* * *
У нас напротив фортанга две большие ложи - директорская и правительственная. Конечно, никакое правительство к нам не ходит, но ложа так называется. И она комфортабельнее директорской - там есть предбанник с диваном и столиком, вешалка и прочий комфорт. Вся беда в том, что ее запирают, а директорская ложа так и стоит открытая. И мне придется коротать время в директорской ложе.
Я прошмыгнула туда и села в первый ряд. На манеже было темно, где-то очень высоко горела дежурная лампочка. И еще было потрясающе тихо.
Тихо, как не бывает.
Я привыкла, что на манеже постоянно резкий свет и гомон. А сейчас это был просто темный круг из серой резины, уставленный тигриным реквизитом. Я смотрела сверху на этот круг и пыталась понять прибабахнутого Яшку. Он только что собрал свои кольца и шарики в чемодан и пошел. Он будет приходить сюда каждый день, и на это уйдет его единственная жизнь. И, умирая, прибабахнутый Яшка скажет: "Я кидал восемь мячиков и девять колец! Вот что я сделал для неблагодарного человечества!" Когда я посмотрела на часы, было уже заполночь. Можно двигаться, решила я. И очень скоро оказалась в коридоре, куда выходили двери гримерок. Их всего было двенадцать - шесть со стороны двора и шесть непонятно с какой стороны, потому что они вообще без окон. Я нашла дверь Кремовской и стала ковыряться ключом в замке.
И тут противоположная дверь распахнулась! В светлом прямоугольнике стоял силуэт. Сперва я поняла только, что это мужчина. Потом - что он в одних плавках. И, наконец, узнала Гаврилова.
Гаврилов молча смотрел на меня и ждал.
- Ой! - сказала я, совершенно не соображая. - Как вы сюда попали?
- Как я сюда попал, объяснить нетрудно, - негромко и даже как-то задумчиво ответил он. - Я лечил лошадь, делал ей массаж, потом принял душ и вот стою у себя в гримерной и собираюсь идти в гостиницу. А ты как сюда попала? Насколько я знаю, ты к этой гримерной не имеешь никакого отношения.
Я только успела подумать, что надо дать деру, как он почувствовал это.
- А бегать не надо, - предупредил он. - Все равно я бегаю быстрее, даже с треснутой пяткой. Так что заходи, садись и рассказывай все по порядку. Заходи, заходи…
Я нерешительно вошла и села.
- Что рассказывать? - ошалело спросила я.
- Все рассказывай, что знаешь. Давай, давай, времени у нас немного. Что тебе понадобилось у Кремовских? Ну?
Я молчала. Меньше всего на свете я хотела рассказывать всю эту историю Гаврилову, хотя он и говорил со мной удивительно ласково. Я даже не думала, что он так умеет. Обычно я слышу, как он рычит и орет. И у меня не было решительно никаких оснований доверять ему. Хватит, поверила Кремовской! И Кремовская ведь не знала, с кем говорит по телефону, а Гаврилов меня знал! А сколько раз он называл меня дурой? Нет уж! Путь лучше вызовут милицию, пусть взламывают гримерную Кремовской, пусть находят бриллианты и прочие проклятые камушки! Плевать на все - ну, пусть на меня орет следователь! Поорет и перестанет.
И тут я вспомнила про корзинку и про Макарова. Это же придется всем объяснять, где корзинка! Милиция торжественно явится к Макарову… ой, мамочки! Вот тогда я точно повешусь. У меня просто не будет другого выхода!
Мысль о том, как Макаров будет рассказывать следователю про мой дурацкий день рождения, совсем меня ошарашила. И еще я представила себе, как следователь говорит Макарову: "Но она же родилась в августе!" При встрече со мной Макаров будет переходить на другую сторону улицы!
И тут Гаврилов погладил меня по руке.
И я заревела в три ручья.
Мне давно пора было выплакаться, я это чувствовала. И сейчас я созрела для колоссальной истерики. По-моему, Гаврилов даже испугался. Видимо, он погладил меня по руке, чтобы я успокоилась и заговорила. А я вдруг поняла, какая я одинокая, и как меня никто не любит, ни Макаров, ни мамка, ни даже Светка, которая, прикрываясь мной, сама кокетничала с Макаровым, один дурак Эдик, да и тому, наверно, все равно, с кем целоваться!..
