- Я денег не прошу. В моей семье как-то не принято побираться, - гордо сказал Кремон. - Если бы я получил то, что мое по праву, я бы выпустил номер мгновенно! Мне приходится торопиться, Верочка, через два года я растеряю половину трюков, я ведь уже не мальчик, Верочка… Галка - я не хочу ее ругать, Верочка, она обыкновенная женщина, большего от нее требовать нельзя, она просто маленькая женщина, которая цепляется за любовника, тряпки и побрякушки… да, так вот… Галка сыграла комедию. Я это знаю точно. Наши фамильные сокровища у нее, вся эта история с кражей - липа, клянусь тебе! Я это знаю! И девчонке той, конюху, они хорошо заплатили, чтобы она пока все взяла на себя. Думаешь, я не знаю, как это делается? Я знаю, Верочка, я знаю, почем теперь такие вещи…
- Пойдем, Саша, - предложила Рубцова. - У меня дел по горло.
- А когда моя мачеха Галина Константиновна кончает репетировать? - осведомился Кремон. - Я уже беседовал с ней намедни… Хорошего - понемножку. Случайно сталкиваться нам вроде бы и незачем.
- А ты и не столкнешься, - пообещала Рубцова. - Пойдем ко мне в бухгалтерию, ты там посидишь, я тебе газету дам. А потом я схожу за кулисы и узнаю, где Кремовские.
Я спряталась за чью-то спину, пока Рубцова и Кремон проходили мимо. И я унюхала, что от Кремона разит спиртным. Может, это был коньяк, а может, и что другое, я так детально не разбираюсь. Но одно я знаю точно - плохо, когда человек пьет с утра, а потом начинает рассказывать, какой у него будет прекрасный номер, и как он с этим номером объездит весь мир. Я такого путешественника в цирке уже видела. Он работал служащим по уходу у дрессировщиков Рамазянов, и он действительно любил животных, за это его и держали, но вот врал он спьяну, как барон Мюнхаузен!
Рубцова повела Кремона к себе, а я вслед за ними проскочила на свое рабочее место. Стоило мне открыть телефонную книгу на той странице, где телестудия, как раздался звонок.
Это вполне могла быть мамка. Я подумала, что, пожалуй, лучше с ней объясниться по телефону, чем дома. Тут ведь и трубку положить можно, если что. Но это была Светка.
- Слушай! - заорала она. - У тебя чего, совсем крыша поехала? Где ты была?
- Где была, там меня больше нет, - гордо и лаконично ответила я и отнесла трубку подальше от уха, потому что Светкины вопли и так были здорово слышны.
- Твоя мамахен совсем умом повредилась! Она же к нам до трех ночи звонила - она была уверена, что ты у нас, только не хочешь подходить к телефону. Моя мамахен в конце концов твою послала!!!
Это была плохая новость. Из нее следовали две неприятности. Первая - что моя матушка возненавидит Светку и ее семейство, а Светка на какое-то время станет у нас дома персоной нон грата. Вторая - что Светкина маман с такой же любовью теперь будет относиться ко мне. Все это - дела временные, обе наши старушки через месяц уймутся… может быть…
Конечно, с мамкой разговор будет - не приведи бог. Но если она уж настолько мне не доверяет - пусть ведет к гинекологу! Однажды Светка своей такое сказала - но ее мамуля не захотела позориться, и напрасно - она узнала бы про свое чадо много нового и интересного.
Мне надоело, что меня каждый день оскорбляют. Я ведь вообще не скандалистка и очень спокойная. Алка говорит - флегма, как все толстые люди. Я ведь даже могу по пальцам сосчитать, сколько раз в жизни целовалась! Но мне надоело… просто надоело…
- Юль, Юль, а мне-то ты хоть скажешь, где была?
- В цирковой гостинице, - я хотела было соврать, как задумала, что провела бурную ночь, но вдруг что-то внутри возмутилось и помешало. - Там компания собралась, а потом мы не смогли вызвать такси, и мне пришлось остаться. Как видишь, все очень просто.
