ночь, подобрала ключи и похозяйничала в гримерке.
- Но она же говорит, что всю ночь была с ребенком в гостинице, - продолжала защищать Вейнерт. - Это нетрудно проверить.
- В том-то и дело, что трудно! - воскликнула Кремовская. - Никто не видел, как она уходила из цирка! А дежурная по этажу говорит, что в половине десятого напоила эту Лаську чаем, уложила, лекарство ей дала, и девчонка заснула! Тогда та ушла и больше там до утра не появлялась.
Я слушала этот странный разговор и кое-как тыкала пальцами в клавиатуру. Что-то стряслось. Спрашивать напрямую я не могла - Кремовская просто посмотрела бы на меня с недоумением и увела Вейнерт беседовать в другое место.
- И в гостиницу уже позвонить успели? - удивилась Вейнерт.
- Мы с Валерой первым делом туда поехали! - гордо сообщила Кремовская. - Когда нас позвали на конюшню, Гаврилов на нас наорал, что, мол, не имеем права, пока ничего не доказано. Потом Синицын побежал звонить в милицию, тому следователю, а мы с Валерой поехали в гостиницу. Я сама бы безумно обрадовалась, заверяю тебя, если бы в гостинице мне сказали, что Любу вечером или ночью там видели!
Тут дверь кабинета распахнулась, и шеф сделал Кремовской такой вальяжный жест - мол, входите!
- Марина Петровна! - обратилась я к Вейнерт, когда дверь захлопнулась. - Что там такое с Любаней?
- Глупость какая-то! - сердито сказала Вейнерт. - Утром к ней в шорную зашел Синицын - воровать печенье, не иначе. И увидел на полу сережку. Поднял, смотрит - золотая. Тут его как током стукнуло - побежал на манеж, а там как раз Кремовские репетируют! Он сквозь решетку им сережку тянет и спрашивает - ваша? Кремовская как заорет - моя! Ну, закрутилось… Сейчас следователь твою Любаню трясет.
- Но ведь Кремовские сами не знают, когда пропали драгоценности! - воскликнула я. - То ли в ночь на понедельник, то ли в ночь на вторник! А Любаня дежурила на вторник! А на понедельник…
- На понедельник дежурил Валера, а тому в шорную заходить незачем, у него своя каморка с топчаном, - сказала Вейнерт. - В общем, скандал. Все думали, что это в окно залезли. Оказалось - домашний вор завелся. Ничего нет хуже, чем домашний вор!
- Любаня не воровала! - решительно заявила я. - Она не могла украсть. Я точно знаю, что она ночевала в гостинице!
- Ты ее там видела? - спросила Вейнерт. - Или она тебе говорила, что ночевала?
- Говорила… - до меня понемногу стало доходить, что Любаня сама себе старательно вырыла яму. Она выскользнула из цирка незаметно, она в гостинице старалась, чтобы ее не видели, обратно в цирк она тоже проскочила утром, как мышка. - Но ведь можно спросить Лаську! Она-то скажет!
- Лаську уже перепугали до полусмерти, - хмуро сказала Вейнерт. - Любаня же ее привела, вот на нее и налетели. А у нее за время болезни дни перепутались! И вообще для нее что понедельник, что вторник - разницы никакой.
- А Гаврилов? - с надеждой спросила я. - Неужели он не вступился? Любаня же у него столько лет отработала!
- Года четыре… Вступился, конечно. Поскандалил. А что станешь делать, если сережка - на полу в шорной?
Я быстренько выключила машинку и сложила в кучу бумажки.
- Побегу к Любане! - сказала я. - Она не виновата!
Когда я ворвалась на конюшню, то обнаружила там в толпе служащих и артистов зареванную Любаню и дядю Вахтанга. Они ругались.
- Да не ночевала я тогда! - кричала Любаня. - Я сразу вслед за Бураковым вышла. Ты, дядя Вахтанг, тогда ходил администрацию запирать!
- Неправду говоришь! - отвечал ей дядя Вахтанг. - А кто ночью в сортир ходил?! Я же слышу - цок-цок-цок! Каблуки твои я хорошо слышал! Сперва в сортир, потом обратно!