Я ревела, а он сперва ждал, что это вот-вот кончится, а потом принял свои жесткие меры.
Он достал из шкафчика стакан, и я уже подумала, что сейчас он побежит за водой, и надо будет уносить ноги. Но откуда-то из-за гримировального стола он достал бутылку коньяка и налил полстакана.
- Разом! Ну! - приказал он, поднося стакан к моим губам. Как у всякого рыдающего человека, рот у меня был полуоткрыт. Не успела я отшатнуться, как коньяк был во рту. И я его проглотила. Мне приходилось раньше пить коньяк, и я втягивала в рот полстоловой ложки, и эти пол-ложки жгли, скребли и бередили глотку, как я не знаю что. А тут я одним махом выхлебала полугодовую дозу коньяка, и ничего, только стало тепло и я начала понемногу успокаиваться.
- Еще? - спросил Гаврилов.
- Да, - еще рыдая, ответила я. И выпила. Потом он выпил сам из того же стакана и убрал бутылку.
- Хватит, хорошенького понемногу, - сказал он. - Теперь вся страна борется с пьянством и алкоголизмом. Сейчас ты можешь говорить? Давай, не стесняйся.
- Чего - давай?
- Чего? Ну, хотя бы зачем ты сейчас ломилась к Кремовским?
- За коробкой с драгоценностями.
- Ты хочешь сказать, что драгоценности у них? - изумился Гаврилов.
- Да, у них в гримерной.
- Ни хрена себе! Пожалуй, напрасно я тебя поил коньяком…
Я страшно обиделась на него, потому что не спьяну чушь несла, а сказала чистую правду. Нужно было встать, повернуться и гордо уйти. Я и встала, а когда поворачивалась, меня занесло, и я чуть не грохнулась. Он вовремя поймал меня и усадил на топчан. Тут я сообразила, что он все еще в плавках, даже халата не накинул, да впридачу кинул меня на топчан - это что же сейчас будет?!
- Не трогайте меня, а то я закричу! - воскликнула я.
- Кому ты, к черту, нужна?! - изумился такой постановке вопроса Гаврилов, но я ему не поверила. Почему он так и торчит в плавках? А?
- Уберите вашу руку, - продолжала я. - Вот отсюда.
Его рука лежала на топчане, в двадцати сантиметрах от моего бедра.
- Ну, убрал.
- И наденьте штаны!
Я говорила совсем так, как артистка в одном кино - высокомерно и презрительно. Там, в кино, это подействовало. Но Гаврилов расхохотался.
- Вот дура девка! - сквозь смех сказал он. - Ну, прибабахнутая! Точно, прибабахнутая! Сколько тебе лет-то?
- Восемнадцать, - приврала я.
- В восемнадцать так уже не шарахаются, - возразил он. - Совсем ты у нас соплюха. Оно и по фигуре видно. Был бы у тебя кто, сало живо бы порастрясла.
- Правда? - обрадовалась я. Курить я пробовала, зарядку по утрам - тоже, но то, что от этого худеют, мне на ум не брело!
- Правда, - обнадежил он. - А теперь пошли. На улице прохладно, ты живо прочухаешься. Давай вставай, ты как раз на моих штанах сидишь.
Я встала, и он начал натягивать штаны, при этом задел больную пятку и скривился.
- Никуда я не пойду! - твердо сказала я. - Мне нужно попасть в гримерную к Кремовским.
- Ни к каким Кремовским я тебя не пущу! - так же твердо возразил он. - Хватит с них одного сюрприза.
- Нет, вы ничего не понимаете! У них в гримерной лежат драгоценности! Все думают, что их украли, а они в гримерной!
Но он уже натянул рубашку и заправил ее в штаны. Потом он взял меня под руку и вывел в коридор, а сам погасил свет и запер дверь.
- Пошли, - сказал Гаврилов. - Тебе здесь больше делать нечего, и мне тоже.
- Нет! Я не пойду! - чуть не завопила я. Он железными пальцами взял меня за руку.
- И попробуй только заори! - предупредил он. - Пошли!
Он свел меня с лестницы и доконвоировал до вахты.
- Дядь Вахтанг! - окликнул он. - Я тут не один, так что ты того… не приглядывайся!