- Действительно, просто, - согласилась Светка, - только поди объясни это твоей мамахен!
- Да-а… - согласилась я. - Этого ей сам Господь Бог не объяснит. Она начнет вопить - почему я домой не позвонила?! А какое там домой? Я и опомнилась-то в третьем часу!
- Пили? - как мне показалось, с завистью спросила Светка.
- Ага, коньяк. Слушай, Светильда, а ты не могла бы ей позвонить? Сказать, что я нашлась, а? А то она будет искать меня в цирке - и ты ж понимаешь…
- Я позвоню и скажу, что ты в ужасе от содеянного! - пообещала Светка. - И сразу же положу трубку, а то и мне достанется.
- Давай, я потом тебе перезвоню.
Я стала набирать подряд все телефоны телестудии, но без всякого результата. Черт их знает, может, они, как мы, работают только по вечерам. Тоже, видимо, артисты… и я вспомнила Кремона.
Естественно, я сорвалась с места и понеслась разыскивать Гаврилова. И я нашла его возле форганга, где доска объявлений. Он там разговаривал с Кремовским. Кремовский только что кончил репетировать и еще был в тренировочном костюме. А говорили они про гавриловскую пятку.
- Ты допрыгаешься, - сказал Кремовский, качая головой. Сейчас он не был похож на Макарова, еще и потому, что Макаров тонкий и стройный, а у этого под тренировочными штанами обозначился живот. На манеже-то он так одевается, что живота не видно, а на репетиции сойдет и с животом.
- Уже допрыгался, - ответил Гаврилов. - Когда я соскакиваю в манеж, поверишь ли, в бедре отдает, как будто гвоздь загнали.
- А какого черта ты в манеже соскакиваешь? - резонно поинтересовался Кремов-ский. - Я бы на твоем месте оставшиеся представления "почту" не ездил, а работал только "свободу". И барьеры брал бы как нормальный человек, сидя. Ты же навернешься к чертовой бабушке.
- Плохо, что когда я в растяжке, ахилл чувствуется, - пожаловался Гаврилов и для выразительности еще потрогал ногу над пяткой, там, где ахиллово сухожилие.
- Отработай ты эти раза просто в седле, тогда и с такой высоты прыгать не придется, - советовал Кремовский.
- Нет, без "почты" это не номер, а так… видимость, - возразил Гаврилов. - Ну, подумай, кто у нас теперь ездит "почту", да еще без цигли? Наверно, только я один такой дурак. А "свободу" выводят все, кому не лень.
То, что он ездит сразу на двух лошадях, и называется "почта". А когда лошади сами танцуют в манеже, это "свобода". И Гаврилов прав - "свободу" я только в нашем цирке уже дважды видела, и еще по телевизору, а "почту" - впервые.
- Вот циглю, кстати, ты мог бы пристегнуть, - заметил Кремовский. - Если что - ведь повиснешь на поводьях и грохнешься. А цигля - это надежно.
- Это позор на мою седую голову.
Насчет седой головы он соврал - этим и не пахло. Пока.
- Хотя бы перед барьерами, - настаивал Кремовский. - А ну как не вовремя пятку прихватит? Грохнешься под копыта - тут тебе и череп проломят. Ты же с первой пары рухнешь аккурат под вторую, и сразу по тебе пройдется третья. Ну, пристегни ты эту циглю! Так, для гарантии! Потом незаметно возьмешь ее. Никто не заметит, что между поводьев затесалась цигля! Свои - и то не заметят!
Цигля - это ремень такой, он пристегивается к седлу. За него держатся джигиты, когда едут стоя, а Гаврилову это действительно ни к чему. Но Кремовский прав - у него теперь пятка с сюрпризами, не надо рисковать…
Они продолжали спорить, и я отошла в сторонку, не упуская их из вида. Я искала Любаню - и нашла ее. Она появилась передо мной неожиданно красивая. Во-первых, она не успела переодеться в свою фуфайку образца тысяча девятьсот четырнадцатого года, а во-вторых, стоит женщине надеть что-нибудь новенькое, пусть даже заколку для волос, как она от радости и гордости хорошеет.