- Какие каблуки, дядя Вахтанг?! Не было меня тогда ночью, понимаешь, не было! - твердила Любаня.
Я все поняла. Это были мои каблуки… Валерий Кремовский тем временем тихо разговаривал в сторонке с незнакомым мужчиной. Видимо, это и был следователь. Я каждый раз любуюсь, с каким вкусом одет этот самый Кремовский. И вообще он еще ничего. Говорят, он моложе ее то ли на пятнадцать, то ли на восемнадцать лет. Интересно, сколько же ему… Надо было выручать Любаню. Даже если я сейчас и притворюсь, будто выудила коробку из бочки, все равно возникнет вопрос, и даже два вопроса: как в шорную попала сережка и где корзинка с бриллиантами. А объяснить я никому ничего не смогу, только разревусь почище Любани.
Я посмотрела на того, с кем беседовал Кремовский. Впечатление приятное… Только я еще не забыла, как у мамки на работе почистили одну сумочку, а в ней лежала зарплата и еще что-то ценное. Следователь по очереди допрашивал всех, кто заходил в ту комнату, где была сумочка. Я после этого мамку весь вечер лекарствами отпаивала. Может, у них таких дураков и сволочей - только он один и есть, откуда мне знать? Может, так и полагается - повально всех подозревать и орать на людей, - а вдруг преступник не выдержит и расколется? Я еще раз посмотрела на этого весьма приятного мужчину и решила, что разговаривать с ним не буду, а сделаю вот что…
Напротив цирка есть остановка, а возле остановки телефон-автомат. Я выскочила и побежала к нему. Набрала директорский номер.
- Мне Кремовскую, пожалуйста! - не своим голосом сказала я.
Вся моя надежда была на то, что она еще не смылась из директорского кабинета. И действительно - шеф передал ей трубку.
- Здравствуйте, Кремовская! - как можно уверенно сказала я. - Вы сейчас будете меня слушать и ничего не отвечать, только да или нет. Я знаю, где ваши драгоценности, и хочу вам их вернуть. Вы согласны?
- Да, - нерешительно ответила она. Должно быть, не поверила.
- Там только не хватает одной сережки и еще кулона с розочками, ну, корзинки… - я начала сбиваться с гангстерского тона. - Корзинку я вам верну потом. А вы скажите всем, что драгоценности нашлись! А корзинку я верну, честное слово! Вы согласны?
- Да.
- Тогда… Тогда через пять минут подойдите к цирковой кассе. Там стоит мусорник с крышкой. На крышке будет сверток. Я не шучу! Просто возле кассы сейчас нет ни души и никто не помешает. Это самое удобное место. Вы подойдете к мусорнику?
- Да.
- И сразу же скажите всем, что вещи нашлись. Ну, вы их куда-то засунули… Или их подбросили. Через пять минут!
Я повесила трубку. Пакет с драгоценностями был при мне. Кремовская все равно быстрее меня не добралась бы до кассы. Я вынула сверток и на лету брякнула его на крышку мусорника. А потом выскочила и понеслась к вахтерке.
Я должна была убедиться, что Кремовская нашла сверток и отнесла его к себе в гримерную.
Из дверей администрации я видела, как она медленно идет к служебному входу, стараясь, чтобы прижатый к боку сверток выглядел как можно незаметнее.
Теперь я вроде бы исправила то, что натворила, и вернулась к машинке.
Но, когда я закончила возню с бумажками и понеслась за кулисы, Любаня опять ревела. К ней сунулась Ласька, схлопотала по заднице и подняла ор. Причем Любаня сидела в шорной на сундуке, а перед ней торчал Гаврилов и костерил ее на чем свет стоит. Словом, та еще симфония!
Костерил ее Гаврилов за дело. Конечно, он ни секунды не верил, что она польстилась на эти блестяшки. Но ведь могла же Любаня сказать ему по-человечески, что ребенок болен, и не шмыгать между цирком и гостиницей, как привидение!
- Марш отсюда! - сказал Гаврилов, увидев меня. - Тебя еще тут не хватало!