- Есть не приглядываться! - отрапортовал старый хрен дядя Вахтанг и пакостно хихикнул. После того, как он ругался с Любаней, я его совершенно перестала уважать.
На улице действительно было прохладно.
- Ну вот, - сказал Гаврилов, - сейчас ты начнешь соображать, а тем временем мы дойдем до гостиницы.
- До какой гостиницы? - удивилась я.
- До нашей, цирковой.
- Я не пойду в гостиницу!
- А я не стану с тобой разговаривать в парке на скамеечке. Я не сопляк, чтобы ночью сидеть на скамеечках. Пошли!
Он опять взял меня за руку и буквально потащил. Я озиралась в поисках спасения. Если бы попался хоть один прохожий, я заорала бы: "Помогите! Насилуют!" Но прохожий не попадался. Ночью здесь вообще глухо.
Как Гаврилов втаскивал меня в гостиницу - это поэма! Он отцеплял меня от дверного косяка.
И мы оказались в номере.
Я вспомнила комнатенку Макарова - та же сырость, тот же убогий уют, дешевая салфетка на казенном журнальном столике, доисторическая узкая тахта, шторы времен Никиты Сергеевича Хрущева. Как странно - и этот жил в какой-то нищете… Хотя, казалось бы, зарабатывал неплохо.
- Прибыли! - сообщил Гаврилов. - Ну, ты, я вижу, совсем оклемалась. Садись. И рассказывай все, что знаешь. Видишь ли, я тоже имею некоторое отношение к этому делу с бриллиантами. И мне кажется, что я знаю, кто их свистнул. Ты говори все, как было, подряд. Ты ведь не зря оказалась ночью возле гримерной Кремовских. А я сам выловлю то, что мне нужно. Только не ври и не преувеличивай. И не клянись, что Кремовские инсценировали кражу, а бриллианты спрятали. У меня есть основания думать, что эти бриллианты не сегодня-завтра будут сперва в Москве, а потом где-нибудь в Алма-Ате.
- Кремовские не могли инсценировать кражу, потому что я своими глазами видела вора, - возразила я, - а они в ту ночь как раз были в Москве!
- Ты видела вора? - Гаврилов от неожиданности захлопал глазами, и это вышло очень смешно. Наверно, коньяк еще не угомонился во мне, потому что я стала фыркать и киснуть со смеху. - Ты его действительно видела? Да успокойся наконец! И объясни, кого ты видела?
- Я его не узнала. Было темно.
- Так откуда ты знаешь, что это был вор?
И я рассказала Гаврилову про бочку с овсом и остановилась на том, что потеряла сережку в шорной.
- Ну, хоть это стало понятно, - проворчал Гаврилов и, к великому моему недоумению, стал меня расспрашивать, как именно я подкралась к цирку и проскочила мимо дяди Вахтанга.
Особенно его заинтересовал человек, с которым дядя Вахтанг прощался на остановке. Гаврилов требовал, чтобы я описала этого человека, а как я могла его описать, если видела только издали?
- Да-а… - сказал он, видя, что от меня толку не добьешься. - Ну хоть одно скажи - ниже он дяди Вахтанга или выше?
- По-моему, они вообще одного роста.
Гаврилов задумался.
- Может, это Кремон, - пробормотал он, - а может, и не Кремон. Погоди, у меня есть рекламка. Сейчас откопаю…
Он полез в шкаф и извлек оттуда старый портфель, набитый до отказа.
- Мой архив, - объяснил Гаврилов, открыл портфель и вывалил содержимое на тахту.
Там были в основном фотографии лошадей, но попадались и цирковые программки.
- Вот! - сказал Гаврилов. - Посмотри на этого чудика.
Он ткнул пальцем в человека на колесе. Человек был в синих штанах с красными горохами и в желтой майке, а на голове имел котелок. Это колесо называется моноцикл, на нем еще в кинокомедии "Цирк" ездили.
- Откуда я знаю? - сердито ответила я. - Может быть, и он. На улице он же был в нормальных брюках и в пиджаке.
- Кожаном?
- Да. - Я сказала и растерялась. Еще секунду назад я не помнила, какой на нем был пиджак, а теперь совершенно точно знала - кожаный!
- В час по чайной ложке, - прокомментировал Гаврилов. - К утру ты вспомнишь размер его туфель.