На Любане была очень милая полосатая кофточка.
Раньше я этой кофточки не видела и, конечно, заинтересовалась.
- Дашь примерить? - спросила я.
- Конечно, что за вопрос. Сейчас переоденусь, а ты мерь.
Любанины вещи мне обычно впору, хотя фигуры у нас разные. У нее грудная клетка узкая, а сама грудь - наверно, седьмого размера, а у меня грудь пока не очень, а грудная клетка, наверно, широкая - потому что на ней тоже слой жира. В общем, итог и у нее, и у меня одинаковый.
- Откуда такая прелесть? - спросила я в шорной, где мы, пихаясь, переодевались.
- Купила.
- У тебя же денег не было! Еще вчера! - удивилась я.
- Ну, чтобы у меня совсем-совсем денег не было, такого со мной не бывает. Разжилась…
- Отдавать же придется!
- Не придется.
Я выскочила из шорной и побежала к форгангу, у нас там стоит большое зеркало для артистов. Мне было интересно, стройнят меня такие полосы или не стройнят. Гаврилов с Кремовским уже толковали про чью-то зарубежную поездку. Цирковые о чем ни заговорят - все сведут на заграничные гастроли, кто поехал, у кого сорвалось и кто чего оттуда привез.
Кремовский с интересом посмотрел, как я кручусь перед зеркалом. Я встретила его взгляд и вдруг подумала - любопытно, а где это Любаня вдруг разжилась деньгами? Причем такими, которые не придется отдавать? То, что в цирке все перехватывают друг у дружки то десятку, то сотню, это уже закон природы. Но ведь отдают, и более того - тот, кто влип в долги, нудит всем встречным и поперечным, что вот он получит в аванс столько-то, а из них отдавать вдвое больше, и жить ему, бедняге, вовсе не на что. И все про всех в итоге знают - кто кому должен и до какого числа брал.
Конечно, Кремон спьяну порол чушь. Кремовские не могли заплатить Любане, чтобы она взяла на себя кражу. Это уж совсем нелепо и неправдоподобно. Любаня же не прибабахнутая, чтобы за какие-то рубли вешать на себя уголовщину с риском вообще подсесть на несколько лет! Но она не сказала мне, откуда деньги, - значит, ей ни к чему, чтобы я об этом знала. Будь это долг - она бы последовала традиции и назвала заимодавца, да еще с восторгом по поводу его милосердия… стоп… Да ведь в эти последние дни, когда все сидят уже на чемоданах, никто никому ничего одалживать не станет, наоборот - все срочно возвращают долги, потому что разъезжаются в разные стороны. Мухаммедовы едут в Минск, Костанди - в Иваново, Буйковы - в Куйбышев. Кремовские и еще несколько номеров едут в Калинин… а Гаврилов?.. В пьяном трепе Кремона есть только одно рациональное зерно - Любаня знает что-то этакое, чего не должен знать никто, по крайней мере пока, и вот за это ей действительно могли дать деньги. И это могла сделать старая ведьма Кремовская! Вот… картина понемногу начинает складываться… ох, черт бы их всех побрал…
Я побрела назад, в шорную, снимать кофточку и возвращать ее Любане. Гаврилов поймал меня за руку.
- Опять ты тут носишься! - строго сказал он. - Марш к себе в приемную! И чтоб я тебя больше не видел на конюшне!
Я поняла, что это он меня посылает звонить на телестудию.
В шорной Любани не было. Я нашла ее возле открытого контейнера, где она воспитывала ревущую Лаську.
- Сто раз тебе говорила - не лазь по контейнерам, не путайся под ногами, не шныряй под лошадьми! - орала Любаня. - Ты не ребенок, ты наказание! Сто раз говорила! Тебя что, выпороть надо, чтобы ты наконец поняла?!
Увидев меня, Ласька немедленно обняла меня за ногу и заревела еще громче.