- Александр Кремон, - прочла я подпись под снимком. - Кто такой Александр Кремон?
- Ты сперва внимательно посмотри на рожу этого самого Кремона, - велел Гаврилов. - И запомни эту рожу. И если ты увидишь его возле цирка или в цирке, найди меня, ясно. Похоже, что этот человек имеет к краже драгоценностей самое прямое отношение, черти бы его побрали!
Я еще раз посмотрела на Александра Кремона. Там, на снимке, он был молод, черноволос и кудряв. Но я уже знала, что имею дело с архивом циркового артиста. Этому снимку, может, лет десять!
- Запомнила, - сказала я. - Но если он облысел, я его не узнаю.
- Он не облысел, - заверил Гаврилов. - Если это его я видел в воскресенье, то не облысел.
- Кто он? - еще раз спросила я. - Какое он имеет отношение к Кремовским, кроме похожей фамилии?
- Ишь, заметила! - усмехнулся Гаврилов.
- Я не такая дура, как вы думаете! - вдруг совершенно неожиданно обиделась я. - Просто я не такая, как вы все! И вы лично тоже! Понятно?
- Понятно, понятно… Сейчас я тебе кое-что объясню. Думаю, ты поймешь, хотя и хлебнула больше нормы. Галина Кремовская - вдова Юрия Кремовского. Это имя тебе что-то говорит?
Я пожала плечами.
- Да-а… Юрий Кремовский - сын дрессировщика Андрея Кремовского. А Андрей Кремовский - сын клоуна Вацлава Кремовского и наездницы Марии Пушковой, она же - мисс Элен. Династия, понимаешь? И богатейшая династия! Мисс Элен выезжала на манеж на чистокровном жеребце, который стоил больше, чем весь цирк, а на шее у нее было бриллиантовое колье, еще дороже этого жеребца, ясно?
- Неплохо тогда зарабатывали в цирке, - прокомментировала я и с тонким намеком смерила Гаврилова взглядом. Его выгоревшая рубашка на кнопках, старые джинсы, какие-то пегие туфли прямо-таки вопили о финансовом крахе. Но он не понял тонкого намека.
- Колье, дурочка, ей подарили… До того, как выйти за Кремовского, она состояла на содержании у богатого купца. Вот как-нибудь попроси дядю Вахтанга, он все эти легенды знает, он расскажет! Откуда взялся Вацлав Кремовский - врать не стану, не скажу. Но все богатство этой семьи началось, видимо, с бриллиантов мисс Элен. Тогда детей рожали помногу, приходилось давать дочерям приданое, опять же революция… Но у Юрия Кремовского было немного побрякушек. Только он увлекался старинным фарфором и все на него тратил. Я был у него дома и видел коллекцию.
- Ну и как? - заинтересовалась я.
- А черт его знает… Не понял я, зачем это нужно. В общем, деньги у Кремовского водились, и когда он женился на Галине, он ее одел с ног до головы и обвешал золотом. А было ему тогда пятьдесят пять лет, а Галине… Да, тридцати, наверно, еще не было. Она тогда была - ноль без палочки, брату ассистировала, а брат у нее - эквилибрист. Ты, может, знаешь - Брагин?
Брагина я не знала.
- Кремовский бросил семью, а это у него была, по-моему, уже третья семья, и женился на Галине. Стал из нее человека делать. Ввел в номер. Потом, правда, хлебнула она горя, когда он стал болеть. Пришлось подавать дедушке тапочки… Кремовский умер, а ей - чуть за сорок, не молодость. Тогда мы все и познакомились. Да… Валерик не растерялся. Надо было видеть, как он ее на руках по цирку носил…
- Он и теперь на руках ее носит, - сказала я. - Когда восьмое марта отмечали, носил…
- Вот видишь… Она расцвела. Забрала его из джигитов, оформила к себе. А тут, откуда ни возьмись, Сашка Кремон, и ну права качать! Сашка, видишь ли, сын Кремовского то ли от первого, то ли от второго брака. Других детей у старика вроде бы не было. Вдовы - старухи, им не до сокровищ, а Сашка сообразил, что имеет на них не меньше прав, чем Галина.
- Но почему он Кремон?
- Потому что, когда отец женился на Галине, все они жутко переругались. Сашка как раз выпускался, вот и отказался работать под фамилией Кремовский. Придумал такой вариант… И чтобы дурацких вопросов не было - мол, это который Кремовский. Это он правильно сделал. Сашке тогда было… восемнадцать?.. Он несколько лет приставал к ней с этими фамильными бриллиантами, она его посылала на фиг. А теперь у него сын готовит номер, дочь на машине в дерево въехала, жена болеет. Словом, на днях я видел возле цирка человека, очень похожего на Кремона. Думаю, что он и был. Вот он вполне мог прибрать к рукам коробку с камушками. Теперь тебе ясно, почему я так тебя расспрашивал?
- Ясно, только не надо было меня поить коньяком, - ответила я. - Теперь я от него как-то странно соображаю. Хочу сказать что-то умное, а оно потерялось… В ваших рассуждениях есть ошибка, товарищ Гаврилов, я это чувствую… только она потерялась…
- Жаль, - сказал Гаврилов. - А ты поищи.
- Сейчас… Вообще я, наверно, пойду, - тут я представила себе, как мать меня обнюхает и учует коньяк, и мне стало жутко. - Нет, я не могу идти, меня из дому выгонят…
Я попыталась сообразить, что хуже - прийти ночевать пьяной или вообще не являться. Соображать не получалось. А спать зато хотелось потрясающе. И тут я нашла ошибку!
- Зачем Кремону прятать коробку в бочку?! - торжествующе спросила я. - Почему он не унес ее с собой? Вот, а теперь можно я просто посижу и помолчу?..
Я прислонилась к стенке, и мне стало так хорошо, так хорошо… И тут Гаврилов все испортил. У него прямо в номере была раковина с краном, и он провел по моему лицу мокрой рукой!
- Проснулась? А теперь слушай дальше. Я не думаю, что Кремон ночью шастал по цирку, как привидение. Для этого у него есть дядя Вахтанг. А дядя Вахтанг, кстати, тоже подозревается в воровстве. Потому он так сцепился с Любаней - его же тоже допрашивали. И если бы кто-то видел, как он ночью возле цирка беседует с Кремоном, - тяжко бы ему пришлось.
- Но я все равно не понимаю - при чем здесь дядя Вахтанг?
- Да он же работал с Кремовским! Сашка у него на руках вырос!
- А-а… Значит, дядя Вахтанг по просьбе Кремона открыл гримерную, взял коробку и спрятал ее в цирке, чтобы потом отдать этому Кремону? А почему он не отдал ее сразу?
- Ты же сама сказала, что Кремон уехал на автобусе!
- Во-первых, я же не знаю, кто это был - Кремон или не Кремон! А во-вторых… все равно тут что-то не так… И зря вы меня увели из цирка! Надо было просто взять в гримерке коробку, и никаких Кремонов…
- Помешалась ты на этой коробке, - сердито сказал Гаврилов. - Я тебе полночи толкую, что Кремовские не инсценировали кражу, а ты все еще пытаешься искать у них коробку!
- Это все потому, что вы меня не дослушали до конца! - наконец меня осенило, в чем дело. - Вы же не знаете, куда я дела коробку с этими блестяшками!
Тут Гаврилов уставился на меня диким взором. И я поняла - он действительно не слышал, что я ему толковала. Он был так увлечен своей идеей насчет Кремовского, Кремона и Вахтанга, что в голове у него образовался барьер, и никакая новая информация через этот барьер никак не могла перепрыгнуть! А мне вдруг расхотелось спать и голова внезапно стала ясная, и я поняла, почему писатели и артисты пьют коньяк!
- Ты хочешь сказать, что сперва потеряла сережку в шорной, а потом отдала все остальное Кремовской? - чуть ли не заикаясь, спросил Гаврилов.
- Ну да!
- Но почему так? Почему об этом никто не знал?
- Потому что я эту коробку подбросила…
- Ты точно дура ненормальная! - рассвирепел Гаврилов. - Кремовскую понять нетрудно - она ждет, пока смоется Кремон, потому что, пока он здесь, камушки в опасности. И винить его трудно - он же тоже наследник Кремовского! Тебе нужно было отдать ей коробку при свидетелях! Враг бы так Любаню не подставил, как ты!
- Я не могла при свидетелях!..
Делать нечего - мне пришлось рассказать ему и про корзинку с бриллиантами…