- Из контейнера ее выудила, - пожаловалась Любаня. - Сколько можно? Ну, скажи ты мне на милость, что ты забыла в этом растаком контейнере? Все твои игрушки в шорной!
- Может, и в тот раз Ласька шарила в контейнере? - спросила я. - Может быть такое?
- Не может! - решительно ответила Любаня. - Она ведь только кастрюлей интересуется, а тогда все перешерстили… Юлька!.. Опять! Опять кто-то контейнер обыскивал!
- Ты что-то путаешь, - неуверенно сказала я. - Все же аккуратно сложено..
- Я не так складываю! Во второй раз, Юлька! Они что, рехнулись все? Милиция эта придурковатая не унимается, какой-то сукин сын в контейнере хозяйничает… Может, я действительно эти бриллианты попятила, а? Во сне? Может, я лунатик?
Она схватила коробку с лошадиной аптекой.
- Гляди! Я нарочно банку с мазью оставляла сверху, чтобы Гаврилов все не перерыл. А она - вон где…
- По-моему, он вечером лечил Борьку, - напомнила ей я. - Ну, сунул не туда…
- Не-е, я ему за это разгон дала, он теперь все на место кладет! - похвасталась Любаня. - Господи, и как мне этот коллектив надоел! Думала, умотаю в Симферополь спокойно - так тут еще эта кража…
Мы не заметили, как на зычный Любанин голос сбежались джигитские конюхи, Валера, Эдик, униформист Ефимов, еще кто-то… а за ними я даже не увидела, а почувствовала Гаврилова. И пока Любаня всем объясняла насчет банки с мазью, я протиснулась к нему.
- Это шарил вор, - шепнула я. - Он же не знает, что камушки вернулись к Кремовской.
- Два вора, - поправил Гаврилов. - Шарили-то дважды.
- Один. С первого захода не нашел, решил еще попробовать.
- Два. Тогда тоже аптеку перерыли, а в ней и вообще спрятать трудно, все коробки открываются. Вот разве в мазь затолкать…
Я представила, как анонимный вор копается в вонючей мази, и фыркнула.
- Удивительно, Любанину комнату в гостинице еще не трогали! - вдруг додумалась я. - Все контейнер да контейнер…
- А что? Могут и до комнаты добраться, - согласился Гаврилов. - Ну, давай, звони этой самой Ирине! Живо! Тут и без тебя весело.
Я поскакала в приемную и схлопотала нагоняй от зама. У меня, видите ли, куча работы, и я заперла приказы в столе, и сунула куда-то ключ, а он теперь не знает, видите ли, где меня искать! Все очень просто - а не таскайте у меня из стола хорошую бумагу, тогда я не буду его запирать. Я эту бумагу по рупь шестьдесят пять покупаю на свои деньги, она по крайней мере белая и плотная, а на той желтой, которую мне выдают здесь, печатать даже неприятно, она от одного взгляда мнется.
Я работала, время от времени набирала номера телестудии и думала о Любане.
На ее месте я бы тоже сделала все возможное, чтобы уйти из конюхов в ассистенты. Если у нее ничего не получится с Колесниковыми и Гаврилов за эти оставшиеся два дня не наймет второго конюха, ей придется сопровождать лошадей в товарном вагоне. Я люблю лошадей, но не представляю, как можно ехать с ними в одном вагоне. И это еще летом! А Любане приходилось так ездить и зимой. А у нее Ласька. Тогда Ласька оставалась с бабкой, но теперь у Любани с семьей конфликт. Ребенок в одном вагоне с лошадьми, кошмар какой-то… Правда, девка к ним привыкла, так и шныряет под копытами, но может и дошныряться.
Позвонила Светка.
- Знаешь, что она мне сказала? - сходу начала она. - Я ей говорю, что Юлька была с компанией в цирковой гостинице, а она мне - я так и думала, сегодня же пойду в цирк и разберусь, что там в гостинице по ночам за компании! Представляешь?
У меня все внутри встало дыбом. Она еще будет ходить в цирк и разбираться! Мне тут только ее и недоставало! Она явится, с нее станется! И выяснит, что я провела ночь в гавриловском номере. Ну, что же… может, и к лучшему. Тогда она раз и навсегда перестанет беречь мою нравственность и девственность! Господи, ну почему чужой дядька, поймав меня при попытке взлома двери, мне поверил, а родная мать вообще ни в чем не верит? И почему, когда я влипла в передрягу, для меня было проще рассказать все, ну почти все, чужому дядьке, а не ей? Я ведь даже не подумала, что в беде нужно бежать к самому близкому человеку. Это все вранье - насчет самого близкого человека. Она сейчас собирается опозорить меня на весь цирк - такое только враг может придумать.
И первая мысль была - предупредить Гаврилова. Лучше всего, чтобы он ее встретил и нейтрализовал. Но я не могла соваться к Гаврилову, не узнав телефона генеральской дочки. Пришлось опять тупо вертеть диск и слушать длинные гудки.
Честно говоря, мне было не до работы. Вторичный обыск контейнера, естественно, растормошил все мои извилины. И я опять стала искать преступника по методу Шерлока Холмса. Это можно было делать, не отрываясь от машинки. Итак…
Номер первый - дядя Вахтанг плюс алкоголик Кремон. Дядя Вахтанг в ту ночь дежурил. Кремон был у него в гостях. Непонятно только, зачем они сунули коробку в бочку.
Номер второй, третий и так далее - те, чьи окна выходят на крышу гаража. Только они и могли ночью залезть в цирк.
Кремовские были в Москве.
Яшка пришел утром, его видел дядя Вахтанг и, возможно, дежурная в цирковой гостинице. Но если виновник торжества - дядя Вахтанг, он может насчет Яшки чего-нибудь соврать… нет, Яшку он подставлять не станет, по Яшке можно часы проверять… Поехали дальше. Большая гримерка джигитов Мухаммедовых. Джигиты считают себя вольными стрелками, женат только Салават. Боюсь, что у остальных пяти никакого алиби.
Костанди. Муж и жена. У них маленький ребенок, вряд ли они ночью будут лазить по крышам, хотя… она - с ребенком, он - на крыше! Очень просто.
Буйковы. Нонсенс! Буйковы на крыше! Держите меня, я падаю… да их же и не было тогда, они даже на представление не успели.
Шестая гримерка… да черт же побери, кто в шестой?
То, чем я занималась, было отвратительно. Я методично подозревала людей в преступлении. Я искала причины - и, что ужасно, находила их. И Мухаммедовы, и Костанди, и Яшка, и Буйковы живут очень даже небогато. Они все со дня на день ждут тарификации. А пока получают чуть ли не по пять рублей за выступление. Это - гроши. То есть, может, для простого человека - и не гроши, но у цирковых особые траты. Они, во-первых, постоянно ездят в Москву, в главк, а если не будут ездить - то тарификации никогда вообще не будет, и отправят работать не в хороший город, а в какую-нибудь Тьмутаракань, и в хороший, выездной коллектив они не попадут. Вот оболтус Гаврилов не очень-то в Москву ездит - так и за границу не попадает, а номер у него классный. Любаня, наверно, еще и потому уходит от Гаврилова, что с ним за границу не разбежишься. А потом - реквизит и костюмы. Их должна оплачивать дирекция, но обычно артисты шьют за свои деньги - так всякой волокиты меньше. Ну, большой групповой номер - тот, конечно, государство одевает и обувает. А солисты сами крутятся. И с этой точки зрения самый опасный, наверно, прибабахнутый Яшка. Он готовит номер экстра-класса, ему пьедестал нужен с какими-то лампочками и электрифицированный, ему эскизы костюмов нарисовали - космический скафандр, наверно, дешевле обойдется.
Наверно, Гаврилов прав, не наше дело искать вора, пусть его милиция ловит, наше дело - выручить Любаню. Но ведь интересно все-таки…